Текст книги "Путь Арсения"

Автор книги: Сергей Сиротинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Там, где красноармейцы, должен быть и я,—заявил Михаил Васильевич. – На фронте бывают такие моменты, когда нужно, даже очень нужно, чтобы бойцы видели командующего, знали, что командарм не в тылу, а рядом с ними, под огнем. Вы говорите, бой незначительный, но на фронте незначительных боев не бывает. Сейчас каждая деревня, ставшая советской, – удар по контрреволюции.

Меньше всего Фрунзе думал об опасности. Нужно было создать перелом, поднять дух бойцов, воодушевить их личным примером. И действительно, появление Фрунзе среди наступающих было встречено восторженно. По цепям промчалась весть:

– Сам командарм с нами! Фрунзе под огнем! Вот это генерал!

– Да никакой он не генерал, – тут же отвечали другие. – Царь хотел казнить его два раза, да не вышло. Командарм сам солдатом был на западном царском фронте. Дело знает.

До этого дня бойцы в глаза не видели своих командармов. Многие находились еще под впечатлением расправы с Линдовым и считали, что после этого к ним вообще никто не покажется из руководителей армии.

Виновники гибели Линдова были еще на свободе и скрывались в частях. Это они своей преступной агитацией разжигали ненависть к командующему, к коммунистам. И вдруг командарм сам, без приглашения, прибыл на фронт, заговорил с командирами таким языком, что провокаторы сразу же попрятались.

Тяжелую картину пришлось наблюдать Михаилу Васильевичу на фронте. Иной раз было такое: четыре бойца несут одного «раненого» и гогочут, слушая анекдоты, которые рассказывает лежащий на носилках верзила, изображающий раненого. Многие бойцы уходили в тыл просто «сами по себе». Остановив одного такого бойца, Фрунзе спросил, куда он идет.

– А чего тут делать? – хмуро проговорил тот. – Их, беляков, сто тысяч, а нас...

– Сам-то ты видел беляков, считал, сколько их?

–• Я-то не видал, да тут один сказывал, что их видимо-невидимо.

Михаилу Васильевичу пришлось крепко взяться за воспитание командиров. И обстановка на фронте быстро изменилась к лучшему: укрепилась дисциплина в войсках, изживалась партизанщина, резко повысилась боеспособность частей.

Комбриг Плясунков, тот самый, что присылал Фрунзе ультимативный вызов, опять направил к Михаилу Васильевичу своего ординарца. На этот раз его записка содержала следующее:

«Дорогой тов. Фрунзе! Так как красному командиру иметь при себе жену нецелесообразно, прошу вас взять ее с собой и доставить...»

В записке указывался адрес, куда Плясунков просил, доставить жену.

Эта записка очень понравилась Михаилу Васильевичу. Он весело смеялся и обещал, что выполнит просьбу. Сам комбриг Плясунков в скором времени покрыл себя боевой революционной славой. Крестьянин по происхождению, один из питомцев Чапаева, он, командуя бригадой, разбил немало колчаковских частей, возглавляемых белыми генералами.

Приказами по армии и фронту Плясунков не раз представлялся к боевым наградам, в том числе к ордену Красного Знамени. Замечательная школа выдержки и мужества, которую прошел он, воспитала в нем прекрасного человека. Много лет спустя, участвуя в подавлении антоновского мятежа на Тамбовщине, Плясунков, окруженный со всех сторон антоновцами, не пожелал сдаваться им в плен. На глазах у своих смертельных врагов он застрелился последней оставшейся у него пулей...

Бойцы и командиры признали Фрунзе своим командармом. Но этого еще было мало. Перед армией стоял могучий и грозный враг—колчаковские полчища. 4-я армия была разута и раздета. Не было боеприпасов, не хватало орудий и пулеметов. Все это надо было раздобыть. Фрунзе вернулся в Самару, в штаб армии. Вскоре из Самары на фронт пошли новые формирования. Прибыл также знаменитый Иваново-Вознесенский полк ткачей, созданный Михаилом Васильевичем незадолго до назначения его командармом.

