Текст книги "Две жизни"
Автор книги: Сергей Воронин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
– А ты говорил, он будет есть с твоей руки.
– Ну и что? Или я сказал, что он не будет есть? Вы, женщины, хороший народ, только у вас нет терпения. Терпение же та гиря, которая всегда перетянет. Пошли старуху за Толиком.
После этого они занялись сбором вещей. Их не так уж было и много – самое необходимое. Укладывали в чемоданы, изредка переговариваясь, но уже не касаясь происшедшего события. Они не любили мусолить одну и ту же тему.
– Прибыл! – появляясь на пороге горницы, сказал парень лет двадцати пяти с веселой улыбкой на свежем, чистом лице. – Здравствуйте, Ирина Аркадьевна, не видал еще вас!
– Здравствуй, Толик! – мягко улыбнулась жена Сбытчика.
– В отпуск? – оглядывая чемоданы, спросил Толик.
– Да. Завтра пораньше, часов так в пять, выедем.
– Понятно. А если я прихвачу у бабуриков овощи?
– Бери.
– Продукции не будет?
– На этот раз нет.
– Понятно. – Он с улыбкой глядел на своего шефа, готовый выполнить любой его приказ. Да и как иначе, если только благодаря Михаилу Семеновичу он увидел жизнь. В каких только не побывал городах, по каким только не ездил дорогам. Узнал вкус ресторанной еды, интим гостиничных номеров, мимолетные знакомства с девчатами, оставляющие приятный следок воспоминаний. – Больше никаких приказаний не будет, шеф?
– Нет. Можешь идти.
Но не прошло и десяти минут, как он ушел, явился Климов.
– Извините за внезапное вторжение.
– Ну что вы, какой разговор. Я вас слушаю.
– Вам придется задержаться на несколько дней.
– Вот как! А почему?
– Да так, появились некоторые производственные соображения.
– Какие же?
– Завтра утром все объясню. Сейчас уже поздно.
– Ну что вы, всего девятый час...
– Завтра, завтра. – И ушел, вежливо поклонившись Ирине Аркадьевне.
– Я ни разу не видала его вблизи. Довольно интересный мужчина. Только уж больно официален.
– А ты хочешь, чтобы он еще шутил, увольняя твоего мужа?
– По-моему, совсем наоборот. Он тебя оставляет на работе. А этот старый пьяница наболтал чего нет.
– Ах, Ирина, Ирина, ты со мной живешь пятнадцать лет, но не стала мудрее. Он торопится, не до конца продумывает. Как шахматист он наверняка неважнецкий. Но в конце концов принимает правильное решение. Он уволит меня через две недели. Ровно через две недели с завтрашнего дня, чтобы не платить выходного пособия.
– И еще так вежливо поклонился мне.
– Ну и что. Я ему тоже улыбался. Но значит ли это, что я к нему готов прийти на день рождения с подарками?
– А как же Толик? Машина?
– Значит, не поедет. Пусть это будет ему первая заноза от председателя.
И Толик не поехал. И первая заноза царапнула его сердце.
– Это почему же? – спросил он Михаила Семеновича, когда тот вышел из избы на крыльцо.
Было раннее утро. Солнце еще только-только оторвалось от земли, распаренное, словно после бани, и, вздымаясь в небо, всплывало красным шаром. И на песке, и на траве, и на цветах, и на ступеньках крыльца лежала серая холодная роса. Машина, обихоженная еще накануне, чистенькая, будто новая, стояла против дома. В ее кузове, вплотную один к другому, стояло несколько мешков с огурцами. И Толик, спросив Михаила Семеновича, почему же не поедет, поглядел на мешки, будто на пассажиров.
– Да потому, Толик, что меня увольняют, – с мягкой улыбкой ответил Михаил Семенович.
– Как это? – даже испугался Толик.
– Да так... Теперь у тебя будет другой сбытчик. Хорошо, если такой же добрый, как я.
– На черта он мне сдался!
– Ну, тебя спрашивать новый председатель не будет. Это все решается без нашего ведома и согласия. Так что гони машину обратно.
– А чего же с овощами делать?
– Вернуть и объяснить.
– Чего объяснить?
– Ну, кто виноват. Не ты же?
– Нет.
