Текст книги "Федор Михайлович Достоевский"

Автор книги: Сергей Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Достоевский как в России, так и за границей работал обычно ночью, вставал в одиннадцать часов утра и в два часа встречался с женой в картинных галереях или в музеях того европейского города, где они в тот момент жили, потом гуляли в парке и слушали музыку, в девять часов вечера возвращались домой, пили чай, и Достоевский садился за работу, а Анна Григорьевна, прежде чем лечь спать, записывала непонятными для мужа стенографическими значками свои впечатления о прошедшем дне, а зачастую стенографировала и переписывала новые тексты мужа.

Предчувствие не обмануло Анну Григорьевну, когда она уезжала, а точнее, даже бежала с мужем в Европу. За четыре заграничных года раскрылись лучшие стороны их характера и взаимная привязанность превратилась в сильное и крепкое чувство, растущее все время, так как они надолго оказались только вдвоем.

Но было еще одно очень важное обстоятельство, сроднившее их во время затянувшегося вынужденного пребывания в Европе, – это жгучая тоска по России. И Анна Григорьевна, и Достоевский одинаково страстно мечтали о родине. Оба поняли, что русский человек, а тем более русский писатель не может быть вне России. «Без родины страдание, ей-богу! – писал Достоевский Майкову из Женевы. – …А мне Россия нужна, для моего писания и труда нужна». Они давно собирались вернуться, но мешали самые разные причины: то рождение детей, то полное безденежье, то рулетка, то боязнь кредиторов в России. Но когда Достоевский начал говорить о «гибели своего таланта» вдали от родины, то Анна Григорьевна, для которой не было ничего дороже его художнического дара, решила, что надо немедленно возвращаться в Петербург. И как когда-то она сделала все, что было в ее силах, для спасения его писательского дара, решив бежать за границу, так и сейчас она сделала все, чтобы вернуться в Россию.

Получив за границей анонимное письмо, где сообщалось, что его подозревают в сношениях с революционерами и будут тщательно обыскивать при возвращении в Россию, Достоевский сжег в июне 1871 года, перед отъездом из Дрездена на родину, рукописи «Вечного мужа», «Идиота» и «ту часть романа «Бесы», которая представляла собою оригинальный вариант этого тенденциозного произведения». Анне Григорьевне удалось отстоять и, таким образом, спасти от уничтожения записные книжки к этим трем произведениям, которые она дала своей матери (она ехала после них) для тайного провоза в Россию.

Анна Григорьевна и Федор Михайлович собирались провести в Европе три месяца, а вернулись через четыре с лишним года.

Глава десятая
Снова в России

8 июля 1871 года Достоевские возвратились в Петербург. Они поселяются снова в тех же местах, где обрели личное счастье. Через восемь дней после приезда у них родился сын Федор.

Однако в материальном отношении жизнь в России оказалась нелегкой. Анна Григорьевна очень надеялась уплатить часть самых неотложных долгов брата Федора Михайловича, продав дом, предназначенный ей матерью в приданое. Но оказалось, что пока она жила за границей, какие-то жуликоватые и темные личности, пользуясь отсутствием домовладелицы, продали этот дом с аукциона. Мебель и вещи, оставленные на хранение друзьям и знакомым, тоже пропали за эти четыре года, – значит, Анна Григорьевна и Федор Михайлович вынуждены были ютиться в меблированных комнатах, так как приобретение собственной мебели было им пока не по карману.

Многочисленные кредиторы, узнав о возвращении писателя, налетели буквально со всех сторон, как волчья стая. Положение было действительно отчаянное: как и четыре года назад, Достоевскому снова грозила долговая тюрьма– «Тарасов дом». Впереди не ожидалось никаких источников дохода, кроме остатка гонорара за публикацию в «Русском вестнике» романа «Бесы».

Именно в этот трагический момент Анна Григорьевна показала ту решительность и волю, которые, очевидно, всегда были в ее характере, но проявлялись только в самые важные минуты жизни. А это и были как раз такие минуты, так как она знала, что спасение Достоевского не только от «Тарасова дома», но и даже просто от самого общения с кредиторами, – это спасение его творческого гения.

