Текст книги "Путь Арсения"

Автор книги: Сергей Сиротинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

л

С.А. СИРОТИНСКИИ

•0tt> АРС

БИОГРАФИЧЕСКИЙ.

ОЧЕРК

о М.В.ФРУНЗ Е

ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

МОСКВА – 1956

Сергей Аркадьевич Сиротинский родился 20 марта 1889 года в г. Юрьев-Польский Владимирской губернии (ныне Ивановской обл.). Он учился во Владимирской духовной семинарии, после окончания которой учительствовал в фабрично-заводской школе местечка Ликино и в воскресной рабочей школе г. Шуи.

В 1916 г. С. А. Сиротинский был призван в армию и направлен в Московское военное пехотное училище. В годы первой мировой империалистической войны (с октября 1916 г. по январь 1918 г.) он находился в действующей армии. Там, на фронте, в апреле 1917 г. С. А. Сиротинский вступил в ряды Коммунистической партии.

С 1918 г. т. Сиротинский был старшим адъютантом (секретарем) Михаила Васильевича Фрунзе. Вместе с М. В. Фрунзе он принимал участие в боевых действиях частей Красной Армии на Восточном, Туркестанском и Южном фронтах, а затем работал в Народном Комиссариате по военным и морским делам, в Реввоенсовете Республики, в Генштабе.

Книга «Путь Арсения» – это биографический очерк, воспоминания о Михаиле Васильевиче Фрунзе.

1. юность

На охоту

Запряженная в тряский, с помятым кузовом, тарантас гнедая лошадка стояла у ворот, на самом выезде. Около тарантаса суетилась Мавра Ефимовна; она укладывала в кузов кульки с провизией.

На приступке крыльца, подперев подбородок ладонью, сидел Миша. Он был угрюмый, насупившийся, неразговорчивый.

Из дому вышел Василий Михайлович. В руках у него – ружье и закопченный чайник. Передав чайник Мавре Ефимовне, он попросил уложить его, а сам осмотрел ружье, спрятал в чехол и положил поверх брезента, чтобы оно было «под рукой».

Ни горячие просьбы, ни настойчивые требования – ничто не похмогло Мише. Его не брали. Сидя на приступке, он искоса хмуро наблюдал за сборами на охоту, ждал, что кто-нибудь обратится к нему, но о нем словно забыли. Отец даже не взглянул на сына. Еще вечером на просьбу Миши взять его на охоту отец решительно заявил: «Не возьму». И кончено. Заступничество матери не помогло.

– Ну, какой он охотник, обуза только. Лучше дома побудет, – добавил Василий Михайлович.

Наконец, собрали все. Кладь, укрытую брезентом, перетянули веревками. Василий Михайлович стал прощаться.

– А где Миша? – удивленно спросил он, не видя сына. —Только что он сидел тут.

– Миша! Миша! Прощаться иди! – крикнула Мавра Ефимовна.

Но Миши не было во дворе. Не оказалось его и в доме. Он незаметно исчез.

– Сердится постреленок,– сказал, улыбаясь, отец.

Ему нравились в Мише настойчивость и упорство.

Василий Михайлович уезжал на дальнюю охоту и ему не хотелось брать с собой сына. Мал, устанет только, и делать там малышу нечего. Сергей, приятель Василия Михайловича, ехавший вместе с ним, тоже не советовал брать Мишу.

– Ну, давай бог удачи! – пожелала на дорогу Мавра Ефимовна.

– Спасибо! Вернется Миша, пригляди за ним да скажи: пусть не сердится. В другой раз – поедем ближе– возьму.

Повозка тронулась. Выехав за ворота, она медленно, поскрипывая колесами, покатилась по пыльным улицам Пишпека. Две собаки бежали далеко впереди. Низкорослая, лохматая лошаденка лениво помахивала куцым хвостом, отгоняя назойливых мух. Василий Михайлович с Сергеем шли по обочине дороги. Они тихо разговаривали. Время было раннее, город только-только просыпался после душной, июньской ночи.

За поворотом улицы навстречу охотникам показался знакомый садовник Керим. Он маленькой палочкой с заостренным концом подгонял бредущего перед ним ишака.

– Кх, кх... це, це! – причмокивал Керим.

Узнав охотников, он улыбнулся, остановил ишака.

– Здрасти, Василь Михалич! Здрасти!

