Текст книги "Изменники Рима (ЛП)"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Мой повелитель готов вас принять.

Катона провели в маленькую комнату, не более двадцати футов в поперечнике. Напротив него был выход на узкий балкон с видом на дворцовые сады. Стены были увешаны гобеленами с изображением сказочных цветов и наземных и летающих животных, многих из которых он не мог опознать, например, черно-белое существо, похожее на медведя, жующее бамбук. Он задавался вопросом, были ли они мифическими или просто неизвестными Риму. Хаграр сидел на большом диване сбоку в черном шелковом халате с короткими рукавами и сандалиях. Его руки были мускулистыми, а по ширине плеч и толщине шеи Катон знал, что он обладает необычайно мощным телосложением. Его темные глаза выглядывали из-под тонко выщипанных бровей широкого лба, а его вьющиеся черные волосы были коротко острижены.

Некоторое время он молча смотрел на Катона, а затем повернулся и дал краткие инструкции сопровождавшему его офицеру. Мужчина низко поклонился и попятился к двери, прежде чем закрыть ее и оставить своего повелителя наедине с римлянином.

Хаграр убрал ноги с кушетки и наклонился вперед, прежде чем заговорить.

– Царь Вологез ответил на мое сообщение.

Повисло короткое молчание, пока он внимательно следил за реакцией, но Катон сохранил самообладание и промолчал.

– Царь сказал, что примет ваше посольство. Мне приказано как можно скорее доставить вас и ваших людей в Ктесифон. Мы уедем завтра и поплывем по реке.

Катон кивнул. – Это хорошие новости, повелитель.

– Я надеюсь, что это так. Я не уверен, что царь согласится принять условия, которых требует ваш командующий.

– Было бы очень жаль. Война между Римом и Парфией не будет в интересах ни одной из сторон.

– Разве? – цинично улыбнулся Хаграр. – Я не совсем уверен, что согласен с вами. Ваш император только недавно пришел к власти. Ему нужно заработать себе немного славы, чтобы укрепить свою репутацию и свою… Какой термин вы, римляне, используете? Ах да, империум. Со своей стороны, Вологез может решить, что война будет наиболее полезным средством объединения его знати и союзных царей против общего врага и прекращения их ссор и заговоров между собой.

– И, возможно, прекращения плетения заговора против их царя, – предположил Катон. – Не секрет, что его власть не так прочна, как ему хотелось бы.

Улыбка Хаграра исчезла. – Всегда есть люди, чья преданность своему государю развращена личными амбициями. Это так же верно для вашей империи, как и для нашей.

– Возможно, – признал Катон. – Но Нерон осуществляет гораздо более непосредственный контроль над своей империей, чем Вологез. Разве не так? То что Парфия называет своей империей, на самом деле больше похоже на свободный союз царств? Не все из которых готовы считать Вологеза своим безусловным правителем.

– Если вы имеете в виду гирканцев, они давно недовольны влиянием Парфии на их земли. Они не многим более, чем небольшое беспокойство.

Теперь настала очередь Катона цинично улыбнуться. – Думаю, это больше, чем просто маленькое беспокойство. Тем более, что собственный сын царя возглавляет их борьбу за освобождение от тирании Парфии.

– Борьба, которая была обеспечена римским серебром. И не секрет, что, когда Рим платит серебром, он требует выплаты бескомпромиссной лояльности и, в конечном итоге, отказа от суверенитета. Парфии не нужны римские лекции на тему тирании и скрытых средств, с помощью которых она может быть навязана другим.

Катон молчал, обдумывая слова и поведение своего пленителя. Трудно было определить степень преданности Хаграра своему царю. И все же было жизненно важно выманить это из него, чтобы лучше понять баланс сил в Парфии.

– Повелитель, я не могу отрицать правду того, что вы говорите. Но есть возможность и примирения. Рим и Парфия слишком долго были врагами, и с обеих сторон было пролито достаточно крови. Многие римляне устали от почти постоянной войны на восточной границе. И я уверен, что то же самое и в Парфии. Среди ее знати и вассальных царей должны быть некоторые, которые опасаются, что Вологез ведет их к дорогостоящей войне. Люди, которые предпочли бы, чтобы на престоле в Ктесифоне был новый человек, без необходимости рисковать дальнейшим конфликтом с Римом.