Большую помощь оказывал Фрунзе В. В. Куйбышев, руководитель самарских большевиков. Здесь, в Самаре, началась замечательная дружба Куйбышева и Фрунзе, дружба, пронесенная ими через фронты гражданской войны.

Но кто-то невидимый мешал командарму Фрунзе. Боеприпасы в его армию поступали медленно и в смехотворно малых количествах. Новые формирования не утверждались. Никакого снаряжения и обмундирования для армии нельзя было добиться. Из штаба Восточного фронта на требования Фрунзе следовали трафаретные ответы: «Центр не утвердил», «Центр не разрешил», «Что это вы там затеяли?»

Фрунзе чувствовал чыо-то злую волю. Кто-то упорно не желал усиления его армии и мешал повышению ее боеспособности. Но Фрунзе не сдавался. Вместе с В. В. Куйбышевым он упорно перестраивал и укреплял свою армию. В соседних армиях положение оставалось неизменным, таким, каким было оно еще недавно и в 4-й армии.

Фрунзе написал письмо в Центральный Комитет.

Сообщая о положении на фронте, Михаил Васильевич опирался на реальные факты. Самая большая опасность заключалась в том, что, используя тяжелое положение красных армий, колчаковские полчища неудержимой лавиной катились к Волге. В начале марта Колчак предпринял наступление на фронте 2-й и 3-й советских армий и потеснил их. Начала отход 5-я армия.

Руководство Восточным фронтом дало указание готовить Самару к эвакуации. Это указание противоречило самому духу положения на фронте.

Защищавшая Самару 4-я армия, которой командовал Фрунзе, реорганизованная и укрепленная, была готова к контрнаступлению.

Несмотря на возражения командования фронтом, Фрунзе отдал 2 марта приказ о наступлении. Об этом он поставил в известность В. И. Ленина и в ответ получил, ставшее теперь историческим, указание: Колчака за

Волгу не пускать. Волга должна быть советской!

Военные операции, начатые Фрунзе, развивались успешно. Александрово-Гайская группа войск 4-й армии заняла Сломихинскую, Уральская группа очистила от белых местность вдоль течения реки Урал до Скворкина. 18 марта после упорного боя был занят Лбищенск.

Незадолго до всех этих операций в штаб 4-й армии в Самаре вошел человек в валенках и башлыке. Виновато улыбаясь, он попросил разрешения пройти в кабинет командарма. Его пропустили. Строго и четко он отрапортовал:

– Чапаев. Прибыл в полное ваше распоряжение.

Фрунзе уже много слышал о Чапаеве. Это имя гремело по всему фронту. За Чапаевым бойцы шли в огонь и воду. Враг иногда отступал только потому, что его атаковали отряды Чапаева. В 1918 году Чапаева внезапно отозвали с фронта, и в самый разгар боевых действий ему было приказано отправиться в Москву – учиться в военной академии. Никакие ссылки Чапаева на то, что сейчас не время учиться, что надо бить врага, не помогли. Его отправили чуть ли не под конвоем.

То, что случилось с Чапаевым, было одним из маневров троцкистских агентов. Они под разными предлогами снимали с фронта преданных Советской власти людей, лишали армию ее испытанных боевых руководителей.

В академии Чапаев скоро затосковал по своим бойцам, по фронту. Человек огромной энергии, с большим боевым опытом, он понимал, что его сняли с фронта умышленно. И вот, улучив момент, бежал из академии на фронт.

В марте 1919 года М. В. Фрунзе вызвал к себе по телеграфу Чапаева и Фурманова для переговоров о переброске одной бригады на оренбургское направление. Вы-

М. В. Фрунзе с командой бронепоезда. 4-я армия Восточного фронта. 1919 г.

зов застал их в станице Сломихинской, и они должны были проделать трудный путь свыше 400 верст на лошадях.

