Текст книги "Изменники Рима (ЛП)"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Несчастный префект отсалютовал, а затем приказал своим офицерам, чтобы солдаты выстроились. С громкими криками, щедрым использованием витисов и жезлов опционов, шаркая калигами, шесть центурий сирийской когорты заняли свои места и встали по стойке смирно под злобным взглядом их командующего. Когда, наконец, они выстроились, Корбулон щелкнул поводьями и направился на своем коне вперед строя. В его выражении лица можно было безошибочно определить, с каким презрением Корбулон смотрел на них. Он вернулся на свое прежнее место перед центром когорты, чтобы обратиться к ней.

– Это была самая нелепая демонстрация, которую я когда-либо видел от любого подразделения во всей римской армии, – объявил он резким, громогласным тоном. – Вы не только не смогли сохранить хоть какой-то приличный темп на марше, но и не смогли сохранить строй. О боги! Банда одноногих бродяг могла бы сделать это лучше. Если и это было не так уж плохо, то вы тащились на тренировочное поле, словно группа новобранцев в свой первый день. Насколько я могу судить, ваше снаряжение находится в плохом состоянии, и у некоторых из вас даже нет полного комплекта. Центурионы! Я хочу, чтобы вы занесли в списки имя каждого человека, который не явился в полном комплекте, положенном по уставу. Без исключений. Офицеров включая. Те, кто пришел не готовым к войне, будут спать под открытым небом до конца месяца, и им будут выдавать только ячменную кашу для питания. – Он повернулся в седле, показывая на вал. – Что же касается того, что со смехом можно назвать вашей атакой на подготовленную оборону, я клянусь перед Юпитером Наилучшим Величайшим, что стайка девственниц-весталок создала бы больше проблем врагу.

Некоторые из преторианцев рассмеялись, прежде чем резкие проклятия опциона не заставили их замолчать.

Корбулон на мгновение посмотрел на сирийцев, прежде чем продолжить их распекать. – Если это все, на что вы способны, выступая против парфян, я обещаю, что только один из десяти сможет пережить этот поход. Возможно, вы позабавили наших друзей-преторианцев, но могу вас заверить, что парфяне не будут смеяться, когда придут за вами. За вами и всеми остальными солдатами Восточной армии, которые всю жизнь сидели на своих толстых задницах в удобных гарнизонах.

– Жизнь была для вас слишком легкой, но теперь все изменилось, парни. Когда наступит весна, мы начнем вторжение в Парфянскую империю. Это будет величайшее испытание римской военной мощи на востоке со времен Марка Антония. Для тех, кто доживет до окончательной победы, добычи будет достаточно, чтобы сделать всех нас безмерно богатыми. Для тех, кто падет по пути, останется только безымянная могила на обочине пыльной дороги, которая скоро будет забыта. Такая судьба ожидает вас, если вы не сможете проявить себя намного лучше, чем вы только что это сделали.

– Слишком долго вы просто играли в солдат. Теперь вы должны отработать все полученные монеты Рима. Вы должны заработать их, проливая пот и кровь. Вы должны укрепить свое сердце и мышцы и упрочить свою решимость. Вы должны следить за своим снаряжением. Если ваши доспехи слабы и изношены, они вас не спасут. Если ваш клинок заржавел и затупился, он не убьет за вас. Если ваши калиги изношены, они не унесут вас далеко, и вы отстанете, чтобы враг схватил и прирезал вас. А противник, с которым мы сталкиваемся, возможно, самый грозный противник, с которым когда-либо сталкивался Рим. О, я знаю, некоторые говорят, что парфяне развращены и слабы, носятся в развевающихся одеждах и с накрашенными глазами, как женщины, но те, кто представляет их такими, глупы и станут легкой добычей врага. Не дайте себя обмануть: парфянин –

опытный воин. Он скачет так, как будто родился в седле. Он может стрелять верхом так же устойчиво и точно, как если бы он стоял на земле. Парфянская конница подобна течению реки. Она огибает препятствия и беспрепятственно движется дальше, пока ее путь не преграждает плотина. Мы будем этой плотиной. Мы будем линией скал, которую враг не сможет пройти. Даже мощь их закованных в доспехи катафрактов не сломит нас. На наших щитах, на наших копьях и мечах они разорвутся в клочья. И тогда мы одержим победу!

