Текст книги "Федор Михайлович Достоевский"

Автор книги: Сергей Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

С. В. Белов
ФЁДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ

Научный редактор – доктор философских наук Э. Ф. Володин

О книге С. В. Белова

Трудно и благодатно постижение творческого наследия Ф. М. Достоевского, гениального писателя, и – это становится все более ясным – пророка России. Он не только проникал в суть современной ему действительности, но был способен увидеть, что прорастает из нее в будущее, какие трагедии могут произойти из случайных, второстепенных событий, иногда удостоенных всего лишь беглого взгляда участников или случайных созерцателей зарождающейся всемирно-исторической драмы.

О судьбе писателя, его мировоззрении и творчестве говорится в предлагаемой читателю книге С. В. Белова. Она обращена к учителю, следовательно, предполагает и возможность использования ее материала в работе со школьниками. Потому и соединяется в ней высокий профессионализм ученого с ясностью и, добавлю, искренностью рассказа о великом русском писателе.

В ряде случаев научность и искренность идут дальше все еще присутствующего в методических разработках социологизаторства или «причесывания» художественного мира и идей Ф. М. Достоевского и, будем надеяться, помогут преодолению того и другого. На двух примерах покажу, как трудно избавляться от стереотипов.

Известно то, что из Сибири Ф. М. Достоевский вернулся глубоко верующим человеком, так же как и то, что именно на этом этапе жизненного пути он являет себя сторонником существующего правопорядка. В давние и недалекие годы этого было достаточно, чтобы давать разной степени черноты оценки его мировоззрения и идейного содержания его произведений. Но если избавиться от идеологических штампов, то все выглядит совсем не так просто, как выстраивалось в директивных определениях вульгарных социологов.

По графе мракобесия трудно расписать Льва Мышкина, Алешу Карамазова и весь ряд светлых образов женщин, исповедовавших всепрощение, преданность, искупительную доброту. Да и глубочайшая «Легенда о Великом Инквизиторе» не могла быть написана не знающим азов науки идеологическим ретроградом.

Столь же сложно обстоит дело и с политическими предпочтениями писателя. Ура-патриотизму трудно ужиться с «Униженными и оскорбленными», да и разящая критика правительственного аппарата в «Бесах» совсем не соответствует позиции верноподданного. И Пушкинская речь 1880 года не вписывается в концепцию национализма, в которую тоже пытались втиснуть идейное богатство творений Ф. М. Достоевского.

Весь этот сложнейший спектр проблем и поднят в книге С. В. Белова. Будем надеяться, что его работа поможет учителю глубже понять прозу, публицистику и эпистолярное наследие Ф. М. Достоевского, а это уже само по себе важное дело для воспитания в добре и преданности Отечеству и всечеловеческого единения (выражение Ф. М. Достоевского) нашей молодежи – нашего будущего.

Э. Ф. Володин

ФЁДОР
МИХАЙЛОВИЧ
ДОСТОЕВСКИЙ

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

Ф. М. Достоевский

Построить человеческое общество на всем том, о чем рассказал Достоевский, невозможно. Но общество, которое забудет то, о чем он рассказывал, недостойно называться человеческим.

Английский поэт У. Оден

Введение

Весь XX век проходит под знаком все возрастающей славы Федора Михайловича Достоевского. В истории мировой литературы очень редко встречаются примеры, когда влияние умершего писателя не только не ослабевает, а, наоборот, все больше и больше усиливается. И в этом смысле Достоевский – единственный, пожалуй, писатель, творчество которого с каждым годом становится все более всеобъемлющим и всепроникающим. Словно сказочная птица, каждый раз возрождается заново великий русский писатель, чтобы будить в новых поколениях нравственные идеалы правды, добра и справедливости.

Настоящее чтение Достоевского – всегда огромное событие в жизни, оно потрясает душу, дает возможность прикоснуться к совершенно иным мирам и иным измерениям, заставляет задуматься над самыми главными вопросами существования человека.

Проблемы, которые волновали и мучили Достоевского, – это вековечные, старые, как мир, и новые, как завтрашний день, вопросы человека о мире, вопросы о счастье и смысле жизни. Ставя и разрешая задачи общечеловеческого характера и значения, Достоевский ведет нас к познанию жизни своим особым путем, мучительно выстраданным и всесторонне продуманным.