– В любой империи всегда есть недовольные, – признал Хаграр. – У Вологеза есть враги, как и у вашего императора Нерона.

– Полагаю, эти люди вам известны, повелитель? Вы не сочувствуете их помыслам? Ведь в случае войны ваши земли будут ближе всего к границе с Римской империей. Именно вы первыми будете держать удар сил, обрушившихся на Парфию. Я могу представить, что такая перспектива должна сильно давить на вас.

Хаграр сухо усмехнулся. – Вы можете себе это представить? Осмелюсь сказать, что можете. Но если вы на мгновение думаете, что я предам вам свои сокровенные мысли, то вы дурак, трибун Катон. Даже если бы я знал, кто из придворных является нелояльным – если они вообще есть, – я бы не назвал их вам. Тем более я бы не стал доверять вам в отношении собственной лояльности Вологезу.

Даю слово, что то, о чем мы говорим сейчас, не покинет пределы этой комнаты.

– Я вряд ли поверю слову римлянина, если я не могу даже доверять ни одному человеку среди моих слуг. Насколько я знаю, ваша цель здесь как в шпионаже, так и в заключении мира. Точно так же здесь, в моем дворце, есть много других, которые утверждают, что служат мне, передавая информацию своему хозяину в Ктесифон. О некоторых из них я знаю, и я удостоверяюсь, что они слышат именно то, что я хочу, чтобы они услышали и передали. Но я уверен, что мне еще предстоит открыть для себя множество других. Мужчины и женщины, которые мне очень близки. Так что вы поймете, почему я не хочу обсуждать какие-либо вопросы, касающиеся моей преданности царю.

– Я прекрасно понимаю, повелитель, – ответил Катон. – Итак, давайте поговорим более абстрактно. Если, скажем, Рим мог бы предложить союз с каким-либо конкретным парфянским правителем, который гарантировал бы его положение в качестве правителя его владений и избавил бы от опасений, какой бы то ни было судьбы, уготовленной для него Вологезом, я бы предположил, что заинтересованный человек был бы склонен очень внимательно рассмотреть подобное предложение.

Хаграр на несколько секунд пристально встретился с ним взглядом, прежде чем со смыслом ответил: – Я полагаю, что так. – Затем он откинулся на диване и скрестил руки. – Теперь я устал от ваших игр, мой римский друг. Оставьте меня. Идите и скажите своим людям готовиться к путешествию в Ктесифон.

– Хорошо, повелитель. – Катону было интересно, как Аполлоний отнесется к двойственным взглядам Хаграра, когда у них будет возможность обсудить этот вопрос. – Я уверен, что будет много возможностей возобновить нашу беседу во время нашего путешествия.

– Да. Это более чем вероятно. – Хаграр закрыл глаза и махнул рукой в ​​сторону двери. – Ступайте, трибун. Вы изрядно израсходовали мое терпение на сегодня.

*************

Глава XVII

Пять дней спустя на рассвете Катон с кормовой палубы наблюдал, как команда плоскодонной баржи своими шестами оттолкнуло судно от берега реки к течению реки. Накануне они проплыли мимо большого торгового города Дура-Европос и были почти на полпути к месту, где они должны были высадиться, и пересечь самую узкую точку между Евфратом и Тигром, прежде чем достичь парфянской столицы.

Все свободные члены экипажа и пассажиры были подведены капитаном к корме, чтобы поднять нос и облегчить работу людям, вытаскивающим корабль из илистого тростника. Тонкие стебли зелени зашуршали по деревянным стенкам, а затем высвободились и медленно заскользили на небольшом расстоянии от берега. Капитан прижал ладонь ко рту и выкрикнул еще один приказ, и люди экипажа побежали по местам, вставив длинные весла в штифты с обеих сторон, напрягаясь, пока они гребли, выводя судно с мелководья к середине реки.

