355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Саймон Моуэр » Евангелие от Иуды » Текст книги (страница 18)
Евангелие от Иуды
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 14:38

Текст книги "Евангелие от Иуды"


Автор книги: Саймон Моуэр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

15

Один из многих у Дамасских ворот. Обычный человек, вышедший из автобуса на грязной остановке. К груди он прижимал конверт и рассеянно оглядывался по сторонам, будто не вполне осознавал, где находится и что делает в этой толпе. «Американец?» – спросил у него кто-то. Он улыбнулся и помотал головой: «Англичанин». Ему одобрительно кивнули. Англичане – друзья арабов, сказали ему. Он перешел через дорогу и направился к воротам. Ворота всегданаходились в центре внимания: там проводили демонстрации, там несли свою бесцельную вахту съемочные группы из агентств новостей, оттуда – когда-то давно – юный, бескомпромиссный Савл отправился в путешествие на север: миссией его было подавление зарождающейся христианской веры. Этот юноша, в конечном итоге, оказался на грязной дороге, в мозгу его сверкали искры, в ушах не умолкал чей-то голос: «Савл, Савл, что ты гонишь меня?» [126]126
  Деяния 9:4. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

Он присоединился к потоку людей, пестрой толпе, снующей по Старому городу, Эль Кудс, что в переводе значит «Святой». На узких улочках внизу находился suk – небольшой базар, где продавали овощи и фрукты, цыплят и перепелок в крошечных клетках. Двое солдат шагали сквозь толчею с винтовками наперевес. Он протискивался между торговцами и покупателями, мимо мужчины, жарившего баранью печень на огромной закопченной сковороде, мимо магазина, где ему норовили всучить четки из оливковой древесины и распятия из перламутра, мимо кофейни, где сидели и курили старики. Поодаль, у перекрестка, керамическая табличка на стене возвещала начало улицы Долороза, но он знал, что это не так. [127]127
  Doloroso (um.) – скорбный.


[Закрыть]
Он знал все прения на этот счет. «Станция № 7, Иисус падает во второй раз…» Но он не падал. По крайней мере, здесь. Если считать евангельские источники абсолютно правдивыми, то путь пролегал в противоположную сторону, от римского Претория у ворот Яффы. Возможно. Все возможно. Группа бледных пилигримов перебирала четки, стоя рядом с угрюмым священником. Женщины в цветастых платьях и легких сандалиях, мужчины в соломенных шляпах, защищающих от солнца. Проходя мимо них, он отвернулся: на случай – какая же, право, глупость, подумал он, – если они его узнают.

Узкие улочки, где густые тени перемежаются внезапными полосами света. Вчерашняя гроза миновала, воздух был чистым, а солнце – ослепительно ярким даже на тесных улочках древнего города. За углом, где стояли пилигримы находилась маленькая площадка, там арабы торговала сувенирами религиозного характера и кожаными сумками с изображением верблюдов и пальм. «Четки? – предлагали торговцы. – Освященное распятие из древесины олив Гефсиманского сада? Икону?»

Край двора был опален полуденным солнцем. Во дворе этом стояли одинаковые романские арки, сзади была вырезана узкая дверь. Он пересек двор и вошел внутрь, мигом погрузившись во мрак, напомнивший ему о мраке подземелья в церкви Сан-Крисогоно. Ему пришлось немного постоять на месте, пока глаза привыкнут к темноте. Вскоре он смог уже различить очертания каменной плиты, которая как будто вынырнула из прошлого; плиты, на которой лежало тело в ожидании помазания. По правую руку ступени восходили к часовне, откуда через зеркальное стекло можно было смотреть на каменную глыбу, серую, как спина слона, и яму, в которую, согласно легенде, врыли столб, ставший впоследствии вертикальной перекладиной Креста. Когда-то давно, во время первого визита на Святую землю, будучи еще старшим семинаристом, Лео стоял там и оплакивал благословенную трагичность всего происшедшего. Сейчас же он не обратил на ступени ни малейшего внимания и фазу направился в ротонду, где высились строительные леса, призванные поддерживать все здание, которое в противном случае превратилось бы в груду обломков. Там же, в центре круга, находилась сама усыпальница – пещера, давным-давно вырезанная в скале инженерами императора Константина, украшенная мрамором и ставшая противоположностью своей сути: впадина обратилась выступом, пещера – домом.

