Текст книги "Султан Юсуф и его крестоносцы"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

У стен Каира снова гремели барабаны и литавры. Из ворот к стану бывшего эмира, а ныне египетского везиря Ширку двигалась роскошная повозка. На повозке находился некто в роскошном белом одеянии, сверкавшим золотым шитьем – и этот некто был… без головы.

– Что это за чучело? – почти испуганно пробормотал Ширку.

«Долг! Долг!» – отдавался в голове Салах ад-Дина бой египетских барабанов.

– О, славный аль-Малик ан-Назир! Это парадная дурра’а. Одежда, в которой везирь является пред великим халифом, да благословит его Аллах. – Таково было объяснение одного из фатимидских сановников, успевших наводнить сирийский стан.

Златотканное одеяние везли надетым на особую восьмилучевую вешалку-распорку, и теперь, после казни Шавара в сирийском стане, явление в нем тучного безголового «чучела» казалось не то злой насмешкой, не то насмешливым, но суровым предупреждением.

Глядя на торжественный выезд золотого пугала, Юсуф думал о том, что ему уже приходилось защищать чужие города от нападения врагов, а вернее – самих хозяев. Но теперь придется делать вид хозяев в окружении врагов, делающих вид, будто они – верные слуги, а это значит, – ожидать «нападения на стены» изнутри, а не снаружи. И такое занятие будет куда опасней первого. И куда опаснее того памятного выступления из Бильбайса в «ущелье» между двух вражеских армий окажется теперь их победоносное вступление в Каир.

Что касается свежеиспеченного везиря Ширку, то он был на седьмом небе от почестей и совершенно ослеп от блеска золотых и жемчужных пуговиц на везирском одеянии.

– Дядя, тебе придется сделать перед халифом пять нижайших поклонов, потом поцеловать ему руки и ноги и наконец – землю перед его троном, – напомнил Салах ад-Дин своему родственнику, когда того облачали в тяжеловесное сияние египетской славы.

– Ничего. Каир стоит и дюжины поклонов, – благодушно отозвался дядя сквозь шорох парчи. – По правде говоря, я бы теперь и осла поцеловал бы под хвост… если бы этого хватило, чтобы халиф подвинулся и освободил мне немного нагретого местечка.

Вскоре он, как и полагалось везиру, въехал в чудесный дворец халифа через северо-восточные врата, называвшиеся «Вратами ветра», миновал площади, покрытые мозаикой, прошел через галереи, что напоминали окаменевшие фонтаны чистейшей родниковой воды, и в конце концов оказался перед маленькой темницей, похожей на сундук и переливавшейся драгоценными камнями. Над сундуком возвышались три свода и три изящных башенки. Три его стены – задняя и боковые – были глухими, а переднюю заменяла витая решетка, именовавшаяся шуббаком.

За решеткой неподвижно сидела самая редкостная и дорогая птичка Египта – юный халиф аль-Адид.

Вокруг грозными утесами стояла его чернокожая нубийская гвардия.

Решетку приоткрыли. Гордый Ширку, не колеблясь, совершил положенный ритуал, и получил то, что ему снилось последние несколько лет едва не каждую ночь: то самое яйцо, сделанное из бадахшанского рубина весом в двадцать семь мискалей.

Везирь Ширку въехал затем в другой дворец, немногим меньше дворца халифа – тот самый, что еще недавно принадлежал коварному Шавару. Он начал день и ночь править и пировать, а его племянник принялся день и ночь разыскивать и замуровывать все потайные ходы дворца, через которые могли бы проникнуть наемные убийцы. Впрочем, к этому важному делу добавилось еще и управление Каиром, которое Ширку также поручил своему родственнику, сказав ему:

– Ты прекрасно управился с Александрией. Там была чужая псарня, и на тебя со всех сторон лезли разъяренные собаки. Что тебе теперь стоит управиться с этим курятником?

Ширку наслаждался жизнью и своим положением всего девять недель, пока в ночь на двадцать второй день месяца джумада [85]85
  23 марта 1169 года – дата кончины Асада ад-Дина Ширку


[Закрыть], к Салах ад-Дину во сне вновь не подошел Асраил. Ангел Смерти и на этот раз посмотрел на Юсуфа, словно не видя его, вернее видя сквозь нее кого-то другого, истинную жертву.