– Ну вот и объясни, что не ты виноват, а кто-то другой виноват.
– Понятно.
– И не забудь с такой же готовностью приехать сюда через две недели, когда я уже буду уволен.
– А за что же вас уволили?
– Для вашего колхоза я оказался очень дорогим.
Точно такой же вопрос и почти такой же ответ прозвучали в кабинете председателя.
– За что же вы его уволили? – спросил Климова Захар Найденков, смуглый расторопный кладовщик колхоза, которого председатель метил на место Сбытчика.
– Слишком уж он дорог нам, – ответил Климов. – Я думаю, вы согласитесь то же самое делать рублей за сто, не считая командировочных?
– Смешно вы говорите, Иван Дмитриевич. Ведь тут надо понимать, а я что? Михаил-то Семеныч опытный. У него все на мази. А я как голый.
– И у вас будет все как на мази. Новых договоров мы не будем заключать, так что вам и заказчиков новых искать не надо. Будете только продлевать старые. Адреса этих шарашкиных артелей есть. Ничего мудреного.
– Не знаю, прямо не знаю...
– И знать нечего. А сейчас идите к Сбытчику и все адреса, договора, куда, чего разузнайте и действуйте.
– Как-то неудобно... – Захар Найденков поскреб небритую щеку. – Да и зачем это мне?
– Ну вот, опять двадцать пять! Надо! Понимаете, надо! Что же будет, вы откажетесь, другой откажется, куда это годится! И построже с ним, потому что с вас будет спрос.
– Да ни к чему мне, честное слово! Ну его к ляху! – неожиданно вскричал кладовщик. – Какой я, к черту, сбытчик.
Но председатель не стал его слушать, углубился в чтение какой-то бумаги. Потом зазвонил телефон, и он стал с кем-то разговаривать. Захар Найденков постоял, поскреб еще раз небритую щеку, подумал, что надо бы побриться, тем более теперь, когда назначен заведующим производством подсобного цеха, и, понимая, что дело с ним уже решенное, побрел из кабинета.
– У меня договоров нет, они в бухгалтерии, – сказал ему Михаил Семенович, как только он заикнулся о сдаче дел. – И адреса там. У меня ничего нет.
– Ну, может, что присоветуете мне... Вы уж простите меня. Я и сном-духом не ведал. Вызывает сегодня прямо из кладовой Иван Дмитрич, я думал, по какому такому делу, а оно вот какое дело...
– Какая мне разница. Не вы, Захар Афанасьевич, так был бы другой. Но я не знаю, чем могу быть вам полезен. Я все документы сдаю в бухгалтерию. Продукция в цеху. Но там ответственный за все бригадир.
– Тогда чего же мне от вас принимать? Чего-то принять должен я.
– Мне сдавать нечего. И советовать нечего. А вообще-то я еще некоторое время побуду здесь, так что приходите, спрашивайте.
– За это спасибо. Непременно, ежели что... – Захар Найденков неумело поклонился и заспешил в цех, толком еще не понимая, хорошо или плохо все, что приключилось с ним в это утро. Жил себе, жил человек, выдавал стекло, фанеру, гвозди, олифу, клей, краски и прочую москатель – и во сне не чуял, что станет на место Сбытчика. Найденков удивлялся, но удивляться, собственно, было нечему – такова уж была заведенная в районе практика. Так направили Климова на новую работу, так Климов направил на новую работу Захара Найденкова. И ничего тут удивительного не было. Для Климова. Но не для заклиновцев. Как только они узнали, что Сбытчик снят и на его место поставлен Найденков, так сразу же остановили свои станки и обступили нового зава.
– Тебе чего в этом деле? – спросил Найденкова Николай Васин. – Зачем вскочил на место Михаила Семеновича?
– А чего я мог, ежели председатель приказал, – поеживаясь под суровыми взглядами токарей, ответил Захар Найденков.
– Смотри какой исполнительный. Ты брось, давай начистоту! С какой такой стати тебя к нам кинули?
– Да ты что? Я и сном-духом не ведал, вызвал меня Иван Дмитрич и говорит, что Сбытчик уволен, и велел мне тут же от него дела принимать. Я ж отказывался, да разве он слушает. А по мне, провались ты и работа такая!
– За что уволен Михаила Семеныч?