Густой туман повис над водой, так что солнце было нечетким оранжевым шаром низко слева от них. Мгновение спустя камыши растворились в тумане, когда корабль двинулся дальше, и Катон почувствовал, как волосы на затылке у него защекотали, когда он оглядел гладкую поверхность воды, растянувшуюся вокруг них, прежде чем она растворилась в дымке. В этой сцене царила жуткая атмосфера, и ему пришло в голову, что именно так может выглядеть переход через Стикс, когда за ним придет смерть.

Он пробрался вперед и оперся на носовой поручень, глядя вниз на стеклянный водоворот воды вокруг форштевня, пока он неуклонно продвигал корабль вперед. Вперед смотрящий присоединился к нему, чтобы осмотреть поверхность мелководья и выкрикнуть корректировки курса моряку за рулевым колесом на корме.

– Какая-то жуткая обстановка, не так ли? – тихо сказал Аполлоний, присоединившись к Катону и глядя на туман.

И снова Катону показалось, что этот человек читал его мысли, и ему нужно было подавить раздражение, прежде чем он сможет ответить нейтральным тоном.

– Что случилось, Аполлоний? Теряешь самообладание?

– Отнюдь нет. Во всем этом есть что-то безмятежное. Как будто мы отброшены от реальности в некую вневременную пустоту, без направления, где все возможно. Во всяком случае, я воодушевлен.

– Воодушевлен? – Катон посмотрел на него, задаваясь вопросом, не сошел ли этот человек с ума. – Мы пленники в путешествии в самое сердце империи злейшего врага Рима. Я бы сказал, что наши шансы убедить Вологеза принять мир – не более одного к четырем. И если он выберет войну, я сомневаюсь, что мы когда-нибудь снова увидим свои дома. Даже если он позволит нам жить и будет держать нас в плену. Честно говоря, я не вижу в нашей ситуации особого повода для воодушевления.

– Нет? Я удивлен. Я ожидал, что солдат с твоим опытом упивается тем риском, на который мы идем. Ты ведь сталкивался с куда более серьезными опасностями, чем эта?

– Я сталкивался с опасностью в бою. Я сталкивался с опасностями вовлечения в большую политику. Но у меня всегда было ощущение определенной степени контроля над своими действиями. Но в этот раз? – Катон неопределенно указал на туман. – Я во власти событий и жив только по прихоти этих парфян. Меня это не воодушевляет. Я чувствую страх, Аполлоний. Страх, что я никогда больше не увижу своего сына и своих друзей. Страх, что они никогда не узнают, что с нами стало, если Вологез пожелает, чтобы мы просто исчезли. Я полагаю, что все по-другому для мужчины, у которого нет семьи. Нет друзей.

Это была хорошо рассчитанная ремарка, чтобы вновь прощупать прошлое агента. Аполлоний холодно взглянул в ответ.

– Откуда ты знаешь, что меня никто не ждет, трибун?

– Ниоткуда, но я думаю, что знаю тебя уже достаточно хорошо, чтобы поверить, что никого нет, о ком бы ты заботился или кто заботился бы о тебе. Все, для чего тебе нужно жить, – это азарт, связанный с риском для своей жизни, и, конечно же, высокомерное удовольствие считать себя несколько выше остальных с точки зрения интеллекта и расчета.

Губы Аполлония на мгновение сжались в плотную складку, и Катон удовлетворенно кивнул. – Это не очень приятно, когда кто-то заглядывает в твой разум, не так ли?

– Ты думаешь, что знаешь меня? Возможно, ты даже думаешь, что понимаешь меня.

– Да, думаю, что я начинаю.

– Тогда ты ошибаешься, трибун. Не обманывай себя, иначе для тебя это плохо кончится. Лучше, если бы ты не пытался понять природу моей личности или почему я предпочитаю быть таким, какой я есть.

Катон нахмурился. – Ты мне угрожаешь?

