Сочинения
Текст книги "Сочинения"
Автор книги: Семен Луцкий
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Господь, Господь, один, единый. Соединение образов «Вия» и «России» (в том числе и как рифмующихся) см. также в стихотворении «…А потом завыли Вии…» Последнее двустишие, возможно, ритмическая рефлексия на финал блоковской «Равенны» (1909): «Тень Данта с профилем орлиным/ О Новой Жизни мне поет»; ср. к этому в стихотворении Г. Раевского «Ни муз, ни хоров, ни Орфея…» (Георгий Раевский. «Строфы» 1923–1927 (Париж, 1928), стр. 40): «Кулисы рушатся. В разрывы/ Глядит пустынный небосвод —/ И ветер страшный и правдивый/ Об одиночестве поет».
[Закрыть]
«Душа мятежная, живи!..»
Господь, Господь, один, единый
Твой мудрый, Твой пречистый луч…
И я – свободный и невинный,
Взойду сверкающею льдиной
Из глубины морей – до туч…
И пусть свинцовым взором Вия
За мной сорвутся в туголет
Воспоминания глухие —
Там в небесах моя Россия
Огромным голосом поет…
21. V<19>26
«Я закрываю плотно дверь…»
Душа мятежная, живи!
Два в мире чуда от богов —
Возникновение любви
И зарождение стихов…
1. VI <19>26
Сон(«На ярмарку штампов, базар велеречий…») [151]151
Я закрываю плотно дверь,
Предчувствием смутным обезволен.
Не трогайте меня теперь,
Не трогайте меня – я болен…
О ней, о ней, все об одной —
Одна мечта, одна забота!
Но музы призрак предо мной
Явится медлит отчего-то…
Немая музыка во мне,
Все узницей она таится…
О, сердце, раскались огнем —
Тогда она осуществится.
И горькой совести теперь,
Я знаю, до конца тревога…
Не трогайте меня: я – зверь,
Я – ангел, не узнавший Бога…
5. IX <19>26
Сон. Возможно, импульсом этому стихотворению послужили книжные базары, устраивавшиеся Издательской коллегией парижского объединения писателей, где шла дешевая распродажа книг.
[Закрыть]
«Рыдай опять, свободы вечный дух…» [152]152
На ярмарку штампов, базар велеречий
Собрались поэты, пророки, предтечи
И бродят и ищут среди балаганов
На вывесках ветхих «цветистых обманов»…
И сам я, поэтик и странник по миру,
Забрел на базар обновить мою лиру…
Какое смятенье! Пройти невозможно,
За каждую строчку дерутся безбожно…
А я, утомленный, прижавшись к забору,
Взираю на стаю, на стадо, на свору…
– Какая потеха! И что за охота
Так страстно ломиться в гнилые ворота…
В глухой балаган ярлыки зазывают,
Стоят продавцы и, скучая, зевают,
Торгуют, торгуют – все тем же товаром —
«Цепями судьбы» и «любовным пожаром».
И цепи, ржавея, звенят на стене,
Любовный пожар – сковорода на огне…
А дальше – по трубочкам «слезы» в стаканы,
На полках развешаны «грезы», «туманы»…
– На гривенник дайте мне «крыльев могучих»,
А мне на полтинник «лобзаний», да жгучих,
Два пуда «позора», «печалей» штук восемь,
Немножечко «счастья» и рифму на «осень»…
О тут я, не выдержав, страхом объятый,
Поспешно покинул базарчик проклятый.
Рыдай опять, свободы вечный дух. Написано на смерть С. А Иванова.
[Закрыть]
«Мы плыли долго и упорно…» [153]153
Рыдай опять, свободы вечный дух,
Россия вновь осиротела,
Еще один святой огонь потух,
Еще одна душа перегорела…
Ей солнца твоего не увидать,
Не вынесла она разлуки…
Рыдай, рыдай, отчаянная мать,
Детей обрекшая на муки…
Теряла ты и потеряла вновь.
О, цепенеют дни глухие…
За душу кроткую, за подвиг, за любовь
Рыдай и помолись, Россия.
