Текст книги "Султан Юсуф и его крестоносцы"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Однажды аль-Адиль вернулся из Яффы с очень загадочным видом и, не в силах сдержать лукавой улыбки, сказал брату:

– Надо пустить слух, что наши переговоры с Конрадом куда более успешны… Малика Ричарда и так уже доняли его эмиры. Он ищет повод напугать их до смерти, и ему стоит в этом помочь.

Через неделю посол Ричарда привез из Яффы свиток, скрепленный королевской печатью. Когда катиб аль-Исфахани читал его вслух, то сам напоминал напуганную, выпучившую глаза сову.

Английский король сумел ошеломить и напугать не только местных баронов, но и весь христианский мир. Он предложил отдать в жены аль-Адилю свою сестру, Джоанну Сицилийскую. Ричард считал, что аль-Адиль должен получить от брата в качестве свадебного подарка всю Палестину вместе с Ирусалимом, а он, со своей стороны, отдаст сестре в приданое все завоеванные им города побережья, в том числе и еще «не сорванный с ветки» Аскалон. Рыцарским орденам также придется пожертвовать супругам всю имевшуюся у них в Палестине собственность. Самим супругам полагалось жить в Иерусалиме, а Святому Городу – находиться под охраной христианской стражи. При помолвке все пленники с обеих сторон должны были быть освобождены, а Животворящий Крест – возвращен Ричарду.

Слушая послание английского короля, аль-Адиль продолжал хитро улыбаться, а султан Юсуф сидел с бесстрастным лицом, будто ему эти невероятные предложения малика Ричарда были давно известны.

– Малик англичан видит тебя на моем месте, брат, – так же бесстрастно заметил он.

Улыбка исчезла с губ аль-Адиля, и он растерянно заморгал.

– Я согласен, – внезапно сказал султан Юсуф и хлопнул рукой по тюфяку. – Мы увидим, насколько силен малик Ричард. И если он настолько силен… то пусть удар хватит халифа.

Даже многомудрый аль-Адиль раскрыл рот от удивления.

– Ты видел сестру малика Ричарда? – спросил брата султан.

– Нет. Еще не довелось, – ответил аль-Адиль, с трудом переводя дух.

Теперь лукавая улыбка появилась уже на губах султана, и он предупредил брата:

– Будь осторожен, аль-Адиль. Если она красива, как царица Савская, то мы можем все потерять. Неплохо бы и одну из наших сестер выдать замуж за брата малика Ричарда… Я слышал, что у него есть братья. Тогда мы отправим кое-кого из наших эмиров в Англию и потребуем, чтобы ее столицу охраняли мамлюки, а на главной площади выстроили мечеть.

Никто не мог уразуметь, шутит ли великий султан или всерьез полагает вместе с королем Ричардом перевернуть весь мир.

Как и предполагал султан, все бароны дружно воспротивились возможности такого брака и призвали на помощь своих епископов. Они убедили Джоанну, что выйти замуж за нехристя – величайший грех и что сам Папа отлучит ее от Церкви. Чувствуя, что ему не одолеть противодействия, король Ричард предложил аль-Адилю принять христианскую веру, чего тот, конечно же, сделать не мог, даже если бы Ричард пообещал ему отдать свой престол. В эти дни аль-Адиль устраивал в Лидде большое праздненство, куда он и пригласил короля Ричарда как самого почетного гостя. Ричард принял приглашение и в разгар торжества признался хозяину через своего толмача, что не может справиться с сестрой, напуганной священниками, да и Папа, конечно же, пригрозит отлучением не только ей, но и ему самому.

– На все воля Всевышнего, – отвечал аль-Адиль.

– Но у меня еще есть племянница Алиенор. Чудесный цветочек! – сказал Ричард и подмигнул аль-Адилю. – На ее брак не требуется разрешения Папы, и она куда покладистей моей норовистой сестренки. Вот если бы только султан отдал тебе Палестину…

– На все воля Всевышнего, – вновь вздохнул аль-Адиль и добавил: – Брат опасается, что если он отдаст Палестину, то вскоре я замыслю отнять у него и Египет. Жизнь научила его не слишком доверять родственникам.