– Считай это предупреждением. Никогда не предполагай, что ты понимаешь человека, независимо от того, насколько он тебе близок, иначе ты рискуешь ослабить бдительность именно тогда, когда тебе это нужно больше всего. В ситуации, в которой мы находимся, это может стоить тебе жизни и жизней твоих людей, – он наполовину повернулся, чтобы указать на преторианцев, собравшихся у подножия мачты. Некоторые снова уснули, другие разговаривали тихо, как будто боялись, что их подслушают какие-нибудь опасные существа, прячущиеся в тумане. Двое раненых, Квинт и Грумион, лежали на циновках, прислонившись спинами к мачте. Без поясов с мечами и даже без кинжалов солдаты выглядели уязвимыми. Дальше на корме стояли парфяне, которым поручили охранять римлян. Они, напротив, были вооружены мечами, а их колчаны с луками лежали у подножия небольшой кормовой палубы, под рукой.

Пока Катон смотрел на них, дверь каюты под палубой открылась, и появился Хаграр. Он расправил плечи и зевнул, прежде чем повернуться и заговорить с капитаном. Последний довольно долго отвечал, склонив голову. Кажется, удовлетворенный ответом капитана, Хаграр коротко кивнул ему и пошел вперед. Его люди отступили с его пути, когда он проходил мимо, склонив головы. Преторианцы же не пошевелились, а просто спокойно проследили за ним.

– Доброго утречка, трибун.

– Господин, – Катон ненадолго поклонился в знак приветствия, когда Хаграр взглянул на Аполлония.

– И тебе, грек.

Аполлоний низко поклонился. – Мой повелитель. Надеюсь, ты хорошо выспался.

– Как и любой другой на этом кишащем комарами участке реки. Но капитан сказал мне, что мы скоро уйдем от камыша. Он говорит, что мы должны добраться до места назначения через три дня. Раньше, если через реку подует ветер. Хаграр взглянул на туман. – Я не буду сожалеть, когда это путешествие закончится. Я терпеть не могу путешествовать по воде. Это неестественно.

– Это ничто по сравнению с условиями в открытом море, – сказал Катон. – Вы когда-нибудь выходили в море, мой повелитель?

– Нет, – Хаграр погладил себя по подбородку. – Я никогда не видел моря.

Катон был удивлен. – Действительно?

– Зачем мне? Земля, которой я управляю, далеко от берега. Я был воспитан, чтобы быть ее владыкой с самой юности, и мой долг отнял почти все мое время и силы, – он помолчал. – Я хотел бы однажды побывать на побережье, прежде чем меня заберут из этого мира. Вы пересекали море, трибун?

– Да, господин. Много раз.

– На что это похоже? Я слышал, что он наполнен ужасными тварями и что, когда боги злятся, воды поднимаются до огромных волн, которые уничтожают многих из тех, кто осмеливается плыть. Это правда?

На мгновение Катон был поражен вопросами. Неужели Хаграр действительно так мало знает о море? Возможно, это было удивительно только потому, что обширный характер путешествий Катона уже давно приучил его к таким новинкам. Океаны больше не были для него загадкой. Тем не менее, это был шанс попытаться завоевать некоторое уважение к репутации Рима.

– Это правда, что в глубине живут чудовища. И что есть штормы, которые разрушают многие корабли и топят их экипажи. Но море за побережьем Сирии –

это владения Рима. Наш флот усмирил его. Власть Рима распространяется даже на океаны. Нет другого флота, который бросил бы нам вызов, и каждый корабль, пересекающий море, совершает путешествие под защитой и контролем римлян. Так же, как наши легионы контролируют землю.

Хаграр пристально посмотрел на него. – Не всю землю. Не Парфии. И никогда не будет. Вы забыли, что случилось с вашим полководцем Крассом при Каррах?

– Я не забыл, мой повелитель. Ни один римлянин никогда не забудет этого, поэтому всегда найдутся те, кто будет полон жажды отомстить за Красса. И они добьются своего, если мы не сможем достичь прочного мира.