15. II <19>27
Мы плыли долго и упорно. Нас провожали альбатросы – в сочетании с образом поэтического плавания – аллюзии на «Альбатрос» (1859) Ш. Бодлера и «Золотое руно» (1903) А. Белого: «Встали груди утесов/ средь трепещущей, солнечной ткани./ Солнце село. Рыданий/ полон крик альбатросов». Последнее четверостишие – намеренное смещение мифологических и сказочных сюжетов: Пенелопа штопает старый чулок вместо того, чтобы, как ей «положено», вязать (возможно, заострение образа вышивания Пенелопы из стихотворения О. Мандельштама «Золотистого меда струя из бутылки текла…», 1917), да к тому же, «как Европа» (а не привычно – как Золушка), роняет башмачок.
[Закрыть]
«О, старость, если б ты могла…»
Мы плыли долго и упорно
Стихиям всем наперекор,
С огромным ветром стихотворным
Ведя серьезный разговор.
Нас провожали альбатросы
И чайки реяли во след…
Под реей крепкие матросы
Себе готовили обед…
Скрипели скрепы, пели снасти,
Ругался грозный капитан…
В единственной прекрасной страсти
Кипел суровый океан.
А ты нас дома ожидала
За палисандровым столом,
Все думала: «Еще им мало,
Еще не вспомнился им дом».
Голубушка, в кисейной шали
Тряс плечики твои озноб…
А мы, беспутные, летали,
О рифмы расшибали лоб…
О, Пенелопа, ты грустила,
И, старый штопая чулок,
Ты, как Европа, уронила
С проворной ножки башмачок.
21. X <19>27
«Есть свет, невидимый глазам…»
О, старость, если б ты могла…
О, если б молодость, ты знала…
Какие важные дела
Душа отважная свершала б…
Но нет… Вперед не заглянуть,
И что прошло, того не стало…
Так тянется бесцельный путь
Без окончанья, без начала…
Воспоминаний страшный груз,
Надежды радостные крылья…
И голос одиноких муз,
Развеянный с дорожной пылью…
19. I <19>28
«Мир безграничного томленья…»
Есть свет, невидимый глазам
(О я не про лучи Рентгена),
Есть свет, неявленный глазам
В непроницаемой вселенной.
Но радость редкая дана
Душе возвышенной и тонкой,
И проясняется она
Светочувствительною пленкой.
29. II <19>28
«Музыкою протекало время…»
Мир безграничного томленья,
Мир бледнокровной суеты,
Когда же ветром откровенья
Спасешь меня, овеешь ты?
Когда возвысишь и взволнуешь
И подлинного бытия
Вдохнешь стремительные струи
В преображенного меня?
Вокруг мучительная смута,
Гудит мушиная война,
И голова, как шар, раздута
И дум кощунственных полна.
Еще она крепка на шее,
Еще могуч земной магнит,
Но чую срок – и вот – алея,
Она сорвется и взлетит
Туда, за пустоту, что разум
Постичь хотел и не постиг…
И там, взорвясь, зеленым газом
Отравит небеса на миг…
13. XII <19>29
«Каждое слово о Боге…»
Музыкою протекало время…
А на черной, гулкой высоте
Дирижабль нес благое бремя —
Души околдованных в мечте…
Как летел бесшумно и высоко
Праздник, праздник, ты не увидал,
Только Ангел – радостно, жестоко
Медленною местью трепетал.
И когда среди веселой смуты
Зародилась трудная заря,
Гибели чудовищные спруты
Охватили сушу и моря…
Оборвались звездные цепочки,
Грузно рухнул купол неземной,
Куклы восковые на кусочки
Разлетаясь, падали в покой…
27. I <19>30
«Я устроил земные дела…» [154]154
Каждое слово о Боге,
Как о мучительном сне…
Голос твой, голос не дрогнет
На неоправданном дне…
Сердце любовию дышит,
Сердце цветет об одном…
Как о любви он не слышит,
Слабенький, горестный гном?