– О, я тоже прошел этот урок! – воскликнул Ричард. – И все же я постараюсь убедить великого султана… даже если мне потребуется для этого взять Иерусалим силой.

Эта встреча произошла в первых числа ноября, а спустя несколько дней пошли сильные дожди и похолодало.

Султану доносили, что настроение крестоносцев, прибывших в Палестину, портится вместе с погодой. Наконец, пришла весть, что Ричард, видя, как быстро падает боевой дух рыцарей, решился двинуть свое войско к Иерусалиму, несмотря на опасения палестинских баронов, в большинстве своем не желавших, чтобы Святой Город достался английскому королю. Султана эта новость не слишком встревожила. В те дни он был уверен, что Ричард даже не дойдет до стен Иерусалима, и оказался прав.

В первых числах года 1192-го король остановился у Бейт-Нуба, что в двадцати милях к северо-западу от Святого Города. Уговоры баронов не идти дальше стали все настойчивее. Ричард послал гневное письмо Конраду Монферратскому с требованием оказать помощь, но тот ответил отказом. Сговорившись, бароны обманули короля, сообщив ему, что из Египта уже движется большое мусульманское войско для защиты Иерусалима. Простояв у Бейт-Нуба около недели, английский король повернул назад и решил направиться на Аскалон, чтобы сделать из него мощную крепость – неприступного стража на путях из Египта в Палестину.

В Аскалоне его и застали дурные вести о том, что его брат Джон собрался узурпировать власть в Англии и уже нашел поддержку в лице французского короля Филиппа Августа.

Как раз в то время и в роду великого султана начались нестроения. Раздумывая о предложениях Ричарда и его частых переговорах с аль-Адилем, султан Юсуф постепенно стал опасаться, что брат сам может поддаться честолюбивым искушениям. И он решил отдать Иерусалим своему сыну аль-Афдалю. Однако аль-Адиль принялся настаивать, чтобы Иерусалим остался в его управлении. Султану было нелегко противиться своему рассудительному брату, тем более, что приступы лихорадки отнимали все больше сил. И он сдался. Тогда аль-Афдаль – вот уж кто воистину честолюбив среди сыновей султана! – с гневом заявил, что откажется служить отцу. Распрю с трудом удалось погасить. Султан сказал, что, пока Иерусалиму угрожают неверные, Святой Город должен быть под управлением более опытного человека, а потом видно будет.

На другой день лазутчики сообщили, что король Ричард собирает большой совет баронов Палестины и намерен в скором времени покинуть ее пределы. Но и в то утро я не увидел радости на лице султана.

– Я болею, а он уходит, – только и пробормотал он. – Мы даже не начинали нашейвеликой войны… Так и не заставили шакалов надолго поджать хвосты. Теперь халиф снова начнет спрашивать, где его знамена.

У короля Ричарда, между тем, возник повод для еще большего огорчения. Почти все бароны высказались за то, чтобы королем несуществующего королевства стал маркиз Конрад, а не Ги де Лузиньян.

Говорят, что Конрад Монферратский, когда узнал о решении совета, то пал на колени и взмолился: «Господи! Если я не гожусь быть королем, то пронеси эту чашу мимо меня!» Через несколько дней он был убит ассасинами в своем собственном дворце. Убийцы были в обличии монахов.

Эта весть, похоже, больше всего удивила тех, кого франкские бароны стали подозревать в покушении: короля Ричарда и самого султана.

Однако вскоре в Иерусалим пришло короткое письмо от старца Синана. Вот, что говорилось в нем: «Великий султан! Ты очистил землю от одного франкского дьявола, я – от второго.»Действительно, Старец Горы уже давно опасался Конрада и не мог простить ему, что тот захватил корабль с огромными сокровищами, принадлежавшими ассасинам. Он предвидел, что «франкский дьявол», став королем, раскроет свою пасть еще шире. Поразмыслив, султан велел переправить письмо Ричарду. Гонцом он выбрал Дауда.