– Денег много получал. Одних отпускных ему причитается около восьмисот рублей, – словно оправдываясь, сказал Захар Найденков.
– Ни хрена! – воскликнул Сеня Кудимов, в прошлом тракторист. – Это мне надо четыре месяца вкалывать за такие-то деньги.
– За какие такие, за малые, что ли? По двести рублей когда ты, где получал? Ежели б не Михаил Семенович, никто б из нас не видал таких заработков, а теперь добро! Чего ж нам пялиться на его деньги!
– А тебе сколь положено? – спросил Найденкова высокий костлявый старик Самсонов, тот самый, который в молодости играл на сцене. Он спросил и тут же закашлял и согнулся до земли.
– Сто!
– И то много! – махнул рукой Самсонов. – Кладовщиком-то сколь получал?
– Да провались ты и с делом таким! Больно мне надо! Председатель велел, а я что? – вскричал Найденков.
– Председатель. Он наприказывает! – наскочил на него Самсонов и тут же согнулся до земли от нового приступа кашля. Откашлявшись и отхаркавшись, добавил: – И черт приносит их на нашу шею. Не спросют, не посоветуются, а шлют. Примай, и никаких веревок. Жизня!
Николай Васин вытер руки ветошкой, снял передник и пошагал из цеха. Ему непременно надо было узнать все досконально. Почему и за что уволен Михаил Семенович. Что за чертова жизнь на самом деле! Увольняют, принимают какие-то решения и ни с кем не обсудят, словом не перекинутся. Прав Петька Самсонов, ей-ей прав! Вертят, как хотят, только успевай поворачиваться. Карусель, а не линия!
Михаила Семеновича он застал дома, тот читал какую-то толстую книгу.
– Почему вы спрашиваете меня? Спрашивайте вашего председателя, – сказал он Васину, присевшему на порожек. – Получаю много денег? Но я не позже как на прошлой неделе поднял с земли две тысячи и отдал колхозу. Только нагнулся – и все, нате! Пусть будет, как хочет товарищ Климов.
– Что Климов? Он наломает дров и умотает. Не первый такой, а нам жить. Ой, худо это! Только-только начали жить по-людски, и вот на́ тебе. Но я этого дела так не оставлю. Я пойду к парторгу. Чего она думает? Чего она попустительствует! Это мы тоже можем. Знаем не только свои обязанности, но и права, хотя с нами и не считаются. Знаем!
Михаил Семенович довольно спокойно выслушал всю эту речь, не очень-то веря в боевую настроенность оратора, а точнее, зная, что весь его боевой дух только до дверей кабинета председателя, если не до калитки. Но на всякий случай подбодрил Николая Петровича:
– Конечно, кто же, как не вы, может замолвить за меня словцо. А что касается денег, так ведь сколько я договоров заключал, столько и премиальных. Разве я знал, что надо меньше? Я о таком не думал. Исходил из интересов колхоза. Если б не было столько договоров, разве так бы вы жили...
– Какой разговор! И долдонить нечего. Добро, ой добро стали жить, и опять на́ вот тебе, все Летит. Но это мы еще посмотрим. Еще поглядим!
Он стукнул кепкой о колено, лихо накинул ее на затылок и зашагал к парторгу. Конечно, в контору он вошел не таким боевитым, каким был у Михаила Семеновича, но все же не уронил своего достоинства, когда распахнул дверь в канцелярию, где сидела Зоя Филипповна.
– Здравствуйте, Зоя Филипповна! – громко сказал он еще с порога и приложил руку к кепке. И, только уже после этого снизив громкость, спросил: – Это что же делается? Как-то вроде и нехорошо, товарищ парторг.
– А что такое? – спросила Зоя Филипповна и оглядела все лицо Васина, словно что отыскивая на нем. – Да вы садитесь.
Васин сел на краешек стула.
– Интересуюсь не только я, но и ребята из цеха: это за какие такие дела Сбытчика уволили? По чему по такому?
– Распоряжение председателя.
– Понятно, не мое. А вы что, согласные? – уловив в тоне Зои Филипповны намек на усмешливость, спросил Николай Петрович.
– Конечно, зарплата у Михаила Семеновича страшно завышенная.
– Ну так, а вы потолковали, может, он согласный на меньшую? Зачем увольнять-то сразу?
