Текст книги "Чертухинский балакирь"
Автор книги: Сергей Клычков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Глядя на его такую фигуру, немало дивились, пока он жил с первой женой, почему у Спиридона нет никакого приплода…
Живут рыло в рыло, худого слова никогда промеж них не услышишь, здоровьем, можно сказать, бог обоих не обошел, а за три года Спиридон никого и в кумовья не позвал.
Настоящей причины к тому тогда так и не сведали, а на догадки головы не хватало.
Только все потом разъяснилось: жена покаялась на духу перед смертью – а умерла она ровно через три года после венца, – покаялась на духу, что Спиридоновой плоти не знала и прожила с ним все эти три года, как на ветке просидела в тенистом саду, что и сам Спиридон Емельяныч до последнего часа естества ее не касался, согласно обету, который дал он в оное время в Афонском скиту, увидя на своем монашеском ложе в образе рыжеволосой и прельстительной девки свою непомерную плоть.
От сей-то плоти она и отдала богу свою неискушенную душу.
*****
После смерти первой жены Спиридон долго глядел на людей чудными глазами, почти со всеми был всегда мало разговорчив, лишнего слова не скажет, все "да", да "нет", да того, да сего, а чтоб разговориться так, по душам да во весь рот, – так ни-ни!..
От этих Спиридоновых укорительных глаз и молчанья как-то даже всем становилось неловко и теснее кругом: всякий, бывало, свернет с дороги, с возом едет иль порожнем, когда с бочкой дегтя в возу встретится Спиридон Емельяныч… Долго потом с шапкой в руках будешь смотреть ему в широкую спину и безо всякой причины качать головой…
Другой бы, пожалуй, спился!..
Прожил так, во вдовстве, Спиридон Емельяныч сколько неведомо лет, он и сам не знал хорошенько, на какой десяток ему перевалило. Сила все та же, только в бороде да в волосах немного начинало серебреть, как по паутине осенью в первый зазимок.
По хозяйству Спиридон хорошо управлялся, держал до второй женитьбы казака и казачиху и по внешности в обиходе ничем не отличался от других мужиков. Только борода пошире других да в осанке было что-то такое, что всякого заставляло посторониться и уступить свое место, мирщинки гнушался и на сходе всегда отдавал свой стакан какому-нибудь питуху или выливал в землю под ноги, потому отказаться принять в руки мирщинку значило миром погнушаться. Старина-матушка!.. В церковь по-прежнему ходил два раза в год и с каждым днем становился все угрюмей и строже на вид, и все пушистее чернела на оба глаза с легкой проседью бровь, и все торопливей перед ним раздвигался народ на базаре, когда, случится, проходил по нему Спиридон.
*****
Второй раз женился Спиридон Емельяныч очень чудно.
Похоже было на то, что… не женившись – женился!
Первое время после смерти первой жены к нему было наладили свахи: свахам и вдовец – все купец!.. Да Спиридон их отшугнул и сам не проявлял себя никак в этой части… Может, где на стороне что-нибудь, а у себя на дому никакого баловства за ним не замечали.
Так и решили все: Спиридон жениться не будет!.. Но ошиблись!
Ехал однажды Спиридон Емельяныч с пенькой – менял он пеньку на деготь и масло, – и недалеко от Чагодуя, в том самом месте, где с большака, который лежит между нашим Чертухиным и Чагодуем, сворачивает в сторону Гусенок проселок, встрелась ему некая нищенка, с виду очень невзрачная и лядавая баба, из жалости и милосердия Спиридон Емельяныч посадил ее к себе на телегу.
Для побирушки что село, что деревня – собирать куски все едино. Просидела она со Спиридон Емельянычем на телеге, свесивши ноги между колес, пока за лесом не показались Гусенки и над ними, как белые барашки, по небу не побежали дымки…
– Это что за деревня будет? – спросила баба: на девку она была мало похожа.
– Гусенки! – сердито ответил Спиридон Емельяныч…
– Гусе-енки-и!.. А-а-а!.. – протянула баба и зевнула во весь рот, словно проснулась.