Корбулон сделал паузу, чтобы его слова проникли в сознание, прежде чем продолжить мрачным тоном. – Но этого никогда не случится, пока вы порочите репутацию Рима, как сегодня. Я не вижу перед собой солдат, достойных этого имени. Я вижу только ленивые ошметья некогда гордой когорты, люди которой чтили свое знамя и своего императора. Это должно измениться. Если этого не произойдет, вы все станете падалью для парфянских стервятников. Префект Орфит!

Командир когорты выступил вперед. – Господин!

– Это твои люди. Ты устанавливаешь стандарты. Если с этого момента они вновь потерпят неудачу, то это будет потому, что ты потерпел неудачу. А если ты подведешь меня, я тебя не пожалею. Я требую от своих офицеров самого лучшего. Если они не могут выкладываться на полную, им не место в моей армии. Это ясно?

– Да, господин!

– Тогда проследи, чтобы эти люди были обучены должным образом. Те, кто не соответствует требуемому стандарту, будут списаны без обычных отступных. Это касается всех остальных подразделений под моим командованием. Включая легионы, – он кивнул через плечо. – И преторианцев.

Катон и Макрон быстро переглянулись.

– Это заходит слишком далеко, – тихо сказал Макрон. – Это воспримут не особо-то благосклонно в наших рядах.

– И в Риме, как только об этом узнает Нерон, – добавил Катон. – Если есть один урок, который усвоил каждый император, так это то, что нельзя пренебрегать привилегиями преторианской гвардии.

– Тоже весьма верно подмечено, – с чувством ответил Макрон.

Корбулон бросил на когорту последний взгляд испепеляющего презрения, прежде чем крикнуть Орфиту: – Разойтись! – Затем, развернув лошадь, он ударил пятками, пустил ее в галоп и повел своих штабных офицеров обратно к главным воротам Тарса, пропав в вихре пыли.

Катон посмотрел вслед еще мгновение, прежде чем взглянуть на сирийцев. – Не совсем то вдохновляющее обращение, которое требовалось этим людям от своего командира.

– Это именно то, что им было нужно, – ответил Макрон. – Они – куча дерьма, и они это знают. Чем раньше Орфит придаст им форму, тем лучше.

Катон кивнул. – Корбулон был прав в одном. Если они не будут готовы, когда придет время встретиться с парфянами, то они уже почти мертвы.

Макрон хмыкнул. – На этой радостной ноте – каковы будут твои приказы, господин?

Катон ненадолго задумался. – Парням можно было бы заняться физической подготовкой. Прогони их вокруг города пару раз, прежде чем распустить.

– Да, господин.

– Увидимся, когда ты закончишь. И не жалей их, центурион.

– А разве можно по-другому?

Катон кивнул, дернул Кассия за поводок и направился к городским воротам с собакой, бегущей рядом с ним.

Макрон же повернулся к преторианцам, многие из которых все еще скалились по поводу учиненной сирийцам взбучке. То, что между подразделениями любой армии имелось конкурентное соперничество, было фактом. Легионеры чувствовали превосходство над ауксиллариями, вспомогательные когорты возмущались высокомерием легионов, и обе группы солдат ненавидели преторианцев. Если в ту ночь кто-нибудь из сирийцев столкнется с людьми Макрона в городских питейных заведениях, это неизбежно приведет к неприятностям. В этом случае единственное, что было важно для Макрона, это то, что преторианцы сегодня нанесли другой стороне чертовски хороший пинок под зад.

Он глубоко вздохнул, глядя на поредевшие ряды преторианской когорты, и, мрачно нахмурившись, проревел: – Чего вы, Плутон бы вас побрал, fellatores, ухмыляетесь? Вы не будете смеяться, когда узнаете, что вас ждет! Стройся! Щиты наверх! Готовься к маршу!