Английский король принял меня сразу и велел толмачу-магрибинцу прочитать свиток. Услышав перевод, он нахмурил брови и пробормотал:

– Вся Святая Земля кишит ядовитыми змеями. Шагу ступить нельзя! Может, послать одну в подарок моему братцу?

Тогда он уже знал, что вдову Конрада, Изабеллу, уже прибрал к рукам Генрих Шампанский и сразу заявил свое право на иерусалимский престол.

Торопясь завершить начатое, Ричард вскоре снова начал военные действия. В конце весны он взял самую южную крепость Палестины, Дарун, и по доброй христианской традиции перебил весь ее гарнизон. Затем, сделав небольшой привал в Аскалоне, он вновь двинулся на Иерусалим и, как в прошлый раз, остановился у Бейт-Нубы.

Султана не оставляла уверенность, что Всевышний не допустит короля даже к стенам Святого Города, и эта уверенность окрепла, когда в Иерусалим наконец пришли подкрепления из Мосула. Султану сообщали, что кафиры испытывают недостаток в провизии и между ними не прекращаются споры за будущую власть.

Однако внезапно произошло событие, в котором султан увидел дурное знамение. Ричарду удалось захватить очень большой караван, двигавшийся в Иерусалим из Египта. В одночасье Ричард восполнил все дорожные издержки, и его воины наелись досыта.

В тот день султан Юсуф вновь вспомнил о том, что судьба бывает очень изменчивой и что воля Всемогущего Творца часто не совпадает с законами недолговечной земной справедливости. Он приказал срубить на пути христиан все плодовые деревья и засыпать все колодцы. Каждый день ожидая появления грозного Льва, он по несколько раз поднимался на башню, что возвышается над Цветочными воротами.

Но Лев так и не появился…

Сначала бароны пугали Ричарда тем, что по дороге не хватит воды и дело кончится новым Хаттином, а когда поняли, что невзгодами короля не напугать, то стали опять сокрушаться, что, взяв Иерусалим, придется бросить Святой Город едва не на следующий день, ведь в Англии у короля появились хлопоты куда поважнее крестового похода. Да и все заезжие крестоносцы сразу отправятся домой, оставив своего предводителя. Чего им тогда ждать? Паломничество по обету они совершили, до Гроба Господня дошли, славу добыли, а жариться под здешним солнцем – не в их силах. Что же касается земли, то они ее все равно не получат, поскольку земля принадлежит по праву потомкам тех франков, кто пришел в Палестину столетие назад. Не воевать же им со своими на радость сарацинам. Больше всех потеряет сам король: его поспешный уход из Святого Города будет воспринят всеми – и христианами, и сарацинами – не иначе, как великое поражение великого короля.

И вот до султана Юсуфа дошло известие, что Ричард снимает свой стан в Бейт-Нубе. В тот день султан впервые за две недели сел на коня. Он взял с собой полтысячи мамлюков и поспешил в сторону Эммауса. Там, с одного из высоких холмов, он смотрел, как христианское войско уходит на Запад. Я слышал, как султан шептал благодарственную молитву, но выражение у него на лице было таким, будто он обманут, но все еще не в силах поверить своим глазам.

Из Яффы Ричард прислал своего посла с новым предложением о перемирии. Он требовал признать свои завоевания в Палестине и допустить священников служить у Гроба Господня. Султан готов был согласиться, но, со своей стороны, настаивал на том, чтобы стены Аскалона были вновь разрушены, ведь эта крепость теперь опять становилась опасной скалой, нависшей над египетской дорогой, и в одной из пещер этой скалы вскоре наверняка завелся бы дух Рейнальда Шатильонского. Но Ричард не хотел дать Аскалон в обиду. Понять его можно было: стены Аскалона стали единственным зримым напоминанием союзникам и недругам о его пребывании на Святой Земле. Перемирие вновь не состоялось…

Из Яффы английский король отправился в Акру, а оттуда двинулся дальше на север. Наши люди, находившиеся в Акре, прислали сообщение, что Ричард Лев намеревается внезапным ударом захватить Бейрут, отпраздновать последнюю победу, и отплыть от бейрутской пристани на родину.