Ах, о любви не узнает,
Лире земной не простит…
Вещей, что в мире рыдает,
Стонет, страдает, горит…
22. II <19>30
Я устроил земные дела. Ср. с рефренными конструкциями в стихотворении Ф. Тютчева (Накануне годовщины 4 августа 1864 г.): «Друг мой милый, видишь ли меня?» – «Ангел мой, ты видишь ли меня?» с «Муза сердца, ты любишь меня?» —»Муза мира, ты слышишь меня?» у Луцкого.
[Закрыть]
«Молчи… Твое молчанье свято…» [155]155
Я устроил земные дела,
Я могу от земли отдохнуть…
О, как мира вершина бела,
Путь мой снежный, о нежный мой путь…
Незакатная музыка дня
Над пречистой сияет горой…
Муза сердца, ты любишь меня?
Я теперь ослепительно твой…
Но в окне загудела пчела,
Но вблизи задолбил молоток,
Но из крана вода потекла —
Ополчается яростный рок…
Жизни цепкой огромная тень
Заливает осколки огня…
Что же? Снова как камень, как пень?
Муза мира, ты слышишь меня?
15. VI <19>30
Молчи… Твое молчанье свято. Немота, сосредоточенное молчание как предшественник и подготовитель творческого акта один из излюбленных мотивов Луцкого, ср. у него с образами «немой Музы» (Дышать вот этой бездной), «немой лиры» (Вечерняя муза), «немой музыки» (Я закрываю плотно дверь). Образ «ладьи любви» использован также в Подражании Браславскому. Первое двустишие последней строфы – «Зерно умрет, цветок рождая,/ Живет зерно – и мертв цветок» – восходит к евангельской цитате: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Иоан. 12:24).
[Закрыть]
«Радуйся, гордый и кроткий…»
Молчи… Твое молчанье свято,
Основа слова – немота.
Но в некий час да будет снято,
Что запечатало уста.
Чтоб слушать ангельское пенье,
Земную музыку глуши,
Храни глубокое томленье,
Удел подвижницы души.
Преодолей восторг и горе,
В непрочной пристани земли.
Любви ладья не тонет в море,
Иные гибнут корабли.
И в некий час, на грани срока,
Расступится немая твердь…
О, верь, стоуста и стоока
Освободительная смерть.
Какою музыкою медной,
Раскрепощенные едва
Из немоты твоей победной
Взлетят огромные слова.
Зерно умрет, цветок рождая,
Живет зерно – и мертв цветок
Воистину истоки рая
Поэзии питают ток.
27. X <19>30
Душе («Добра не творила, не сеяла зла…») [156]156
Радуйся, гордый и кроткий,
Мрака не знавший поэт —
Вот отзвучали трещотки,
Лирное пенье – ответ.
Ветер, о, ветер священный
Вечером ясным летит.
Там в глубине неизменной
Звездное вече молчит…
Слушает мерное пенье
Праведный голос земли,
Жизни, о, жизни волненья
Музыку, музыку дли…
Радуйся, верный и чистый,
Славы ли жаждет поэт?
Каждое слово не пристань,
Страннику пристани нет.
1930
Душе. В автографе этого стихотворения, датированном 1960 г., иной финал: «А ты – не священный ли пламень с тобой?/ Угаснуть не смела, гореть не смогла —/ Позор тебе черный и вечная мгла».
[Закрыть]
Молитва («Отец, ужель Ты будешь равнодушен…») [157]157
Добра не творила, не сеяла зла,
Ничтожные множила в мире дела…
О Нем не радела, не знала о Нем,
Спокойна, как камень, и ночью и днем.
Но камень есть камень – не добрый, не злой,
А ты – не святое ли пламя с тобой?
…Угаснуть не смела, сгореть не могла…
– Огонь тебе пещный и вечная мгла!
1933
Молитва. Синайский Глагол – десять заповедей Закона Божьего.
[Закрыть]
Баллада («В тихий день под безветренным светом…»)
Отец, ужель Ты будешь равнодушен,
Когда с мечом на брата брат идет?
Ужель Твой мир, сомненьями разрушен,
В последний час тебя не призовет?