Только всего и разговора было у них за всю дорогу – чего с ней говорить, Спиридон даже хорошенько на нее не поглядел: нищенка и нищенка, известно, какие они бывают!..
Только когда Спиридон подъехал к крыльцу и стал отсупонивать лошадь, баба все сидела на возу, словно чего-то еще дожидалась.
И дождалась!..
Дернул же шут за язык Спиридона эту нищенку позвать к себе ночевать!..
Худого в этом ничего не было, это в старину даже в обычае было -зазывать к себе в дом нищих с дороги. Ну да ведь тогда и нищий был совсем, можно сказать, от теперешнего отменный!..
Позови-ка сейчас: он те в ту же ночь и зарежет!..
"Ишь, Спиридон Емельяныч добрый человек какой: нищенку себе завез!" -решили соседи, глядя на бабу, которая слезала с подводы после Спиридонова приглашения и никак не могла слезть: подолом зацепила за гвоздь, и с телеги смешно болтались ее заголенные ноги, по икры обмотанные грязным тряпьем.
– Ну-у, завязилась! – недовольно буркнул Спиридон, подошел к ней и выдернул гвоздь вместе с подолом. – Сряда-то на тебе поиздергалась, баба!..
Нищенка поклонилась низко Спиридон Емельянычу, и что у них случилось за эту ночь, как они стакались, только нищенка эта так с той поры и осталась.
*****
После узналось, что и не нищенка она была совсем, а погорельная. Звали ее Устинья, по батюшке Васильевна… с села сама Горы-Понивицы!
В этом самом селе случись о ту пору пожар: не только много скотины, а людей немало живьем погорело. У самой Устиньи, по ее же словам, сгорела, почитай, вся семья: не только старики не успели с печки убраться, а и невестка, и муж ейный с детьми и добром так и не вышли. Сначала было Устинья с ума срахнулась: больно детей было жалко!..
Подпустил, значит, кто-то хорошего петуха!..
Уж как там они сладили со Спиридоном, никто про это не знал хорошенько, сперва даже смеялись на Спиридона, вот, дескать, какое себе чучело выбрал, нарочно искать, не найдешь, стали было дознаваться у самой Устиньи – баба оказалась разговорная, – но и от нее ничего путем не добились… Только и говорила она при таких допросах:
– Уж и не знаю сама, как подумать: встрелся, знать, тогда на дороге не Спиридон Емельяныч, а… ангел божий, потому от великого сиротства и горя спас!..
Так ничего и не дознались… Из расчетов каких али вправду так, из жалости одной Спиридон Устинью у себя оставил, трудно теперь рассудить, но вернее всего, что и расчет какой-нибудь был, потому что мужик был он не промах.
Кто его знает – в ином мужике таинственности этой накачено, ни одному барину не приснится!..
А может, и из-за того, чтобы чужого народу не держать…
Только жили они как нельзя лучше. В тот самый год, как встретиться им, Устинья родила двоешки, да что-то больно рано, если по срокам считать, опросталась. Ну да это бывает…
Зато после до самой смерти ходила пустая.
Умерла она, царство ей небесное, добрая бабенка была, кажись, в тот самый год, когда Спиридон Емельяныч привел однажды из леса большую бурую медведицу и с ней двух ее медвежат…
МЕДВЕДИЦА
Допрежь ли этого случая с медведицей умерла у Спиридона Устинья Васильевна али после, пожалуй, хорошо не запомню, да это не так уж и важно, а вот невиданный в нашей округе случай с медведицей, то есть как мужик с пустыми руками пересилил столь страшного зверя и покорил его своей воле, так уж да: у нас еще по сю пору старики не забыли, хотя, если спрашивать будешь, так каждый, конечно, приврет, но в существе история эта все же будет правдива.
Да если уж такой неверный Фома, так можешь сам убедиться: шкура от одного медвежонка, который у барина Бачурина вырос в большого медведя и в одночасье издох, и посейчас еще стоит у самого входа в Чагодуйском музее. И как обделан-то! Провались! Лапа вперед, будто здоровается со всяким, кто, значит, к барину придет.