– Это вы правы... Действительно, может, он согласился бы и на меньшую зарплату. Идемте к председателю. – Она живо собрала бумаги, сунула их в ящик стола и, поправив волосы, пошла впереди Николая Васина. Он поспешил за ней, стараясь подладиться под ее мелкий шаг.
– Очень хорошо, Иван Дмитриевич, что мы вас застали, – сразу же начала Зоя Филипповна, как только вошла к Климову.
– Что такое? – недовольным голосом спросил Климов, глядя на оживленное лицо Зои Филипповны.
– Говорите, товарищ Васин.
– Так я же вам все обсказал, теперь вы это самое... – не ожидая, что ему придется докладывать председателю, в замешательстве сказал Николай Петрович.
– Говорите, говорите...
– Ну, тогда вот, хотелось бы узнать, товарищ председатель, почему же вот это такое, увольняете людей и ни с кем не советуетесь...
– Каких людей?
– Да вот Михаила Семеновича.
– А зачем он нам такой дорогой? Я полагаю, Найденков прекрасно справится с работой, и в колхозной кассе останется порядка трех тысяч экономии в год. Это что, вас не устраивает?
– Не об этом речь. Но только и Михаил Семенович мог бы за такие деньги, как и Найденков, работать бы.
– Он отказался. Я говорил с ним.
– А-а... Я этого не знал. Он не сказал мне.
– Так о чем мне советоваться?
– Да нет, тогда все ясно... Чего уж... Извините, – неловко отступил к дверям Николай Петрович.
– А вы что хотели сказать? – спросил Климов Зою Филипповну.
– Товарищ пожаловался мне. Вернее, обратился, вот я и хотела все сразу же выяснить. И пришла к вам. Тем более что и для меня было совершенно неизвестно, что Михаил Семенович не согласился на ваши условия. Если бы я знала, то, естественно, сама бы все объяснила товарищу, но я не знала, поэтому и пришла.
– Вот что, чтобы по мелочам мне вас не информировать, давайте ваш стол сюда, ко мне в кабинет. Будете здесь работать. Заодно и ко мне лучше присмотритесь, а я к вам. Товарищ, помогите перенести стол, – сказал Климов Николаю Петровичу.
– Есть! – с готовностью ответил тот и поспешил из кабинета за столом парторга, в душе ругая себя за то, что сунулся не в свое дело. Будто не знает, что начальство всегда объяснит так, что и крыть нечем. Если б был в курсе, тогда другой резон, а то, вишь, и парторг-то не знает, так куда ж тут такому, как он, который торчит целыми днями в цеху да дома. Откуда ему знать все тонкости-то! А и Сбытчик тоже хорош. Нет чтобы все досконально передать, что, мол, отказался от меньшей зарплаты, – так нет, молчит, будто огурец в рот сунул. Только человека ставит в неловкое положение, черт толстый! Ну, хрен с ним...
– Посторонись! – крикнул Николай Васин, неся стол ногами вперед. – Парень, открой дверь! Шире!
И стол въехал в кабинет председателя и встал на то место, какое было указано председателем. Жаль только, что Климова в эту минуту уже не было в кабинете. Васину почему-то подумалось, что было бы ой как добро, если бы председатель увидел, как он быстро и ловко выполнил его поручение.
Но председателя не было, он переходил улицу, направляясь в гараж. И надо ж, чтобы непременно в эту минуту попался ему на глаза персональный шофер Сбытчика Толик Веселов, слонявшийся по двору в поисках полудюймовой гайки.
– А этот паренек чем занимается? – спросил Климов у главного механика.
– Он в личном распоряжении Михаила Семеновича. Нам не докладывается. Куда, что – сам решает. Если только какой ремонт, тогда уж к нам идет, – ответил механик и подозвал Толика. – Вот, Толик, это наш новый председатель правления колхоза, чтобы ты знал. А то ходишь и не здороваешься. – Главный механик был рослый, сильный, и потому голос его всегда звучал благодушно, и, что бы он ни говорил, хоть даже с подковырочкой, обижаться или сердиться как-то даже и в голову не приходило. Не пришло и Толику.
– Здравствуйте, – сказал он председателю, но сказал сухо, потому что первая заноза саднила сердце, хотя об этой занозе Климов ничего не знал.