Юсуф очнулся в холодном поту и услышал за дверями шум. В тот же миг вошел один из телохранителей и сообщил, что везирю сделалось худо.

Всего полчаса назад Юсуф сослался на усталость и покинул пиршество, которое дядя затеял в теплую ночь посреди сада, в беседке из хиосского порфира.

Не чуя под собой ног, он бросился в сад. По темной дорожке кто-то бежал ему навстречу, размахивая факелом.

Глава 7
Об огнях: смертоносных и спасительных

Увлеченный рассказом, я не сразу догадался, что далекий огонь в ночи – знак, обращенный ко мне, а не к Салах ад-Дину, и что огонь светит наяву, а – не в воспоминаниях великого султана.

– Рыцари Христовы! – негромким, но резким окриком разбудил я своих слушателей.

– Что случилось с везирем?! – не только на весь корабль, а на все ночное море воскликнул рыцарь Джон, непонятно почему запыхавшись, будто сам он только что бежал по той садовой дорожке.

– Тише! Тише! – предупредил я всех. – Это мы узнаем следующей ночью, если переживем эту. Видите факел?

Альдо Неро вновь помахал мне факелом с «трапезундского быка». В эти мгновения мне уже давно полагалось улизнуть с корабля и пуститься вплавь по морю в ту сторону.

– Увы, самые опасные враги короля Ричарда уже осведомлены о нашем походе и хотят покончить с нами как можно скорее и как можно незаметнее, – сообщил я рыцарям. – Вам известно, что такое греческий огонь?

Гробовое молчание было утвердительным ответом.

– Единственный выход – живо взять на абордаж этот корабль. – Я указал во тьму. – И захватить его. Тогда мы собьем врагов с толку. Предстоит пересадка. Готовьтесь к бою. Я беру на себя кормчего.

В этот миг с чужого корабля взлетела огненная хвостатая звезда и понеслась по черному небу в нашу сторону. На черной воде замелькали красные блики, и нашим взорам открылся двигавшийся нам навстречу корабль. Подобно призраку, он стал быстро исчезать во тьме.

Огненная звезда была не самым опасным снарядом, а просто пустым глиняным горшком, обмазанным особой смоляной смесью, которая очень ярко горит. Цель первого выстрела врагов – осветить море и определить наше местоположение. Впрочем, они выдали и направление своего движения.

– Пора! Вперед! – шепотом приказал я и, как ночная птица взлетев с места, кинулся к кормчему.

Краем взора я успел заметить, что с «быка» устремился к нам еще один демон. Сам он был, однако, черен и только сыпал искрами с тускло тлевшего хвоста. Но этот был уже смертельно опасен.

– Заворачивай! – гаркнул я в ухо кормчему и тихонько кольнул ему в шею кинжалом, чтобы у него не возникло возражений. – Или ты покойник! Иди прямо на него!

И вот мы с ним вдвоем дружно навалились на румпель.

Снаряд с греческим огнем канул в воду в двух локтях от галеры и глухо, злобно зашипел.

«Вторым не промахнутся!» – тем же греческим огнем обожгла меня мысль.

На галере началась суета, однако рыцари действовали очень умело и слаженно. Хозяин корабля уже трепыхался под обнаженным мечом Эсташа Лысого и хриплыми криками подгонял гребцов.

Не успел вдогонку упавшему в море снаряду полететь следующий, как я сам едва успел увернуться от стремительной, как молния, смерти. Кинжал, брошенный магрибинцем, просвистел мимо моего уха на расстоянии осиного жала. Этот магрибинец давно догадался, кто здесь главный зачинщик бунта.

Он оказался не только наблюдателен, но и очень расчетлив: знал, что второго броска сделать не успеет, поскольку перед ним не обычный воин, с которым возможен скучный, долгий поединок с кровопусканием и хрустом костей. Мы – оба были из тех, кто убивает мгновенно, порой незаметно для самой жертвы.

Едва звякнули об палубу его рабские цепи, как я уже услышал всплеск за бортом. Я кинул ему вослед одно из своих жал, но промахнулся. Он нырнул.