Как только султан узнал, что Ричард достиг Тира, он сразу покинул Иерусалим и двинулся со своим войском на Яффу. По чести говоря, он вполне мог бы дождаться, пока английский король покинет Восток, а уже потом спокойно пройтись по побережью и окончательно очистить его от кафиров. Ему так и советовали поступить. Однако он спешил. Я гнал от себя лукавую мысль, но в пути мне все больше казалось, что султан просто хочет задержать Ричарда на Святой Земле. События, происшедшие в Яффе только укрепили мои подозрения.

Христианский гарнизон Яффы доблестно защищался, но силы были слишком неравными. Султан привез с собой несколько мощных стенобитных машин. Подкопы тоже сделали свое дело. Уже на второй день осады в стенах города появились ные бреши. В Яффе случилось оказаться новому патриарху, и он сам предложил султану начать переговоры о сдаче. Султан принял его, как почетного гостя. Договорились на том, что защитники прекратят сопротивление и уйдут из города за обещание султана сохранить им жизнь и все носильное имущество. Султан Юсуф, не колеблясь, дал такое обещание.

Однако, стоило городским вратам распахнуться, как турки и курды ринулись на улицы и начали безудержный грабеж, убивая всякого, кто пытался защититься. Узнав о том, что его велением пренебрегли, султан Юсуф пришел в неописуемый гнев. Он немедля призвал к себе командующего мамлюками и отдал ему приказ: разбиться на отряды, войти в город через все ворота, беспощадно рубить тех, кто будет замечен в грабеже, затем помочь гарнизону укрыться в главной цитадели и обеспечить всем христианам безопасную дорогу.

Мамлюкам, родившимся некогда в далеких землях, потом попавшим в рабство и насильно обращенным в Ислам, было все равно кого убивать – хоть христиан, хоть мусульман. Они ворвались в город вслед за сирийцами и на глазах изумленных христиан перебили воинов султана втрое больше, чем их пало при осаде Яффы.

У осажденных, однако, нашелся очень быстрый гонец, и уже через два дня около Яффы появился флот Ричарда. В это время часть войск султана отошло к близлежащим селениям, а нападение оказалось столь внезапным, что английскому королю всего за полчаса удалось отбить город, имея под своим началом меньше сотни рыцарей, четыре сотни лучников и пару тысяч генуэзских и пизанских матросов, умеющих драться разве что ножами и кулаками в портовых тавернах. Видели, как король первым прыгнул с корабля в воду и, обнажив меч, бросился на берег, где одним своим грозным видом обратил в бегство целую сотню мусульман.

Узнав о том, что английский Лев вернулся, что он как всегда проявил поразительную отвагу и вновь обосновался поблизости, султан Юсуф презрительным взглядом окинул своих эмиров. Некому из них было похвалиться храбростью. Последний его воистину доблестный военачальник, Таки ад-Дин, умер от болезни далеко в Армении, под стенами Манцикерта.

– На этот раз Лев подошел к приманке, – сказал султан и отправил к Ричарду послом не аль-Адиля, а своего казначея.

Посол же явился во вражеский стан – а Ричард встал не в самой Яффе, но рядом, раскинув шатры в тенистой рощице, – и услышал там громоподобные раскаты смеха. Когда он увидел источник веселья, то замер, как вкопанный, отказываясь понимать происходящее.

Английский король сидел на верблюжьей шкуре, расстеленной в тени, прямо на траве, и был он со всех сторон окружен пленными эмирами и своими рыцарями. И предмет их дружеской беседы настолько забавлял тех и других, что все покатывались со смеху, вытирая слезы. Оказалось, шутили над сбитыми с толку мамлюками. У Восточных ворот полдюжины мамлюков невзначай приняли англичан за воинов из сдавшегося гарнизона и, верные повелению султана, решили посторониться, чтобы пропустить их в город. Тут бы им и пришел конец, если бы рядом не оказалось настоящих защитников Яффы. Благодарные мамлюкам за собственное спасение, они остановили нападавших, а мамлюкам сказали по-арабски, что султан снова отдал город малику кафиров и что им лучше бы поскорее убраться отсюда по добру по здорову.