Чаще всего счастье и смысл жизни, по Достоевскому, достигаются путем страданий. Но они не самоцель. Это духовный путь человека, пытающегося найти свое место в несправедливо устроенном мире. Они, по мысли Достоевского, дают человеку ключ к сочувственному пониманию чужих страданий, чужого горя, делают его нравственно более чутким и жизненно более опытным и закаленным. Именно таким станет одиннадцатилетний мальчик из раннего произведения Достоевского «Маленький герой», нежную отроческую душу которого невольно ранил сложный и противоречивый мир взрослых. Это и было его «первое сознание и откровение сердца, первое еще неясное прозрение» его «природы». «Первое детство» его «кончилось с этим мгновением». Он научился страдать.

В связи с излюбленной идеей Достоевского о благотворном значении страданий необходимо отметить необыкновенно глубокую, всеохватывающую мысль его о виновности и ответственности каждого перед всеми и всех перед каждым, мысль, положенную в основу повести еще молодого Достоевского «Слабое сердце», а затем ставшую доминирующей во всех его романах.

Человек не имеет права замыкаться в себе, жить лишь для себя, человек не имеет права проходить мимо несчастий, царящих в мире, неустанно повторял Достоевский. Человек ответственен не только за собственные поступки, но и за всякое зло, совершающееся в мире.

Достоевский – бесконечно искренний и гуманный писатель. Он учил искать искру добра в каждом человеке, старался воспитать человека. «При полном реализме найти в человеке человека» – так определял сам Достоевский сущность своего гения, его высокую гуманистическую устремленность. Недаром многие из тех, кто испытывал в жизни минуты отчаяния, находили в произведениях Достоевского поддержку и выход. Они извлекали надежду из глубочайшей веры писателя в человека.

Читать Достоевского – это хотя и сладостная, но совсем не легкая работа, так как его произведения дают неизмеримо много для мысли и души. По богатству и разнообразию мысли трудно найти писателя, равного Достоевскому Но надо быть предельно внимательным при чтении его произведений, чтобы понять его самые дорогие заветы и стремления.

«Я никогда не мог понять мысли, – писал Достоевский в 1876 году, – что одна десятая доля людей должна получить высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может. Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас, в нашей России, еще скорее, может быть, чем где бы то ни было… Я не знаю, как все это будет, но это сбудется».

В 1839 году восемнадцатилетний юноша Достоевский писал брату: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

Достоевский предчувствовал свое призвание. Всю жизнь он боролся за духовную природу человека, защищал его достоинство, личность и свободу.

Достоевский принадлежит к тем писателям, биография которых тесно связана с творчеством, к тем писателям, которые смогли раскрыть себя в своих художественных произведениях. Вот почему ему удавалось так глубоко проникать в загадку человека. Разгадывая ее, Достоевский разгадывает тайну собственной личности, и, наоборот, свою судьбу он проецирует на судьбу своих героев. И как по романам Достоевского можно изучать их создателя, так и свою жизнь, собственный духовный опыт он вкладывает в свои романы.

Нравственная самооценка, которая всегда была неотъемлемым качеством самого Достоевского и его героев, является тем прочным фундаментом, на котором стоит духовный облик писателя, и особенность его гения как раз и заключается в том, что, сопрягая свое творчество с собственной судьбой и свою судьбу с собственным творчеством, он соотносил их с судьбами России и мира.

Но в биографических вехах Достоевского есть такие важные точки отсчета, такие события, которые сыграли решающую роль в его жизненном и творческом пути. В молодости он «страстно» принимает атеистическое мировоззрение В. Г. Белинского и вступает в тайное революционное общество наиболее активных из петрашевцев («дуровцев»), решивших завести тайную типографию.

22 декабря 1849 года, приговоренный к смертной казни, Достоевский стоит на эшафоте. В эти страшные минуты в нем начинает умирать «старый человек». Четыре года Достоевский читает на каторге одну книгу – Евангелие – единственную книгу, разрешенную в остроге. Постепенно рождается «новый человек», начинается «перерождение убеждений».

Достоевский ушел на каторгу революционером и атеистом, а вернулся монархистом и верующим человеком. Реальные противоречия между монархизмом и пореформенной русской действительностью писатель пытается снять через земское представительство и соборность как принцип нравственно-религиозной организации общества. Как показала «Легенда о Великом Инквизиторе» в «Братьях Карамазовых», Достоевский не ставил знака равенства между христианством и государственностью. В этой интерпретации монархизма самим Достоевским сказалась мечта бывшего петрашевца о «золотом веке», о земном рае, о братстве всех людей. Но эту мечту после каторги и ссылки писатель всегда связывает с христианской верой, которая была им так всесторонне выстрадана, что в конце жизни он записывает по поводу последнего романа «Братья Карамазовы»: «И в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было, стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…»

После каторги религиозная тема является центральной в творчестве Достоевского. В 1870 году он писал своему другу, поэту А. Н. Майкову: «Главный вопрос… которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, – существование божие».