В Самару Чапаев и Фурманов приехали 21 марта, в 3 часа дня. Вот что 22 марта записал в свой дневник Д. Фурманов:

«Ну, наконец, после долгих мытарств добрались до Самары. Явились к Фрунзе. Он рассказал пока в общих чертах о положении на всех фронтах, а вечером пригласил к себе пить чай и окончательно договориться о нашей дальнейшей работе. Товарищ Сиротинский пришел за мной прежде времени. Я сначала не понял, зачем он меня увлекает, оказалось, что Фрунзе хотел меня спросить относительно Чапаева».

Действительно, М. В. Фрунзе поручил своему адъютанту до официальной, так сказать, встречи, повидаться с Д. Фурмановым и подробно выяснить, как у него сложились отношения с Чапаевым. На фоне тогдашней обстановки и информации о характере Чапаева как неистового, неукротимого партизана существовали опасения о возможности возникновения между ними некоторых трений.

Однако выполнить в полной мере это задание не удалось. Не обошлось без курьеза.

Дело в том, что в первую встречу с Чапаевым М. В. Фрунзе, разъясняя легендарному начдиву роль и значение комиссара, характер взаимоотношений между командиром и комиссаром (а такие разъяснения в те времена были нужны на Восточном фронте далеко не одному Чапаеву), выдвинул положение, что командир и комиссар должны быть неразлучны.

– Это что ж, – спросил Чапаев, – вроде попугаев, что ли? Есть такие, слыхал я, когда был в Москве, неразлучники называются и друг без друга жить не могут.

Михаил Васильевич, смеясь, ответил, что если они оба попугаями будут, то дело, конечно, у них не пойдет.

– Ну, ладно, – сказал Чапаев, – давайте комиссара, только поумнее.

Вот в этот приезд Чапаева и Фурманова вдруг выяснилось, что Василий Иванович слишком буквально понял, что командир и комиссар должны быть неразлучны. Все попытки адъютанта повидаться и поговорить с Фурмановым наедине были тщетны. Адъютант приглашает Фурманова пройтись вечером по Самаре. Фурманов одевается, а за ним и Чапаев, – идут, стало быть, втроем. Прогулялись, возвращаются вместе «домой» (в гостиницу). Адъютант командующего приглашает Фурманова зайти завтра «на чашку чая».

– Придем, – отвечает Чапаев за Фурманова.

Фурманов уже понял маневрирования адъютанта, но

все же пришел вместе с Чапаевым, сделав адъютанту знак, что, мол, не вышло. Засели за чай. После этого чаепития, сопровождавшегося шутками и воспоминаниями, уже нетрудно было понять, что Чапаев и Фурманов работают дружно.

Через некоторое время вернулся, кажется с заседания губкома, М. В. Фрунзе и немедленно присоединился к компании. Скоро беседа приняла деловой характер, время от времени прерываемая смешными рассказами Чапаева.

Фрунзе и Чапаев быстро поняли друг друга, и Василий Иванович начал рассказывать о том, как он учился в академии.

– Вызывают меня, говорят: сейчас устроим тебе экзамен. Ну, начался он, этот экзамен. Спрашивают: «Реку Рейн знаете? Где она протекает?» Знаю, говорю, где-то там у немцев. А пес ее знает, где она там течет... Ну, думаю, я тебя сам подшибу сейчас и спрашиваю: а вы реку Солянку знаете? Где она течет? «Нет, говорит, не знаю». Как же, я ему говорю, про чужую реку спрашиваете, а своей не знаете? Я на ней ранен был да за нее нам еще воевать надо.

Чапаев сообщил командарму много ценных сведений о районе военных операций, который он знал отлично. В тот же день Фрунзе назначил Чапаева командиром Александрово-Гайской бригады.

– По душам, товарищ Чапаев, скажите – сломим Колчака?

Чапаев задумался, нахмурил брови:

– Трудно, но побьем. Сломим, товарищ Фрунзе!

«Верховный правитель»

Сын морского артиллерийского офицера, упрямый, Александр Колчак быстро пробил себе дорогу к высшим командным постам в военно-морском флоте царской России.

Февральская революция 1917 года застала его в звании вице-адмирала на посту командующего Черноморским флотом. В морских кругах Колчак слыл крупнейшим знатоком своего дела. С упрямством фанатика он долгие годы работал над планом захвата проливов, ведущих из Средиземного моря в Черное.