*************

Глава II

В то время как остальная часть армии жила в палатках в своих лагерях за пределами Тарса, Катон и его люди были расквартированы в городе, поскольку преторианцы были назначены личным эскортом командующего. Решение Корбулона отправить их в бой в прошлом году было рассчитанным политическим риском, а также военным, поскольку император весьма предсказуемо и нетривиально отнесся бы к потере одного из своих ценных гвардейских подразделений. Однако в то время в распоряжении командующего было так мало надежных людей, что такой шаг был вынужденным. Вторая когорта понесла много потерь, и не было никакой возможности заменить их новыми рекрутами, ввиду большой своей удаленности от Рима. Так что это было слабым утешением для Корбулона, узнать как мало людей осталось, готовых к дальнейшим боевым действиям. Поэтому он решил, что когорта будет участвовать в кампании рядом с ним и его штабом, вдали от непосредственного боя. Это могло расстроить центуриона Макрона, но было источником глубокого облегчения для его женщины, Петронеллы. Тем более, что она собиралась стать его женой.

Катон улыбнулся в ожидании свадебного торжества на следующий день. Это было бы достаточно мелкое дело. Помимо него и других офицеров когорты, было несколько человек из других подразделений, с которыми Макрон подружился, а также горстка местных жителей и пятилетний сын Катона, Луций.

Именно из-за Луция Макрон когда-то приехал на встречу со своей будущей невестой. Петронелла была нянькой мальчика, купленной для этой цели на невольничьем рынке в Риме. – «Свирепая и умная, она была именно той женщиной, которая нужна Макрону», – подумал Катон. Более того, она очень любила Луция, а он, в свою очередь, любил ее. Его мать умерла вскоре после его рождения, и, поскольку Катон отсутствовал в кампаниях большую часть жизни мальчика, между Луцием и его няней возникла прочная связь. Тем более, что она больше не была рабыней. Катон подарил ей свободу год назад, и они с Макроном жили вместе с ним в доме, который он снимал в Тарсе. И вот центурион наконец решил узаконить их отношения.

В течение последнего месяца Петронелла была занята радостной подготовкой к свадьбе, в то время как Макрон наблюдал за ней в состоянии замешательства, которое сменилось беспокойством, как только он оценил размер сумм, которые она тратила. Но, она объяснила, что такие вещи, как свадебная шелковая стола, цветы, пир, развлечения и благословение жреца императорского культа в Тарсе, стоили недешево, и тем более не были бесплатными. Катон с удивлением наблюдал, как его друг, бесстрашный ветеран стольких сражений, кротко пожал плечами и подчинился ее желанию. Казалось, что любовь смогла достичь того, чего так и не смогло ни вражеское оружие, ни варварские воины.

Катон свернул на улицу, ведущую с форума в сторону еврейского квартала и уютного дома, в котором его небольшое домохозяйство снимало комнаты. Полуденная жара была еще более утомительной в условиях города, и пот струился у него со лба, пока он шел, избегая небольших куч мусора и сточных вод, скопившихся на улице. Он обменялся приветствием с отрядом легионеров, которые обеспокоенно отпрянули в сторону, когда Кассий потянулся к ним. Пройдя через арку с вырезанным изображением меноры на лицевой стороне центральной глыбы, он вышел на небольшую площадь. Дом ювелира Юсефа находился с противоположной стороны, у входа располагались пекарня и магазин глиняной посуды. Подойдя ближе, он увидел, что Петронелла сидит на ступеньке недалеко от двери и пытается охладиться соломенным веером. Перед ней Луций играл со своими деревянными солдатами. Рядом с ним сидела маленькая темноволосая девочка в простой тунике. Катон узнал в ней дочь одного из соседей: девчушку, о которой Луций часто говорил как о своем друге, прежде чем он начал стесняться и стал отрицать, что не сам решил играть с девочкой, а это она сама за ним увязалась.

Петронелла встала, увидев своего бывшего хозяина, и махнула рукой в ​​знак приветствия. – Посмотри, кто здесь, Луций!