– Здравствуй, Керим! Как дела?

– Тихо дела, тихо,– ответил Керим.

Он сбросил покрывало с навьюченных на ишака корзин, доверху наполненных крупными, точно облитыми блестящей синевой, сливами.

– Возьми, пожалуйста, Василь Михалич, возьми!

Василий Михайлович и Сергей взяли по нескольку

слив.

– Еще возьми, еще! – радушно предлагал Керим.

– Хватит, а то проторгуешься на подарках. Мимо дома поедешь, дай там Мишке...

– Мишке? – заулыбался Керим. – Мишке дам... Хорошо...

Охотники пошли дальше, а Керим постоял немного, смотря им вслед, покачал головой. Он только что встретил Мишу за городом, угощал мальца сливами; Керим любил Василия Михайловича и всю его семью, как может любить бедный, простой человек доброго большого друга. Когда была эпидемия холеры, Василий Михайлович спас не только самого Керима, ко и сына его Нияза.

«Хороший человек Василь Михалич. Удивительный человек. Труда положил много и денег не взял»,– думал Керим. И не только Керим с сыном обязаны ему,– многим людям делал он добро. Керим помнит, как однажды, в лютые зимние морозы, пришли через китайскую границу тысячи голодных, больных дунган. Кто кормил их, кто лечил, кто сказал им доброе слово? Доктор – урус Василий Михайлович! Ежедневно, а часто и по ночам, бывал он в дунганском лагере. С большим сердцем человек. Сам бедный, а денег не берет за лечение. Людей жалеет.

Повозка отъехала далеко. Керим еще раз посмотрел ей вслед, вспомнил, что Миша там, за городом, прячется у дороги. Улыбнулся, ткнул палочкой ишака.

– Кх, кх, це, це!– чмокая губами, понукал он ослика.

Город остался позади. Солнце начало припекать сильнее. Повозка охотников скатилась с холма и выехала на берег Алмединки. Речушка почти пересохла; все же решили ехать берегом.

– Прохладнее будет,– сказал Василий Михайлович.

Прошло около получаса.

– Василий, смотри,– показал вперед Сергей. Там, на большом, скатившемся когда-то с горы камне, сидел мальчишка. Возле него, довольно повизгивая, прыгали собаки. Василий Михайлович, подняв голову, присмотрелся.

– Мишка! – удивленно воскликнул он. – А ну, молодец, иди сюда! Зачем ты здесь?

– Вас жду, папа, давно уж. Боялся, другой дорогой поедете,– сказал Миша.

– Домой, марш!

– Не пойду домой,– упрямо ответил Миша. – Ни за что не пойду.

Василий Михайлович посмотрел ему в лицо и понял, что Миша действительно никуда не уйдет.

– Ну, и характер! – засмеялся он. – Вот, Сергей, и помощничек! Как же ты останешься, ведь твоих вещей мы не взяли? – вновь обратился он к сыну.

– А я их сам уложил. Внизу, на самом дне повозки,– ответил Миша.

– Ну и ну, предусмотрел!—отец провел ладонью по голове сына и добавил: – Надень шапку, а то солнце припечет.

Повозка покатилась дальше. Далеко впереди бежали собаки, рядом с повозкой, держа в руках вожжи, шел Миша.

Василий Михайлович Фрунзе (отец Михаила Васильевича)

Дорога вскоре свернула в сторону от Алмединки и пошла в горы. Она сузилась. Повозка, громыхая колесами, часто съезжала с нее. Миша забрался наверх, то и дело дергая вожжами, понукал лошадь.

«Едем в горы,– думал он. – Может, барса встретим. Вот это будет да! Охота!»

Вдруг он заметил, что шедшие впереди отец с Сергеем остановились. Возле них был всадник. Миша подхлестнул лошадь, и она, подбрасывая на неровной дороге повозку, побежала быстрее. Поровнявшись с охотниками, Миша

G

увидел, что из-за спины всадника торчит винтовка. Она повешена вниз дулом. Всадник говорил с отцом по-киргизски. Многих слов Миша еще не понимал, а других не расслышал. Но одну фразу запомнил.

– Скорее, он может умереть,– сказал всадник.

Отец вернулся к повозке, достал ящичек с медицинскими инструментами и передал его Сергею.