– Не желает ли великий султан обменять Яффу на Иерусалим? – весело спросил Ричард посла, пригласив его в круг.

Посол, не понимая, шутит ли монарх или говорит всерьез, решил не давать повода для недоразумений и с важным видом сказал только то, что ему было велено передать:

– Великий султан готов оставить вашему величеству Яффу и к ней в придачу Лидду при условии, что границы нынешних владений вашего величества в Палестине не будут распространяться к югу дальше Кесарии.

Ричард нахмурился и, покачав головой, ответил:

– Опять ничего не выйдет. Я не отдам Аскалон.

– Но ведь в Лидде находится гробница вашего великого воина, святого Георгия, – осторожно напомнил посол. – И этот святой, как нам известно, является покровителем вашего престола. Разве может Аскалон сравниться ценою с таким священным для христиан местом?

Казначей потом поведал мне, что у него сердце едва не разорвалось от страха, когда английский король уперся в него своим львиным взором.

После недолгого размышления Ричард вдруг хитро улыбнулся и сказал:

– Я могу быть не менее щедрым. Я готов отдать великому султану все земли, от Яффы до Аскалона… – и, насладившись, удивленным видом посла, ошеломил его окончательно: – …но только на том условии, что великий султан принесет мне вассальную клятву и примет эти земли в качестве фьефа..

Теперь уже все сидевшие вокруг короля замерли, как истуканы, а он обвел их – и своих, и чужих – властным взором и обратился уже не к послу, а к наиболее знатным рыцарям:

– Неужели кто-то из вас находит в этом нечто зазорное? Вот я до сих пор считаюсь вассалом короля Франции и, однако, ничуть не маюсь от унижения. Ибо вассальная клятва так же почетна, как и самый высокий титул. Не так ли?

Ответом королю вновь было долгое молчание. Наконец самый пожилой из рыцарей почувствовал, что веселое настроение короля может вот-вот сгореть во вспышке безудержного гнева, как случалось нередко, и неторопливо проговорил:

– С высоты положения вашего величества видно куда лучше, чем внизу нам, простым смертным, что зазорно для великих правителей, а что нет. А мне вспоминается старая мудрость: что дозволено конюху, не всегда дозволено жеребцу.

Ричард громоподобно расхохотался. Рыцари опасливо поддержали его, а пленные эмиры учтиво улыбнулись.

Тут и посол решился подать голос:

– Я передам предложение вашего величества великому султану, да пребудет с ним вечно милость Аллаха.

– Передай, передай, – махнул рукой король. – Если он откажется, я откажусь от Лидды. Тогда пусть великий султан сразится со мной, и мы посмотрим, нужна ли мне для победы гробница святого Георгия или он сам придет мне на помощь сюда, на это место.

И король Ричард ткнул перстом в шкуру, на которой сидел.

На другой день, едва забрезжил рассвет, султан Юсуф бросил на английского короля всю курдскую и турецкую конницу, оставив при себе только мамлюков. У Ричарда было всего не более полутора десятка коней. Но и на этот раз, как при Арсуфе, он сумел возвести живую стену, что оказалась крепче каменной. Мы видели с холма, как он поставил своих воинов парами – одного со щитом, другого с копьем, крепко упертым в землю, – а позади выстроил лучников. Семь отрядов по тысяче всадников в каждом накатывались волнами на этот частокол и не могли его опрокинуть. И при всяком отступлении перед частоколом оставалось лежать не менее трех десятков воинов султана, сбитых стрелами.

Сам Ричард вместе с горсткой рыцарей выскакивал то с левого, то с правого фланга и, словно огромный острый нож, срезал края наших отрядов.

Поначалу султан только бледнел от гнева и досады, видя постыдное бессилие своего войска. Когда из боя вернулся один из эмиров с пробитым стрелою плечом, он велел подвести его к себе и сказал с презрением:

– Первый раз вижу, как воины Ислама наступают на врага с выпученными от страха глазами.