И верно, чего только не собрано в нем с нашей округи… Положительно от сороки из Чертухина и до Манамаевой мурмолки, которую татарский хан Манамай будто потерял на том самом месте, где теперь стоит Чагодуй, – все есть, что касательно уезда!.. Так и называется: Музей местного края.
Будешь в Чагодуе, зайди непременно, всякая диковина и пустяковина, а главное – медведь налицо!..
*****
Случилось это все для самого Спиридона Емельяныча нежданно, он за медведицей и не думал ходить, сама она на него вышла… Гоняли по лесу эту медведицу перед этим больше недели наши охотники – Павел Безручка да Петька Цыган, и довели ее до такого остервенения, что она совсем всякий разум свой медвежий потеряла; сбились с медведицей охотники с ног, загоняли ее в яму, которую они вырыли на ее привычной тропе, но медведица по этой тропе полсотни лет проходила, а теперь, как на смех, не шла и не шла, хоть силком тащи; стала без толку носиться по лесу и по ночам сторожить у дороги -лошади больно храпели у мужиков, кто если с темным возвращался домой!.. Стали уж побаиваться!..
Но тут-то вот она и налетела с ковшом на брагу!..
Должно быть, и вправду медведица этой ночью лежала где-нибудь поблизости возле дороги. Спиридон шел из Чертухина домой, а ходил он на мельницу, еще раз ее обсмотреть да в уме прикинуть, стоит ли она того, что за нее заломил с него барин Бачурин; идет он это, значит, не спеша по дороге, духовный стих про себя поет – про пустыню и старца и о том, как попадается этому старцу в пустыне сам бог, – много знал Спиридон Емельяныч этих стихир! – видит, в одном месте на дорогу два комышка из канавы вывалились – медвежата играют… Несь бы ему обойти али вернуться, так не таковский: перекрестился Спиридон Емельяныч и хотел мимо медвежат тихонько пройти – ловить он их не собирался… Медвежата, должно быть, его не сразу заметили, шагах в десяти уже шел от них Спиридон, а они хоть бы что: один на спинке лежит, а другой на него завалился и грызет ему ухо. Спиридону даже смешно было смотреть на эту картину. Но, на грех знать, под ногой Спиридона хрустнул сухой сук на дороге, медвежата вскочили, встали на лапы, и оба ни с места, только рычат – мать зовут. Тут она и вышла из чапуга. Рев поднялся на весь лес. Безрукий и Петька в это время совсем в другой стороне ее ждали и грелись на поляне у большого костра.
– Слышь? – сказал Безрукому Петька. – Эн она где!..
Павел пригнулся к земле левым ухом – правое у него улетело вместе с рукой: ружье разорвало!
– Да, – говорит, – это она дерет кого-нибудь на дороге. Подождь, вот нажрется… тут-то мы ее и обротаем!..
Но не задрала медведица Спиридона, встретил он ее, словно тещу, которую долго не видел, – в обнимку; медведица только и успела разодрать на Спиридоне домотканый армяк да по спине провела на все пять когтей полосу, как прочертила; Спиридон схватил ее за обе лапы, отвел со спины и левую выворотил, как корягу, наотмашь – тут-то вот и завыла медведица не своим голосом, который издалека услыхал Петька Цыган.
Легла медведица на землю к самым ногам Спиридона, словно прощенья или пощады просит… Долго так пролежала. Спиридон стоит над ней и сперва, надо правду сказать, сам себе не поверил!..
– Что, старуха? – миролюбиво спросил ее Спиридон и стал поднимать с земли за загривок.
Развязал Спиридон отченашенский поясок и – на шею… Медведица молчит, встает и, как человек, охает…
– Ушиблась, матушка?
Сразу смекнул Спиридон, что медведицу ему не зря бог послал…
А медвежата и позабыли про мать, приняли они потом Спиридона, должно быть, самого за медведя, когда он охватил их матку в обнимку, валяются опять на дороге и уши друг дружке грызут. Спиридону весело стало…
– Эй вы, неразумыши!.. – крикнул он на них и потянул за собой поясок.
Медведица что-то проворчала им на своем медвежьем наречии, и оба они кубарями забежали за нее, и все трое покорно пошли за Спиридоном.