– Чего это вы тут делаете? – с интересом разглядывая парня, который находился в личном распоряжении Сбытчика, спросил Климов.
– Гайку ищу.
– Нашли?
– Нет еще...
– Какую вам надо гайку?
– Полдюймовую.
– У вас есть полдюймовая гайка? – спросил Климов у механика.
– Найдется.
– Дайте ему, а то ведь он целый день проходит. Что тебе, Толик, еще нужно?
– Больше ничего.
– Машина-то где?
– А во дворе у меня.
– Непорядок, надо, чтобы она стояла здесь, в гараже. А то ведь и дождем ее мочит, наверно. Навеса-то нет, или она рядом с коровой стоит?
– Я ее брезентом закрываю, – глухо ответил Толик.
– Ну вот, пригони сюда машину, здесь прихватишь народ, придут из цеха, и поедешь в первую бригаду. Будешь возить зеленую подкормку.
– Я этим не занимаюсь. У меня другой профиль, – побледнев, ответил Толик.
– Через пятнадцать минут должен быть здесь, через полчаса на ферме. Действуйте!
– А если я не согласен!
– Тогда сдадите машину механику и пойдете пешком в ту же первую бригаду, – спокойно ответил Климов. Да, в таких случаях он не горячился. Он обладал чертами настоящего организатора. А организаторы, как правило, люди с крепкими нервами и по пустякам их не расходуют.
«Зараза! – подумал Толик. – Вот гад! Теперь и до меня добрался». Так в его сердце вошла вторая заноза. Она долго будет саднить, до тех пор, пока не произойдут некоторые важные события. Но о них несколько позже.
«А кому же я теперь буду подчиняться? Кто будет моим шефом?» – подумал Толик и повернулся обратно к председателю.
– Я что же, напостоянно в первую бригаду, или как? – спросил он, хмуро глядя на председателя.
– В распоряжении Захара Афанасьевича Найденкова, но только в те дни, когда будете заняты у него, а в остальные – в распоряжении главного механика.
– Значит, теперь мой шеф – Захар Найденков. Сила!
– А чем же он хуже вашего Сбытчика?
– Сравнили! – хохотнул Толик.
– Честно говоря, мне бы не хотелось и сравнивать Захара Афанасьевича с вашим дельцом. Но неужели он вам нравится? За что?
– За все. – Толик исподлобья взглянул на председателя. – Только он не делец, а нормальный дядька, каких поискать. Он и в другом месте не пропадет, а вот вам без него, с Захаркой Найденковым, будет затычка.
– Послушай, – доверительно сказал Климов, – тебе очень не хочется работать в бригаде?
– А кому захочется возить навоз да в минералке мазаться?
– Но ведь кому-то надо.
– Ну, кому надо, тот пусть и вкалывает, а у меня особой охоты нет.
– Значит, ты лучше других. Чем же это, если не секрет?
К ним подошел механик. Толик взял гайку, подкинул ее на ладони и, усмехаясь, пошел к воротам.
– Ты мне не ответил! – крикнул вдогон Климов.
Толик обернулся.
– А нам некогда. Чао! – И потряс рукой.
Нет, он не пошел к своей машине, – была еще надежда на нового шефа.
Его он нашел на складе. Найденков знакомился с продукцией – вертел в руках бобины, подрозетники, вникал в чертежи, попутно расспрашивал бригадира, что к чему, как.
– Товарищ шеф, в ваше распоряжение прибыл! – лихо отрапортовал Толик своему новому начальнику.
– Чего еще за шеф, – снисходительно, как на маленького, поглядел Найденков.
– А как же, теперь вы мой самый непосредственный шеф! – светло глядя в глаза Найденкову, ответил Толик.
– Ну, коли шеф, так шеф. Чего делаешь?
– Да вот председатель направил в первую бригаду – зеленую подкормку на ферму возить, – стал объяснять Толик, как ему казалось, с таким расчетом, чтобы Найденков тут же возмутился – как это, мол, так, без его ведома распоряжаются его личным шофером. По крайней мере Михаил Семенович повел бы себя именно так. Но Найденкова это нисколько не задело.
– Ну давай, вози, – ответил он. – Когда будешь нужен, скажу. А пока там вкалывай.