«Очень плохо!»» – подумал я, ожидая, что он все же всплывет не слишком далеко и мне еще удастся достать его вторым кинжалом. Краем взора я успевал еще следить за полетом нового снаряда. Не было сомнения в том, что магрибинец – отличный пловец и, несмотря на холодную воду, устремиться вовсе не к «трапезундскому быку», а к берегу, расстояние до которого не превышало полутора миль… Значит, мои хозяева должны были скоро узнать о моей измене…

Тем временем, раскаленный горшок падал прямо на середину галеры.

И вдруг случилось чудо! Снаряд с греческим огнем вдруг повис в одном локте от палубы, а потом отпрыгнул в сторону, как мячик, и нырнул в воду!

Оказывается, сквайр Иван, собрав еще трех оруженосцев, умело растянул сеть и принялся ловить огненные звезды, словно рыбу!

Гребцы трудились изо всех сил. Их уже подгонял не хозяин, а сама огненная смерть. Но и на «быке» меткие метатели тоже превзошли себя. Они выпустили три снаряда почти одновременно.

Отменный рыбак Иван и его помощники поймали в сеть первый снаряд и с веселыми шутками отправили его за борт.

А Эсташ-Вепрь совершил невиданный подвиг, проявив великое мужество и удивительную смекалку. Он попытался поймать другой снаряд руками, и это ему почти удалось. Он в прямом смысле встал грудью на пути огненной смерти. Если бы горшок ударился о палубу, то, верно, адское пламя сразу разилось бы во все сторону, облило бы многих гребцов и корабль потерял бы ход. И тогда бы уж нам несдобровать. Но Эсташ-Вепрь принял весь огонь на себя. Снаряд, видимо, оказался скользким: он проскочил через мощные руки Эсташа и раскололся у него на груди. Поразительным было то, что Вепрь устоял от удара! Но он сразу весь обратился в ослепительно пылающий столп. Все море и весь звездный свод небес были потрясены его страшным ревом. Поразительным было и то, что Эсташ д’Авьен нашел в себе силы пройти несколько шагов, стискивая горящими руками расколотый горшок и оставляя за собой на палубе огненный шлейф. Не выпуская огненное яйцо, он перевалился через борт в море. Большое облако пара поднялось над палубой, и, наверно, вместе с этим облаком поднялась в темные небеса душа Эсташа-Вепря. Полагаю, если он и совершил в своей жизни какие-нибудь тяжкие грехи, достойные вечных мук в адском пламени, то явно искупил их все в последние мгновения своей жизни.

Третий снаряд все же стал заслуженной наградой метателям. Должен был случиться перелет, однако, всем на удивление, горшок с горючей смолой угодил прямо в верхнюю часть мачты и обрушился вниз огненным змеем.

Дело было сделано: наш корабль не на шутку разгорелся. Однако мы уже успели подойти к «быку» достаточно близко. Выстрелов больше не последовало: то ли метателей поразило явление огненного человека, то ли их катапульты не были рассчитаны на чересчур малое расстояние.

В последний миг кормчий «быка» стал разворачивать судно, явно испугавшись, что мы протараним его носом. Это оказалось нам на руку: не пришлось разворачиваться самим, чтобы стать к ним бортом. Наша галера прошлась носом по чужим веслам, что не успели убрать, послышался треск и на «быка» полетели абордажные крючья.

За миг до того, как мы «поцеловались» с ошеломленным противником, Ренье-Красавчик совершил роковую ошибку. Он весь так и пылал местью за Эсташа-Вепря. Высоким голосом он изрыгал страшные проклятья и с мечом наперевес первым прыгнул на «быка» прежде, чем мы сошлись с ним бортами. Видно, раньше, до плена, он был легок и прыгуч, однако в застенке его мышцы потеряли былую силу и упругость. Достав одной ногой до борта, он не смог донести до него весь свой вес. Не удержавшись, он сорвался вниз, но успел ухватиться руками за борт. Верно, он погиб бы от вражеского меча, даже если бы хватило времени на последние усилие. Но Ренье де Фрувилю суждено было погибнуть буквально от рук своих же товарищей. Они изо всех сил подтягивали к себе за веревки чужой корабль, и прежде, чем Ренье успел перебросить на него свое тело, корабли сошлись бортами и раздавили славного рыцаря. Раздался хруст костей, стон Ренье утонул в его предсмертном хрипе, и так мы, не успев начать первое сражение, потеряли еще одного благородного воина.