Теплый, густой запах свечей окутывал Лео. Православный священник стоял там подобно тени, бормоча себе в бороду что-то едва различимое. К гробнице постоянно подходили какие-то люди. Пилигримы молились, стоя на коленях; туристы ныряли в пещеру и выныривали наружу. В некотором смысле, именно там, в этих пространственных координатах, стояла Мария Магдалина, увидевшая черный зев за отодвинутым камнем. Если бы во времени можно было перемещаться стой же легкостью, с какой мы перемещаемся в пространстве, если бы можно было отправиться вдоль единственного измерения часов, дней, лет и веков, на две тысячи лет назад, она бы по-прежнему была здесь тем тихим утром в саду за городскими стенами. И в воздухе по-прежнему царил бы запах смерти.

Рай – это сад.

Лео обошел каменный домик. Сзади можно было увидеть каменную породу, где копты [128]128
  Копты – египтяне, исповедующие христианство. (Примеч. ред.)


[Закрыть]
оставили свой смолистый оттиск. Самая притесняемая секта из тех, что сражались за право распоряжаться Гробом Господним, копты превзошли всех, убрав кусочек мраморной отделки и обнажив голый известняк. За доллар-другой они могли отодвинуть занавеску, чтобы вы своими глазами увидели животворный камень. «Зажечь свечку в гробнице Господней? – спрашивают они. – Один доллар». И прежде чем вы успеете шелохнуться, в их собственной лампе зажжется новая восковая палочка, которую вмиг задуют и передадут дальше. Это нечто вроде фокуса, одно движение руки – и все. Вы даже не успеете понять, что произошло.

Лео встал, держа в руках еще дымящуюся свечку, и взглянул на согбенного монаха. Кто-то у него за спиной сказал: «Это добавляет драматизма». Обернувшись, он увидел в полумгле ротонды француза. Тот иронично усмехался, держа в руках свою свечу (которая, однако, не дымилась).

Они вышли из Церкви Гроба Господнего, зашагали по узким улочкам Старого города, мимо кудрявых иудеев, мимо арабов с тюками ткани и мешками бобов, мимо христиан с грузом вины, мимо арок, древних, как сам ислам, мимо потускневшей таблички, гласившей, что Верховный Раввин запрещает ортодоксам входить на эту территорию, ибо это святыня. Они дошли до ворот, где полицейские проверяли документы, обыскивали сумки и ощупывали карманы. На небе полыхало солнце, воздух, казалось, загустел от затаенного ожидания множества людей, словно с минуты на минуту должно было случиться чудо: с небес на коне по имени Бурак спустится Пророк, а может быть, снизойдет сам Спаситель, рассекая сияющие облака. Лео Ньюман и отец Гай Откомб прошли через ворота и поднялись по широкой лестнице на огромную открытую площадку, из туннелей темного города – к ослепительному свету, где золотой купол на шкатулке, инкрустированной бирюзой и слоновой костью, грезил о несказанном величии Господа.

На кипарисовой аллее они нашли каменную скамью. Присели.

– Рассказывай же, – попросил Откомб. – Выкладывай все начистоту.

И Лео рассказал. Неужели этот француз – его последний шанс? Он рассказывал, а француз слушал, не перебивая, с серьезным и сочувственным выражением лица. Это было нечто вроде исповеди: один священник – неудачник – исповедовался другому, более успешному.

– Ты считаешь, это настоящий текст? – спросил Откомб, когда Лео замолчал. Звук «щ» у него получался особенно мягким, типично французским.

Лео открыл конверт и извлек оттуда картонную папку. Француз вскинул свои изящные галльские брови. Лео открыл папку, где находилась последняя страница – оборванная, потрепанная, цвета песочного теста, цвета табака, цвета земли. Вся она была испещрена серыми буквами. Он протянул страницу французу.

– Я уверен, что это настоящий текст, подлинник, – сказал он – Я уверен, что весь свиток является, в общем-то, тем, на что претендует.

Откомб неловко заерзал на скамейке: отчасти для того, чтобы лучше рассмотреть страницу, отчасти – затем, чтобы скрыть ее от посторонних взглядов.