На это истекающий кровью эмир вдруг ответил с небывалой дерзостью:

– Мы бережем неверных для твоих мамлюков, великий султан. Пусть сначала умрут твои мамлюки, которые вчера убивали нас…

В этот миг я увидел, что под королем Ричардом пал конь, и невольно вскрикнул:

– Пал малик!

Султан вздрогнул и вперился взором в кровавый водоворот, завертевшийся перед стеной вражеской пехоты.

Король Ричард вдруг появился на виду – пеший, живой и невредимый. Он размахивал мечом и едва ли не каждым ударом сбивал на землю норовивших проскочить мимо него всадников.

Лицо султана побагровело. Он резким жестом подозвал к себе начальника мамлюков и велел ему немедля взять двух лучших коней и любой ценой передать их королю Ричарду.

Я попросил султана отпустить меня вместе с мамлюками, но он запретил, сказав:

– Умрут только те, чей час уже настал.

Полсотни бесстрашных мамлюков пробилось сквозь наши беспорядочные табуны, уже откатывавшиеся назад. И вот я увидел, как конюший султана соскочил седла, схватил коней под уздцы и, выкрикивая одно слово: «Малик! Малик!», повел их навстречу Ричарду, окруженному плотным кольцом рыцарей. Рыцари невольно расступились, и спустя несколько мгновений король Ричард возник перед нашими взорами на стройном, сером с яблоками жеребце султана Юсуфа. Он развернулся лицом к холму, благодарно помахал над головой мечом и снова отошел за неколебимую стену своих пехотинцев.

– Довольно! – мрачным тоном сказал султан. – Если рабов заставить умирать, то пользы от этого не будет никакой.

Только что, когда мамлюки помчались выполнять его приказание, он, казалось, ожил и взбодрился. И вот вдруг снова силы покинули его, и взор потух.

Он повелел отходить к Рамле, оставив победу королю Ричарду в награду за его доблесть. Как раз в это время Рамлы достигли свежие войска, недавно набранные в Египте и Северной Сирии, и султан распустил по домам все части, особо «отличившиеся» под Яффой.

Еще через два дня султану донесли, что победа и королю Ричарду принесла мало пользы: он серьезно заболел и хочет мира, ибо его власть в Англии подвергается теперь еще большей опасности, чем сама жизнь. Об этом ему сообщил новый гонец, прибывший с Запада.

Аль-Адиль пришел в шатер султана и показал ему письмо. Король Ричард в том письме, отправленном аль-Адилю, просил его, как своего близкого друга, чтобы тот уговорил брата не настаивать на возвращении Аскалона.

– Аскалон – это шея между телом и головой, – с довольным видом сказал султан Юсуф. – То есть между Египтом и Сирией. К тому же если для малика Ричарда Аскалон не менее дорог, чем Иерусалим, то ему будет лишний повод вернуться… Я не отдам ему Аскалона.

Он послал королю Англии свиток с новыми условиями мира, а заодно – лучшие плоды из своих садов и снег со священной горы Гермон, чтобы король мог быстрее восстановить силы живительной водою.

И вот в третий день месяца сентября 1192-го года, а по нашему – в двадцать второй день месяца шаабана 588-го года хиджры, послы султана вернулись с договором, подписанным рукою короля Ричарда Плантагенета. И на следующее утро великий султан Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб поставил на свитке, рядом с именем английского короля, свое имя. Только здесь, на свитке, им и довелось встретиться.

По этому договору мир между мусульманами и христианами на землях Палестины должен был длиться не менее трех лет, трех месяцев и трех дней. Прибрежные земли от Акры до Яффы, оставались во власти христиан. Христианские паломники получали право безбоязненно приходить в Иерусалим, а жители Палестины, как мусульмане, так и христиане – без опаски пересекать границы владений султана и прибрежных земель, оставшихся за пределами дар аль-Ислама.