Рыцарь Джон Фитц-Рауф страстно желал боя, хотел размяться, проверить свои силы, но никакого боя не получилось. Корабельная стража «трапезундского быка» только тупо пялилась на нападавших. Наверно, ее ошеломил чудовищный рев Огненного Вепря и отчаянный, хоть и не удачный, прыжок Ренье-Красавчика. Потери побежденного «противника» оказались вдвое меньше наших: рыцарь Джон отмахнулся мечом от одного из стражей, замешкавшегося на его пути, и в итоге успела посторониться с дороги только его голова.

– Так что же случилось с везирем Ширку? – громко спросил меня рыцарь Джон, оглядевшись вокруг и с удивлением заметив, что воевать уже не с кем.

– Он умер. Умер. Но чуть позже, – крикнул я ему в ответ, озабоченный еще одним небольшим делом.

Моей целью был Альдо Неро. Камбала умел слиться с «дном», и теперь я не сразу нашел его глазами – так уютно и неприметно сидел он, прижавшись спиною к борту и опасливо наблюдая за происходящим. Я сдался и позвал его в полный голос.

– Я здесь, Дуччо! – осторожно откликнулся он. – Может, ты объяснишь мне по старой дружбе, кто кого должен был отправить в преисподнюю, а то у меня голова идет кругом.

– И не пытайся понять, Альдо. Иначе вовсе спятишь. Тут слишком хитро все завязано, – честно признался я ему. – Одно могу сказать: я заглянул сюда к тебе только для того, чтобы спасти твою жизнь. По старой дружбе.

Камбала захлопал глазами.

– Стоит тебе теперь сойти на берег в Яффе, как тебя прирежут прямо на пристани, – предупредил я его о том, о чем не знал, но совершенно ясно догадывался. – Ты и я – мы оба теперь слишком много знаем. Сколько тебе обещали?

– Триста динаров. – По глазам Альдо, ярко сверкавшим при свете пожара, было видно, что он говорит правду; возможно, первый раз в своей жизни.

– Я постараюсь дать тебе четыреста, если ты присоединишься к нам и поведешь корабль в том направлении, какое тебе укажу, – попытался я соблазнить его.

Альдо Неро стал неуклюже выбираться из своего укромного уголка: у него затекли ноги.

– Четыреста, говоришь. Стоит подумать, – кряхтя, пробормотал он. – И куда тебя несет нелегкая?

Знавший все донные норы во всех портовых городах, Альдо Камбала был нам теперь совершенно необходим.

– Сейчас поглядим, – сказал я и высыпал перед Альдо прямо на палубу все содержимое моего кошелька.

Потом я стал отодвигать в сторону Камбалы по одной монете, называя каждую буквой в порядке латинского алфавита. Последней оказалась «V».

– Выходит, плывем в Венецию, – определил я направление.

Не сводя глаз с жарко поблескивавших денег, Альдо нахмурился:

– Ты продлил мою жизнь всего на неделю, – с тяжелым вздохом проговорил он. – В Венеции меня прирежут, едва я успею ступить с корабля на сходни. Я готов согласиться и на меньшую плату. Забери несколько монет – и сойдемся на «Т». Я могу устроить тебя в Таранто или даже в Трапезунде. Похоже, тебе нынче все равно, куда деться, лишь бы убраться со Святой Земли. Подальше и поскорее…

Наш торг был прерван взволнованными криками рыцарей.

– Быстрее! Быстрее! Ангелы ср…ые! – злобно вопили они.

Генуэзская галера была уже наполовину проглочена огненным змеем. Ее старались поскорее оттолкнуть прочь, ведь ненасытный огонь уже грозил перекинуться на «трапезундского быка». Но оказалось, что Ангеран де Буи, а с ним сквайр Иван и оруженосцы, за сноровку руса признавшие его своим предводителем, занялись богоугодным делом. Они освобождали от цепей не успевших поджариться гребцов и гнали их в море, убеждая в том, что те сумеют доплыть до берега. Ошалевшие от нежданного спасения и свободы рабы прыгали в воду, как распуганные лягушки, а те, кто еще оставался прикованным, безмолвно тянули к своим спасителям руки.