– Ступай, Сергей, я тебя догоню. – Потом повернулся к сыну. – Мишук, ты с повозкой побудь, а мы сходим к логову барса, высмотрим его. Ладно?

– Ладно,– сказал Миша, думая о словах всадника:– «Кто может умереть? Неужели барс?»

После того как отец, догоняя Сергея и незнакомого всадника, скрылся в кустарнике, прошло много времени. Мише надоело сидеть одному. Он спустился с повозки и подбежал к кустарникам, за которыми скрылся отец. Не обнаружив ничего особенного, стал осторожно пробираться глубже. За кустарниками путь мальчику преградила большая черная скала. Миша обогнул ее и вдруг увидел оседланных коней. Немного поодаль толпились люди. Среди них Миша узнал отца. Василий Михайлович стоял на коленях и был чем-то так занят, что даже не поднял головы и не заметил сына. Киргизы, толпившиеся на лужайке, были незнакомы, но они, видимо, узнали сына доктора, приветливо закивали и заулыбались. Вблизи Миша увидел, что отец, закончив бинтовать голову раненого, принялся за его плечо. «Так вот о ком говорил всадник!» – вспомнил Миша. Он подошел к Сергею и тихонько спросил:

– Дядя Сережа, кто это?

Сергей наклонился к самому уху мальчика и прошептал:

– Кадырбай – батыр. Только смотри, Миша, помалкивай. Сболтнешь, отец крепко рассердится на тебя.

Миша не спускал глаз с лежавшего на земле человека. Вот он, защитник угнетенных киргизов, которого боятся царские генералы! У Кадырбая бледное, с желтым отливом, широкое лицо, узкие черные глаза. Тонкие губы плотно сжаты; он крепился, превозмогая боль. Когда отец кончил перевязку, Кадырбай протянул ему руку и по-русски сказал:

– Спасибо, Василь, большое спасибо! Сын это? – и глазами показал на Мишу.

Василий Михайлович оглянулся:

– Мой... Мишка. Увязался за нами.

– Ничего. Мишка молчать будет,– сказал Кадыр-бай. – Настоящий мужчина умеет молчать. – Он улыбнулся Мише, вытащил из-под седла, подложенного под голову, камчу с серебряной насечкой на рукоятке и протянул Мише. – Возьми, Миша, на память! Сам помни, а для остальных забудь друга твоего отца Кадырбая.

Красный от смущения, Миша взял камчу. Он был очень рад дорогому подарку. Когда возвращались к повозке, Василий Михайлович сказал:

– Ну, Мишук, помни: никому ни слова о том, кого видел и что я там делал. Никто не должен об этом знать. А про камчу спросят, скажи, что я тебе ее подарил. Запомнишь?

– На всю жизнь,– ответил Миша.

Отец и Сергей с трудом развернули на узкой дороге повозку и направились обратно. Предварительно они сговорились сделать на Алмединке привал и выкупаться.

– А когда же на охоту? – разочарованно спросил Миша.

– В следующий раз, сынок. На сегодня хватит, поохотились.

Смерть отца

Пишпек (ныне г. Фрунзе – столица Киргизской ССР)—до революции захолустный уездный городок Семиреченской области. В нем насчитывалось около шести тысяч жителей. Кроме кустарных предприятий, в городе не было никакой промышленности. Строился город как попало. Между домами встречались огромные пустыри, у каждого дома сады, огороды. Широкие улицы были только в центре города, на окраинах же так узки, что на некоторых с трудом разъезжались две повозки.

Издали город казался красивым, утопающим в зеленых садах, а вблизи – одноэтажные, редко двухэтажные, дома, пыльные, немощеные улицы; слой пыли доходил чуть ли не до полметра. В дожди улицы затопляла грязь,– не было тогда ни прохода, ни проезда по городу.

Пишпек – один из форпостов царизма в Средней Азии. Большинство жителей его составляли люди, соблазненные возможностью легкой наживы: чиновники, торговцы, отставные военные. Одних привлекало сюда высокое жалованье, другие наживались на обмане и грабеже киргизского населения. Недаром в дореволюционном Пишпеке главным занятием жителей считалась «торговля с киргизами».