Мальчик поднял глаза и радостно улыбнулся, вскочив на ноги. – Кассий!

Кассий потянул за поводок, но Катон твердо удерживал его, пока он не остановился у дома серебряных дел мастера. Луций бросился обнимать собаку, длинный язык Кассия облизал все его лицо, а девочка же отпрянула. Катон хорошо понимал ее нервозность, учитывая размер и дикую внешность зверя.

– Ах, Кассий?! – театрально вздохнул он. – А как же поприветствовать своего отца?

Он склонился и взъерошил темные кудри Луция. Его сын небрежно обнял его, а затем продолжил гладить собаку по бокам. Катон взглянул на девочку. – А как сегодня маленькая Юнилла?

Она застенчиво улыбнулась в ответ, затем резко повернулась и поспешила прочь, бросившись в проход чуть дальше по улице.

– Что я сказал? – Катон нахмурился.

Петронелла засмеялась. – Это не ты, хозяин. Просто собака. Большинству горожан она сильно напоминает волка. Если бы я не знала его лучше, я бы также его опасалась. А теперь, Луций, собери свои игрушки. Пора зайти внутрь.

Мальчик в последний раз похлопал собаку по голове, а затем отпрянул, когда длинный язык снова скользнул к его лицу. Подняв свои деревянные фигурки, он последовал за остальными вверх по ступенькам к входной двери в дом ювелира.

Внутри был короткий коридор, ведущий в простой атриум, где неглубокий имплювий отражал часть света, исходящего из отверстия наверху. С четырех сторон располагались таблиний, жилые помещения и кухня хозяина. Комнаты, которые снимали Катон и Макрон, выходили окнами на небольшой сад во внутреннем дворике. Слабое журчание фонтана ласкало слух Катона, пока он шел в сад в перистиле, спускаясь по гравийной дорожке к имплювию, где плескалась вода. Он развязал поводок и опустился на одну из скамеек в тени увитой виноградной лозой решетки, окружавшей имплювий.

Луций поставил своих игрушечных солдатиков рядом с отцом, затем сел на мраморный край имплювия и закинул босые ноги в воду, слегка ими барахтая, чтобы остудить пальцы. Оглянувшись и с надеждой виляя хвостом, Кассий подождал, пока кто-нибудь с ним поиграет. Когда никто не оправдал его ожиданий, он тяжело сел у ног своего хозяина, затем опустил голову между лап и глубоко вздохнул.

– Как идут приготовления к большому дню? – спросил Катон.

Петронелла уселась на соседнюю скамейку и счастливо улыбнулась. – Думаю, все готово, господин.

– Ты думаешь? – Катон приподнял бровь и улыбнулся. – Лучше убедиться, пока центурион не вернулся. Как ты знаешь, он всегда любит точность и детали. Я бы не хотел повстречаться с этой стороной Макрона.

– О, он же кошечка, если ты знаешь, где его пощекотать. Кроме того, я думаю, что уже дала понять ему, кто в доме хозяин.

– Ты уверена, что сама не была центурионом в прошлой жизни? Либо им, либо префектом лагеря. Для красивой женщины и будущей жены ты, кажется, имеешь манеру поведения закаленного ветерана.

Выражение лица Петронеллы стало напряженным. – Проведя большую часть своей жизни в качестве рабыни, любой человек станет таким, хозяин.

– Но ты больше не рабыня. Ты свободна. Я больше не твой хозяин. Не называй меня так.

– Сила привычки, хозяин.

Они обменялись легкой улыбкой. Хотя она больше не была собственностью Катона, Петронелла, как и любой другой человек, который был освобожден, была вынуждена считать его своим покровителем на всю оставшуюся жизнь. В обмен на ее лояльность и периодические услуги он должен был обеспечить ее благополучие. «Конечно», размышлял он, «это был руководящий принцип. Многим это не удавалось. Некоторые хозяева относились к бывшим рабам как к ушедшим лишь на один шаг от их прежнего статуса. И многие рабы отплатили за доброту своего бывшего хозяина холодным презрением после того, как были освобождены. В некоторых случаях вольноотпущенники оказались настолько успешными в своих начинаниях, что накопили огромные состояния и стали намного богаче своих прежних владельцев. Тем не менее, они когда-то были рабами, и никакая красивая одежда или дорогие духи никогда не изменили бы их низкий статус в социальной иерархии Рима».