Но страшная каторга, ужасы «Мертвого дома» неизбежно обостряли идею бунта и мечту Достоевского о счастье людей. Бунт и мечта писателя питались и русской действительностью после отмены крепостного права.

Все великие романы Достоевского были написаны в пореформенной России. Множество фактов из окружающей жизни воспринимались Достоевским как зловещие признаки жуткой болезни, охватившей все слои общества, после того как «все в России переворотилось».

Вместе с социально-экономической основой старого феодально-крепостнического строя стали быстро разрушаться и все нравственные устои. Рушилось старое патриархальное «благообразие», капитализм принес распад, «беспорядок» (в черновых записях роман Достоевского «Подросток» назван «Беспорядком»), и в первую очередь распад вековых семейных устоев.

Все заразились «бесом национального богатства», тлетворным влиянием капиталистического мира, где «человек может быть самым обыкновенным, деньги дадут ему все, то есть власть и право презрения». «Разложение – главная мысль романа», – формулировал Достоевский свою задачу в одной из ранних записей к «Подростку».

Но Достоевский был, пожалуй, единственным писателем в 60—70-е годы XIX века, кто воспринимал страшную эпоху надвигающегося капитализма как эпоху кризиса христианской культуры, умирания христианской веры. «Я плакал, – признается герой романа «Подросток» Версилов, – за них плакал, плакал по старой идее и, может быть, плакал настоящими слезами». И эту свою личную боль, свои слезы по умирающему христианству Достоевский возводил в степень трагедии всего современного ему человечества, а эту трагедию воспринимал как свою личную боль.

Религиозный кризис в сознании Достоевского ассоциировался с грядущими грандиозными общественными и социальными потрясениями. Но, пройдя эшафот и каторгу, то есть круги человеческого ада, которые Данте и не снились даже, Достоевский всегда верил в то, что «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». 16 апреля 1864 года, на следующий день после смерти своей первой жены, Достоевский делает поразительное признание: «Высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я, – это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастье».

Достоевского не поняли при жизни, мучившие его проблемы и вопросы оказались недоступны современникам, а его глобальные пророчества казались плодом болезненного воображения. И в этом смысле Достоевский, действительно, прожил как непонятый и одинокий гений. Он мог бы повторить вслед за Раскольниковым, что «истинно великие люди должны ощущать на свете великую грусть».

Но одиночество гения Достоевский преодолевал в творческом акте. Его биография и художественные произведения составляют единое целое. Он всегда «жил в литературе», без литературы он никогда не мыслил своего существования, художественное творчество было главным смыслом его существования, а само существование мыслилось им всегда как творческий акт. Поэтому подлинная биография Достоевского это и есть духовное единство его жизни и творчества, их взаимное сопряжение. И предлагаемая сейчас вниманию читателей книга – это духовная биография.

Глава первая
Детство и юность

Достоевские происходили из старинного дворянского рода, представители которого с XVI века упоминаются в различных документах юго-западной Руси. В 1506 году им была пожалована грамота на село Достоево в Пинском повете между реками Пиной и Яцольдой, после чего эти служилые люди стали именоваться по своей земельной вотчине Достоевскими. Представители этого рода считали даже, что он восходил к Золотой Орде (от Аслана Челеби-мурзы, выехавшего около 1389 года из Золотой Орды на службу к великому князю московскому), однако ни знатностью, ни богатством они похвастаться не могли, хотя в XVI веке служебным шляхтичем при знаменитом русском князе-эмигранте Андрее Курбском, который из Литвы посылал свои послания Ивану Грозному, был Федор Достоевский (отсюда семейная традиция давать имя Андрей в честь Андрея Курбского).

Дед писателя Андрей Достоевский занимал довольно скромную должность протоиерея в маленьком провинциальном городке Подольской губернии Брацлаве, так как к XVIII веку род Достоевских, не принявший католичества, был вытеснен из рядов западного дворянства и, переселившись на Украину, постепенно захудал и обеднел.