«День объявления мировой войны был самым счастливым и лучшим днем моей жизни»,– признавался Колчак спустя несколько лет на допросе.

Грянула революция. Революционные матросы в июне 1917 года изгнали Колчака из Черноморского флота. В конце июля правительство Керенского направило Колчака во главе военной миссии в США. Поездка в США очень устраивала Колчака. У него имелось предложение американского адмирала Гленона выдать план захвата проливов.

Но американским адмиралам теперь было не до «проливов». Предоставить свою эскадру для операций в Средиземном море Америка отказалась. Но Колчак нужен был империалистам. Осенью он оказался в Сингапуре. Там командующий английской военно-морской базой вручил Колчаку предложение английского правительства: следуйте на русский Дальний Восток, организуйте силы для борьбы с большевизмом.

Большевизм! Вот с кем нужно бороться, чтобы потом вновь упрочить монархию. Колчак выехал в Шанхай, оттуда в Токио. Там он немного задержался.

Начальник японского генерального штаба предложил Колчаку:

– Адмирал, останьтесь в Японии. Когда можно будет ехать дальше, мы известим вас. В Японии есть хорошие места, поезжайте и отдохните.

Вскоре хозяева договорились. Колчак перебрался в Харбин. Оттуда в поезде английского генерала Нокса он в октябре 1918 года прибыл в Омск, где занял пост военного и морского министра при правительстве эсеро-меньшевистской директории. В ноябре, по заданию Антанты, Колчак инсценировал государственный переворот. Эсеры и меньшевики были разогнаны, установлена военная диктатура, и Колчак провозгласил себя «верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами России».

Представители Англии, Франции, США нанесли официальные визиты Колчаку и заявили, что их правительства признают в его лице «законное правительство России».

Премьер-министр Франции Клемансо и премьер-министр Англии Ллойд Джордж прислали Колчаку поздравительные телеграммы и известили, что представителем Франции при штабе «верховного правителя» назначен генерал Жанен, представителем Англии – генерал Нокс.

В помощь Колчаку правительства империалистических государств немедленно передали больше 200 военных самолетов, несколько сот орудий, около двух тысяч пулеметов, много винтовок, снарядов, патронов, обмундирования.

Помощь эта дорого обошлась русскому народу. В уплату за нее почти десять тысяч пудов золота передал Колчак Англии, Японии, США, Франции. Кроме того, из Сибири и Дальнего Востока в огромных количествах вывозились хлеб, меха, мясо.

Колчак и генералы Жанен и Нокс произвели инспекторский смотр белогвардейской армии. Они нашли ее «в отличном и боеспособном» состоянии. Генерал Жанен заявил представителям печати: «В течение ближайших пятнадцати дней Советская Россия будет окружена со всех сторон и будет вынуждена капитулировать».

Белогвардейские армии перешли в наступление.

Через несколько дней Колчак принимал у себя в салон-вагоне генералов Нокса и Жанена. Развивая перед ними план наступательных действий своих армий, Колчак, как всегда, сдержанный и спокойный, подошел к свернутой на стене карте России и вдруг резко дернул за шнур. Карта раскрылась.

Колчак внимательно следил за впечатлением, которое произвел на «союзников» мастерски изображенный путь белогвардейских армий. Генерал Нокс, прищурив глаза и рассматривая карту, внезапно охрипшим голосом спросил:

– Сэр, сколько потребуется времени, чтобы совершить этот путь?

– Три месяца, – сквозь зубы ответил Колчак. – За три месяца я сломаю хребет большевикам и зажму их в кулак.

Словно показывая, как это будет, Колчак вытянул руку со сжатым большим костлявым кулаком,

В салон вошел адъютант. Он протянул Колчаку телеграмму. Заглянув в нее, Колчак помедлил, затем поднял голову и, не скрывая своего торжества, сказал:

– Донесение...

После небольшой паузы он прочитал:

«Прошли Уфу. Развиваем наступление Бугульму, Стерлитамак. Командарм Ханжин».