– Свет, Господи! Осторожнее, тут же яркий свет! – воскликнул он, склоняясь над текстом. – Как я могу вот так судить? Мне нужно время, много времени…

– А у тебя нет времени. И я не жду твоих суждений. У меня есть собственное суждение.

Откомб провел пальцем над поверхностью папируса. Не поднимая глаз, он спросил:

– Кто-нибудь знает, что ты взял это с собой?

Лео не удостоил его ответом.

– Взгляни, – сказал он. Лео перегнулся через плечо француза и указал на слово ΠΕΙΑΤΩ. Пилат.

Откомб кивнул.

– И еще вот здесь. – Лео указал еще одно место в тексте и уловил запах своего собеседника – затхлый запах целибата; от него тоже так раньше пахло. Лео быстро прочел строки вслух, на греческом с нелепым английским акцентом: – «Тело, которое они забрали, тайно похоронили у родного города Иосифа, которым был Рама-Зофим близ Модина, и по сей день никто не знает места захоронения».Возможно, они хотели, чтобы гробницу оставили в покое…

– Но у них не вышло, не так ли? – заметил француз с явным вызовом.

– Они не могли предугадать последствий, это ведь не вызывает сомнений. Не могли предсказать историю о воскрешении. Бог, восстающий из мертвых, – это не иудейский миф. Во всем иудаизме не найдется подобного прецедента.

Последовала продолжительная пауза. Толпы туристов текли мимо, к Гибралтарскому куполу, к мечети Эль Акса: изумленные японцы, нарочито благоговеющие американцы, люди, глядящие в путеводители, люди, слушающие своих гидов, люди, сохраняющие все увиденное на видеопленке но ничего не видящие собственными глазами, – разношерстная компания свидетелей у пупа Земли.

– Есть еще кое-что.

Откомб оторвался от текста.

– Что же?

Лео указал ему.

– Вот здесь. Один из тех, кто помогал выносить тело. Один из помощников Иуды. Савл. – Француз снова взглянул на буквы. – Вот здесь, где ткань повреждена: Савл Тарсиец. Последние несколько букв отсутствуют, но насчет первых сомнений нет. Тау-альфа-ро-сигма-ипсилон. Tarseus, тарсиец. Павел Тарсиец.

Откомб поджал губы, словно пробовал что-то на вкус. Возможно, он пытался изменить значение, разделив строки иначе. Возможно, молился. Наверное, все-таки молился: молился о покровительстве, о помощи, о мудрости – о том, что нужно всем, но чем обладают очень немногие.

– Антихристианская пропаганда, – наконец вымолвил он. Казалось, Откомб принял окончательное решение после длительных размышлений. – Если текст выдержит тщательную проверку, вердикт экспертов будет аналогичным. Ранняя антихристианская пропаганда. По всей видимости, эбионит. [129]129
  Эбиониты – иудействующие христиане, продолжавшие придерживаться Моисеева закона. Признавая мессианство Иисуса, отрицали его божественную сущность. (Примеч. ред.)


[Закрыть]
Написано по-гречески, предпринята попытка ославить Павла – исходя из этого, должно быть, эбионит. Конечно, это важно. Но не очень. Разве что в той степени, насколько это подтверждает Евангелия…

– Подтверждает Евангелия?! – Лео едва не закричал. Там, на Храмовой горе, заряженной мощью трех вероисповеданий, он едва не закричал. – Этот свиток древнее любого фрагмента Нового Завета! Он практически полон. разумеется, полон. Кое-какие концы не сходятся. Есть лакуны. Но это – именно то, чего следовало ожидать. В общем и целом, это звучит убедительно.И лет этому тексту больше, чем любому фрагменту любого Евангелия, больше, чем всей евангельской истории. Судя по всему, этот текст мог даже стать источникомбольшей части благовествований от Матфея, Марка и Луки. Господи, это просто кошмар!

– Людей, чья вера крепка, это не заденет, – ответил Откомб. – Это не затронет также людей образованных. Насколько я понял из твоего рассказа, они смогут объяснить все расхождения.

– Конечно. Это они всегда смогут. А что насчет остальных? Как это повлияет на обычных христиан?

Француз взглянул на него, и во взгляде его удивление намеренно сочеталось с упреком.

– А тебе какое дело до христианства? – спросил он.