Как бы там ни было, терпения не хватило сначала у тех, кто пока находился в безопасности. Проклятья греческим огнем лились на пылающую галеру, и она разгоралась от страшных слов еще ярче и веселее. Наконец плавучий пожар оттолкнули в сторону, а Добряка Анги вместе с прочими «ангелами-хранителями» уже пришлось вылавливать из холодной воды. Благо, рус, плававший не хуже рыбы, помог рыцарю добраться до корабля.

– В последний раз я позволяю тебе обсушить перышки, херувим, – стальным голосом предупредил франка рыцарь Джон. – Потом пеняй на себя… А ты, – ткнул он перстом, словно пикой, в грудь своего оруженосца так, что рус едва не опрокинулся навзничь, – сутки жрать не будешь!

Иван, по виду, не слишком огорчился, как обычно ответив одной из своих русских поговорок. На этот раз он помянул кота, которому не всегда суждено масло есть, а приходит пора поститься вместе с хозяевами. По-моему, только русские коты способны с удовольствием пить оливковое масло.

После этого события Джон Фитц-Рауф собрал всех рыцарей на совет и сурово сказал:

– Едва пустившись в дорогу, мы в первой же мелкой стычке понесли очень тяжелые потери. За годы плена мы растеряли наши навыки. Наши мышцы одрябли, а глаза потеряли остроту. Если мы не возьмемся за ум, нас всех перебьют, как уток, в первой же серьезной стычке. С завтрашнего утра мы станем упражняться в военном деле, как в те времена, когда еще были сопливыми пажами. Таков мой приказ. Нам нужно копить силы. Поэтому сейчас мы помолимся и ляжем спать.

Тут он вдруг посмотрел на меня так, будто я истошно окликнул его.

– Но сначала Дауд расскажет нам, что же там случилось с эмиром Ширку, – сказал он. – А то я не смогу уснуть.

Перед тем, как продолжить рассказ, мы с Альдо завершили свой торг. Ему удалось крепко «одурачить» меня: за ту же высокую цену ему удалось продать мне самую первую букву алфавита. Я уговорился с ним, что он доставит нас до Аквилеи. Но если посмотреть на покупку с другой стороны, то я тоже оказывался в выигрыше, ведь от Аквилеи было куда ближе до Австрийского герцогства, где, вероятно, пленили короля Ричарда, чем от Задара, расположенного много южнее, в Венгерском королевстве.

Когда все уселись вокруг меня, я невольно поискал глазами подходящий «маяк». Лучшего, чем пылавшая неподалеку галера было не найти. И я изрядно подивился положению дел: еще час назад мы все сидели на том, уже обреченном корабле, а потом перебрались на другой, на котором нам навстречу плыла сама Смерть. И мы сумели воспользоваться им для своего спасения, даже более того – для обмана наших врагов, желавших расстроить замыслы великого султана. Нечто подобное много раз случалось и в его собственной жизни.

И теперь мы, как будто ничего не случилось (если не считать того, что двум моим слушателям уже не суждено было услышать продолжение истории), вновь пустились по дорогам его памяти.

– Словно горящий корабль, тот факел тревожил взгляд Юсуфа, указывая ему тропу в хитроумном лабиринте сада, – поведал я доблестным рыцарям.

* * *

Когда Юсуф наконец достиг беседки, везирь Ширку уже испустил дух, хотя это было нелегким трудом. Он поперхнулся, и у него в горле застрял большой кусок мяса. Останься доблестный Ширку простым эмиром и воином, возможно кто-нибудь из преданных людей и помог бы ему, осмелившись сильно стукнуть по спине. Но что сделает за такой удар со своим спасителем везирь египетского халифа, того никто не знал. Все свои люди оробели и ждали, что как-нибудь обойдется. Но не обошлось.

Юсуф склонился над дядей и прислушался. Все затаили дыхание. Воистину страшная, бездыханная тишина окружила Юсуфа. Он почувствовал себя так, будто заблудился в ночной пустыне и вокруг – ни единой живой души.