Из многочисленных детей деда Достоевского лишь один младший сын Михаил (отец писателя) решился порвать с традиционным семейным укладом и образованием и построить свою биографию как типичный разночинец. В 1809 году двадцатилетний Михаил Андреевич Достоевский бросает учебу в Подольской семинарии и уходит из родительского дома в Москву, где поступает в Медико-хирургическую академию. Во время Отечественной войны 1812 года он принимал участие в военных действиях, в мирное время служил врачом в Бородинском пехотном полку и в Московском военном госпитале, а в 1821 году, выйдя в отставку, был определен «на вакансию лекаря» в Мариинскую больницу для бедных Московского воспитательного дома.

В 1819 году М. А. Достоевский женился на девятнадцатилетней дочери московского купца Федора Тимофеевича Нечаева, Марии Федоровне (мать писателя). На Машу Нечаеву большое культурное влияние оказывала разночинная интеллигентная среда ее матери Варвары Михайловны Котельницкой, отец которой служил корректором в Московской духовной типографии еще во времена знаменитого Новикова. Во всяком случае Мария Федоровна была не чужда поэзии, любила музыку, да и сама была достаточно музыкальна, зачитывалась романами. Она была умна и энергична, любила своего мужа настоящей, горячей и глубокой любовью. Ее письма к нему дышат и наивной преданностью, и большим поэтическим настроением и отличаются тем литературным даром, который потом перешел к детям. Мягкая, добрая и нежная, Мария Федоровна в то же время отличалась практичностью и сметливостью, в ведении хозяйства Михаил Андреевич мог всегда на нее положиться.

30 октября (11 ноября) 1821 года в правом флигеле Мариинской больницы для бедных, отведенном под казенные квартиры, в семье врача М. А. Достоевского родился второй сын, Федор. (Автор «Бедных людей» – так называлось первое произведение Достоевского – родился в больнице для бедных; тема униженных и оскорбленных пройдет через все творчество писателя.)

Через два года после рождения Достоевского семья переселилась в левый флигель Мариинской больницы, где и прошло все детство Феди с двухлетнего возраста. Младший брат писателя Андрей Михайлович Достоевский вспоминает: «Отец наш… занимал квартиру, состоящую, собственно, из двух чистых комнат, кроме передней и кухни. При входе из холодных сеней, как обыкновенно бывает, помещалась передняя в одно окно (на чистый двор). В задней части этой довольно глубокой передней отделялось помощью досчатой столярной перегородки, не доходящей до потолка, полутемное помещение для детской. Далее следовал зал – довольно поместительная комната о двух окнах на улицу и трех на чистый двор. Потом гостиная в два окна на улицу, от которой тоже столярною досчатою перегородкою отделялось полусветлое помещение для спальни родителей. Вот и вся квартира!».

Большая семья московского лекаря больницы для бедных (семь детей – четыре брата и три сестры) была совсем не богата, а лишь очень скромно обеспечена самым необходимым и никогда не позволяла себе никаких роскошеств и излишеств. Отец писателя, строгий и требовательный к себе, был еще строже и требовательнее к другим, и прежде всего к своим детям. Он был добрым, прекрасным семьянином, гуманным и просвещенным человеком.

Михаил Андреевич Достоевский очень любил своих детей и умел их воспитывать. Своим восторженным идеализмом и стремлением к прекрасному писатель больше всего обязан своему отцу и домашнему воспитанию. И когда его старший брат Михаил писал уже юношей отцу: «Пусть у меня все возьмут, все, и разденут догола, но пусть мне дадут Шиллера, и я забуду все на свете!», – он знал, конечно, что отец поймет его. Но ведь эти слова мог бы написать отцу и Федор Достоевский, вместе со старшим братом бредивший в юности Шиллером, мечтавший обо всем возвышенном и прекрасном.

Этими же словами можно охарактеризовать и всю семью Достоевских, из которой вышел писатель. Отец не только никогда не применял к детям телесного наказания, хотя главным средством воспитания в его время были розги, но и не ставил их на колени в угол и, при ограниченных средствах, все же не отдавал своих детей в гимназию только по той причине, что там учеников пороли.

У маленького Феди Достоевского была любовь: маленькая, хрупкая, почти прозрачная девочка, чья девятилетняя жизнь была оборвана жутко и грязно. Достоевский запомнил ее на всю жизнь как первую наставницу в том, как надо глядеть на мир. «Посмотри, какой красивый, какой добрый цветок!» – говорила она. Отныне и до конца своих дней Достоевский отождествляет красоту с добром, а его любимый герой князь Мышкин в романе «Идиот» проповедует: «Красота спасет мир».