Ночью поезд Колчака тронулся по направлению к Уфе.

На стыках рельсов вагон мягко покачивало. Вытянув ноги и закрыв глаза, Колчак некоторое время сидел в кресле. Потом встал, подошел к карте и провел карандашом жирную синюю линию от Уфы к Самаре, густо заштриховал берег Волги и маленькими, колючими стрелками пересек ее. Усмешка тронула его губы, в глазах мелькнула радость. Но он быстро погасил улыбку.

Оставив карту, он подошел к окну, слегка отдернул занавеску и долго, пристально наблюдал за яркими огненными ниточками, которые вычерчивали в темноте искры, вылетавшие из трубы паровоза.

Не в пример многим белогвардейским генералам, Колчак был умный, опытный враг, уверенный в своих силах. Это – враг беспощадный, не знавший границ своей жестокости. Только в Екатеринбургской губернии его карательные отряды расстреляли свыше 25 тысяч человек. В Кизиловских копях расстреляно и заживо погребено 8 тысяч человек...

Прошла ночь. Утром Колчаку подали свежую фронтовую сводку. Он обратил внимание на сообщение:

«Фрунзе проявляет большую активность, однако действия его сковываются его же высшим командованием и сами по себе неубедительны и сомнительны. Продвижение наших частей в сторону Бугульмы и Белебея попреж-нему развивается успешно».

Колчак прочел сводку, бросил ее на. стол.

– Фрунзе, – поморщившись, произнес он. – Не слыхал.

Контрудар

Штаб Восточного фронта вызвал Фрунзе к прямому проводу:

«Есть.решение отходить к Волге,.– читал он ленту, – и на другом берегу создать, укрепления. Свертывайте наступательные операции на вашем участке. Начинайте планомерный отход».

«Четвертая армия держит инициативу в своих руках. Об отступлении не может быть и речи. Отступить сейчас, в момент, когда армия приходит в себя, полна готовности к упорным боям, – значит погубить все дело. Белых нельзя пускать на Волгу», – ответил Фрунзе.

От волнения он побледнел. Телеграфная лента дрожала в его руках, настолько неожиданным был приказ фронтового командования. Столько сил, энергии стоило ему поднять дух армии, и вот теперь, когда наметились первые сдвиги, приказывают бросить все и отступить за Волгу.

«Вы, – прыгали в его глазах слова на ленте,– бросаете армию на растерзание Колчаку. Предадим вас суду военного трибунала за неисполнение приказа. Между прочим, сейчас в штабе фронта находится прибывший из Москвы, рекомендованный Троцким, Авилов, крупный военный специалист. Направляем его к вам для руководящей работы».

«Требую, чтобы Москва специально подтвердила приказ об отходе четвертой армии, – ответил Фрунзе.– Я хочу, чтобы Москва знала об этом приказе. Выполнение его ставлю в зависимость от решения Москвы. Понимаю, что нарушаю дисциплину, готов предстать перед судом, но, как большевик, не могу исполнить ваш приказ без подтверждения партийного центра. Дальше, если Авилов действительно крупный специалист, прикажите ему немедленно выехать ко мне. Каждый понимающий и опытный человек мне нужен до зарезу».

Когда Фрунзе вернулся к себе от прямого провода, он, забыв о боли в колене, начал быстро ходить по комнате. Потом подошел к телефону и вызвал Куйбышева:

– Приезжайте сейчас же!

Минут через десять Куйбышев уже входил в кабинет Фрунзе.

– Что стряслось, Михаил Васильевич?

Фрунзе, все еще взволнованный, рассказал ему о переговорах по прямому проводу.

– Вы понимаете, что это значит... В такой момент! Это – нож к горлу четвертой армии, а Волга – Колчаку!

Бледное, исхудавшее лицо Валериана Владимировича потемнело.

– Ни за что, – решительно произнес он. – Хотят повторить пермскую историю. Что вы ответили?

– Ответил, что Волгу Колчаку не отдам. Потребовал, чтобы приказ об отходе за Волгу подтвердила Москва, Центральный Комитет.