–  Аллаху акбар! – прошептал он и стал читать над умершим наизусть суру Йа-син, которую правоверные часто вспоминают в таких случаях: – … Поистине, стоишь в одном ряду с посланниками Бога ты, На праведной стезе…

Священные слова все же не смогли успокоить его и заглушить тревожную мысль, похожую на звук чужих шагов в ночном проулке – «Что же делать? Что же делать?» Кровь так и стучала ему в висках тем роковым словом – «Долг! Долг!»

Чтобы прочесть более двух сотен строк суры, нужно немалое время, но Всемогущий Аллах продолжал держать своего верного слугу в тяжком неведении.

Факел, единственный источник света, противившийся в ту ночь тьме, был в руках аль-Фадиля, в будущем одного из ближайших советников великого султана.

Этот аль-Фадиль, как ни покажется удивительным, незадолго до тех событий был придворным халифа и ближайшим другом… сына Шавара. Сын Шавара имел благородную натуру и всегда отказывался участвовать в хитроумных интригах, что затевались отцом и даже корил его за коварные замыслы. После казни отца он с чистым сердцем явился к халифу, но сам тут же стал жертвой навета и был казнен. Аль-Фадиль же, волею обстоятельств, оказался под началом Салах ад-Дина в делах управления столицей и проявил большое усердие, всячески выказывая перед ним свое искреннее презрение к правителю Египта и всей своре его криводушных вельмож.

Так вот аль-Фадиль и решился заговорить первым, когда Салах ад-Дин произнес над своим покойным дядей последние строки суры – «К Нему мы завершаем Путь земной…»и замер в оцепенении.

– Малик! – так осмелился обратиться к своему начальнику аль-Фадиль. – Ныне тебе повелевать!

Факел качнулся, а Юсуф резко поднял голову, и в его глазах сверкнули молнии. Такое необычайное обращение – «малик» – возымело действие. Он быстро отдал все повеления, с какими нельзя было медлить, потом послал за старшим братом и другими родственниками, что прибыли в Каир вместе с армией эмира Асад ад-Дина Ширку.

Не дав им опомниться от потрясения, он сам, на правах первого помощника покойного везиря, начал разговор о главном и предложил своему дяде по материнской линии, Шихаб ад-Дину, который был старшим из родственников на том совете, добиваться везирата.

Тучный и всегда медлительный Шихаб ад-Дин очень неторопливо и очень медлительно вздохнул, будто весь день ленился дышать до этого самого часа. Окинув взором своих родичей, он принялся убеждать своего племянника:

– Юсуф… Великий атабек Нур ад-Дин, да пребудет с ним милость Аллаха, всегда доверял своему верному эмиру Асад ад-Дину Ширку, мир да пребудет над ним. И всегда великий атабек доверял твоей проницательности, Юсуф. Чтобы быть везирем, нужно быть не только проницательным, но также весьма образованным и осторожным. Я уже слишком стар, чтобы возвышаться так высоко. Твой старший брат Тураншах – прекрасный, храбрый воин. Здесь из нашего рода ты, Юсуф, – самый проницательный и осторожный… И раз везирь Асад ад-Дин Ширку сделал тебя своей правой рукой, тебе и надлежит принять его власть. Великий атабек недаром полагал, что именно Юсуфу суждено обрести власть в Египте. Как в том древнем предании… Несомненно одно: сделаться везирем будет тебе куда легче, чем стать главнокомандующим сирийского войска, то есть добиться признания своей власти у тюрскихэмиров и военачальников. Но это нелегкое дело я возьму на себя.

«Самый осторожный здесь – ты, дядя!» – мог бы сказать Салах ад-Дин, но в те мгновения он едва заметил эту стрелой промелькнувшую в его голове мысль. В ночном свете масляных фитилей никто не увидел, как он побледнел.

– Мне нужно помолиться! Ждите! – резко сказал он, встал и вышел из комнаты.

Аль-Фадиль находился сразу за дверьми, в волнении ожидая итогов совета. Увидев напряженное лицо Салах ад-Дина и складки, прорезавшие его лоб, он только и шепнул ему вдогонку, когда тот, даже не взглянув на него, пролетел мимо:

– Бери Египет, Юсуф! Иначе тебе несдобровать!