Нас много одиноких и голодных
Пустынников преступных городов,
И каждый знает: смерть, покой и отдых,
И ни один к свободе не готов…
Мы верили, мучительно горели,
Кощунствовали, падали в грехах,
Не понимали недоступной цели…
А Ты, далекий, жил на небесах,
Не откликаясь, не являя долу
Чудес Твоих, первоисточник сил…
…И, изменив Синайскому Глаголу,
Бесславный мир и Сыну изменил.
Бесславный мир в отчаянии и блуде,
В чистейшей человеческой крови…
– Господь, Господь, явись в последнем чуде,
В единственном свидетельстве любви…
Открой нам путь к потерянному раю,
Благослови земной, короткий час…
Твое во мне. И я тобой взываю,
Тебя зову. Спаси. Себя и нас…
17. III <19>36
Памяти Веруни («Еще одно прощанье на мосту…») [158]158
В тихий день под безветренным светом
Золотились колосья пшеницы…
Но о прелести мира, об этом
Скажут пусть не поэты, а птицы…
Тихий день благодарные строки
Навевал о невидимом Боге…
И на пень человек одинокий
Опустился, уставши в дороге…
Так сидел без мечты, без движенья,
Весь какой-то прозрачный и новый,
И явилось ему откровенье,
И услышал он страшное Слово…
И никто никогда не узнает,
И останется в мире загадкой,
Отчего он рыдал и рыдает
До сих пор так ужасно и сладко.
3. XI <19>36
Памяти Веруни. Написано на смерть В.С. Гоц. И тот оскал, блеснувший в пустоту,/ Вода глухая сразу поглотила – ср. с образом смертью как погружением на дно в стихотворении Луцкого «Подводный оскал».
[Закрыть]
«Жить надо – стиснув зубы…» [159]159
Еще одно прощанье на мосту…
Река немая, фонари, перила…
И тот оскал, блеснувший в пустоту,
Вода глухая сразу поглотила…
Еще один земной, большой поклон.
Мир пуст и прост, и каждый в нем бездомный…
Круг завершен, связавший явь и сон,
Вода вольется в океан огромный…
А там – над небом, в страшной наготе
Летит душа беззлобная, святая,
И кроткую старушку в высоте
Ждет ангел тихий у порога рая…
Безропотно неся тяжелый крест,
Она в земные храмы не входила,
Но было в мире много дел и мест,
Которые она собой святила…
Ее душа – любовь. Она – моя, моя…
Господь, прими ее. Теперь она Твоя.
16. III <19>38
Жить надо. В АБЛ есть и другой вариант этого стихотворения:
Жить надо – стиснув зубы,Но помня, что губы —Печать поцелуя.Жить надо – сдвинув брови,Но в атоме кровиПоет аллилуя.Жить надо – когда жизни не надо,Когда кровь истекает,Когда мир, что калека…Когда все убого,Вера меня спасаетВ человека и в Бога. 10/ХI/<19>49
[Закрыть]
Сны («Я видел сон: мой дальний предок…»)
Жить надо —
стиснув зубы,
зная, что губы
созданы для поцелуя.
Жить надо – сдвинув брови,
Каждым атомом крови
Поя аллилую.
Жить надо,
Даже если жизнь пропадает,
Даже если мир, что калека…
Меня спасает
Вера в Бога и в человека.
10. XI <19>49
«Как горы – крутые невзгоды…»
Я видел сон: мой дальний предок
Другого предка убивал…
Был запах крови жгуч и едок
И страшен падшего оскал…
Мне снилось: лед кромсая ломкий,
В глухую полночь вдаль, гуськом
Идут, бредут мои потомки
С мешком убогим за плечом…
Мне снился снег. И снег был первый —
Он, как любовь, что в первый раз.
И вдруг не выдержали нервы
И слезы брызнули из глаз.
1950
«Я люблю, когда из церквей…» [160]160
Как горы – крутые невзгоды,
И счастье, как море и труд,
А годы, огромные годы
В летейские воды текут.
Мне снится порою, мне мнится,
Что я уж на том берегу
И вещую птицу-певицу,
Плененную мной, стерегу.
Я дал ей надежду свободы,
Я пленной дать волю готов
За то, чтоб она мне природы
Открыла основу основ.