– Раньше такого порядка не было, – сказал Толик, – Михаил Семенович ни за что бы не допустил.
– Мало ли что, то – Сбытчик... А потом и в сам деле, чем баклуши бить, хоть принесешь пользу! Давай сполняй, что сказал председатель. Он ведь тоже соображает.
Толик, ругая во все концы и председателя, и нового шефа, пошлепал к своей машине и через несколько минут гнал ее вовсю, разгоняя с дороги всполошенно оравших кур, вздымая такую завесу из пыли, что она поднялась выше деревни.
«Гады! Вы еще Толика не знаете. Я покажу вам, как вкалывать! Не на того нарвались. К ним вежливенько, как полагается: товарищ шеф, с полным уважением. А он так. Ну и мы так!»
Найденков же продолжал вникать в суть дела. Оно и действительно оказалось не таким уж сложным, – настолько, что ни разу не пришлось обратиться за разъяснениями к Михаилу Семеновичу, чему Найденков был особенно рад. По своей русской природе он во все любил вникать сам.
Когда набралось достаточное количество бобин и подрозетников – чтобы не гонять машину вполгруза, а за один рейс развезти продукцию заказчикам, – Найденков доложил председателю о том, что может отбыть.
– Ну, как говорится, ни пуха ни пера, – улыбаясь, сказал Климов. Оказывается, он умел и улыбаться. И улыбка у него была приятная, подымающая уголки губ, и, что совсем хорошо, когда он улыбался, то глаза у него лучились, и все лицо от этого становилось молодым и добродушным. – Двигай, двигай, Захар Афанасьевич. Предлагай заказчикам продлить договора, но чтобы деньги, аванс, обязательно тут же перечисляли на наш счет. До осени осталось недолго, а там обойдемся и без цеховых денежек.
– Значит, решили ликвидировать производство? – пытаясь проникнуть в замыслы председателя, спросил Найденков.
– Не полностью. Один цех оставим. Пусть пенсионеры, если пожелают, трудятся. Школьники в каникулы могут. Ну, а всерьез эту отрасль, конечно, никак нельзя допускать. Наша задача в другом – хлеб, лен, мясо, молоко давать стране. А деревяшек и без нас наделают. Ну, давай, двигай!
Захар Найденков откашлялся, поправил фуражку и сел в кабину рядом с Толиком.
Толик даже не посмотрел на него. Гады! Завсегда по пути он прихватывал от старух в это время щавель, редиску, зеленый лук. А тут на́ вот тебе, шеф называется, сам не мог решить, к председателю направил, а тот только того и ждал, чтобы запретить. А как без денег жить в чужом месте? И гостиница, и ресторан, и другое чего... Что же, в машине спать, горбушку жевать?.. Ну, ладно, вы еще узнаете Толика! Еще пожалеете!
Захара Найденкова не было ровно три недели. За это время он побывал в нескольких областях. На юге дошел до Воронежской, а на севере до Вологодской. Всю продукцию до последней штучки вручил заказчикам, но ни одного договора не сумел продлить. На все свои предложения и даже просьбы получал один и тот же ответ: «Нет, нет, в пролонгации не нуждаемся. Достаточно. Спасибо!»
– Ну, может, чего другое вам надо, мы наготовим с полным нашим удовольствием, – на свой страх и риск предлагал Найденков.
– Нет, нет. Считайте договор закрытым. До свидания!
Весь обратный путь Найденков был мрачен, зато Толик весело насвистывал, а когда надоедало свистать, включал транзистор и ставил его под самое ухо Найденкову, чтобы тот малость поразвлекся.
– Так что вот, – Захар Найденков развел руками, пытаясь показать Климову, какое у него вышло безнадежное дело. – Не хочут. Не надо, говорят, про-лон-гацию, – старательно выговорил он новое для себя слово.
– Та-ак... – озадаченно протянул Климов. – Вот, значит, как... Понятно. Ну что ж, иди отдыхай. Да не переживай очень-то. Водитель много работал?
– Досталось.
– Пусть и он отдыхает. Дня два хватит?
– За глаза.
– Ничего паренек-то?
– Да так-то ничего, поизбаловал его малость Сбытчик. К гостинице, вишь, привык. Ну, мы и в Доме приезжих храпака задавали будь здоров... Только вот съездил-то я неудачно.