Люди жили скучно. На весь город имелся один велосипед, принадлежавший купцу Москвину. Когда Москвин катался по улицам города, толпы мальчишек, разинув от удивления рты, бежали за ним вслед. Да и не только

Дом в г. Пишпеке (ныне г. Фрунзе, столица Киргизской ССР), где родился М. В. Фрунзе

дети – взрослые и те с изумлением поглядывали на сверкающую спицами «самокатную» машину.

В этот-то город, по окончании срока военной службы, и прибыл медицинский фельдшер Василий Михайлович Фрунзе. Занимал он здесь должность помощника городского врача. На окраине города был у него свой одноэтажный деревянный домик и, как водится в Пишпеке, фруктовый сад.

В этом доме 21 января (2 февраля нового стиля) 1885 года у Василия Фрунзе родился сын Михаил.

Семья Фрунзе состояла из семи человек: отца – Василия Михайловича,, матери – Мавры Ефимовны, сыновей —

Константина и Михаила, дочерей – Клавдии, Люши и Лиды.

Жили Фрунзе не богато, скорее даже бедно. Несмотря на возможность быстро и легко заработать, Василию Михайловичу никак не удавалось выбиться из постоянной нужды. Он не принадлежал к тем людям, которые без стыда и совести обогащались, эксплуатируя и обманывая местное население. Это был человек безукоризненно честный и умный, с большим добрым сердцем. Общительный, отзывчивый к людям, он, однако, сторонился местной купеческой и чиновничьей верхушки. Алчность и черствость местных купцов и чиновников претила его независимому, твердому характеру.

Фельдшер по образованию, Василий Михайлович по своему опыту, благодаря обширной практике, чтению специальной литературы, обладал серьезными медицинскими знаниями.

В уезде было два медицинских работника: врач и его помощник. Жители города часто отдавали предпочтение Василию Михайловичу.

Семья существовала на казенное жалованье, которое получал Василий Михайлович. Труднее всего доставалось Мавре Ефимовне. Ей приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы прокормить, одеть, обуть семью. Трудно было, очень трудно. Но ни Василий Михайлович, ни Мавра Ефимовна никогда не жаловались.

Дети подрастали, надо было подумать об их будущем. Василий Михайлович мечтал дать своим сыновьям – Константину и Михаилу – высшее образование, дать образование и дочерям.

После окончания начальной школы Миша готовился перейти в гимназию. Старший брат Константин учился уже в седьмом классе. Через год, по окончании гимназии, он собирался в университет. Нужны были деньги. Несмотря на свою общительную, живую натуру, Василий Михайлович скрывал от людей свои заботы и огорчения. Ни с кем, даже с женой Маврой Ефимовной, не делился он своими затруднениями.

Человек он был физически крепкий, выносливый, смелый охотник и отличный наездник. Но нужда изводила его, подтачивала здоровье. Прежнего удовлетворения не получал он уже ни от верховой езды, ни от охоты. Чувствовал, что силы слабеют. Мысдь о том, что не успеет вывести своих детей на дорогу, все сильнее и сильнее угнетала его.

В 1897 году Василий Михайлович умер. Ему было всего 45 лет от роду. Киргизы, называвшие его «ата-урусом» – «русским отцом», горько оплакивали его

Мавра Ефимовна Фрунзе (мать Михаила Васильевича)

смерть. Для них он был не только врачом, но и защитником от притеснений властей, кулацкого казачества, торговцев и всякого рода авантюристов. Он был другом и советником бедноты.

Смерть Василия Михайловича явилась тяжелым ударом для семьи. Дом с садом, в котором жили раньше Фрунзе, был продан еще при жизни Василия Михайловича. Мавра Ефимовна перебралась с детьми в тесную мазанку.

Все материальные заботы легли теперь на плечи старшего сына Константина. Будучи гимназистом, он давал уроки, зарабатывая несколько рублей в месяц. На эти средства и жила семья. Часто по вечерам не горел свет в мазанке – не было денег на керосин. Если дети не успевали сделать уроки днем, то им приходилось делать это при тусклом свете «ночника».

Но никто не сдавался, не уступал. Мавра Ефимовна героически переносила все лишения. Она воспитывала в детях стойкость, бодрость, упорство.

– Учитесь, – говорила она, – учитесь! Ученье свет, а неученье тьма. – Это была ее любимая поговорка, которую она часто повторяла детям.