*****
Ну и диву же далась тогда вся округа. Про гусенцев и говорить нечего…
На самой рани привел ее Спиридон Емельяныч… Как шла-то за ним, как теленок, дрожала вся мелкой дрожью и глядела на мужиков такими жалобными глазами, будто пожаловаться хотела. Сам Спиридон был как всегда, только глаза налились, как у филина, кровью, и сзади лоскуты от армяка болтались, и по лоскутам на след падала кровь…
Народу сбеглось – все Гусенки!..
Главное, и медвежата рядом бегут, щурятся на мужиков и на избы носом водят – близко скотину слышат – и к Спиридону жмутся, как к какому хозяину, когда поближе кто подойдет.
– Ай да Спиридон! – ахали мужики.
– Ай да Спиридон Емельяныч! – вторили бабы.
Да уж, тут нечего сказать: непомерная плоть была у человека!..
*****
А выдумал всю эту затею с медведихой не кто иной, как наш серый барин Махал Махалыч Бачурин.
Должно быть, от этого великого богатства да излишка его надоумило: незадолго перед этим случаем объявил он по всей нашей округе, что требуется ему, серому барину, медведь какой ни на есть, но лишь бы в живом его виде… Для какой такой стати понадобился ему этот медведь – неизвестно, так, может, перебесился, но вернее всего, что Махал где-нибудь был у настоящих господ и такого прирученного ради забавы медведя увидел, а потому и сам решил нагнать форсу: какой же, де, барин, коли у него на цепи посередине двора медведь не рычит!.. Затравка-то эта осталась: раньше бары медведями нашего брата на масленой ради потехи травили!..
Словом, Петька Цыган да Павел Безрукий взялись барину доставить медведицу, которую перед этим как раз собирались на рогатину взять, когда она выйдет на гусенский овес, но на этот раз остались ни в тех и ни в сех!..
– Знато бы дело: всадить рогатину – и дело с концом! – сказал Павел Безрукий, когда все узналось…
– Да, прошерстили! – согласился Цыган.
И в этот день нахлестались с горя да неудачи, как еще никогда их не видали.
На медведицу к Спиридону и посмотреть не пришли!..
Конечно, дали барину знать…
*****
Махал в тот же день прикатил… Привез его Петр Еремеич, – хотя у барина и свои лошади неплохие были, но в скоропалительных случаях он всегда ездил с Петром.
Эх, и лошади же были у Петра Еремеича!..
Бывало, как пустит у тебя на глазах, так, где спицы колес, где колеса кибитки, и не гляди: не найдешь!..
Да и будто это и не колеса совсем под Петровой кибиткой, а четыре печных черта четыре черных горба подставили под кибитку да и несут ее, взметая ворохом путевую пыль на дороге, несут Петра Еремеича по полю, только звон по полю идет и в глазах у тебя все мельтешит, туда несут, куда, может, в самом-то деле один только Петр Еремеич и знает, а тот, кто в кибитке сидит да за бока кибитки держится, тот и знать-то этого не может и спросить на ходу не посмеет: скоро ли, дескать, Петр Еремеич, город Чагодуй будет? -потому что и нанимал хоть Петра до Чагодуя везти, а привезет он тебя в Чагодуй или нет – кому это известно!..
Тпрукнул Петр Еремеич на все Гусенки, когда подкатил к крыльцу Спиридона, и на всем скаку осадил лошадей. Из кузова выскочил барин и за ним егеря. Спиридон в это время обмывал спину соленой водой и сам к барину не вышел, а выслал сказать, что милости барина просит пожаловать в дом, где у него под печкой сидели два медвежонка и, должно быть, опять забыли про все и друг с дружкой играли… Сама медведиха в это время ходила по большому двору и обнюхивала стены и конский помет, – видно, совсем помирившись со своим неожиданным пленом.
*****
Чего-чего только не предлагал барин Спиридон Емельянычу!..
Дошло в конце концов у них до золотых часов, вынул их барин у всех на глазах у себя из нутряного кармана поддевки и положил перед Спиридоном на стол.
Спиридон и не взглянул на часы.