Один из наблюдателей внезапно повернулся и крикнул на палубу. Капитан быстро вышел вперед, и последовал поспешный обмен тихими голосами, прежде чем дозорный протянул руку и указал вправо. Оба пристально смотрели в туман. Затем капитан повернулся и отдал приказ весельникам. Сразу же они подняли свои весла и удерживали их над поверхностью реки, пока корабль плыл.

– Что это? – мягко спросил Катон.

– Смотрящий говорит, что мельком увидел другое судно, – ответил Хаграр.

– Неужели это не удивительно? С тех пор, как вышли из Ихнэ, мы миновали множество судов.

– Они обычно не отходят от берега, когда туман такой густой. Мы здесь только потому, что мне не терпится попасть в Ктесифон как можно скорее.

– Так кто там может быть? – Катон кивнул в сторону тумана.

– Я не знаю.

– Шшш! – прошипел им капитан, не обращая внимания на разницу в положении между ним и парфянским сюзереном.

Все на палубе теперь стояли совершенно неподвижно, с тревогой глядя в окружающую молочную пелену. Катон напряг глаза, но ничего не мог разобрать, и все, что он услышал, был печальный крик какой-то болотной птицы вдалеке. Некоторое время корабль плыл по водной глади, а затем неподалеку послышались голоса. Он быстро повернулся на звук, но увидел только непроницаемый туман. А затем, всего на мгновение, клубок серого цвета раздвинулся, и он увидел очертания другого корабля с правого борта.

Трудно было определить точное расстояние, но они были близко, и теперь он мог различить призрачные очертания фигур, стоящих на носовой палубе. Крошечное мерцающее оранжевое свечение появилось и поднялось над людьми, а затем взлетело в воздух, вспыхивая, пока оно двигалось по дуге между двумя кораблями. Не было необходимости выкрикивать предупреждение, поскольку все на борту теперь смотрели в сторону другого судна. В любом случае было ясно, что огненный снаряд не долетит. Но ненамного. Он погрузился в воду на пятнадцати футах от борта с мягким всплеском. Сразу же послышался звуковой сигнал с другого судна, через мгновение к нему присоединились еще один впереди, а затем третий – с левого борта. Затем Катон услышал, как весла плещутся по воде, пока корабль, который он увидел, проносился сквозь туман, его черты быстро становились более отчетливыми, когда он приближался к ним.

– Смотрите! – закричал Аполлоний, указывая вперед, когда из тумана нарисовалось еще одно судно, которое гребцы гнали против течения. – Во имя Плутона, кто они?

– Пираты, – прорычал Хаграр.

– Пираты? – Катон скептически покачал головой. – На реке?

– Конечно, – сердито ответил Хаграр. – Разве у вас нет пиратов в море?

Прежде чем Катон успел ответить, Хаграр повернулся, чтобы отдать приказ своим людям. Они тут же расчехлили колчаны и начали натягивать луки. Капитан также выкрикивал инструкции, и его команда быстро погрузила весла. Те, у кого они были, приготовили свое оружие, а остальные схватили лодочные шесты и страховочные штифты.

Третья пиратская лодка появилась из тумана, и теперь все трое приближались к барже. Катон повернулся к Хаграру.

– А что насчет меня и моих людей? Вы не можете оставить нас беззащитными. Дайте нам оружие, и мы тоже сможем сражаться.

Парфянский аристократ заколебался, и Катон указал на ближайшую лодку, которая теперь была хорошо видна. Его палуба была забита людьми, размахивающими оружием и выкрикивающими боевые кличи, приближаясь к своей добыче. Хаграр стиснул зубы и кивнул. – Прекрасно. Принести им оружие!

Катон и Аполлоний бросились за ним к солдатам и команде вокруг мачты. Хаграр заговорил с одним из своих людей и указал на трюм, и парфянин перепрыгнул через открытый грузовой люк и полез между кувшинами с вином и гарумом, которые баржа везла в столицу. Катон подозвал к себе своих людей.

– Они собираются вернуть нам наши мечи, ребята. Убедитесь, что мы хорошо о себе заявим; давайте покажем этим парфянам, как сражаются настоящие солдаты.