А ведь и правда: какое дело ему? Ему, отлученному от церкви и смирившемуся с отлучением? Лео озирался по сторонам, словно ища ответ.

– Это слова Павла, верно?

– Мало ли что говорил Павел. И далеко не все его слова пришлись по вкусу современным либералам.

– И католикам-ортодоксам тоже. Особенно один абзац – · из Послания к филиппийцам. – Лео привел цитату, и слова жалили его, жгли его глаза и уязвляли разум. Он больше не мог с уверенностью сказать, во что верит и что думает. – «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви…» Ты ведь сам знаешь этот стих.

– Безусловно.

– «…если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны». [130]130
  Филиппийцам 2:1–2.


[Закрыть]

Француз засмеялся над ним.

– Ньюман, ты один из тех сентиментальных людей, которые представляют Иисуса Христа кем-то вроде социального работника, а христианскую веру – набором общепризнанных либеральных этических норм. Неудивительно, что ты лишился сана. – Откомб встал со скамьи. – Господь Всемогущий не либерал, месье Ньюман, – сказал он. – Господь Всемогущий – движущая сила всей Вселенной, а нашу Вселенную нельзя назвать либеральной. Но современный мир, похоже, этого не понимает. Я ни на йоту не верю твоему папирусу, Ньюман. Делай с ним что хочешь. Можешь опубликовать, и тогда будешь проклят. Церковь это переживет, как переживала все нападки в течение многих веков. Церковь переживет и тебя. – А затем, ужесобираясь уходить, француз вдруг замер. – Знаешь, как они называют тебя, Ньюман? Я имею в виду, твои бывшие братья во Христе. Знаешь?

Лео отмахнулся было, давая понять, что ему это неинтересно, но Откомб приблизился к нему и произвел контрольный выстрел:

– Ты же знаешь, как важны имена в нашей работе. Ты это знаешь. Имя Иисус означает «Яхве есть спасение», не правда ли? – Он протянул руку и ткнул пальцем в лицо Лео. – А тебя называют Иуда, Ньюман. Вот как тебя называют. Второй Иуда. И знаешь, что они делают?

– Что же?

– Они молятся за тебя.

Одиночество на Храмовой горе, на горе Мориа, у оси вращения планеты. Он вышел из сумрака на солнце, на платформу, что окольцовывает Гибралтарский купол. Купол ослепительно сверкал в солнечных лучах – исполинская вспышка, огненный шар, текучее золотое пламя. Шпиль взрезал облака, и небо кружило, точно весь мир вертелся вокруг этого стержня – вокруг места, где стоял Храм, где Иисус изгнал нечестивцев, где Бурак, конь Мухаммеда, ступил одним копытом, прежде чем вознестись к небесам, где Авраам за шиворот держал сына над обрывом. [131]131
  По велению Яхве Авраам должен был принести сына в жертву Богу но в момент жертвоприношения был остановлен ангелом. (Примеч. ред.)


[Закрыть]
Небо вращалось. Лео воздел очи горе, и небо закружило вокруг него, и в ушах заклокотали голоса, сотня голосов, тысяча, прямо за спиной, незримые голоса: обернувшись, он не увидел никого. Солнце взирало на него своим единственным беспощадным оком. Он не знал, откуда льется этот злокозненный свет: извне или из глубин его разума. Свет ослеплял, голоса клокотали, небо вращалось – и асфальт, отполированный стопами тысяч и тысяч пилигримов, отполированный солнцем, ветром и дождем, устремился ему навстречу…

Голоса не утихали. Иврит, арабский, английский. В общем шуме можно было различить лишь несколько слов: «американец», «англичанин» и «врач». Над собой Лео видел синюю форму. Кто-то оттащил его в тень.

– Мой конверт, – сказал он. – Мой конверт…

– С ним все в порядке.

– Он здесь.

Ему вложили что-то в руки. Лео оттащили в тень и стали задавать ему вопросы, словно это был настоящий допрос. Где он живет? Он не гражданин Израиля? Немец? Говорит ли он по-английски? А номер телефона у него есть? Ему нужна медицинская помощь? Как он себя чувствует? Кто-то всучил ему стакан воды – кто-то великодушный, друг, который доверяет тебе, когда остальные оскорбляют, друг, который утешает тебя, пока остальные идут на тебя войной. Прямо над собой Лео видел чье-то лицо: борода, усы, Темные глаза. Все в порядке? Обморок, да? Врач не нужен? Может, надо кому-то позвонить? Кто-нибудь нужен?