– Из-за такой малости я тебе, барин, разве отдам зверя в неволю?! -Отодвинул их обратно барину и на механизм не поглядел. – Что ж, что зверь? Его тоже, как и не нас же с тобой, бог сотворил в его удовольствие -отдохнет у меня немного, я опять выпущу на волю.
Барин положил часы обратно в карман и после такого упорства хотел распрощаться, встал из-за стола и только у двери вспомнил свой давнишний со Спиридон Емельянычем торг из-за мельницы: барин больно много просил, Спиридон больно мало давал, расставались они ни с чем, и Спиридон всегда говорил Махалу:
"На базаре, барин, всегда двое глупых: один много просит, другой мало дает!.."
"Ты, Спиридон, себе ума накинь, а мне цену… тогда и будут оба умные", – отвечал на это Бачурин и отходил от Спиридона, не подавая руки.
Вспомнил барин и крикнул, просунувши голову в дверь:
– Хочешь мельницу, Спиридон Емельяныч?..
– В двери я, барин, ни драться, ни торговаться не умею, – уклончиво ответил Спиридон, так, однако, весь и подавшись к барину всеми своими саженями в плечах…
– Ну, ладно, решай! – сказал Махал Махалыч, воротившись и подавая Спиридону маленькую ручку.
– За мельницу согласен! – тихо сказал Спиридон и хлопнул по ручке барину. – Очень даже довольны!..
– Шут с тобой, уходил ты меня до седьмого пота с этой чертовой медведихой!..
– Только вот что, барин, – всполохнулся Спиридон Емельяныч, как будто что вспомнил, – подызбицу ты мне подыми еще на три венца, а то в подполе низко… головой будешь шаркаться о переклад…
Барин только ручкой махнул:
– Ладно. Это плевое дело… Давай сюда медвежат!..
– Кому малое, а кому и большое, – замысловато улыбнулся Спиридон Емельяныч, – и люди разного росту, и дела у них разные!
– Экая сквалыга ты, Спиридон…
– Я только выговорить все заранее… недоразумления лучше после не будет!..
– А молодец… привел на пояске медведиху, – первый раз за весь разговор обмолвился барин о самом случае с медведицей, – да за такую редкость разве пожалею!
– Спаси те, барин, Христос: и я премного доволен!..
Барин махнул в окошко рукой, за окном зашевелились егеря, и в руках у них жалобно зазвенела толстая цепь, и лошади при этом звоне подняли уши торчками и захрапели, косясь по сторонам и чуя вблизи страшного зверя.
Так был продан вольный зверь барину в рабство.
«ЗЛАТЫЕ УСТА»
Нет ничего прихотливей и озорней человечьей молвы…
Она, как осенний ветер листья возле дороги, крутит и перевивает слово за слово вокруг какого-нибудь одного человека, мешая выдумку с жизнью и саму выдумку подчас так оживляя и делая ее такой верной и точной, хотя бы на самом деле этого и не было никогда да и быть не могло, что выдумка эта становится сама любой правды правдивей и интересней, потому что всякий человек по своей породе большой мечтун и небылишник. Особливо мужик: есть такие словогоны среди нашего брата! Откуда у него это только берется? Жалко вот только, что таких мужиков становится с каждым годом все меньше и меньше… Без них жить гораздо скучнее, да и… хлеб родится похуже!.. С языка у него, послушаешь, слово за слово не зацепится, а как песок меж пальцев – не остановить… Такому словогону не дай бог никому на язык попасться! Он тебя поставит кверху ногами, а ты и не заметишь, когда же и как все это могло произойти и случиться, и будешь до седьмого поту божиться, а все равно тебе уж никто не поверит!..
Да и жизнь сама выкинет подчас такую несоразмерную штуку, что и ее потом можно принять… за складчину или колдунью!..
*****
Потому, если теперь попросить какого-нибудь гусенского старика рассказать по порядку всю историю про медведиху, так он уж так не расскажет.
Может, и так все это было, как мы только что все рассказали, а может, и совсем по-другому.