…Свинцовая Лета без пены
Зловещие волны катит,
А вечность стоит неизменно
И вещая птица молчит.
1966
Я люблю, когда из церквей. Аврам (Авраам) – согласно Библии, древний патриарх, родоначальник еврейского народа (Быт. 11:26–25:10).
[Закрыть]
Слово («Оно со мной, оно во мне…»)
Я люблю, когда из церквей,
Из синагог, из мечетей
Выходят толпы людей —
Старые, юные, дети.
Все равно, какой это храм
И какие там пели молитвы.
Главное это, что там
Отдых от жизненной битвы.
Главное – это, что там
Вдруг забываешь горе
И беззаветный Аврам
В каждом ликующем взоре.
Вера, надежда, любовь —
Вот триединая сила,
С ней очищается кровь
И не пугает могила.
22. IV <19>67
«Ради Твоей Святости…»
Оно со мной, оно во мне
Всегда – ив яви, и во сне,
Как грозный зов, как тихий гром,
Одно, одно и об одном —
Одно и то же слово – Бог…
– О, Господи, когда б я мог
Его наполнить содержаньем,
Когда б потусторонним знаньем,
Познав основу бытия,
Я мог в Тебе – найти себя
И, примиренный, отойти…
– Но где и как Тебя найти?
Душа взывает тщетно к Богу
И умирает понемногу,
Едва рожденная на свет…
А Ты? Тебя как будто нет…
– Страшна такая пустота
Для духа, сердца и ума…
– О, Господи, когда б я мог
Забыть, что значит слово Бог.
5. II <19>68
Флорочке(«Я помню рощ березово-сосновых…»)
Ради Твоей Святости,
Не для спасенья души,
Ради Твоей Святости
Не запятнаю души.
Ради Твоей Мудрости —
Не от гордыни земной —
Высуши каплю мудрости,
Страшный подарок Твой.
Иль ослепи меня заревом,
Светом меня залей,
Дай мне быть только деревом
Ясных Твоих полей…
1930–1969
«Все течет и все проходит…» [161]161
Я помню рощ березово-сосновых
Дремотный рокот, тихий разговор
И месяц, ткавший на тропах ковровых
Неуловимо-тонкий свой узор.
На каждом пне сидел веселый гномик
И бородатая качалась голова,
Был у тебя в руке любимый томик,
А у меня в душе твои слова.
Был с нами третий – невидимкой,
Знакомый ангел или дух лесной,
Он впереди тончайшей паутинкой
Соединял сосну с сосной…
Серебряные нити обрывая,
Мы проходили по тропам луны,
А гномы, бородой кивая,
Нам обещали радостные сны…
12. VII <19>71
Все течет и все проходит. Написано после получения известия о смерти внука в войне Судного дня (октябрь 1973).
[Закрыть]
«Что ж на земле изменится…» [162]162
Все течет и все проходит,
Даже боль…
Кто же в бездну нас уводит
Исподволь?
Мы зовем Тебя к ответу,
Отвечай!
Много бродит нас по свету,
Ищут рай.
Все мы судьи, все мы слепы,
Как кроты,
Роем собственные склепы,
Как и Ты.
Все нас кровью поливает
«Божий» дождь…
Отвечай! Не отвечает
Хмурый Вождь.
25. ХI <19>73
Что ж на земле изменится. С пометой 6/XII <19>73, некоторыми отличиями и иной последней строфой Луцкий послал это стихотворение В. Л. Андрееву в письме от 3 января 1974 г. В варианте, датированном 18 августа 1975 г., после первых двух строф следует:
Знаю, к<а>к мало жалости,Чтобы весь мир жалеть.Мне не хватает малости,Чтобы и жить и петь.Только от звезд сияниеВ душу вливает мир.
[Закрыть]
«Как много низости…»
Что ж на земле изменится,
Если мои стихи
Вырвутся вдруг, как пленницы
Из тайника души
И упадут, бескрылые —
Если им там сужено —
Мне одному лишь милые,
На равнодушное дно?
Кто их потом откроет,
Кто в них меня найдет?
– Ведь и в лирическом строе
Тайная правда живет.