– Как насчет нас, господин? – сказал Грумион. Я и Квинт можем внести свой вклад.

Катон взглянул на раненого и усмехнулся. – Нельзя же удержать от драки хорошего преторианца, а?

Парфянин вернулся и поднял на палубу небольшой сундук. Катон наклонился и откинул задвижку, распахнув крышку. Его гладий лежал сверху, он схватил его и вытащил лезвие, прежде чем уронить ножны подле сундука. Остальные мужчины поспешно достали свои мечи и передали раненым товарищам, лежавшим на палубе, их оружие, а затем образовали свободный строй вокруг мачты. Катон увидел, что Хаграр и его люди приготовили свои луки и уже накладывали стрелы, прицеливаясь в ближайшую пиратскую лодку.

В момент когда они спустили тетиву, противник также произвел свой первый залп. Стрелы с грохотом ударились в цель прежде, чем появилась возможность выкрикнуть предупреждение, пролетели мимо, впились в дерево и попали в двух парфян. Один из людей Хаграра развернулся, уронив свой лук на палубу и схватившись за древко стрелы, пробившее его бок. Другой пострадавший был матросом: стрела пронзила его левую руку, сжатую в кулак, и крепко пригвоздила ее к груди. Не было времени поинтересоваться состоянием раненых, так как остальные на палубе выстроились вдоль борта и приготовились защищать баржу.

Еще больше стрел полетело с лодки, приближавшейся с другой стороны. Катон крикнул своим людям, чтобы они спрятались, и повторил приказ по-гречески. Они нырнули за борт, когда борты ударились друг о друга и щепки пролетели над головой. Катон присел на корточки рядом с Аполлонием и смотрел, как Хаграр и его люди храбро выпускают стрелы так быстро, как только могли. Еще один парфянин был сбит, когда стрела пробила ему горло: он упал на спину и лежал, корчась, кровь скапливалась на палубе вокруг его головы.

С резким ударом, заставившим стоявших пошатнуться, первая из лодок врезалась в борт баржи. В отличие от морских судов, у речных судов были низкие надводные борта, и не нужно было подниматься по бортам. Вместо этого пираты перепрыгнули через перила и приземлились на палубу, готовые сразу же атаковать защитников. Хаграр отбросил лук и выхватил меч, а его люди последовали его примеру, присоединившись к корабельной команде, которая уже атаковала абордажную команду.

Катон перевел дух и вскочил с криком: – Вставайте, преторианцы, и вперед!

С ревом его люди вскочили на ноги и бросились на врага. Катон бросился на жилистого человека в поношенной и запятнанной льняной кирасе с бронзовыми пластинами, пришитыми спереди и сзади. У пирата был топор с длинным древком, он занес его назад и поднял щит в левой руке, готовый парировать удар Катона. Кровь стучала в ушах, каждый мускул и каждый инстинкт напрягся для немедленного действия. Катон бросился вперед, удерживая центр равновесия на низком уровне. Вместо того чтобы совершить ошибку новичка, ударив по щиту, он повернулся, схватился за край левой рукой и со всей силой дернул его на себя. В то же время он низко ударил своим мечом пирату в живот, прямо над тазом, где не было защиты. Удар заставил пирата качнуться в сторону, и его рука с топором на мгновение дрогнула, прежде чем он пришел в себя достаточно, чтобы попытаться нанести ответный удар. Угол удара был не совсем удобным, чтобы нанести смертельный удар, а Катон был одет только в тунику, и он знал, что почти любой нанесенный в ответ удар нанесет ужасную рану. Он уперся калигами и бросился вперед, в пределах досягаемости топора, толкнув человека спиной к поручням корабля. Туловище пирата ослабло, и Катон последним толчком перебросил его через борт, чтобы тот упал на палубу лодки нападавших.