– Ты здесь ни при чем. Отдыхай.
– Слыхали? – сказал Климов, как только Найденков вышел.
– Слыхала, – ответила Зоя Филипповна.
– Ну, вот вам и случай, чтобы как следует проработать меня. Но, честно говоря, никак не полагал, а все потому, что недооценил способностей Сбытчика.
– Об этом вам говорили, – холодно заметила Зоя Филипповна.
– Об этом мне не говорили, – в раздумье сказал Климов. – Но дело и не в этом. А вот как дальше быть? Откровенно говоря, так быстро я не хотел сворачивать нашу шарагу. Теперь понятно, о каком таком законе производственной необходимости он болтал. Самую главную жилку перерезал.
– О чем вы?
– О своем просчете.
– Что же вы думаете делать?
Климов промолчал.
– Да, поторопились вы уволить Михаила Семеновича.
– Хоть и через год бы уволили, все равно была бы такая эффектная концовка. Он жучок и, по всей вероятности, с такими же жучками дело имел. Поэтому они так единодушно и отказали нам в продлении договоров.
– Предполагать можно все что угодно.
– Тоже верно.
– Но все же что вы думаете делать? Не знаю, о какой вы говорили жилке, но денег, которые у нас есть, ненадолго хватит. Вы сами должны понимать, что финансирование, то есть способность к оплате всех видов расходов, в том числе и зарплаты, а это один из самых важнейших фондов, который должен быть всегда обеспечен...
– Знаю, знаю, знаю, – остановил Зою Филипповну Климов, – Чувствую, начинаете набирать силу. Еще немного, и на партбюро протянете. И правы будете.
– Вы еще способны шутить!
– Да нет, не очень способен. Ведь мне придется ехать к Сбытчику на поклон.
– Да что вы!
– Честно. Иначе никак. Вот уж он на мне отоспится... Но дело опять же не в этом, а в том, чтобы он согласился вернуться.
– Да вы что, Иван Дмитриевич! На посмешище хотите себя поставить?
– Пусть лучше смеются, чем камнями забрасывают. Иного выхода нет... А честно говоря, страшно не хочется к нему ехать.
И только тут Зоя Филипповна заметила какое-то несоответствие между словами, которые звучали довольно благодушно, и выражением лица Климова с приспущенной на глаз тяжелой бровью.
– Хотите, я съезжу? – предложила она.
– Ни за что! Авторитет парторга для меня выше, чем авторитет административного руководителя. Ну, а кроме того – я виноват, я и должен исправить свою ошибку.
Климов думал, что Сбытчик будет удивлен, увидя его. Нет. Было похоже, будто Михаил Семенович ждал его.
– Входите, входите, – любезно пригласил он. – Раздевайтесь. Вешайте сюда ваш плащик.
– Я наслежу, – не очень-то ловко себя чувствуя от такого радушного приема, сказал Климов, – на улице дождь.
– Да, наша ленинградская погодка... А вы снимайте ботинки, вот туфли. Раньше носили калоши, было очень удобно, снял – и вся грязь у вешалки. А теперь всю грязь милые гости тащат в дом, так мы завели для гостей домашние туфли. Пожалуйста!
Пришлось присесть на корточки, расшнуровать ботинки и, как в музее, надеть растоптанные, со смятым задником туфли. В этом было что-то унизительное, но Климов подавил в себе это чувство, боясь, что оно перерастет в неприязнь, и пошел за Сбытчиком в боковую комнату.
Михаил Семенович усадил его в кресло с поролоновым сиденьем, подвинул к нему торшер с баром и достал оттуда длинную бутылку с красивой этикеткой.
– Приятель вернулся из-за границы. Презентовал на днях. – показывая бутылку Климову, сказал Михаил Семенович. – Это виски «Белая лошадь». Не приходилось пробовать?
– Нет.
– Ну вот, сейчас и попробуем. – Он налил в маленькие рюмочки. – За границей пьют виски с содовой водой. Но у нас, в России, не принято разбавлять...
– И у нас разбавляют, – не желая соглашаться, сказал Климов. Он не хотел соглашаться потому, что чувствовал в этом некую уступку, а уступать он не хотел. Разговор с этим дельцом должен был идти хотя бы на равных.