– Правильно. Я сейчас же дам телеграмму Владимиру Ильичу, а вы напишите подробное донесение о положении на фронте.

– Да, приехал еще какой-то Авилов, – вспомнил Фрунзе. – И будто с особыми рекомендациями. Говорят, крупный военспец.

– Авилов, Авилов... – поморщился Куйбышев. – Что-то я помню... Ну да, дня два тому назад я получил телеграмму, чтобы оказать ему полное содействие, создать условия. Забыл вам об этом сказать. Приедет – увидим, что за птица.

После ухода Куйбышева Фрунзе склонился над столом и быстро начал писать:

«Категорически настаиваю и прошу Вашей в этом поддержки: освободить меня от назойливой и подозрительной опеки Троцкого и его агентов на Восточном фронте. Необходимо немедленно выделить особую группу армии для реализации известного Вам плана контрудара...»

Когда донесение было готово, Фрунзе вызвал начальника связи, передал ему исписанный лист бумаги и сказал:

– Отправить вне очереди—Москва, Ленину.

Ответ пришел быстро. Просьба Фрунзе была удовлетворена. Специальным приказом по Красной Армии была создана особая Южная группа Восточного фронта в составе: 1-й, 4-й и 5-й армий и Оренбургской дивизии с задачей развернуть последнюю в Туркестанскую армию. Командующим Южной группой назначен М. В. Фрунзе, членом Реввоенсовета – В. В. Куйбышев.

Приказ о создании Южной группы войск был в полном соответствии с разработанным под руководством Центрального Комитета партии стратегическим планом действий Красной Армии на Восточном фронте. План предусматривал организацию мощного контрнаступления на главные силы Колчака и разгрома их. На Южную группу войск возлагалось выполнение этой задачи. Это решение ЦК партии пресекло выполнение предательского плана Троцкого, настаивавшего на отводе войск Восточного фронта за Волгу.

Получив приказ о создании Южной группы войск, Фрунзе с облегчением вздохнул. Теперь можно было по-настоящему взяться за дело подготовки разгрома Колчака.

Между тем сведения, поступавшие с фронта, становились все тревожнее. 5-я армия откатывалась к Волге, части 1-й и 4-й армий едва сдерживали натиск армии колчаковского генерала Ханжина и Южной армии генерала Белова. Ханжин и Белов, опираясь на войска отборного корпуса генерала Каппеля, в который входили три дивизии, развивали стремительное наступление. Силы были неравные. В войсках Ханжина, Белова и Каппеля имелось втрое больше солдат, чем во всей Южной группе Фрунзе. Кроме того, армию Ханжина поддерживала примыкавшая к ее правому флангу группа так называемой Сибирской армии. Несмотря на героическое сопротивление красных полков, войска Южной группы все теснее охватывались железным кольцом войск Колчака. На центральном участке фронта передовые части белых появились уже в районе Белебея – Бугуруслана; белогвардейская армия Белова рвалась к Оренбургу.

Фрунзе не выходил из аппаратной. Здесь он читал сводки и донесения, здесь же отдавал оперативные приказы. Обстановка требовала решительных действий. Михаил Васильевич разрабатывал план контрудара по главным силам Колчака. Этот план разрабатывался им в полном соответствии со стратегическим планом действий Красной Армии на Восточном фронте, принятым Центральным Комитетом партии.

Однажды, когда Фрунзе читал вьющуюся змейкой ленту донесений с фронта, ему доложили о прибытии Авилова. Михаил Васильевич принял его в своем кабинете.

Перед ним стоял здоровый, упитанный, плотный человек, в отличном военном костюме. Чисто выбритое лицо его ничем особенным не выделялось. Держался он спокойно и уверенно; в этой уверенности чувствовался некоторый оттенок вызова командиру. Острый взгляд, не задерживаясь, переходил с одного предмета на другой.

Представившись, Авилов передал Михаилу Васильевичу свои бумаги, подождал, пока тот читал их, а затем, не ожидая вопросов, бойко и развязно начал:

– Только что узнал о назначении вас командующим Южной группой фронта. Боюсь, что вы, товарищ Фрунзе, попытаетесь посадить меня на четвертую армию. Для начала это будет мне, очевидно, архитрудно. Но в общем – на войне, как на войне.