Анна Григорьевна самоотверженно стояла на страже литературного труда Достоевского и, совершенно отстранив его от всяких переговоров и встреч с кредиторами, взяла на себя все финансовые дела. И к каким только ухищрениям не прибегала Анна Григорьевна, чтобы вовремя заплатить те или иные долги Михаила Михайловича Достоевского, да еще сделать это так, чтобы, не дай бог, об этом узнал Федор Михайлович!

«В моем представлении, – вспоминал знаменитый композитор И. Стравинский, семья которого в 70-е годы дружила с семьей писателя, – Достоевский олицетворял собой художника, неизменно нуждающегося в деньгах. Так говорила о нем моя мать…». Отчаянная нужда заставила Достоевского искать устойчивый заработок. В конце 1872 года писатель предлагает князю В. П. Мещерскому редактировать его журнал-газету «Гражданин». После ухода прежнего редактора, известного публициста Г. К. Градовского, положение этого периодического издания стало критическим. «И в эту трудную минуту, когда мы говорили об этом вопросе, никогда не забуду, – пишет князь В. П. Мещерский, – с каким добродушным и в то же время вдохновенным лицом Ф. М. Достоевский обратился ко мне и говорит мне: «Хотите, я пойду в редакторы?» В первый миг мы подумали, что он шутит, но затем явилась минута серьезной радости, ибо оказалось, что Достоевский решился на это из сочувствия к цели издания. Но этого мало, решимость Достоевского имела свою духовную красоту Достоевский был, невзирая на то, что он был Достоевский, – беден; он знал, что мои личные и издательские средства ограничены, и потому сказал мне, что он желает для себя только самого нужного гонорара, как средства к жизни, сам назначил 3.000 р. в год и построчную плату…»

Однако В. П. Мещерский все же преувеличивает, когда указывает, что Достоевский «решился» стать редактором «Гражданина» «из сочувствия к цели издания», то есть одобряя направление этого крайне консервативного органа. Конечно, и в своем отрицании революционного пути преобразования России Достоевский во многом сходился с князем Мещерским, но все же консерватизм писателя отличался от взглядов владельца «Гражданина».

И Достоевский быстро понял, что совершил ошибку, согласившись стать редактором «Гражданина». Дело не только в физической «кабале», хотя Достоевскому приходилось отдавать журналу-газете все свое время, да к тому же еще править бездарные писания самого князя Мещерского, претендовавшего на роль идейного руководителя своего детища. Не смутил Достоевского даже арест за незнание им редакторских обязанностей, когда он напечатал статью Мещерского «Киргизские депутаты в С.-Петербурге», в которой приводились слова Александра II, обращенные к депутатам. Достоевский не знал, что такое цитирование допускается лишь с разрешения министра императорского двора. 11 июня 1873 года петербургский окружной суд приговорил писателя к 25 рублям штрафа и двум суткам ареста.

Сам по себе этот не очень приятный факт имел, однако, и положительные последствия. Достоевский познакомился с председателем окружного суда Анатолием Федоровичем Кони, позже приобретшим широкую известность в связи с делом Веры Засулич по обвинению ее в покушении на убийство петербургского градоначальника генерала Трепова. Между Достоевским и Кони возникли прочные дружеские отношения. Кони помог отнести арест писателя на более удобное для него время – вторую половину марта 1874 года.

Судя по воспоминаниям Анны Григорьевны Достоевской, околоточный явился за ее мужем 21 марта 1874 года. Местом заключения назначили гауптвахту на Сенной площади, на той самой площади, где целовал землю Раскольников.

Краткосрочный арест Достоевского дал ему возможность получить передышку, оторваться от хлопот и забот чуждого его писательскому духу редактирования «Гражданина». Соседом по камере оказался какой-то ремесленник. Он все двое суток спал напролет, а Достоевский тем временем жадно перечитывал роман Виктора Гюго «Отверженные». Гауптвахта позволила ему, как он говорил, «возобновить давнишние чудесные впечатления от этого великого произведения». Достоевский уже был весь во власти своего нового романа «Подросток», и ему важно было перечесть «Отверженные»: оба романа посвящены одной теме – воспитанию человека.