Вернувшись в Иерусалим, султан Юсуф отправил большой отряд мамлюков в Яффу с тем, чтобы они сопроводили в Иерусалим всех рыцарей, желающих совершить паломничество к святому месту, которое христиане называют Гробом Господним. По договору им полагалось прийти безоружными, и султан опасался за выдержку правоверных.

Многие знатные бароны пришли вознести свои молитвы у гробницы Иисуса Христа, но короля Ричарда среди них не было.

Султан понимал, что король не может позволить себе идти безоружным, да еще под охраной чужих воинов, в город, который он хотел взять силой, но так и не смог.

И все же я увидел в его глазах огорчение и даже обиду, когда он, стоя на балконе своего дворца, убедился воочию, что английского короля нет во главе процессии христианских паломников.

Вскоре во дворец пришел аль-Адиль и сказал, что епископы провели церковную службу в часовне, у гробницы пророка Исы, и что никаких неприятностей на улицах не случилось.

– Неверные совершили в Аль-Кудсе бесчисленные злодеяния, – не сдерживая злобы, проговорил старший сын султана аль-Афдаль. – А теперь как ни в чем не бывало снова разгуливают здесь под твоей защитой, отец. На твоем месте я бы распял их всех там же, где был распят их пророк.

Тогда султан Юсуф с грустью посмотрел на своего старшего сына и наследника и сказал:

– Теперь, когда наступил мир, позволь пророку Исе самому воздать за эти злодеяния…

Потом он отвернулся от сына и, немного помолчав, добавил:

– Может, и прав был прекрасный Юсуф, когда отказался стать царем Египта… хотя и мог им стать. Кто бы тогда вспомнил его добром?

* * *

И вдруг сзади, словно из глубокой пещеры, донесся глас:

– Юсуф, ты опасаешься, что только кафиры и вспомнят тебя добром?

В великом изумлении султан Юсуф повернулся назад и замер, весь похолодев.

Перед ним в одеждах аль-Афдаля стоял не кто иной как сам Ангел Смерти Асраил.

– Не плачь о завтрашнем дне, который еще не родился, – сказал Асраил, глядя султану прямо в глаза. – Что тебе теперь до того, ктопомянет тебя добром, мусульманин или кафир, если оба они сотворены Богом, Всемогущим и Всемилостивым? Не плачь о несвершенном, Юсуф, ибо несвершенное ведомо только Ему, Всемилостивому и Милосердному.

– Это правда, – прошептал султан.

Ангел Асраил повернулся и стал удаляться в бескрайний простор, разверзшийся на месте каменных стен дворца.

И великий султан Египта и Сирии Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб двинулся следом за ним.

В те мгновения я уже не мог сдержать слез. Тугой комок подступил к моему горлу. Он душил меня, не давал вздохнуть. Судорога сотрясла мое тело. Я очнулся и открыл глаза – и увидел над собой суровое лицо английского рыцаря Джона Фитц-Рауфа. Взгляд его напоминал взгляд Ангела Смерти.

Оказалось, не тугой комок рыданий застрял в моем горло, а это острие его меча уперлось мне в кадык.

– У тебя хорошее чутье, – мрачно проговорил рыцарь Джон, – раз ты начал оплакивать свою смерть уже во сне. Не бойся, поверни голову и ответь, что ты видишь.

Там, куда указывал англичанин, стоял оруженосец короля Ричард и держал в руках части моего арбалета. Каждая была хорошо видна, и это означало, что утро наступило давно.

Я начинал смутно понимать, что произошло здесь, в заброшенной овчарне, а не далеко за морями и горами, в Дамаске или Иерусалиме, в покоях великого султана.

Я опять умудрился заснуть от собственного рассказа и впервые в жизни не уловил не только шороха травы за сотню шагов до места ночлега, но даже – оглушительного треска сена и громыхания предметов у самого уха. Подозрительному Блонделю удалось залезть в мой мешок и раскрыть мою тайну раньше срока. Но теперь это уже не имело никакого значения. Мне стало безразлично, что случится со мной в следующий миг.

– Я вижу то же, что – и вы оба, – был мой ответ.