Если бы не императорское благоволение, которым пользовался его отец, Катона тоже постигла бы участь вольноотпущенника. А так он получил гражданство при условии, что он будет служить в армии. Но даже сейчас он задавался вопросом, сколько офицеров знали о его скромном происхождении и злословили по этому поводу за его спиной, несмотря на его вхождение в класс всадников. Не то чтобы у него было много причин беспокоиться о том, что о нем думают. Он заслужил свою репутацию, пройдя тяжелый путь, в отличие от тех, кто приобрел престиж просто фактом своего рождения. У него тоже была определенная степень богатства, поскольку он унаследовал поместье своего тестя, сенатора Семпрония. Был дом в Риме, фермерское поместье в Кампании и доход от аренды инсулы на Авентинском холме, до тех пор пока здание оставалось в строю.

И все же, несмотря на такое богатство, Катон не был доволен сравнительно роскошной жизнью в Риме. Хотя он родился и вырос в столице, он чувствовал себя подавленным после того, как вернулся после многолетних кампаний на границах империи. Зловоние миллиона людей и животных, живущих в такой близости, было невыносимым, и он был поражен самим собой, как он мог не осознавать этого раньше. Более того, на оживленных улицах он чувствовал себя зажатым, словно мешок с зерном, плотно уложенный в зловонный трюм старого грузового корабля. А потом возникла необходимость осторожно пробираться через лабиринт социальной и политической жизни Рима. Где непреднамеренное пренебрежение кем-то могло невольно сотворить врага на всю жизнь. А учитывая правильные связи во дворце или среди преступного мира Субуры, такой враг мог оказаться действительно смертельным. Катон мог быть зарезан на переполненной улице или отравлен на пиру, даже не зная, по какому поводу.

По всем этим причинам он предпочитал жизнь в армии, где человек знал, кто его враги, и мог рассчитывать на своих товарищей. По большей части, вынужденно признал он. Влияние Рима могло распространяться на самые дальние уголки империи до тех, чье влияние считалось угрозой императору и его советникам. Однако сейчас Катон был уверен, что он слишком незначителен, чтобы подвергаться риску из-за такого внимания. Этого нельзя было сказать о командующем Корбулоне. Он вполне мог быть прекрасным солдатом, хорошо служившим Риму и завоевавшим уважение тех, кем он командовал. Он мог даже быть совершенно преданным любому императору, восседающему на троне, но это не спасло бы его, если бы его сочли слишком успешным.

Катон горько улыбнулся про себя. Таков был парадокс Империи. Хорошие полководцы были необходимы для защиты Рима от его врагов, но если такие люди окажутся слишком хорошими, их легко могут посчитать за еще одного врага. В этом случае они будут лишены своего командования и проведут остаток своих дней в Италии под пристальным вниманием имперских шпионов. Если бы им повезло меньше, их бы обвинили в каком-нибудь преступлении, караемом смертной казнью, и казнили бы или предложили более достойный выход – покончить с собой.

– Тебя что-нибудь беспокоит, господин?

Катон поднял глаза и увидел, что Петронелла внимательно за ним наблюдает. Он выдавил улыбку и пожал плечами. – Ничего, кроме обычного бремени командования. Могу ли я еще чем-нибудь помочь тебе подготовиться к завтрашнему дню?

– Вы уже сделали более чем достаточно. Без вашей ссуды это не было бы большим праздником. Не то чтобы Макрон был против. Вы знаете, какой он, не ценит всей этой суеты. Просто я хотела подарить ему день, который бы он запомнил, господин. Я полагаю, что и твоя покойная жена хотела бы, чтобы ты получил такой же день.