Михаил Семенович засмеялся.
– Вы имеете в виду продавцов, которые этим занимаются?
– Нет. Имею в виду себя.
– Хотите с содовой? Но у меня, к сожалению, нет.
– Ну, не велика беда. Я ведь приехал к вам не виски пить. Вы понимаете?
– Я так и полагал, иначе зачем бы вы, действительно, ко мне приехали. Но долг хозяина...
– Буду с вами откровенен. Найденков, которого я назначил на ваше место, не смог пролонгировать ни одного договора.
– Этого следовало ожидать.
– Да. Насколько я понимаю, у вас много своих людей. Есть они и в тех артелях, с которыми у нас заключены договора.
– Не говорите глупости, – спокойно сказал Михаил Семенович и отпил крохотный глоточек виски. – Надо просто уметь работать. Вы думаете, что я прихожу к новому человеку, кладу ему на стол деревяшку, он за нее хватается и тут же заключает договор? Нет. Он даже не хочет глядеть на меня, но я начинаю его убеждать, доказываю все преимущества, если он завяжет отношения именно с нашим цехом, говорю ему массу всяких слов, и он в конце концов соглашается. А что ваш Найденков? Он в своей кладовой совсем разучился говорить, а вы хотите, чтобы он стал дипломатом. – Михаил Семенович повертел в пальцах ножку рюмки, посмотрел виски на свет и поставил рюмку на стол. – Надо уметь работать.
– Это верно, – не сразу сказал Климов. – Я пришел к вам просить вернуться на работу.
Михаил Семенович искоса взглянул на председателя и совершенно серьезно, по-деловому спросил:
– На какое время зовете обратно?
– На год. Не меньше.
– Значит, вы все же не отказываетесь от своей затеи закрыть цех?
– В том виде, в каком он существует сейчас, да.
– Не понимаю я вас, Иван Дмитриевич. Зачем это вам?
– Я уже объяснял.
– Я помню. Но это все высокие материи. Я даже не буду говорить, что ваш колхоз – это песчинка в общем хозяйстве страны. Не буду говорить, потому что вы мне ответите, что из песчинок гора. Все это мы знаем. Я хочу вам сказать о другом. Не будьте бо́льшим католиком, чем папа римский. Пока есть возможность, то есть пока не прихлопнули такого рода предприятия, как наш цех, пользуйтесь каждым часом. Потому что каждый час – это деньги. Или вы против них?
– При других обстоятельствах я бы не стал даже разговаривать с вами на эту тему. Ведь совершенно же очевидно, что то, что дорого мне, для вас никакой ценности не представляет. Но вы нужны нам, и поэтому я приведу вам только два примера, чтобы вы поняли, как далеко зашло дело с вашим цехом. На днях я узнал, что мой предшественник умолял старух выйти в поле драть лен. Умолял. Потому что вся полноценная рабочая сила была у вас в цеху.
– А, бросьте вы с вашим льном! Какой от него был доход? Вы как ребенок, ей-богу!
– Ну действительно, до чего же мы с вами разные! Всё! Хватит об этом! Отвечайте на мое предложение.
– Ответить недолго. Но я хочу знать, зачем мне возвращаться к умирающему?
– Чтобы помочь колхозу.
– Занятный вы человек, товарищ председатель. Ведь вы же меня выгнали, а теперь пришли просить, чтобы я помог колхозу.
– Ну да, не мне же, а колхозу! – повысил голос Климов. – Со мной вы можете не здороваться, можете ненавидеть меня, но есть государственное дело, и тут нельзя сводить свои личные счеты.
– Ого как! Значит, всякое самолюбие побоку. Тебя могут унижать, обижать, но если только коснулось общественного интереса, то ты должен все свои обиды засунуть в задний карман штанов. Очень мило!
– Что вам от меня надо? Чтобы я признал себя неправым по отношению к вам? Признаю. Да это и так ясно, если я у вас, здесь.
– А что это мне дает?
– А что вам нужно? Я пришел по делу. О деле и давайте говорить.
– Предположим, я не вернусь.
– Ну, что ж, на какое-то время нам будет трудно. Но это совершенно не значит, что колхоз погибнет.
– Предположим, я решил вернуться.
– Об этом и речь.
– На каких условиях?