Но работа в «Гражданине» совершенно изматывала Достоевского и не давала никакой возможности начать роман «Подросток». 26 февраля 1873 года писатель откровенно признается в письме к историку М. П. Погодину: «…роятся в голове и слагаются в сердце образы повестей и романов. Задумываю их, записываю, каждый день прибавляю новые черты к записанному плану и тут же вижу, что все время мое занято журналом, что писать я уже не могу больше, и прихожу в раскаянье и отчаянье… Решительно думается мне иногда, что я сделал большое сумасбродство, взявшись за «Гражданина». Работавшая корректором в типографии Траншеля, где печатался «Гражданин», Варвара Васильевна Тимофеева (О. Починковская) дает портрет Достоевского того времени: «Это был очень бледный– землистой, болезненной бледностью – немолодой, очень усталый или больной человек, с мрачным, изнуренным лицом, покрытым, как сеткой, какими-то необыкновенно выразительными тенями от напряженно сдержанного движения мускулов. Как будто каждый мускул на этом лице с впалыми щеками и широким и возвышенным лбом одухотворен был чувством и мыслью».

Одухотворенность поражала всех, кто видел впервые Достоевского. Молодой критик Всеволод Соловьев (брат философа Владимира Соловьева) встретил писателя первый раз в 1873 году: «Передо мною был человек небольшого роста, худощавый, но довольно широкоплечий, казавшийся гораздо моложе своих 52 лет, с небольшой русой бородою, высоким лбом, у которого поредели, но не поседели мягкие тонкие волосы, с маленькими, светлыми карими глазами, с некрасивым и на первый взгляд простым лицом. Но это было только первое и мгновенное впечатление – это лицо сразу и навсегда запечатлевалось в памяти, оно носило на себе отпечаток исключительной духовной жизни».

Работа в «Гражданине» угнетает Достоевского, к тому же отношения с князем Мещерским– обостряются. «Сегодня утром, – пишет Достоевский жене 20 июля 1873 года, – разом получил от князя телеграмму и два письма насчет помещения его статьи. Письмо его мне показалось крайне грубым. Сегодня же отвечу ему так резко, что оставит вперед охоту читать наставления».

Последним толчком к окончательному отказу Достоевского от редакторства послужил резкий спор между ним и издателем в ноябре 1873 года. Мещерский хочет напечатать в «Гражданине» свою статью, в которой он рекомендует царскому правительству организовать студенческие общежития для надзора за студентами. В письме к издателю Достоевский выражает свой решительный протест: «Семь строк о надзоре или, как вы выражаетесь, о труде надзора правительства, я выкинул радикально. У меня есть репутация литератора и сверх того дети. Губить себя я не намерен. Кроме того, ваша мысль глубоко противна моим убеждениям и волнует сердце».

Консерватизм Достоевского всегда имел ту нравственную черту, за которую он никогда не переходил, в отличие от того же князя Мещерского или, например, будущего обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, с которым писатель познакомился во время редактирования «Гражданина». Так, например, Достоевский расценивал сам акт освобождения крестьян как «великий» и «пророческий момент русской жизни», а для Победоносцева и Мещерского «эпоха реформ», начавшаяся с отмены крепостного права, несла в себе разложение русских государственных и общественных устоев.

С начала 1874 года Достоевский не помещает в «Гражданине» ни одной строчки под своим именем, а 19 марта 1874 года отказывается от должности редактора ввиду болезни.

Однако, соглашаясь стать редактором «Гражданина», Достоевский думал не только о постоянном заработке. Он давно мечтал о новой форме общения с читателем, о живой и непосредственной форме философско-литературной публицистики. Так возник в «Гражданине» особый отдел под названием «Дневник писателя» – явление уникальное в русской и мировой литературе. В первом номере «Гражданина» за 1873 год Достоевский заявляет: «…Я буду говорить сам с собой… в форме этого дневника… Об чем говорить? Обо всем, что поразит меня или заставит задуматься».

Пожалуй, не было животрепещущих и насущных вопросов и проблем, не нашедших то или иное отражение в «Дневнике писателя», который с 1876 года Достоевский начал выпускать в виде отдельного ежемесячного издания.

Но «Дневник писателя» – это не только публицистика. В нем есть и несколько небольших художественных произведений, поразительных по глубине и по форме изложения. Вот маленький фантастический рассказ «Бобок», герой которого гуляет по кладбищу и вдруг слышит разговор мертвецов. Ужас охватывает, когда читаешь про эти «беседы» покойников, но только дойдя до конца рассказа, понимаешь, что хотел сказать Достоевский: бездуховный мир заживо разлагается, и самое страшное не тление тел, а гниение душ.