Быстро оглянувшись вокруг, он увидел, что палуба баржи превратилась в поле битвы, на котором солдаты и члены экипажа сражались с пиратами, а прохладный влажный воздух был наполнен грохотом оружия и рычанием людей, борющихся за свою жизнь. Когда взгляд сфокусировался, он мельком увидел, как Грумион и Квинт рубят по ногам и пахам ближайших пиратов. Затем он заметил человека, перелезающего через край в двух шагах от него, и бросился к нему, ударив его мечом в ухо. Брызнула кровь, и полетели осколки костей. Пират содрогнулся, а затем рухнул на перила, уронив меч и круглый щит. Катон схватил его и прикрыл свое тело, когда он повернулся и увидел, что его люди сражаются прямо перед мачтой. Хаграр и его люди сражались ближе к корме, в то время как корабельная команда рассредоточилась по палубе, отсутствие доспехов и мечей отличало их от пиратов.

Когда лодка, идущая вверх по реке, ударилась о нос, раздался еще один толчок. Горстка мужчин упала, но остальным удалось сохранить равновесие и продолжить битву. Катон увидел, как Аполлоний бросился к носу, подзывая ближайших членов экипажа следовать за ним. Когда первая из новой волны пиратов перемахнула ногой через перила, агент взмахнул кинжалом так быстро, что Катон едва мог проследить за движением. Кровь хлынула из горла пирата, затем Аполлоний ударил его в челюсть своим мечом, и он упал обратно за борт.

Носовая часть третьей пиратской лодки врезалась в борт парфянской баржи, и на борт стали запрыгивать новые люди. Катон сразу понял, что Аполлонию нужна помощь, иначе его и двое присоединившихся к нему матросов грозили задавить числом. Врезавшись щитом в массу тел и нанося удары мечом, он пробивался вперед. Достигнув свободного места на палубе, он увидел, что на первой пиратской лодке был только лишь один человек, стоявший рядом с небольшой жаровней, все еще горящей. Он удерживал лодку у борта баржи при помощи лодочного крюка. Убрав меч в ножны, Катон вытащил кинжал из руки мертвого пирата на палубе, схватил пальцами за острие лезвия и поднял его над плечом, оценивая цель в пятнадцати футах от него. Пират был занят, ободряя своих товарищей, и увидел опасность только в самый последний момент. Его глаза расширились, когда Катон метнул кинжал. Он пролетел, стремительно вращаясь, и попал человеку в горло под углом, нанеся ему рану, прежде чем он упал на палубу. Но шока даже от не совсем точного попадания было достаточно, чтобы мужчина ослабил хватку, и древко багра упало в воду между двумя суднами, пока он, спотыкаясь, хватался за горло залитыми кровью пальцами, опрокинув при этом жаровню. Катон снова вытащил свой меч и острием толкнул меньшее судно, и промежуток между лодкой и баржей увеличился. Удовлетворенный, он поспешил вперед, когда один из пиратов заметил тревожный крик, увидев, как лодка отплывает.

Пробираясь между Аполлонием и находившимся рядом с ним матросом, Катон поднял щит, чтобы отразить удар копья, а затем злобно ударил по древку, расколов дерево так, что оно треснуло, отлетев в борт корабля. Прямо под ним он увидел, что около двадцати человек продвигалось вперед, пытаясь ворваться на борт баржи и сокрушить защитников. Член экипажа справа от него вооружился одним из шестов и отчаянно бился им, сбивая людей с ног, но, не причиняя им особого вреда. Тем не менее, подумал Катон, он неплохо срывал атаку. Слева от него Аполлоний умело использовал свой меч, парируя атаки и отвечая быстрыми, целенаправленными ударами, лишив глаза пирата, осмелившегося приблизиться к нему.

Катон понял, что на данный момент они могут продержаться без него, и отступил на шаг, чтобы кратко обозреть бой на главной палубе. Пираты, должно быть, слишком поздно осознали, что пассажиры баржи представляют собой серьезного противника. Некоторые из них уже пали, другие были ранены и вышли из боя. Казалось, что Хаграр потерял двух или трех своих людей, но преторианцы Катона твердо стояли вокруг мачты. За балкой мачты Катон мог видеть приближающуюся вторую лодку, все еще почти в ста футах от нее, двигаясь вперед на веслах. На борту было достаточно людей, чтобы перевесить чашу весов в пользу пиратов.