Фаланговая горка

Выбежав из училища, Миша чуть отпустил поясной ремень и сунул за него книги. Дойдя до угла улицы, он остановился. Минут через пять двери школы широко распахнулись, и на улицу вылетела толпа ребятишек. Они расходились во все стороны, наполняя городок веселым смехом. Мимо Миши проходили двое. Заметив его, они остановились.

– Ты кого караулишь, Мишка? – спросил один.

– Иди, иди, не тебя,– хмуро ответил Миша.

– Ишь ты, занозистый!

– Сказал тебе иди, ну и иди! – рассердился Миша, сжав кулаки.

Мальчик подался в сторону:

– Спросить нельзя, сразу драться.

Ребята ускорили шаги. Удалившись на безопасное расстояние, они вдруг хором закричали:

– Мишка Чижик! Мишка Чижик!

Было такое дело. Однажды учительница показывала ребятам раскрашенный альбом птиц. Первого вызвала «к доске» хМишу. Раскрыв альбом и показав на рисунок, учительница спросила:

– Как называется эта птичка?

– Эта птичка... – начал Миша и запнулся.

Учительница улыбнулась. Засмеялись и ребята. Миша

смутился и покраснел.

– Конечно, птичка,– сказала учительница. – Но как она называется?

В классе начался шум. Миша сконфузился еще больше. Вообще-то он знал многих птиц. Изображенная же на картинке не жила в этих краях, она лишь изредка залетала сюда из далекой России.

– Подумай,– сказала учительница.

– Я думаю,– ответил Миша.

В это время с самой последней парты донеслось? «жик». Миша догадался.

– Ну, чижик, – сказал он.

– Не чижик, а чиж,– поправила его учительница.

С тех пор ребята и прозвали его Чижиком. В прозвище этом не было ничего обидного, и Миша не очень-то огорчался, когда его так называли. И сейчас, когда ребята, отбежав, прокричали ему «чижика», он только равнодушно погрозил им кулаком.

Показалась новая группа ребят. Остановившись на площадке, мальчики начали озираться по сторонам. Миша из-за угла молча делал им рукой знаки: идите, мол, сюда. Ребята заметили его и пошли к углу. Их было семеро. Первым, скороговоркой, заговорил Васька Репейник:

– Они сказали, чтобы мы больше на Фаланговую горку не ходили. Говорят, что это ихняя гора, и если мы придем, то нас изобьют. А я сказал, что мы придем и что горка наша, а не их. Мы еще посмотрим, кто кого побьет. Еще я сказал, что Мишка Чижик... – Тут Вася запнулся, но, быстро поправясь, продолжал: – ...что наш Миша любому из них набьет!

Миша поднял руку, остановив приятеля. Он знал: если не остановить, то Вася будет болтать ровно час без передышки. За это его и прозвали Репейником. Привяжется с разговором, так уж не отвяжется.

– Ну, что ж, пойдем. Наши все здесь? – спросил Миша.

– Все.

Они пошли за город. Было далеко за полдень, но октябрьское солнце в Пишпеке печет жарко. Шли цепочкой, стараясь держаться около домов, в тени. Наконец, вышли за город. Начались огромные, поросшие бурьяном пустыри, огороженные заборами. Вскоре показалась и Фаланговая горка.

Это приземистая и невысокая гора с ребристыми выступами по склонам. Со стороны она напоминала распластанную толстую фалангу ¹1
   ^{Ядовитый паук, водится >в Средней Азии.}


[Закрыть]<sup>. Кто-то и назвал ее – Фаланговая горка. Говорили даже, что гору эту велел насыпать Александр Македонский в знак того, что здесь одержали победу его несокрушимые фаланги 22
   Фаланга – строй древнегреческой пехоты. В македонской фаланге было около 16 000 воинов. Командир фаланги назывался стратег. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Правда, Вася Репейник утверждал, что горку насыпал не Александр Македонский, а Тамерлан. И при этом Вася каждый раз добавлял:</sup>

– Знаете, ребята, Тамерлан... он был хромой.

Фаланговая горка – излюбленное место детских игр

и забав. Здесь играли в «казаки-разбойники», в «войну»; здесь же частенько происходили драки за обладание горкой.

Горка, когда ребята пришли сюда, оказалась занятой. На ней играли в лапту. Кто занял горку – ни Миша, ни его товарищи издали рассмотреть не могли.

– А я говорю, что это они. Вот увидите, они, – начал Вася.