Губы Катона сжались, когда он посмотрел мимо Петронеллы на сцену охоты, нарисованную на штукатурке стены позади нее. Он достаточно ясно вспомнил день своей свадьбы. Это было простое торжество, но в то время оно казалось идеальным. Только позже он обнаружил, что Юлия изменила ему, пока он воевал в Британии. Теперь воспоминания о свадьбе стали словно насмешкой для него.

Петронелла серьезно наклонилась вперед, неправильно уловив изменение выражения его лица. – Не волнуйтесь, господин. Я уверена, что Макрон и я сможем вернуть вам долг в ближайшее время. Он говорит, что у него есть много сбережений, хранящихся у банкира в Риме.

Катон улыбнулся. – Не беспокойся об этом. Ссуда ​​– это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы помочь. Я предложил деньги в качестве подарка, но Макрон настоял на том, чтобы это была ссуда. Я должен вам обоим больше, чем кто-либо может когда-нибудь выплатить. Тебе за то, что вырастила Луция после смерти его матери. И Макрону за... что ж, за то, что сделал меня тем, кем я являюсь сегодня. Я обязан ему жизнью. Он помогал мне выбираться из более трудных ситуаций, чем я могу припомнить. Так что не беспокойтесь о том, чтобы вернуть деньги в спешке. Я могу выжить без этого.

– Возможно, господин. Но мы поступим как должно быть правильно с тобой и твоим сыном.

– Я знаю, что вы поступите именно так. Только не говори мне, что ты слишком утомилась подготовкой к завтрашнему дню, чтобы отказаться от того, чтобы приготовить нам что-нибудь вкусное на ужин. – Катон потер руки. – В конце концов, это будет последний пир Макрона в качестве холостяка.

Петронелла закатила глаза. – Не напоминай мне! Я все еще продолжаю слышать комментарии о том, что он отказался от своей свободы, был скован кандалами, отказался от других женщин...

– Поверь мне, в его глазах нет других женщин. Не сейчас, когда есть ты у него.

– Ой... – Она слегка покраснела и хлопнула руками. – В любом случае. Ужин. Да, я приготовлю что-нибудь особенное.

– Чертовски вкусно! – объявил Макрон, отодвигая тарелку из самосской глины и вытирая рот тыльной стороной ладони. Он посмотрел через садовый обеденный стол на Петронеллу с восхищением. Они ели в прохладе сумерек, в то время как стрижи метались по воздуху, питаясь насекомыми. – Что ж, сделка для меня решена. Я определенно женюсь на тебе.

– Как будто когда-либо было какое-то сомнение, – фыркнула она.

– Серьезно, – продолжил Макрон, – если ты можешь готовить ​​еду как эта...

– Мне немного помогли, – призналась Петронелла. – Один из ваших людей, Гирций. Он рассказал мне, что раньше он был поваром в доме сенатора.

Глаза Макрона слегка сузились. – Да что ты. И с каких это пор ты обмениваешься советами по стряпне с рядовыми легионерами?

– Тарс не такой уж и большой город. Я столкнулась с ним, когда покупала травы на рынке. Нечасто можно увидеть солдата, покупающего ингредиенты для готовки, так что мы поговорили. Он сказал мне, что в прошлогодней кампании тебе понравилось блюдо, и я попросила его поделиться рецептом.

– В прошлом году? – нахмурился Макрон.

– Блюдо из козлятины, – подсказал Катон. – Ночью произошла драка между одним из наших людей и армянином.

– Я помню... бедный Глабий. Он заслужил лучшую смерть.

– Верно, – печально кивнул Катон.

Наступило короткое молчание, пока они вспоминали человека, которого Катон был вынужден казнить за убийство одного из их союзников.

Петронелла откашлялась и помахала ложкой Луцию. – Я видела это, молодой человек!

Луций вздрогнул, а затем изобразил невинность широко раскрытыми глазами. – А что я сделал?

– Я уже говорила тебе, что не надо кормить этого паршивого зверя за столом. Я видела, как ты подсунул ему последний кусок мяса.

– Я не делал этого!