Самое главное: трудно в наше время понять, как это простой мужик обломал такое зверье: народ пошел щуплый, грудь – корзинкой, брюхо – дырявым мешком, ни в ногах, ни в руках… а подчас в голове так же… – куда ему тут с медведем один на один тягаться?.. Хоть паршивое ружьишко за плечами таскать вместо пудовой дубины да при случае от зайца деру не дать!..
Отсюда и пошел разговор, что Спиридон Емельяныч хоть и покорил медведиху, но покорил ее не одной своей силой, которой и вправду у него было немало.
Покорил-де Спиридон страшного зверя больше тайным словом и звериным псалмом из книги "Златые уста". В этой самой книге на каждый случай жизни, и на всякого зверя, и гада, и на лихого человека, и на всякую какая ни на есть на свете лихота и болесть было свое утишение и оговор. Вот оно, слово, какую силу имеет!.. От слова весь мир пошел!..
Дорогая та книга "Златые уста"!..
В сей книге счастливцу, раскрывшему ее на любой странице, виден весь мир, как на ладошке яичко!..
Трава и деревья, звери и птицы, рыбы и люди – все в ней рассажены по своим местам, как на чинном пиру, никто не обижен, и никто чересчур не оделен, и шайка и хозяйка у всякого есть!..
*****
Вот в этой-то книге сказано было, что у бога нет никакой бороды!..
Есть-де бог, но не такой, как об нем говорит отец Миколай!..
Есть бог… безбородый, потому бороде негде на нем поместиться, ибо он есть высшая плоть, плоть плоти, сиречь речь говорится: нескончаемый дух!.. Только всего этого человек хорошо не может понять, потому что у человека в мозге одного такого винтика не хватает, на котором и держится вся эта машина… Хоть бы смерть: никто оттуда назад не приходил и не рассказывал, как это там… какие, дескать, порядки!.. Тут вся и разница: человек, как палка, о двух концах, а у бога и в конце-то всех и всяких концов нигде и никакого ни в чем нету конца… Тут… мудреная штука… Можно голову набок свернуть!..
Сказано было еще в этой книге, что у черта на ногах есть копыта, похожие больше на такие, как у свиньи, но их-де человеку никогда не подковать, потому что сам черт хоть и железной породы, но на ем не держатся гвозди, не смотри, что гвоздь ему в пятку пойдет, и он тебя будет на спине шибче любой лошади катать!..
Но человек-де и того не понимает!..
Не понимает, что лучше подчас не торопясь пешочком идти, чем трястись во весь дух на телеге… Спешить, право, некуда: спеши не спеши, а как гиря до полу дойдет, так и кончик!..
А не понимает он потому, что какая трава по дороге и та больше знает, чем человек, почему и похожи дни человека на эту траву!.. Человечий сад цветет при широкой дороге, и по этой дороге проходит косец, и у косца коса за плечами, и коса никогда не тупится!..
Самое главное: нет у человека правильного глаза на все… Ему больше… кажется, а он принимает всурьез… Глаз у него ленивый и надменный, от человечьего глаза сглаз даже бывает, когда этой черной силищи в кого-нибудь одного через меру накачено. Нам ведь все кажется, что в мире одни мы только стоим на ногах, а все остальное или ползает перед нами на брюхе, или стоит бессловесным столбом, тогда как на самом-то деле совсем и не так!..
В особ час и деревья в гости ходят друг к другу в лесу, как в престольные праздники мужики по деревне, и корни у них, что у нас ноги и пальцы, и на самой вершине, где последний на ветру трепещет листок или хвоя пушистая на ветке, как бровь, у каждого дерева смотрят прямо в небо глаза, только человек этих глаз никогда не увидит: хватит мужик по древесине топором или пилой, подрежет суставы, и дерево без единого слова только крепко зажмурится, чтоб не видать человека и его топора, и на месте древесного глаза остается одна лишь росинка… слезинка…
Только придет такой час, час горькой расплаты для человека, когда от него все деревья убегут на… новое место!.. Есть такое царство, куда еще ни зверю, ни птице не открыто дороги!..