В повести «Кроткая» Достоевский, за полвека до появления произведений символистов и экспрессионистов, предпринял смелую попытку воспроизвести поток сознания, то есть поток мыслей и образов в их непосредственном ассоциативном движении.

«Сон смешного человека», как и «Кроткая», носит подзаголовок «фантастический рассказ». Но если в «Кроткой» фантастической явилась для своего времени форма повести, то в «Сне смешного человека» фантастично его содержание. Это утопическая мечта, «золотой век», «самая невероятная» мечта петрашевца Достоевского о земном рае, о братстве людей, о «мировой гармонии».

Тема детских страданий, всю жизнь волновавшая Достоевского, нашла отражение в рассказе «Мальчик у Христа на елке». Он написан в последние годы жизни, когда убеждения писателя приняли религиозную окраску. Поиски правды, обличение несправедливого устройства мира, мечта о «счастье человечества» сочетаются в Достоевском с неверием в переустройство мира по «логике» и «разуму». Думая, что ни в каком устройстве общества не избегнуть зла, что душа человеческая всегда останется та же, что зло исходит из нее самой (мысль, положенная в основу ранней повести «Двойник»), Достоевский отвергает революционный путь преобразования общества и, ставя вопрос лишь о нравственном самосовершенствовании каждого человека, устремляет свои взоры к богу.

Однако и здесь Достоевский спорит с богом о страданиях человека и не хочет уступать ему ни одной слезинки ребенка. При чтении его произведений невольно вспоминается старое изречение: «Из всех храмов человеческих наивысший – это сердце человека».

Писатель сознательно строит рассказ по принципу контраста: великолепная елка в комнате за окном – и маленький оборвыш, под самое рождество замерзающий на улице. В предсмертном видении бедному, несчастному мальчику представляется, что его приводит к себе на райский праздник Христос, защитник обездоленных, униженных и оскорбленных. Ведь «нет сказок лучше тех, которые рассказывает сама жизнь», – сказал великий датский сказочник Ханс Кристиан Андерсен, и нет ничего фантастичнее действительности, говорил Достоевский.

Видение рождественской елки для замученных детей – первый набросок видения Алеши Карамазова в романе «Братья Карамазовы». В этом произведении уже найден тот взволнованно-умиленный тон, который пронзает нас в «Братьях Карамазовых».

«А внизу наутро дворники нашли маленький трупик забежавшего и замерзшего за дровами мальчика; разыскали и его маму… Та умерла прежде его…»

По интонации «Мальчик у Христа на елке» напоминает рассказы Диккенса, одного из любимейших писателей Достоевского. Однако финал совсем не похож на благополучные концовки английского классика. И даже радостное появление Христа не смягчает трагического финала рассказа «Мальчик у Христа на елке»: это потрясающий приговор миру, в котором страдают и гибнут дети. Страдания детей для Достоевского – один из главнейших признаков несправедливо устроенного мира.

Почти все произведения Достоевского кончаются трагически, но нигде у писателя нет безысходного трагизма. Нет его и в рассказе «Мальчик у Христа на елке». Ведь если в этом несправедливом мире страдают даже невинные дети, то, значит, надо не только изменять жизнь, но и преодолевать ее. Но единственное, чем можно преодолеть жизнь, учит Достоевский, – это любить ее, как любят дети, которые у писателя обычно получают назначение непроизвольных проводников чистоты и искренности. Но любить жизнь – это значит до конца раздавать ее, то есть всегда и везде делать людям добро и только добро! «Да разве этого мало хотя бы и на всю жизнь человеческую!»

Весной 1872 года Достоевский продолжал работать над романом «Бесы». Но работа над ним в Петербурге, в атмосфере материальных лишений и борьбы с кредиторами, шла очень плохо. Жизнь в столице была довольно дорога. Особенно дорого обходились петербургские квартиры. Чтобы как-то сэкономить, писатель решил (по совету профессора М. И. Владиславлева – мужа племянницы Достоевского Марии Михайловны) снять в мае 1872 года дачу в Старой Руссе, небольшом городке под Новгородом.