Жизнь семьи Достоевских была полная, с нежной, любящей и любимой матерью (ею навеяны образы кротких женщин в творчестве Достоевского), с заботливым и требовательным (иногда и излишне требовательным) отцом, с любящей няней Аленой Фроловной, рассказывающей интересные сказки, с самым большим другом – старшим братом Мишей. Была детская – со своим особым богатым детским миром. И все же гораздо важнее не то, какою фактически была обстановка в Мариинской больнице, а как она запомнилась на всю жизнь. Вторая жена Ф. М. Достоевского, Анна Григорьевна, говорила, что ее муж любил вспоминать о своем «счастливом и безмятежном детстве», и действительно все его высказывания говорят о настоящем, хорошем детстве, воспитавшем в нем человека-писателя. Вот как, например, Достоевский впоследствии в разговорах с младшим братом отзывался о своих родителях: «Да знаешь ли, брат, ведь это были люди передовые… и в настоящую минуту они были бы передовыми!.. А уж такими семьянинами, такими отцами… нам с тобою не быть, брат!..»?

В «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский писал: «Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории Карамзина, которого вслух по вечерам читал нам отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным».

Отец по вечерам читал вслух Карамзина и заставлял детей читать не только Карамзина, но и Жуковского, и молодого поэта Пушкина. И если Достоевский в 16 лет пережил смерть поэта как великое русское горе, то кому он этим обязан, как не своей семье, и прежде всего отцу, рано привившему ему любовь к литературе. Именно в детстве следует искать истоки преклонения перед гением Пушкина, которое Достоевский пронес через всю жизнь. И вдохновенное, пророческое слово о нем, сказанное Достоевским за полгода до смерти, в июне 1880 года, на открытии памятника Пушкину в Москве, корнями уходит в детство писателя.

Достоевский на всю жизнь сохранил хорошую память о своем детстве, однако еще важнее, как эта память отразилась в его творчестве. За три года до смерти, начав создавать свой последний гениальный роман «Братья Карамазовы», Достоевский вложил в биографию старца Зосимы отголоски собственных впечатлений: «Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное. К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал узнать. Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками, под названием «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового завета», и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю».

Это черта подлинно автобиографическая. Достоевский действительно учился читать по этой книге, и когда лет за десять до смерти он достал точно такую же книгу, то очень обрадовался и сохранял ее как реликвию.

И Достоевский вкладывает в биографию старца Зосимы одно свое драгоценное воспоминание, вынесенное «из дома родительского»: «Но и до того еще как читать научился, помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное, еще восьми лет отроду. Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм господень, в страстную неделю в понедельник к обедне. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам. Смотрел я умиленно и в первый раз отроду принял я тогда в душу первое семя слова божия осмысленно. Вышел на средину храма отрок с большою книгой, такой большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме божием читают». (Этот отрывок показывает, что детские религиозные впечатления Достоевского были больше эстетическими, чем религиозными, поэтому детская вера оказалась непрочной, и он впоследствии принял атеистическое учение Белинского.)

Последний роман Достоевского «Братья Карамазовы» кончается речью Алеши Карамазова у камня после похорон мальчика Илюшечки, обращенной к его товарищам-школьникам: «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорили про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение».

Достоевский вынес много хороших впечатлений из детства, но одно из них приобрело значение символа веры в русский народ. Когда Достоевскому было девять лет, родители приобрели небольшое имение – две маленькие деревеньки Даровое и Черемошня близ Зарайска в Тульской губернии, и с тех пор дети с матерью проводили летние месяцы в деревне. Мальчик Достоевский видел жизнь трудового русского крестьянина. Как-то в августовский день он блуждал в густом кустарнике и вдруг услышал (или ему почудилось) страшный крик: «Волк бежит!» Он со всех ног бросился из леса и оказался на поляне, где мужик Марей па хал землю. Федя Достоевский бросился к нему и схватил его за рукав, дрожа всем телом и повторяя одно и то же «Волк бежит!» Мужик Марей стал ласкать его и успокаивать: «Что ты, что ты, какой волк, померещилось… Христос с тобой, окстись… Уж я тебя волку не дам!» И мужик Марей перекрестил дрожащего мальчика.

Это воспоминание на всю жизнь сохранилось в Достоевском. «Уж я тебя волку не дам», – он всегда верил, что простой русский народ не «даст его волку», защитит и не обманет его веры в Россию.