Потому и сказано было в книге "Златые уста": "Помни, человече, на каждом столбе при дороге и на каждой пылинке с нее дух невидимо почил… И в мире есть одна только тайна: в нем нет ничего неживого!.. Потому люби и ласкай цветы, деревья, разную рыбу жалей, холь дикого зверя и лучше обойди ядовитого гада!..
Но больше всего люби крылатую птицу!.. Ибо птица есть образ души!
Потому: все умирает и в землю уходит, чтоб дать из нее новый росток, вплоть до воды, птица же, когда почует смертный ветер у себя под крылом, умирать улетает с земли в вышину и там, в выси непостижной, долго-долго кружит: ищет она особое место, где на десятитысячелетнем дубе, на самой верхней ветке его сидит огненная птица Финуст, бьет эта птица поутру и повечеру над землей красным хвостом и каждый день кладет на край земли утром золотое яичко, а к вечеру – серебряное, одно катится по небу днем, отчего и жизнь, и радость есть на земле, и никто этой жизни и радости в особь не хозяин, а другое повечеру, чтоб крепче спалось мужикам и навной черт баб не кусал в темноте и чтоб светлее было зверю в лесу!..
К этой-то птице и полетит в свой час человек, когда для него все числа и сроки исполнятся и весь лицом он и душой преобразится…"
Да мало ли о чем в этой книге сказано было, все в этой книге было сказано, о всем было в ней прописано… о животе и о смерти…
Эх, братцы, жалко, что нет у меня ее сейчас под руками…
*****
По этой-то самой книге и покорил, говорили у нас, Спиридон Емельяныч бурую медведицу, а что нашел книгу брат Спиридона Андрей.
Выходило все так.
В то самое время, когда они воротились с Афона, Андрей Емельяныч, как известно, стал зашибаться молитвой: целые недели он проводил на Светлом Болоте, куда и нога человечья в то время, может, еще не ступала, потому что пройти на него было за диво…
Но Андрей Емельяныч как-то ухитрялся и проходил!..
Должно быть, через окна плавком!..
Брал он из дома небольшой узелок с хлебом и солью, но, конечно, ненадолго хватало – много берет этого добра широкая мужицкая кость, -вернее всего, на болоте он питался вместе с глухарями брусницей или малиной, которой росло в старое время на Светлом Болоте на островах, где посуше -леса, да еще каким-то корешком теперь пропавшей на этом болоте травы, дает эта трава и плоти утоленье, и легкость животу, и духу веселость!..
Должно быть… калган!..
У него цветы похожи на грошик!..
На этом-то Светлом Болоте жил леший Антютик, только Андрей Емельяныч его ни разу не встретил, нечего зря говорить, потому он уж не соврал бы, сказал!..
*****
Однажды в светлоосиянный день по ранней осени, когда с дерев падает последний листочек и каждое деревцо лепечет им на тихом ветру, словно торопится что-то дошептать про себя али, может, дочитать перед зимним сном какую-то свою древяную молитву, отчего на многие версты идет по лесу звон, и его никогда не сменишь на колокольный, – сидел Андрей Емельяныч возле болотной коряги, уставши с утра молиться и плакать. Плакал Андрей Емельяныч не за себя, а за род человечий!..
Плыли у него под еще не пробежавшей слезой высокие облака на север за снегом, и по небу тянули с севера длинной веревочкой гуси.
Сидит Андрей Емельяныч, любуется своей мужицкой освобожденной душой и изредка возле себя сколупнет с ветки брусничку…
Долго так просидел Андрей Емельяныч, без думы, только одни глаза широко раскрывши… Когда же ударила заря к вечеру по всему болоту красным лучом, Андрей Емельяныч увидел, что совсем возле него под корягой лежит раскрытая книга… Видно, что кто-то ее перед этим читал да так, не дочитавши до конца, незакрытой оставил.
Книга эта была писана от неизвестной искусной руки на больших листах толстой бумаги, коряблой, как береста, и с боков у нее здоровались заячьи лапки, висели небольшие серебряные застежки.
Дивно письмо было в той книге!..
Буковки в краску, слова все под титлами, последняя буква все "ерь" да "еры", и титло закрывало тайный смысл слова, как с ветки упавший сучок!..