XII.1973
«Я в поезде быстром. В вагоне со мной…»
Как много низости
В душе больной
Чуждаться близости
С другой душой.
Но от усталости
И жить и петь,
Как мало жалости,
Чтоб всех жалеть.
От равнодушия
Клонит ко сну,
Глаза и уши я,
Закрыв, засну.
Быть может, стану я
Живым во сне,
И мысль нежданная
Приснится мне.
9. III <19>75
«Посидеть бы спокойно…»
Я в поезде быстром. В вагоне со мной
Любимые, близкие… Тесной семьей
Несемся куда-то, куда суждено,
И версты столбами мелькают в окно.
Куда он стремится, куда он летит?
На станции каждой секунду стоит,
И кто-то спеша покидает вагон,
И в страхе мы видим прощальный поклон.
И к станции новой весь поезд спешит,
И вновь остановка, и кто-то бежит…
И так постепенно пустеет вагон —
Таков, вероятно, природы закон.
Как страшно смотреть на пустые места!
И мчится опять за верстою верста…
А в памяти страх и мечта о былом:
Я ль буду последним в вагоне пустом?
Париж, 1975-76
«Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покою…» [163]163
Посидеть бы спокойно
За рабочим столом
И решить, что достойно
И что лучше на слом.
Но ничто не понятно,
Ясно только одно —
Что вернуться обратно
Никому не дано.
3. IV <19>76
Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покою. Один из немногих масонских поэтических текстов Луцкого (принимая во внимание, что посвящение автора в масоны состоялось в январе 1933 г., стихотворение едва ли могло быть написано раньше этого срока). Учитель Хирам – строитель Иерусалимского храма, направленный к Соломону царем Тира. По масонской легенде, которая величает Хирама Великим Мастером Архитекторов, он, после завершения строительства храма, был убит («убийство Хирама» упоминается в масонском докладе Луцкого <О Прекрасной Даме>). Мотив воскресения Хирама см. в стихотворении Д. Кобякова «Ученый мастер в шапочке своей…» (Дмитрий Кобяков. «Чаша» (Париж, 1936), стр. 29). Из других поэтов эмиграции к образу Хирама обращался Н. Оцуп, см. в его стихотворной драме «Три царя» (Париж, 1958). И Лучистая дельта с всевидящим оком – масонский знак.
[Закрыть]
«Буду атомом в необъятности…»
Брат мой, каменщик, ты, что не знаешь покою
И до полночи темной работать готов,
Знай, что камень, усердно скрепленный тобою,
Крепче сотен возвышенных слов.
Если ты упадешь от волненья и муки
Или духом падешь, созидая твой храм,
Крепкой цепью сомкнем наши братские руки
И воскреснет учитель Хирам.
Мы из племени тех, кто не знает измены —
Пусть волнуется в мире нечистая кровь!
Мы незримо возводим нетленные стены,
Сердце к сердцу, с любовью любовь!
Если мы недостроим в стремленьи высоком,
Будут внуки за нас продолжать.
И лучистая дельта с всевидящим оком
Будет вечно над миром сиять.
«Душа моя, ты – как луна…»
Буду атомом в необъятности,
Вечно грустным, всегда неутешным,
Помоги моей полусвятости
Или дай мне силы быть грешным.
«Здесь, на земле, светло и звучно…»
Душа моя, ты – как луна,
На две страны разделена.
Одна – на солнечном огне
Ясна другим, понятна мне…
Другая, страшная – в тени.
Ночные призраки одни
Бессонно пребывают в ней
Среди кощунственных затей…
Там – колдовская бестолочь,
Бег времени из ночи в ночь…
Царица сирая – сова
Цедит бессвязные слова.
И в грязной, мутной тишине
По капле падают оне.
Там – вылетая из пещер,
Орды безглазые химер
Во тьме кромешной, гробовой
С «морлоками» в игривый бой
Вступают вдруг. И сон и смрад
Переполняют душный ад.