– Конечно, они. Вот там Колька Петух, – поддержал Васю Сеня Голубев.

Ребята остановились. Надо было обсудить положение и выработать план действий. На горке тоже заметили приближение «противника». Игра там прекратилась. Ребята, часто наклоняясь к земле, разбрелись по горке. Ясно, что они собирали камни.

Предстоял жестокий бой.

Ребята на горке и те, что пришли с Мишей, одного возраста, только Колька Петух, сын хлебного торговца Петухова, был старше и выделялся своим ростом. Он предводительствовал ребятами на горке,– их там человек тринадцать. В большинстве – дети купцов и городских чиновников. Только Боря Вахрушев – сын сапожника– ввязался в чужую компанию. Боря—отчаянно смелый мальчик, но и он уступал Кольке Петуху годами и физической силой.

Война между отрядами Миши Фрунзе и Кольки Петуха велась давно. Первые столкновения происходили на городских улицах, но после того, как жители, оберегая стекла своих окон от града камней, стали жаловаться родителям виновных, «военные действия» передвинулись за город, сюда, на Фаланговую горку.

Мишу не смущало численное превосходство противника. Страстное увлечение историей, чтение книг о военных походах знаменитых полководцев открыли ему много военных хитростей. В борьбе он ловко применял тактические приемы, не известные еще противнику. Сейчас он разделил свой отряд на две части. Сеня и Вася остались с Мишей, остальные четверо, во главе с Митей Твердо-вым, должны были обойти горку, нависнуть над левым флангом неприятеля. Задача четверки: встречать отступающих и забирать их в плен.

– Вот что, Вася,– сказал Миша. – Сбегай на горку и скажи там: пускай сдаются, уйдут с горки и больше чтобы никогда сюда не являлись.

– Так они и послушаются. Вон их сколько!

– А ты иди! Ты вроде парламентера, тебя не тронут,– сказал Сеня.

Вася побежал на горку. Там его встретили Колька Петух и Боря Вахрушев.

– Сдавайтесь, а то побьем,– сказал Вася.

– Еще что,– засмеялся Колька. – Если сейчас же не уберетесь, плохо вам будет. А Чижику скажи, что мы ему все перья выдергаем.

– Скажу. Только вам несладко будет.

Вася вернулся и доложил результаты переговоров. Миша ничего не сказал. Он извлек из кармана клубок веревок, распутал их. То же сделали Сеня и Вася. В руках ребят оказались барковилы, по своим действиям напоминающие пращу. Устройство их несложно. Кусок кожи величиною в ладонь взрослого человека прихватывается с двух сторон веревками, длиною каждая около метра. Камень кладется на кожу, концы веревок накручиваются на большой и указательный пальцы. Потом надо быстро крутить барковилу над головой. В момент броска движением указательного пальца один конец веревки отпускается, освобожденный камень с резким свистом летит вперед. При навыке полет камня бывает очень меток.

Противник, занимавший горку, не знал еще, что готовит ему Мишка Чижик.

– Вы бросаете оба вместе, – сказал Миша Сене и Васе, – потом я. И так – все время.

Набив камнями карманы, ребята двинулись вперед на горку. Навстречу им полетели камни. Но друзья

Кольки Петуха бросали руками; камни их не долетали до Миши и его товарищей.

– Эй, вы, купецкая армия, сдавайся! – крикнул Сеня и, раскрутив барковилу, швырнул камень.

Следом за ним швырнул Вася. Потом, спустя несколько секунд, бросил свой камень Миша.

Ребята на горке опешили, но продолжали борьбу. Попаданий не было. Схватка становилась все горячее. Колька Петух перешел в контрнаступление. Положение Миши стало отчаянным. Если отряд Кольки спустится вниз, то вблизи преимущество окажется на его стороне. Мише придется «отступать».

Камни, пущенные из барковил, перелетали далеко через головы противника, не причиняя вреда. Тогда Миша, зарядив барковилу, припал на колено и, прицелившись в Кольку Петуха, метнул свой снаряд. Камень попал Кольке в плечо. Удар был так силен, что потерпевший даже присел от боли и завыл.

В его отряде началось замешательство. Неожиданно откуда-то появился Боря Вахрушев и закричал:

– Я с вами!—и перебежал на сторону Миши.