– Зачем это тебе? – грозно, как на Страшном Суде, вопросил рыцарь Джон.

– Это оружие было мне необходимо, чтобы убить короля Ричарда, – без колебаний признался я.

– Живо повернись! – потребовал рыцарь Джон.

Я стал переворачиваться, и мне стало казаться, что сама кожа у меня на затылке и шее вздыбливается, как шерсть. Но истинного страха не было. Я даже был рад уйти поскорее вслед за великим султаном и догнать его посреди бескрайнего простора. Но вместо боли, пронзающей тело подобно молнии, меня поразил удар грома, и я провалился во тьму.

В следующий миг тьма обожгла мне лицо, и ослепительная вспышка вернула меня к жизни. Я очнулся и осознал, что неведомая сила поднимает меня из воды.

Не кто иной как рыцарь Джон мокнул меня в озерцо и усадил спиной к дереву. Руки мои были крепко связаны сзади, а лодыжки – не менее основательно стянуты полосой ткани, оторванной от моего плаща и свернутой жгутом.

– Кто ты? – спросил меня рыцарь Джон.

Блондель стоял поблизости и поглядывал на меня с настороженным любопытством. У его ног лежали два моих кинжала.

Наступил час истины, и я ответил как есть:

– Я был воспитан среди ассасинов, у Старца Горы. Но я никого не убивал по приказу Синана, ибо таков был договор между ним и султаном. Я исполнял поручения султана Юсуфа… Но не было ни одного, связанного с убийством.

Рыцарь Джон покривился.

– Ты хочешь сказать, что не султан приказал тебе убить короля? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Если бы он хотел этого, то не послал бы вас. Вы все только мешали бы делу. Султану достаточно было бы послать одного меня. И зачем султану смерть короля, если по всему было видно, что он желал его возвращения в Палестину?

Тень растерянности промелькнула на лице рыцаря Джона. Он переглянулся с Блонделем, но тот ничего не мог сказать.

– Тогда кому нужна смерть короля Ричарда? – спросил Джон Фитц-Рауф.

И я ответил, глядя ему прямо в глаза:

– Смерть короля Ричарда нужна была мне, ибо я хотел спасти от смерти великого султана.

– Вот как… – пробормотал англичанин и уставился на меня уже не с грозным, а глупым видом.

– Если бы нам не удалось освободить короля, – продолжил я свое признание, – а надежд на это было немного, то великий султан предложил бы за него императору куда больший выкуп, чем способна дать королевская семья Плантагенетов… А может статься, что и семье Ричарда теперь выгодно его пленение. Разве вы можете это отрицать, мессир?

На мой вопрос рыцарь Джон только тяжело вздохнул, и я стал просвещать его дальше:

– А если бы великий султан задумал помогать королю Ричарду теперь, когда казна опустошена войной и многим очень не нравится заключенный договор, то и в Сирии, и в Египте стали бы вылезать из-под камней такие ядовитые змеи, с которыми уже не удалось бы справиться… Мне это известно даже лучше, чем султану… Но султан Юсуф все равно бы стоял на своем… Я хотел спасти великого султана, ибо служил ему верой и правдой… и любил его, как родного отца.

– Вот как… – снова недоуменно откликнулся рыцарь Джон.

А меня охватил озноб, и к горлу снова подкатили рыдания. Я с трудом сдержал их. Ибо с рыданиями надо было еще повременить.

– Но теперь все мои слова и замыслы не имеют значения… как и ваша присяга, мессир, – с твердостью, на какую хватило сил, сказал я англичанину.

– Почему? – нахмурился Джон Фитц-Рауф.

Большой выдержки стоило мне дать англичанину ответ:

– Потому что великий султан Египта и Сирии Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, да будет с ним вечно благословение Аллаха, скончался сегодня ночью… Сегодня, в двадцать седьмой день месяца сафара пятьсот восемьдесят девятого года хиджры [129]129
  Дата кончины султана Салах ад-Дина Юсуфа ибн Айюба приходится на 4 марта 1193 года.


[Закрыть].