Хриплый крик снова привлек его внимание к палубе, и он увидел крупного бородатого человека в блестящем нагруднике и овальном щите, который сердито проревел что-то пиратам, прежде чем приблизиться к ближайшему преторианцу и сделать ложный выпад своим мечом. Римлянин двинулся, чтобы противостоять удару, но лидер пиратов быстро подсек его, и воткнул меч преторианцу в грудь, отбросив его назад и вниз на колени, прежде чем выдернуть клинок и двинуться к следующему противнику, в то время как ближайшие к нему соратники подбадривали его.

– Аполлоний!

Агент отошел от борта и взглянул на Катона, когда тот указал в сторону.

– Капитан пиратов. Видишь его?

– Бородатый болван?

– Да. Можешь его снять отсюда?

– Прикрой меня, трибун.

Когда Аполлоний отступил, Катон выступил вперед и резко рубанул мечом в воздухе, чтобы отогнать тех, кто двинулся было вперед. Он получил легкий удар топором по краю своего щита и чуть не потерял хватку.

– О, ты почти попал, не так ли? – прорычал он и ударил мечом по обуху топора, посылая искры в воздух.

Позади него Аполлоний вытер кровь с лезвия кинжала о край своей туники, прежде чем схватить лезвие и занести оружие назад. Он покосился вдоль палубы на капитана пиратов, который теперь стоял к нему спиной, когда он ударил своим щитом по Пелию и опрокинул опциона на колени. Пират поднял руку, чтобы нанести смертельный удар, и в этот момент Аполлоний метнул кинжал. Он пролетел сквозь людей, сражающихся на палубе, и попал прямо в основание шеи пирата, между его лопатками. Капитан издал яростный рев, когда он выпустил свой щит и нащупал рукоять ножа своей свободной рукой. Пелий быстро отреагировал и пронзил своим мечом левое колено капитана, разрезав мускулы и сломав кость. Пират повалился на бок, рядом с мачтой, и сразу же Грумион и Квинт бросились на него, яростно нанося удары по голове, рукам и груди. Аполлоний удовлетворенно кивнул и бросился в рукопашную.

Оставшиеся в живых пираты с первой лодки дружно охнули, увидев как их командир был убит, и Хаграр воспользовавшись моментом, приказал своим выжившим солдатам и членам экипажа добить нападавших. Они хлынули по палубе, к ним присоединились преторианцы, рубя своих противников со свежей решимостью. Некоторые из пиратов попятились в сторону только для того, чтобы обнаружить, что их лодка отошла на некоторое расстояние. С ее палубы лениво поднимался дым, и от перевернутой жаровни разгорался пожар. Пираты были вынуждены биться дальше, пока их не сражали удары перешедших в контрнаступление пассажиров баржи, либо бросали оружие и ныряли в реку. До лодки, правда, сумели добраться только хорошие пловцы; большинству же удалось лишь нанести несколько ударов по поверхности воды, прежде чем их снаряжение потянуло их вниз. Жалко взмахивая руками, они исчезли под водной гладью, оставляя лишь водовороты, а затем рябь, прежде чем от них не осталось и следа.

Когда последний из пиратов, оставшихся на барже, был уничтожен, Катон подозвал Хаграра.

– Мой повелитель, выводите вперед своих лучников. Поторопитесь!

Парфянин крикнул своим людям, ринувшись вперед и заняв место павшего матроса рядом с Катоном. Но как только Катон ранил одного из нападавших в руку, он был поражен ударом обода щита в бок, и тут же почувствовал ужасную боль в ребрах. Он упал назад, задыхаясь от агонии, пытаясь восстановить дыхание. Тотчас же ловкий молодой пират с третьей лодки перепрыгнул через борт, сжав в зубах кинжал и размахивая дубиной с шипами в правой руке. Он замахнулся на Аполлония, и грек был вынужден отпрянуть в сторону, чтобы избежать удара, оставив тем самым место для других пиратов, чтобы запрыгнуть на баржу.