Салах ад-Дин закрылся в одной из комнат, опустился на молитвенный коврик, лицом к Мекке, и с горячими словами молитвы обратился к Аллаху:

– Всемогущий Аллах! Покарай меня смертью, если я польщусь лишь на богатство и власть! Ты показал мне судьбы двух везирей, и я все видел и запомнил. Только для одной благой цели, прошу Тебя, обереги мою жизнь – для полного изгнания неверных со Святой Земли и из Священного Города. И когда, по воле Твоей, я положу конец ереси, навеки изгоню франков и во всем дар аль-Исламе прекратятся позорные междуусобицы среди правоверных – пусть тогда Ангел Смерти посмотрит мне прямо в глаза. Иначе ради чего иного Ты возвышаешь меня здесь столь высоко против моей воли? Просвети мой слабый ум, Всемогущий Аллах! Дай мне ясный знак того, что я на верной дороге.

Он прислушался к ночи, но ответом ему была только тревожная тишина. Такая же тревожная тишина наступила и в его душе.

– Пока я вижу только два дорожных камня, а дальше дорога темна, – прошептал Юсуф, имея в виду смерти двух везиров, одного коварного еретика и одного верного воина Ислама.

Через три дня Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, правоверный суннит, стал везирем аль-Адида, халифа-еретика, и халиф передал ему титул, которым немногим более двух месяцев назад пожаловал доблестного, но честолюбивого эмира Ширку. Племянник покойного тоже стал «Несравненным Правителем».

Многие – и в первую очередь придворные халифа – полагали, что новый везирь с вечно тревожным взглядом, вечно окруженный тремя десятками телохранителей, скоро не выдержит тяжелой ноши и станет послушен халифу или же, совершив опрометчивые поступки, потеряет голову в борьбе со своими же родственниками. Часть благоразумных военачальников Ширку, видя шаткость и двусмысленность положения суннита, способного толькои делать, что смиренно волочиться за правым плечом халифа-еретика на всех дворцовых церемониях, сочли за лучшее убраться из Египта и вернуться в Халеб, на службу к атабеку Нур ад-Дину. Однако все – и свои, и чужие – сильно просчитались.

Первым делом Салах ад-Дин стал, не жалея средств, увеличивать свое войско. Он привлекал к себе суннитов, проживавших в Египте и набирал воинов из крепких рабов-инородцев. За это придворные скоро прозвали его «мамлюком», но особой опасности еще не замечали, полагаясь на мощь пятидесятитысячной нубийской гвардии халифа.

– Юсуф, тебе необходимо знать все, что происходит вокруг, даже в мышиных норах, – убедил везиря его ближайший соратник аль-Фадиль. – И не только здесь, в Египте, или в Халебе, но – и в Аль-Кудсе и даже в Константинополе.

Еще больше средств – огромные средства – потребовались на то, чтобы создать обширную сеть наушников и лазутчиков. На каждого шпиона-доносчика, служившего халифу, «выросло» по три-четыре тайных слуги везиря. И эти траты очень скоро окупились.

Первым, кто во дворце почуял, что опасливый и незаметный курд может сам сделаться куда опаснее любого явного врага, был главный евнух халифа. Он написал тайное послание в Иерусалим, королю Амори, обещая ему помощь, если франки войдут в Египет и всерьез возьмутся за нового везиря-курда и его незаметно растущую армию. Гонец евнуха прежде, чем отправиться в путь, зашел в мечеть помолиться. Зоркие люди везиря, следившие за ним, отметили, что у дорожных сандалий слуги евнуха чересчур толстые подошвы. Пока тот молился, они подняли с порога его обувь и, повозившись с ней, обнаружили письмо. Гонец, помолившись о благополучной дороге, был, как на крыльях, перенесен с порога мечети в темницу.

Узнав о готовящемся заговоре, Юсуф решил выждать и еще прочнее укрепить свое положение. Евнух, узнав о провале, скрылся в дальних «норах» дворца халифа. Салах ад-Дин почел за лучшее пока не искушать судьбу и не устраивать облавы, ведь тогда его воинам пришлось бы столкнуться с нубийцами в очень невыгодном стратегическом положении. Однако поднимавшиеся вокруг Египта бури торопили везиря.

Король иерусалимских франков Амори знал о слабости Фатимидов, но опасался бросать свои силы на завоевание Египта, ведь ему в спину мог тут же ударить правитель Халеба.