Она указала на собаку, сидящую на задних лапах рядом с мальчиком. Розовый язык Кассия скользнул по его морде, прежде чем он использовал его, чтобы ткнуть в Луция.

– Он голоден! – воскликнул Луций.

– Он всегда голоден. Он собака. Еда – единственное, о чем он когда-либо думает. – Петронелла сердито вздохнула и покачала головой. – В окружении людей и зверей, не такая уж большая разница. И что же делать бедной женщине? В любом случае, тебе пора спать, мой мальчик. Завтра будет напряженный день, и тебе нужно будет поспать. Более того, мне нужно, чтобы ты спал. Скажи спокойной ночи.

– Но еще рано! – возразил Луций. – А мне уже пять лет. Могу и не спать. Пожалуйста.

– Нет. Но если ты будешь хорошим мальчиком и будешь поступать так, как тебе говорят, я расскажу тебе историю после того, как укрою.

Луций перекинул ноги через скамейку и поспешил к Макрону, обняв его. – Спокойной ночи, дядя Макрон.

– Спи спокойно, солдат! – просиял Макрон, взъерошив мальчику волосы.

Луций вывернулся и подошел к отцу. Катон нежно улыбнулся – уже нельзя было ошибиться в изгибе челюсти, унаследованном его сыном от матери. Сердце Катона заболело от тоски, смешанной с чувством горького предательства. Он наклонился вперед, чтобы поцеловать Луция в макушку. – Иди спать. Будь добр к Петронелле, или я попрошу Макрона нагрузить тебя физическими упражнениями до конца месяца.

Луций радостно рассмеялся, увидев, что с ним обращаются как с одним из солдат своего отца. Он топнул ногами и отсалютовал. – Так точно, господин.

Катон изо всех сил пытался сохранить суровое выражение лица, отвечая на приветствие. – Разойтись!

Когда Петронелла увела мальчика от стола и оба офицера остались одни в саду, Макрон ухмыльнулся. – Он хороший мальчик. И однажды он станет прекрасным человеком, я в этом уверен.

– Я надеюсь, что это так. Было приятно провести с ним этот последний год. Как только Корбулон приведет нас в Парфию, я некоторое время больше не увижу Луция. То же самое касается тебя и Петронеллы. Катон потянулся к кувшину с вином и наполнил их чаши. – Она не сможет этому обрадоваться.

– Она выдержит, – ответил Макрон. – Если бы она так сильно настаивала на этом, я бы уже подал в отставку. Итак, я сказал ей, что это моя последняя кампания. – Он поднял чашу и сделал глоток. – Когда все закончится, я ухожу из армии.

– Я ожидал, что так оно и случится, – сказал Катон. – Мы с ребятами, конечно, будем по тебе скучать.

– Черт побери, они будут. Они будут чертовски довольны, если я наконец слезу с их спин.

– Ах да, ты же сторонник образцовой явки на парад и не упускаешь ни одной детали, это правда. Но они тебя уважают. Я знаю, что это так. А почему бы и нет? В армии не может быть много центурионов с таким послужным списком, как у тебя. Это дает ребятам уверенность следовать в бой за человеком, который, как они знают, первым вступит в битву и последним выйдет из нее.

Макрон пожал плечами. – Вокруг полно хороших центурионов. Ты легко найдешь кого-нибудь, кто заменит меня, парень.

– Я сомневаюсь в этом. Я прослужил достаточно долго, чтобы знать, что такие, как ты, действительно очень редкая порода, мой друг. Поистине, это будет печальный день, когда ты выйдешь в отставку.

Некоторое время они сидели тихо, пока последние лучи света не начали исчезать, а небо над черепицей не приобрело темно-бордовый оттенок. Одна звезда уже сияла над головой. Звуки голосов и грохот телеги на улице разносились в вечернем воздухе.

– Задумывались ли вы о том, что вы с Петронеллой будете делать, когда ты покинешь армию?

Макрон кивнул. – Мы говорили об этом. Я не смогу устроиться фермером на каком-нибудь участке болота, который мне выделит какой-нибудь клерк во дворце. Взамен возьму деньги. И тогда мы поедем в Британию.