«Как-то по-новому сегодня…»
Здесь, на земле, светло и звучно,
А небо – меркнущая ртуть…
О, как Тебе должно быть скучно
Собою полнить эту жуть…
Ты там – сырой, огромной волей
Блюдешь неведомую цель,
А я – живу-живу… не боле,
Но сотворил себе свирель…
И в час, когда душа без гнева,
Я звуком исхожу из губ
И жду созвучного напева
Твоих громотворящих труб…
Но в пустоте ветхозаветной
И в непрерывности времен
Один мой голос безответный
Стократно эхом повторен…
Нет, этой радости – не трогай!
Не много радостей Ты дал!..
Ты где-то в небе – недотрогой,
Я на земле – убог и мал…
«Когда на небосводе…» [164]164
Как-то по-новому сегодня
Разглядываю мир земной,
Как-то свежее и свободней
Вокруг меня и надо мной.
Как будто я и н ежил прежде,
Я увидал впервые вдруг,
Как свет небес спокойно брезжит
На эту жизнь, на тихий луг…
Я прохожу необычайно,
Такой не я, такой другой…
Себя ощупываю тайно
Обеспокоенной рукой.
О милая, какое чудо,
Когда, привычная теням,
Из-под мучительного спуда
Душа взлетает к облакам.
Когда на небосводе. Другой вариант этого стихотворения.
Окружена эфиромУже миллионы лет,Она горит над миром,Звезда, которой нет.Она теперь, как камень,Темна и холодна,Но льется синий пламеньС незыблемого дна.Когда на небосводеИсчезнут облака,Гляди, звезда восходит,Гляди, как высока.И кто же не отметит —Гляди туда, на ту,Что там летит и светитВ такую высоту.
[Закрыть]
«Меня шатает вьюга…»
Когда на небосводе
Исчезнут облака,
Гляди, звезда восходит,
Гляди, как высока!..
И ты глядишь пугливо
На призрачный экран
И на такое диво!
И на такой обман!
Окружена эфиром
Уж миллионы лет,
Она горит над миром,
Звезда, которой нет.
Она давно, как камень,
Тяжка и холодна,
Но льется синий пламень
С незыблемого дна.
«Молюсь на своеструнной лире…» [165]165
Меня шатает вьюга
В ушах звенят псалмы…
Ни недруга, ни друга —
Сугробы и холмы…
Вот в серебро одеты
Бескрайние поля,
Но ты, Россия, где ты,
Где музыка твоя?
Не бесовы ли чары
Небес твоих мороз?
Средь ледяной Сахары
Брожу, как эскимос…
В снег ухожу по пояс…
Вперед, душа, вперед…
В Гренландию, на полюс?
Сам черт не разберет…
…Сгибаются колени,
Одолевает сон…
Тяжелые тюлени
Ползут на небосклон…
Молюсь на своеструнной лире. По-видимому, стихотворение перекликается со стихотворением В. JI. Андреева «О тяжкий пламени избыток!..» (сб. «Недуг бытия», 1928). Ср. замечание Луцкого о пэоне в его письме В.Л. Андрееву от 21 марта 1974 г.
[Закрыть]
«На земле в любви первоначальной…»
Молюсь на своеструнной лире
И не осмысливаю слов…
Что упоительней есть в мире
Невразумительных стихов?
Я словоблудия чуждаюсь
И велеречия лишен,
Но суеверствую и каюсь
Вне переменчивых времен…
Несвоевременно рожденный,
В час неугаданный умру…
Но сплетены мои пэоны
В замысловатую игру.
И дорог мне непостижимо
Их своевольный перезвон,
Слетающий неуловимо
И исчезающий, как сон.
А муза тихо у оконца
Сидит и смотрит в небеса
На удивительное солнце,
Рождающее чудеса.
«О, Брат! Привет тебе за муку…»
На земле в любви первоначальной
Каждый час – неповторимо твой…
Кто же смеет в грубости печальной
Не дружить с Красавицей-Землей?
Я иду. Передвигаю ноги…
А куда? Не все ли мне равно…
Все пути распутать. Все дороги
В дорогое свить веретено…
Как торжественны любые жесты,
От любви кружится голова,
Отбивают ноги анапесты,
Выплывают из души слова.