Потеряв вожака и самого храброго бойца, отряд

Кольки Петуха начал отступать, но внизу его встретила засада Мити Твердого.

Разгром был полный. Кольку Петуха захватили в плен. К нему подошел Миша и спокойно сказал:

– Горка эта наша навсегда. Больше не ходи сюда. И ребят наших в городе не лови, а то плохо тебе будет.

Колька молчал. Так они постояли друг против друга с минуту. Высокий, здоровенный Колька Петух и худощавый, ниже его на целую голову Миша Фрунзе. Потом Колька Петух повернулся и быстро сбежал с горки. Он ни разу не оглянулся.

Отъезд в Верный

Константин учился в гимназии в городе Верном (ныне г. Алма-Ата). Он перешел в восьмой, последний класс. Учился Константин отлично. Как и раньше, все свободное время он посвящал урокам с отстающими учениками – детьми богатых чиновников и купцов; заработанные деньги посылал матери. В минуты отдыха он играл на скрипке, играл хорошо, всей душой отдаваясь музыке.

Мише пошел тринадцатый год, учился он в Пишпек-ском городском училище. Мавра Ефимовна и Константин решили перевести Мишу в верненскую гимназию.

Мавра Ефимовна возбудила ходатайство перед «Пишпекским городским обществом» о предоставлении Мише ежегодного пособия на учение. После долгих трудов и унизительных просьб пособие было получено. Мише определили 120 рублей в год при обязательном условии: ежегодно переходить из класса в класс с отличными отметками.

Миша и сам понимал трудное материальное положение, в котором жила семья. Поэтому, когда, выхлопотав пособие, Мавра Ефимовна позвала сына и сказала ему об условиях, поставленных Обществом, Миша, решительно заявил:

– Мама, я даю тебе самое честное слово, что никогда ты за меня краснеть не будешь. Я буду стараться учиться только на отлично.

– Ну, не забывай, сынок, слово свое, помни, – сказала Мавра Ефимовна.

За последний год Миша заметно вытянулся, но был худощав и казался слабым и болезненным мальчиком. Но так только казалось. В действительности он был здоров и крепок.

Он стал серьезнее, задумчивее, но это не мешало ему принимать деятельное участие в играх и шалостях. Любил он повозиться со своей маленькой сестренкой Клавой: купал ее в арыках, бегал с ней на пустыри, где они выискивали «кандыки» (луковицы цветов, похожих на тюльпаны), лакомились ими. Мать радовалась, наблюдая сердечные отношения между братом и сестрой. Ей была приятна крепкая дружба детей, которую она всегда старалась привить им.

С приближением осени начались хлопоты: нужно

было снарядить Мишу в гимназию. Требовались форменный костюм, пальто, фуражка и многие другие вещи.

Наконец, все готово, вещи сложены и упакованы. Константин советовал брату приехать раньше, чтобы до начала занятий Миша немного обжился в Верном, привык к городу.

В последние дни перед отъездом Миша прощался с Пишпеком, где прошло его детство. Он ходил по улицам, внимательно присматриваясь ко всему, любуясь высокими тополями, вытянувшимися шпалерами вдоль улиц. Вернется ли он когда-нибудь сюда, увидит ли снова своих верных товарищей? Не хотелось уезжать. Все здесь знакомо: каждая улица, каждый дом. Вот тут жил отец. Вспоминалось, как ездили с ним на охоту, катались верхом на быстрых лошадях.

Однажды Миша выбрался за город, миновал пустыри, и перед его глазами, в надвигавшихся вечерних сумерках, возникло большое черное тело Фаланговой горки. В неверном свете вечера она казалась живой.

Миша пошел к ней. Сзади его окликнули:

– Миша, подожди!

Миша остановился у подножья горы. К нему подбежал Боря Вахрушев. Они сдружились после памятной «схватки» с Колькой Петухом.

Запыхавшись, Боря с трудом вымолвил:

– Едва догнал тебя...

– Пойдем вместе, поднимемся на горку, – предложил Миша.

Они молча ходили по горе. Па уступах ссохшаяся земля осыпалась под их ногами и с глухим шумом катилась вниз. Кончается, исчезает горка – память походов полководцев древности – Александра Македонского и Тамерлана. Ветер и дождевые воды разрушают ее; этому помогают люди, которые немало порылись в ее склонах, привлеченные легендами о старых кладах.