– Я думал, что ты ненавидишь это место.

– Я ненавижу участвовать в тамошних походах, промерзая зимой и промокая до нитки в том, что они зовут летом. А туземцы – отвратительные проходимцы, которым я бы не стал доверять дальше моего плевка. Что до тех сумасшедших ублюдков-друидов.. фанатики, большая их часть. Можно подумать, как будто они уже успели оценить преимущества принадлежности к империи.

Катон прищелкнул языком. – Что-то ты не преподносишь мне Британию как прекрасное место, где можно уйти на пенсию и провести остаток жизни со своей невестой.

– О, там достаточно мирно, где нам удалось усмирить местных мужеложцев и заставить их понять, что мы пришли сюда, чтобы остаться. Пока у нас за спиной есть верные племена, такие как атребаты, тринованты и ицены, мы в достаточной безопасности. И в Лондиниуме еще можно неплохо заработать, если мы быстро туда доберемся. Моя мать преуспевает в той гостинице, которую мы купили вместе, так что мы присоединимся к ней в бизнесе и сделаем все возможное. Пока у меня будет возможность потягивать вино и обмениваться историями с проходящими мимо солдатами, я буду достаточно счастлив.

– И ты серьезно так думаешь?

Макрон на мгновение задумался о своих перспективах, а затем осушил свою чашу. – Да. Обожаю армию. Это была моя жизнь. Но человек не может вечно оставаться солдатом. Нет, если он собирается делать эту работу должным образом. Я чувствую, как напрягаются мои конечности, парень. Я не такой быстрый и не такой сильный, как раньше, и с этого момента будет только хуже. Лучше я уйду, прежде чем подведу себя или парней. Я бы предпочел, чтобы меня запомнили таким, какой я сейчас, а не каким-то иссохшим старым горшком, который даже не может угнаться за долбанными новобранцами, отставшими на марше. Итак, одна последняя кампания, и тогда я закончу, и я и жена начнем новую жизнь в Лондиниуме. Предполагая, конечно, что они с моей матерью смогут подружиться.

Катон познакомился с матерью Макрона несколько лет назад. Действительно грозная женщина. Он криво улыбнулся. Теперь, когда он подумал об этом, он понял, что у них с Петронеллой было много общих качеств. Это может хорошо сработать для мечты Макрона о семейном счастье или в равной степени может стать причиной ожесточенного конфликта. Было бы интересно услышать, как две женщины всей его жизни поладят друг с другом. Или нет.

– Что ж, центурион, я искренне надеюсь, что ты обретешь мир и счастье, которых заслуживаете ты и Петронелла. Конечно, ей придется сообщить эту новость Луцию.

– Думаю, еще не в этот год или два. К тому времени он будет достаточно взрослым, чтобы справиться.

– Предполагаю, что так, – с сомнением ответил Катон. Петронелла была няней мальчика с первых месяцев его жизни. По правде говоря, она была ему даже ближе, чем мать. Расставание станет тяжелым испытанием для его сына.

– Кроме того, – продолжил Макрон, – Ты скоро найдешь себе другую женщину. Ты завидный жених.

Он поднял кувшин с вином и слегка покрутил его. Он был почти пуст. Поровну разделив то, что осталось, Макрон поднял чашу.

– Тост за нашу последнюю совместную кампанию. Пусть Марс сокрушит наших врагов, и пусть Фортуна наполнит наши сундуки добычей.

– Я выпью за это.

Они осушили свои чаши, но Катона не радовала перспектива конца предстоящей кампании. Луций мог потерять кого-то, кого он считал матерью, а Катон терял кого-то, кто был для него братом и отцом. И когда наступит момент, уже невозможно будет не горевать. Он попытался избавиться от мрачной мысли. Он не имел права обижаться на Макрона за его право на счастье, которое Петронелла привнесла в его жизнь. Это было недостойное чувство, и он решил в полной мере разделить радость своего друга, когда на следующий день пара поженилась.