Старая Русса благоприятно подействовала на здоровье и творческую активность Достоевского. «Наша повседневная жизнь в Старой Руссе была вся распределена по часам, – вспоминает Анна Григорьевна, – и это строго соблюдалось. Работая по ночам, муж вставал не ранее одиннадцати часов. Выходя пить кофе, он звал детей, и те с радостью бежали к нему и рассказывали все происшествия, случившиеся в то утро, и про все, виденное ими на прогулке. А Федор Михайлович, глядя на них, радовался и поддерживал с ними самый оживленный разговор…

После полудня Федор Михайлович звал меня в кабинет, чтобы продиктовать то, что он успел написать в течение ночи. Работа с Федором Михайловичем была для меня всегда наслаждением, и про себя я очень гордилась, что помогаю ему и что я первая из читателей слышу его произведение из уст автора».

Достоевский диктовал жене по составленному ночью подробному конспекту текст романа. Составленная стенограмма расшифровывалась и переписывалась, затем просматривалась писателем, исправлялась и переписывалась еще раз.

Затем Достоевский читал или писал письма и в любую погоду выходил гулять. В пять часов садился обедать вместе с детьми, а потом Анна Григорьевна и Федор Михайлович отправлялись вдвоем на вечернюю прогулку, неизменно заходя на обратном пути в почтовое отделение, чтобы получить обширную корреспонденцию. В девять часов детей укладывали спать, а в одиннадцать часов вечера, когда уходила к себе и жена, Достоевский приступал к работе. Он работал до трех-четырех часов ночи.

Старорусский исправник, полковник Готский, осуществляющий секретный надзор за бывшим каторжником, доносил своему начальству, что Достоевский «жизнь вел трезвую, избегал общества людей, даже старался ходить по менее многолюдным улицам, каждую ночь работал в своем кабинете за письменным столом, продолжал таковую до 4-х часов утра…»

Можно определенно утверждать, что семейный уют и счастливый брак, радость иметь своих детей и любящую супругу послужили первым толчком к созданию Достоевским романа «Подросток». Наблюдая жизнь своих детей – в духовно прочном и устойчивом браке их родителей, – Достоевский мог задумать роман о «случайном семействе» «Подросток».

Но главным толчком к созданию «Подростка» послужила сама пореформенная Россия. Множество фактов из окружающей жизни воспринимались Достоевским как зловещие признаки жуткой болезни, охватившей все слои общества, после того как «все в России переворотилось».

Вместе с социально-экономической основой старого феодально-крепостнического строя стали разрушаться и все нравственные устои. Рушилось старое патриархальное «благообразие», капитализм принес распад, «беспорядок» (в черновых записях роман «Подросток» назван «Беспорядком»), и в первую очередь распад вековых семейных устоев. «Разложение – главная видимая мысль романа», – формулировал Достоевский свою задачу в одной из ранних записей к «Подростку».

История юноши-подростка Аркадия Долгорукого – это «история его первых шагов на жизненном поприще», это «поэма о том, как вступил подросток в свет. Это история его исканий, надежд, разочарований, порчи, возрождения, науки – история самого милого, самого симпатичного существа». Аркадий – сын помещика Версилова и жены садовника Макара Долгорукого Софьи Долгорукой, незаконный, «случайный сын» «случайного семейства». От унижений и страданий незаконнорожденности подросток спасается в свою «идею», обособляется.

В неопытной голове Аркадия зародилась идея, взятая из того самого капиталистического мира, который он презирал. Идея подростка состояла в том, чтобы стать Ротшильдом, чтобы с помощью денег добиться свободы и независимости и из гонимого, презираемого и третируемого сделаться «властелином и господином». В этой мечте чувствуется и непомерная гордость уязвленного самолюбия, и желание отомстить за зло, причиненное ему людьми: за обманутую доверчивость, насмешки, жестокое детство.

Но в подростке, в отличие от людей «ротшильдовского» типа, не было цельности. Он был слишком чист и совестлив, его искания правды, обуревающие его противоречивые чувства при столкновении с людьми то и дело отвлекали от выполнения намеченной цели. В своем искании истины подросток переходит из одного «круга» в другой, как бы проверяя и «разгадывая» каждую из встреченных им на жизненном пути «правд»: от надежды на бескорыстие дружбы – к постоянной «загадке» – Версилову, от веры в спаси» тельность женской любви – к народной правде «странника» Макара Долгорукого, от идеи стать Ротшильдом – к народническим спорам об исторической роли России.