Фрунзе ответил не сразу. Он что-то еще раз перечитал, отложил бумаги в сторону и, наконец, как бы сочувствуя Авилову, сказал:

– Вы правы. На четвертую армию сажать вас не следует.

Михаил Васильевич посмотрел прямо в глаза Авилову, слегка улыбнулся и продолжал:

– Несмотря на советы высшего командования поставить вас руководителем армии, я думаю, товарищ Авилов, что это преждевременно. Мне нужны опытные командиры в частях. Четвертая армия остается под моим личным наблюдением, вас же я назначаю командиром семьдесят четвертой бригады. А дальше? Дальше видно будет. В бригаду вам надлежит выехать немедленно.

Авилов сухо поклонился и вышел.

После его ухода Фрунзе долго сидел за столом задумавшись. Не то, чтобы Авилов не понравился ему, нет! Смешно судить о людях по первому впечатлению и по их внешнему виду. Но тот факт, что Авилова навязывали свыше, что он привез пышные рекомендации Троцкого,– все это было неприятно. Михаил Васильевич позвонил Куйбышеву:

– Валериан, был у меня этот Авилов... Да. Лощеный малый и себе на уме. Нет, нет, на армию не назначил. Сказал ему, чтобы принимал бригаду, а там посмотрим, проверим. Одним словом, я от него далеко не в восторге...

Дни и ночи теперь Фрунзе проводил, работая над картами района, на котором предстояло развернуть боевые действия Южной группы. Уже были исчерчены десятки карт, изучены все дороги, леса, реки. Скоро – весенняя распутица. Кому поможет она?

Фрунзе откидывается от стола и закрывает красные от бессонницы глаза. «Распутица должна стать нашим союзником»,– решает он. Но чем подкрепить этот союз?

Чем? Быстрота и внезапность. Да, именно быстрота и внезапность. Надо достичь этого, несмотря па распутицу. Тогда она не помешает, поможет нам разрезать плотный массив наступающих армий Колчака.

В тяжелой, напряженной обстановке рождался план контрудара по Колчаку, план разгрома главных сил ставленника империалистических государств – «верховного правителя России».

Между тем белогвардейские армии Колчака продолжали свое наступление. Ими были зяняты Уфа, Стерли-тамак, Бугульма, Сарапул, Белебей. 5-я армия находилась на грани разгрома и этим затрудняла положение 4-й армии. Колчак неуклонно рвался к Волге. А дальше... Дальше его путь лежал на Москву...

...Начальник штаба Новицкий доложил командарму только что перехваченный красной разведкой приказ «верховного правителя».

«...Генерал Деникин, – говорилось в приказе, – начал теснить красных в Донецком каменноугольном бассейне. Генерал Юденич теснит большевиков на псковском и нарвском направлениях. Верховный правитель и верховный командующий повелел действующим армиям уничтожить красных, оперирующих к востоку от рек Вятки и Волги, отрезав их от мостов через эти реки... Западной армии, продолжая преследование, отбросить красных от Волги на юго-восток, в степи...»

Новицкий перестал читать и поднял глаза на Михаила Васильевича. На лице Фрунзе – ни тени тревоги.

– Кажется, наши предположения о замыслах Колчака и всей белогвардейщины подтверждаются. Как вы думаете, Федор Федорович? – спросил он.

– Изложено совершенно точно. Приказ Колчака раскрывает планы интервентов и белых.

Замыслы Колчака давно были разгаданы Фрунзе, поэтому сегодняшний приказ «верховного правителя» явился лишь подтверждением правильности плана контрнаступления. Наступление Колчака поддерживалось на юге армиями Деникина, на севере – Миллера, под Петроградом – генерала Юденича. Советская республика была отрезана от хлебных районов, не имела топлива. На центральном участке Восточного фронта, на стыке 2-й и 5-й армий, колчаковцам удалось прорвать фронт Красной Армии. Образовался глубокий разрыв. Центральный Комитет партии указал, что наступление армий Колчака создает наибольшую опасность для Советской республики и что Восточный фронт является главным фронтом. Нужна была мобилизация всех сил на борьбу с Колчаком. Программой этой мобилизации были знаменитые «Тезисы ЦК РКП (б) в связи с положением Восточного фронта», написанные В. И. Лениным И апреля 1919 года.