Титло есть знак, а знак надо раскрыть, а чтобы раскрыть что-либо в мире, надо просветленную душу!.. Ибо все тайное покоится перед взором человека в образе повседневных, привычных предметов, проходит мимо них человек, ничем не удивленный, у него на все глаз наметался и потому все равно как… ослеп!..
Потому Андрей Емельяныч не сразу разглядел эту книгу… принял он было ее за куст переспелой брусницы, которая рядом с книгой пушилась, и отливалась в бруснице каждая ягодинка, как и каждая буковка в книге.
Вот эту-то самую книгу и оставил Андрей Емельяныч брату своему Спиридону, когда к нам из Чагодуя пришла бумага и, знать, по толстым сургучам этой бумаги Андрея забрили в солдаты и в солдатах потом запороли корьем.
Есть у нас еще и сейчас старики, которые видели эту книгу в избе у Спиридон Емельяныча, но читывать ее никому не доводилось… Лежала она у него в переднем углу на божнице между псалтырем и житиями. Спиридон на людях до нее и не прикасался, да, видно, и сам-то в ней не понимал всего ее толку, потому что в грамоте был неискусен, и если знал что из писания, так больше на память…
Всего вернее, что так, потому не такой человек был Спиридон, чтобы сменять петуха на кукушку!..
*****
Когда барин приехал в Гусенки и стал торговаться со Спиридоном о цене на медведицу, она ходила по пустому дзору – в это время скотина вся в поле была. Обнюхала она все уголки и закоулки, обсосала вывороченную Спиридоном наотмашь лапу и, должно быть, немного в разум пришла. Из избы ясно до нее доносились голоса – слышит она пискливый, словно мышь на своих мышат радуется, тонкий бачуринский голосок и нутряной, из груди выпирающий темный голос Спиридона, похожий на отдаленный звон колокольни. Поняла медведица, что хочет ее Спиридон продать барину в рабство!..
Жалко медведице стало своих медвежат, да нечего делать: зверь любит свободу больше, чем человек!..
Пока они там торговались, залезла медведица на переклад, где куры несутся и собран разный хозяйственный хлам, и на накате процарапала здоровой лапой в крыше солому, сломала жердь по соломе, и в тот самый миг, когда у егерей в руках звякнули цепи, она соскочила, как молоденькая, в Спиридон Емельянычев огород, что всегда у нас сзади дома, – оттого и поднялись так торчками у коней Петра Еремеича уши.
Проковыляла она по огороду, как подбитая баба, а потом, откуда прыть взялась, выбежала за околицу, поваливши огородный плетень, а за околицей в то время тут же за Гусенками стояли кусты, и за кустами, рукой подать, -чертухинский лес…
Первые ее егеря увидали, свистнули было, да где!..
В лесу медведиха словно провалилась сквозь землю… Должно быть, издохла, дохлого же зверя человек никогда не найдет: зверь умеет сам себя хоронить.
Бросился было и Спиридон ее догонять, да было уж поздно: воротился ни с чем. Сели они с барином опять на лавку за стол и долго не могли ни слова друг другу сказать, потому больно уж это неожиданно вышло с медведихой.
– Вот уж и верно, Спиридон, как ты говоришь: на базаре двое глупых, -первый заговорил барин и усмехнулся на Спиридона.
– Не говори, какой грех!..
– Ну, так как же теперь будем кончать?..
Спиридон молчал и не знал, куда глаза и руки девать.
– Мне, Спиридон Емельяныч, пора, и так завозился!..
– Да как тут кончать? – осмелел Спиридон. – Я уж теперь и не знаю: у кого медведица убежала – у тебя или у меня, потому мы сторговались и хлопнули в руки…
– Ну, эти балушки ты, Спиридон, оставь для другого, не с дураком каким дело имеешь! – сердито пискнул Бачурин.
– Да кто вас, барин, дурит… Умнее вас по всей округе никого не найдется… Только я… по справедливости!..
– Полно, Спиридон, антиминсы на пне раскладывать: справедливости нет никакой!..
Тут-то вот барин Спиридона и облапошил: должно быть, пока бегал Спиридон догонять медведиху, он у него на полке все книги пересмотрел.