Эти споры в романе происходят в кружке Дергачева. В июле 1874 года в Петербурге проходил процесс по делу революционера-народника Долгушина и его кружка. Дол-гушинцы призывали к уничтожению императорской фамилии. Известно, что они стремились создать «религию братства» и основывали свой коммунизм на евангельском идеале. Достоевский воспользовался подробностями процесса для изображения в романе «Подросток» кружка Дергачева. В окончательном тексте романа кружку Дергачева – Долгушина посвящена лишь одна небольшая сценка. Но даже если сравнить эту сцену – заседание кружка Дергачева – с характеристикой революционеров в предыдущем романе Достоевского «Бесы», бросается в глаза изменение взгляда писателя на социальное движение в России.

Самой большой загадкой на пути исканий Аркадия является фигура его отца, человека разочарованного, страдающего, гордого, одинокого, «вечного скитальца», тоскующего по религиозному идеалу и в то же время неверующего. И вот подросток берется за разгадку личности своего отца. Тайна личности Версилова в его роковой раздвоенности.

Он болен всеми недугами современной ему капиталистической цивилизации. Все зыблется, колеблется и двоится в его сознании: идеи – двусмысленны, истина – относительна, вера – неверие. Трагическая раздвоенность Версилова определяет в свою очередь участь двойной семьи. Кризис общения человечества, вступающего в антигуманную капиталистическую эпоху, показан Достоевским в органической ячейке, из которой вырастает общество, в семье: раздвоение в душе Версилова отражается прежде всего на его семье.

Горький опыт падения и страстей не проходит даром для подростка. Разгадывая тайну личности Версилова, Аркадий разгадывает и тайну собственной личности. Из подростка Аркадий становится взрослым и осознает трагическое раздвоение своей натуры, символами которого являются Версилов (благородная мечта об отце, а отсюда и тяга к общению с ним и людьми) и Тушар (лакейство и трусость, «идея стать Ротшильдом» и, как следствие этой идеи, – обособление от отца и людей). Двойственность, противоречивость души – последняя правда об отце и сыне. И только поняв эту правду, то есть разгадав тайну своей личности и тайну Версилова, Аркадий «вдруг почувствовал, что перевоспитал себя самого».

«Подросток» завершается верой в новую жизнь, в новый идеал красоты. По мысли Достоевского, этой верой Аркадий был обязан прежде всего Макару Ивановичу – верующему страннику из народа. В образе Макара Долгорукого находит свое воплощение религиозный мотив романа. Макар – выражение того духовного «благообразия», которое утрачено высшим сословием и по которому так томится подросток. Но Достоевский вкладывает в образ Макара и свои представления о народном идеале святости. Писатель подчеркивает, что этот идеал чужд византийской строгости и монашеского аскетизма.

Возвращение Версилова к Софье Андреевне в конце романа и признание им страннической правды Макара Ивановича, считал Достоевский, означают торжество народного начала над индивидуальным, ненародным, означают возврат «европейского цивилизатора» Версилова к русскому народу. Писатель видел выход из «беспорядка», из «разложения» современной ему России в слиянии идеалов высшего культурного слоя в лице Версилова и народной правды в лице Макара Ивановича, в примирении дворянского и народного начал.

«Подросток» – книга о юноше, о юности, окрашенная в грустно-элегические тона, единственный из пяти великих романов, в котором нет трагического конца. Может быть, это объясняется тем, что во время работы над ним Достоевский неожиданно вновь пережил минуты своей юности.

«Подросток» печатался в «Отечественных записках» Н. А. Некрасова, который сам в апреле 1874 года пришел домой к Достоевскому с предложением купить его новый роман. Достоевский согласился. После пятнадцатилетней жестокой журнальной полемики и идейной вражды друзья юности снова сближаются. Это было скорее не идейное сближение, а память сердца. Достоевский всю жизнь помнил, что именно Некрасов приветствовал его литературное рождение. Однако разрыв с «Гражданином» и сближение с Некрасовым свидетельствовали все же о каком-то, пусть незначительном, внутреннем сдвиге в Достоевском или, во всяком случае, как показало его новое произведение, о некоторой корректировке его взглядов на революционную молодежь 70-х годов.