«Надо напрячь все силы, – говорилось в тезисах, – развернуть революционную энергию, и Колчак будет быстро разбит. Волга, Урал, Сибирь могут и должны быть защищены и отвоеваны»⁷7
   ^{В. И. Ленин, Сочинения, 4-е изд., т. 29, стр. 254.}


[Закрыть]^.

Лозунгом дня стало – все на борьбу с Колчаком!

Было улучшено снабжение Восточного фронта; прибыли на фронт новые соединения и части. Мобилизовано 15 тысяч коммунистов, свыше 3 тысяч комсомольцев. По профсоюзной мобилизации отправилось на фронт свыше 25 тысяч рабочих. Мобилизованные товарищи влились в действующие части. Это в значительной мере повысило боеспособность войск, усилилась и политико-воспитательная работа среди красноармейцев и командиров.

Первоочередной задачей контрнаступления Фрунзе ставил фланговый удар по белогвардейской Западной армии генерала Ханжина на стыке 3-го и б-го корпусов этой армии; разобщение их и разгром по частям. Для этого Фрунзе сосредоточил в районе Бузулука ударную группу– свыше 40 тысяч пехоты и конницы. В нее входили части 31-й и 25-й Чапаевской дивизий.

Приближались решающие дни. 10 апреля в обращении к войскам Южной группы, подписанном М. В. Фрунзе и В. В. Куйбышевым, командование обращалось к бойцам и командирам:

«Не место малодушию и робости в наших рядах перед лицом неудач. Эти неудачи временны... Ныне наша задача так близка к завершению, и глаза России вновь обратились к нам на восток.

Помощь идет. Вперед же, товарищи, на последний решительный бой с наемником капитала – Колчаком!

Вперед за счастливое и светлое будущее трудового народа!»

Ни одной минуты Фрунзе не сомневался в успешном исходе предстоящей операции. Он безгранично верил в великую силу партии, в непобедимость пролетарской революции, верил в победу. Он продолжал тщательно изучать район предстоящих боевых действий, сводки и донесения о состоянии боевых сил противника, внимательно следил за подготовкой к контрудару частей и соединений своих армий.

10 апреля, в 20 часов 30 минут, М. В. Фрунзе подписал приказ № 021 по армиям Южной группы, в котором ярко сказался высокий уровень оперативного мастерства и творческой инициативы командарма.

Сжатым и точным языком Фрунзе разъяснял бойцам и командирам задачу контрудара по Колчаку. Этот приказ – для своего времени – явился образцом конкретного руководства армиями. Каждая дивизия, каждая бригада получили продуманные, точно поставленные задачи. Все частное Фрунзе подчинил основному и важнейшему в данный исторический момент делу – прорыву вражеского фронта. Командарм сознательно ослабил некоторые участки фронта, дав противнику возможность легко продвинуться и захватить некоторые территории на оренбургском и уральском направлениях с тем, чтобы сковать на этих направлениях крупные силы белоказачьей армии. Это был глубоко продуманный, гениально рискованный расчет.

Заканчивая определение конкретных задач, Фрунзе подчеркнул:

«...Требую от всех проникнуться сознанием крайней необходимости положить предел дальнейшему развитию успехов противника... перейти к контрудару и нанести врагу решительное поражение... Приказываю прежде всего водворить строжайший порядок в войсках и установить беспощадную ответственность по отношению забывших свой долг революционеров и борцов за благо и свободу трудящихся масс».

В дни, когда каждый боец готовился к выполнению своего боевого революционного долга, Михаил Васильевич получил донесение:

«Командир 74 бригады Авилов, захватив важнейшие оперативные документы, в том числе приказ № 021, перебежал на сторону Колчака».