Как же могут каменные плечи,
Как же может вся земная стать
Выдержать влюбленнейшие речи,
Этакую легкость подымать?
Миротворец, своему народу
Подаривший Каинов и Йуд,
За мою короткую свободу
Мне не страшен твой угрюмый суд.
«Она проста и покорна…»
О, Брат! Привет тебе за муку,
За горечь ядовитых слов.
Тебе протягиваю руку
Сквозь тьму грядущую веков.
Сквозь время, меру и пространство,
Сквозь современников тщету
Я чую новое убранство
Земли, постигнувшей мечту.
Твой предок, скучный и суровый,
Еще невольный и слепой,
Я мир вынашиваю новый
Под оболочкою земной.
И, прозревая понемногу,
Неверной поступью бредя,
Я верить начинаю Богу
И вижу чудного – тебя.
Ты там. Поешь. Двойною тенью
Ты землю смирную покрыл,
Ты подчинил ее движенью
Бесшумных и победных крыл.
Тебе навстречу за горою
Идет растроганный отец,
О свет в тебе и свет с тобою!
Свиданья миг – борьбы конец.
И ты мучительно и строго,
Обожествленный человек,
Очеловеченного Бога
Узришь, не подымая век.
«О, родина моя, такою…»
Она проста и покорна,
Она тиха и строга,
Но вдруг, как глянет задорно,
Как топнет дерзко нога!..
И в миг разметает косы,
И в миг – запляшет нагой…
И будут гибнуть покосы
Под гневной ее ногой…
Помчится – и косы – в клочья,
И бешеным будет бег…
А вдаль протянется ночью
Скрип уходящих телег…
Потом устанет и ляжет
На теплую землю ниц
И будет слушать, что скажет
Пенье далеких птиц…
И будет опять смиренной
Молить, чтоб пришла заря,
И вот – запоет сиреной,
Кого-то к себе маня…
Да, много у ней есть песен
И много у ней имен,
Но мир ей зачем-то тесен,
И кто-то в нее влюблен.
«Осколок духа и мечты…»
О, родина моя, такою,
Хотя б на день, на час один,
Предстанешь ли передо мною,
Сверкающая глыба льдин?..
…………………………………..
Уверенность, что все переживу,
К тебе взываю, и опять в тумане
Все тот же сон – во сне и наяву —
…Снег падает, летят по снегу сани…
«Осторожным шагом…»
Осколок духа и мечты,
Для маленькой земной прогулки
Ты тоже рухнул с высоты
С крутой горы, где ветры гулки…
И непомерную пронзив
И расколов простую вечность,
Ты лег в разливе черных нив
И созерцаешь бесконечность…
О человек, твой кругозор
Стеной высокой ограничен,
Напрасно ты вперяешь взор
На ровные ряды кирпичин.
Напрасно жесткою рукой
Трешь опухающие веки…
Чтобы прозреть, глаза закрой,
Глаза свои закрой навеки.
Когда покинешь душных дней
Тяжелодумное томленье,
Когда все ближе, все сильней
Раздастся ангельское пенье,
Когда, как звонкая оса
Твой дух взыграет на свободе
И вдруг услышит голоса
В неумирающей природе,
Взгляни на низ последним взглядом,
Там жизнь бессмертная течет,
И камнем вдруг он упадет
На дружно шествующих рядом.
«Помолись о нищих, о бездомных…»
Осторожным шагом…
Голь и гололедица —
В небесах зигзагом
Русская Медведица.
Вот и ты, Россия,
И твоя мятелица…
И поля нагие
Бесконечно стелятся.
Вот и я – незваный,
Плакальщик непрошенный,
Как небесной манной,
Снегом припорошенный.
Я зову…Ни звука…
Эхо откликается…
Кончилась разлука
Или начинается?
Помолись о нищих, о бездомных
Племенах нерадостной земли,
О беспламенных во временах огромных
Странниках, что света не нашли.
О несущих на челе спокойно
Каинову страшную печать
И о тех, которых недостойно
Божеским творением назвать…
Помолись еще о тех, кто ищет
Тайной правды на путях земных,
О святых, что жаждут божьей пищи.
– Помолись особенно о них.