Тридцать лет назад Некрасов провел бессонную ночь над первым романом Достоевского «Бедные люди». Через тридцать лет ситуация повторяется: Некрасов всю ночь читает «Подростка». 9 февраля 1875 года Достоевский пишет жене: «…Некрасов пришел, чтобы выразить свой восторг по прочтению конца первой части. «Всю ночь сидел, читал, до того завлекся, а в мои лета и с моим здоровьем не позволил бы этого себе… И какая, батюшка, у вас свежесть!.. Такой свежести в наши лета уже не бывает, и нет ни у одного писателя».

В 1877 году Достоевский неоднократно навещает умирающего Некрасова. В «Дневнике писателя» воспоминания Достоевского о последней беседе так же значительны, как и сокровенное описание их первой встречи в петербургскую белую ночь 1845 года: «И что ж, недавно я зашел к Некрасову, и он, больной, измученный, с первого слова начал с того, что помнит о тех днях. Тогда (это тридцать лет тому!) произошло что-то такое молодое, свежее, хорошее – из того, что остается навсегда в сердце участвовавших. Нам было тогда по двадцати с немногим лет…»

Узнав о смерти Некрасова, Достоевский пошел поклониться его телу, а вернувшись домой, перечел почти все его поэтическое наследие: «В эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Некрасов, и буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов, как поэт, во все эти тридцать лет занимал места в моей жизни!»

30 декабря 1877 года Достоевский произносит замечательную речь на могиле Некрасова, воздавая должное великому поэту, который навсегда останется в сердце народа, ибо «в любви к народу он находил нечто незыблемое; какой-то незыблемый и святой исход всему, что его мучило».

После публикации в 1875 году в «Отечественных записках» «Подростка» Достоевский снова решил издавать с 1876 года «Дневник писателя». Важнейшим толчком к этому решению явился так называемый Восточный вопрос.

В 1875–1876 годах болгарское национально-освободительное движение приобретает самый широкий размах и вызывает беспримерную по жестокости расправу Турции с населением страны. Достоевский писал неоднократно об этом в «Дневнике писателя», призывая освободить болгар от турецкого рабства. Но его позиция в так называемом Восточном вопросе с самого начала перерастает рамки простого антитурецкого «бунта». Писатель считал, что решение восточного кризиса должно изменить духовный облик Европы. Он видел в движении сочувствия славянам глубочайший нравственный смысл.

Тема «Восточный вопрос и Достоевский» выдвигает два важных вопроса: как конкретно Достоевский своим «Дневником писателя» 1876–1877 годов содействовал росту рядов русских добровольцев, желающих принять участие в борьбе с турками за освобождение славян, и повлияли ли публицистические выступления писателя на принятие Александром II решения о вступлении России в войну с Турцией за освобождение Болгарии?

Со всех концов России Достоевский ежедневно получал десятки писем, поддерживающих его выступления в защиту болгар. Так, например, действительный статский советник П. В. Алабин писал из Самары: «…все честные люди Самары радуются Вашим статьям и хотят сами помочь благородному делу освобождения славянства…» Петр Владимирович Алабин, именно под влиянием «Дневника писателя», в скором времени, несмотря на свой пожилой возраст, примет участие в освобождении Болгарии и станет выдающимся деятелем славянского освободительного движения, первым губернатором Софии.

Можно привести десятки других примеров, когда статьи писателя вдохновили русских людей лично участвовать в освободительной войне болгарского народа. Его выступления 1876–1877 годов, особенно статьи по Восточному вопросу, пользовались колоссальной популярностью среди студенческой молодежи, а именно эта молодежь и составляла основной костяк русских добровольцев до официального вступления России в войну против Турции 12 апреля 1877 года.

Не подлежит никакому сомнению, что и Александр II читал статьи Достоевского за 1876–1877 годы, призывающие Россию военным путем освободить Болгарию от ненавистных турок. «Дневник писателя» был единственным изданием в своем роде не только в России, но и во всем мире, и Александр II не мог не читать его. И можно предположить, что страстные призывы писателя в защиту болгар могли также содействовать принятию Александром II решения о вступлении России в войну с Турцией за освобождение Болгарии.