Уже стемнело, когда Миша с Борей пошли обратно к городу. Впереди в окнах домов показались огни, зажигались редкие фонари.

– Ты приезжай, Миша, летом, ладно? – сказал Боря.

– Приеду, обязательно приеду, – обещал Миша.

Они опять умолкли и так шли до самых пустырей,

натыкаясь в темноте на широкие арыки, на камни. Возле забора, окружавшего пустырь, навстречу Мише и Боре выступило несколько человек.

– Вот он! Да и Колодка с ним, – произнес знакомый голос.

Это были Колька Петух и его сверстники. Все они вооружены палками. Встреча неожиданная. Много было схваток после памятной на Фаланговой горке, победа оставалась за Мишей. Колька Петух не унимался, таил злобу и ждал только удобного случая расправиться с Мишей. Сегодня,– выследив Мишу и Борю, он собрал друзей и устроил засаду.

– Теперь рассчитаемся, – сказал он.

Миша побледнел. Матери он обещал прийти домой рано, нигде не задерживаться, а тут предстоит драка. Нет, не драка. Сколько их? Раз, два, три, четыре... восемь человек. Будет избиение.

– Л за что рассчитываться? – спросил Миша.

Он старался говорить спокойно и боя не страшился, но стыдно возвращаться домой избитым, в разорванной рубахе. За спиной у Миши и Бори высокий забор. Перескочить через него и убежать на пустырь трудно и... тоже стыдно. Надо пробиться вперед, сквозь строй врагов.

– За го, чтобы отродье коновала знало свое место, – сказал Колька и двинулся на Мишу.

Он замахнулся палкой.

Мише не хватало воздуха. Он задыхался. Гнев, ярость душили его. Оскорбить память отца не смеет никто. Опередив Кольку, Миша что есть силы ударил его в подбородок. Кулак соскользнул с подбородка, и удар пришелся’в горло. Верзила Колька повалился на землю и захрипел.

– Боря, за мной! – крикнул Миша и стремительно побежал в темноту.

– Нет, не уйдешь! Ответишь теперь за Кольку.

Миша отбежал уже далеко. И только теперь, успо-

коясь немного, заметил отсутствие Бори.

«Там... Схватили его», – сообразил он и немедленно вернулся, чтобы выручить товарища.

К забору подошел тихо. Вот и Колькина ватага. Двое, вывернув Борины руки назад, держали его, остальные били по щекам ладонями.

– Колодка вонючая! – ругался кто-то. – Сапожная мазь!

Боря не подавал голоса. Колька в избиении не участвовал. Он стоял в стороне, прислонясь к забору, и рычал:

– Бейте палками! Палками!

Миша подошел еще ближе. Сумеет ли он спасти Борю? Не лучше ли бежать за ребятами? Сейчас, если схватят его, истерзают вместе с Борей, – проносилось у него в голове. И тут же возник план. Из темноты неожи-

Данне кинулся он на избивающих Борю, нанося удары обеими руками.

– Беги! – крикнул он.

И Боря побежал.

Следом за ним рванулся и Миша. Но кто-то ухватил его за рубаху, задержал на секунду; послышался треск. Рубаха разорвалась, и Миша, вырвавшись, исчез в темноте. Сзади раздавался топот преследователей. Нет, не догнать теперь. Лови ветер в поле!

Мавра Ефимовна от ужаса опустилась на табурет.

– Миша! – укоризненно прошептала она.

Он стоял перед ней с окровавленным носом и ртом. Кто-то ударил его палкой по лицу. В ожесточении боя он даже не почувствовал боли. Рубаха висела на нем клочьями.

– Мама, не сердись. Я не виноват...

И он рассказал ей, как было.

– Разве мог я оставить товарища на расправу и бежать?

Мавра Ефимовна расплакалась. Первый раз Миша видел ее плачущей. Она привлекла его к себе и поцеловала в лоб.

– В беде никого нельзя оставлять, сынок.

Аттестат зрелости

Константин окончил гимназию с золотой медалью и уехал в Казань, где поступил в университет, на медицинский факультет. Ему удалось получить стипендию. Учась в университете, он, как и в Верном, давал уроки, продолжал играть на скрипке. Уроками он зарабатывал себе на жизнь, а стипендию регулярно посылал матери.