Родители рано начали обучать его, и с ним, как и с другими детьми, занимались мать и дьякон. Затем он в 1833 году вместе с другом-братом Михаилом стал ежедневно ездить в полупансион к французу Сушарду (быт этого заведения изображен в романе «Подросток»), но продолжал жить в семье (к Сушарду ездили по утрам и возвращались к обеду), которая заботилась о его воспитании и продолжала заботиться и тогда, когда (в 1834 году) тринадцатилетнего мальчика отдали в частный пансион Леонтия Ивановича Чермака, – и тогда Достоевский со своим братом Михаилом проводили каждую субботу и воскресенье дома, да и в самом пансионе он продолжал жить теми же интересами, которые в нем воспитали его родители. Он много читал, прочел Шиллера, В. Скотта, Державина, Жуковского, Пушкина, Нарежного, Вельтмана, Загоскина, Гоголя, Лермонтова– это была настоящая страсть к чтению, – но не сближался с товарищами и дружил только со своим верным другом– братом Михаилом.

Последний год пребывания в пансионе был трудным для юноши Достоевского: 29 января 1837 года умер Пушкин, 27 февраля он лишился своей любящей и самоотверженной матери. Достоевский узнал о смерти Пушкина через месяц после смерти матери. Кончину Пушкина он пережил как большое национальное и личное горе (хотя ни разу и не видел поэта). Достоевский говорил брату, что если бы он не носил уже траура по матери, то попросил бы у отца разрешения носить траур по Пушкину и, конечно, отец дал бы ему это разрешение.

После смерти от чахотки тридцатисемилетней Марии Федоровны Достоевской на руках мужа осталось семеро детей. Потеря жены потрясла и сломила Михаила Андреевича Достоевского. Еще не старый, сорокавосьмилетний, ссылаясь на трясение правой руки и ухудшавшееся зрение, он отказывается от предложенного ему наконец повышения по службе со значительным окладом. Он вынужден подать в отставку, не выслужив двадцатипятилетия, и оставить квартиру при больнице (своего дома в Москве у них не было). Тогда же, как-то вдруг, осознается материальный кризис семьи, дело не просто в бедности – предвидится разорение. Одно их небольшое имение, более ценное, заложено и перезаложено, теперь идет в залог и другое – совсем ничтожное. А отцу предстояло поставить на ноги и вывести в люди семерых.

Родители давно задумывались о будущем старших сыновей. Они знали о литературных увлечениях Федора и Михаила и всемерно поощряли их. Собирались было поместить их в Университетский благородный пансион, который был ступенью для поступления в университет. Теперь братья учились у Л. Чермака – в одном из лучших пансионов Москвы, славившемся «литературным уклоном». После его окончания Достоевские должны были бы поступить в Московский университет, однако смерть матери и материальная нужда изменили эти планы.

Университет давал образование, но не положение. Для сыновей бедного дворянина был выбран иной путь. Михаил Андреевич Достоевский решил определить Михаила и Федора в Главное инженерное училище в Петербурге.

В военное заведение, состоявшее под управлением великого князя Михаила Павловича, ежегодно принималось «по штату» (на полное содержание от казны) 96 кондукторов (так назывались воспитанники младших классов). За поступивших же сверх штата вносилось единовременно 800 рублей. По существовавшей форме желавший поступить адресовал прошение свое, с указанием чина отца, непосредственно императору – шефу училища.

Сыновей было двое, это осложняло дело, и М. А. Достоевский решается хлопотать по начальству, пишет прошение на высочайшее имя, униженно отмечая: «по многочисленному семейству моему и бедному состоянию». И хотя император начертал: «Оба приняты быть могут», однако царское обещание исполнено не было. Из двух сыновей М. А. Достоевского примут лишь одного Федора и не «по штату», а с внесением единовременной суммы. Федор напишет отцу: «Мы, которые бьемся из последнего рубля, должны платить, когда другие, дети богатых отцов, приняты безденежно».

С отцом Федор больше не увидится. Через два года придет письмо о близящемся разорении, а за письмом – известие о безвременной кончине отца. Федор напишет Михаилу: «Теперь состояние наше еще ужаснее… есть ли в мире несчастнее наших бедных братьев и сестер?»

Прожив пятнадцать с половиной лет в Москве, в казенной квартире отца, врача московской Мариинской больницы для бедных, Федор Достоевский вместе со старшим братом Михаилом был отвезен в мае 1837 года в Петербург и помещен в пансион К. Ф. Костомарова на Литовском проспекте, 17, для подготовки к поступлению в Главное инженерное училище.