Каждому из властителей Востока дышала в затылок угроза, и потому каждый опасался двинуться со своего места. Амори с тревогой оглядывался на Нур ад-Дина, который уже давно грезил джихадом. Нур ад-Дин же, в свою очередь, через правое плечо оглядывался на сельджуков Рума, а через левое – на своего собственного брата, Кутб ад-Дина, правившего Мосулом. «Братский спор» о наследстве отца так и висел темной грозовой тучей над всей Сирией.

Итак все боялись двинуться с насиженных мест, и такое положение в определенной мере всех устраивало. Но оно могло измениться – теперь должно было измениться в скором времени, ибо из Египта в Иерусалим стали поступать смутные, загадочные вести. Никому не известный курд, которому явно было нечего терять, постепенно укреплялся и оплетал халифа своей паутиной. К тому же он был вассаломНур ад-Дина. И тоже, как говорят, грезил джихадом. В любой день Иерусалимское королевство могло внезапно оказаться зажатым в кузнечные клещи.

Однажды король Амори проснулся от того, что отлежал правую руку и, схватив ее левой, в ужасе почувствовал, что держит за руку покойника. Пока король разминал едва не отмершую десницу, он укрепился в мысли, что своих сил не хватит и дело никак не обойдется без нового Крестового похода.

Он написал послание с призывом принять Крест ко всем правителям Запада и направил в Европу самое представительное посольство, какое мог собрать: своего тезку, патриарха Амори, и архиепископа Кесарийского. Этим король не довольствовался (как показало скорое будущее – вполне благоразумно) и решил поднять на ноги весь христианский мир, включая схизматиков. Он обратился за помощью и к императору Византии, Мануилу.

Сначала корабли, на которых посольства отплыли от Святой Земли, попали в жестокий шторм и были отнесены назад, к берегам Палестины, словно сам Господь Бог требовал от Амори покориться судьбе. Потом единоверцы короля Амори, правители Запада, глубоко разочаровали его. Король Людовик Французский отговорился от Священной Войны тем, что его беспокоят притязания английского монарха Генриха Плантагенета.. В свою очередь, Генрих Плантагенет, когда послы Иерусалима добрались до его двора, оправдал свой отказ опасностью со стороны Капетингов [86]86
  Династия Капетингов правила Францией в период с 987 по 1328 гг. Основателем ее был Гуго Капет. В описываемую эпоху Капетинги пытались вернуть себе французские земли, принадлежавшие английской династии Плантагенетов.


[Закрыть]и непокорных английских баронов. Что касается последнего грозного властителя-единоверца, способного помочь Амори, а именно императора Священной Римской Империи, то он находился в ссоре с Папой и не мог получить от него благословение на принятие Креста.

Зато ромейский император Мануил почувствовал опасный ветер с Востока и пообещал Амори, что, как только тот начнет войну против Египта, он предоставит в его распоряжение свой огромный флот и часть войска.

Еще одно событие очень воодушевило новых союзников. Атабек Нур-Дин, узнав, что его любимчик вдруг превратился в «смирного прислужника» халифа-еретика, разгневался и отобрал все земли в Сирии, принадлежавшие Юсуфу и его дяде Ширку. Более того, он запретил братьям Салах ад-Дина, еще остававшимся в Сирии, последовать в Египет, на службу к их родственнику, и велел всем военачальникам сирийского войска, стоявшего в Каире, вернуться в Халеб.

Салах ад-Дин понимал, что атабек пока что гневается больше на покойного Ширку, чем на его племянника. Ведь доблестный эмир, ставший везирем, в одночасье забыл о джихаде и устроил нескончаемый пир вместо того, чтобы начать усердно доить «египетскую корову» и утверждать в Каире истинную веру. Потом атабек, видно, решил, что племянник его эмира тоже поддался искушению богатством и внезапно свалившейся ему в руки большой властью. Увы, Салах ад-Дин не мог отправить атабеку послание с изложением своих замыслов и, тем более, с упоминанием своей клятвы, данной Всемогущему Аллаху. Ведь сам правоверный атабек наверняка давал Господу такую же клятву. Значит, Всемогущему Аллаху теперь предстояло выбрать достойнейшего…