– Мне нужна Мэделин.

– Где она?

– Это ваша супруга?

– Она где-то здесь?

– Она умерла.

Позже он сидел в маленьком темном баре, где, помимо него, находилось три-четыре апатичных клиента. За дверью бара стояли двое солдат. Полицейский – представитель арабских органов правопорядка – не сводил с него глаз.

– Со мной все в порядке, – сказал Лео, прижимая конверт к груди. – Со мной все в порядке.

– Врач уже в пути.

– Со мной все в порядке.

– Это все из-за солнца. Вы, американцы, не привыкли к такой жаре. Здесь, на большой высоте, воздух разрежен.

– Со мной все в порядке. – Лео встал, и на этот раз никто не предпринял попытки его удержать. Посетители взирали безучастно. – Со мной все в порядке. – Фоном звучала песенка из радиоприемника, та самая проклятая песенка.

– С вами все в порядке? – спросил полицейский.

– Да, в порядке. Только голова побаливает. Я хочу домой.

– Ну, возьмите такси.

– Да, такси…

Лео вышел из бара на узкую площадку перед воротами. Ворота он узнал: это были Овечьи ворота, возле которых приносили в жертву овец, тысячи овец, сотни тысяч овец, и по камням стекала кровь, и всюду пахло кровью и паленым мясом. Ворота Святого Стефания, откуда первых мучеников выводили на верную гибель под градом камней, а Савл просто смотрел на них и ни разу не вмешался. Ворота Девы Марии. Львиные ворота. Столько названий для одной дыры в стене…

Лео стоял у ворот, окидывая взором долину Кидрон, прижимал конверт к груди. Сердце его бешено стучало. Интересно, подумал он, а может, я умираю? Склоны холма были усеяны могилами, белые надгробия напоминали не то зубы, не то жемчуг. И пыльный «мерседес» – его такси – ехал в гору, ехал к нему.

16

Обычный день в мире текстового анализа, если, конечно, не учитывать граффити на стенах Библейского центра, призывы к покаянию, проклятия и кучку протестующих на тротуаре. Дети Бога. Это были уже другие люди, но выглядели они точно так же, как и их предшественники, эти блюстители истинной веры: четверо или пятеро взрослых, облаченных в оливковую ханжескую униформу фанатиков. Напротив них стоял привычный фургон охраны. После первого дня демонстраций полицейские убрали оттуда своего человека. Правительство решило, что на земле израильской существуют более важные проблемы, чем грызня по поводу истоков христианства. Всемирному библейскому центру придется самому обеспечивать свою безопасность.

Когда за воротами показался Лео, протестующие заметно оживились. Они его знали. Они знали, что это он озвучил слова, написанные в свитке Иуды, что это он – провидец из Книги Откровения. «Взгляните на Зверя», – призывал один из их плакатов. На другом были выведены цифры 6–6 – 6. Они начали петь псалом:

 
Ты был там, когда Господа моего казнили?
Иногда меня от этого бросает в дрожь, дрожь, дрожь;
Ты был там, когда Господа моего казнили?
 

Лео поднялся по лестнице к главному входу Библейского центра. «Зверь! – кричали ему в спину. – Зверь!»

Или это было слово «верь»?

Человек в стеклянной кабинке сразу за дверью кивнул ему. «Asalamu aleikum», – сказал человек. Да пребудет с тобой мир. В сложившихся обстоятельствах выражение это казалось несколько ироничным. Лео повернул и зашагал по коридору к архивному отделу с его знаками «Вход воспрещен» и предупреждениями насчет сигнализации и охраны Безгубая пасть поглотила его карточку и, пожевав, сплюнула, сопровождая плевок механическим щелчком.

Массивные двери захлопнулись у Лео за спиной. В архиве царила тишина. Песни с улицы – молитвы, наложенные на нечеткий ритм, – туда не доносились. Внутренний шум здания там тоже не был слышен. Лишь тихое жужжание кондиционеров, лишь грузная неподвижность двойных стекол и огнеупорных дверей. Согласно электронным часам на стене, было без одной минуты шесть. Его собственные часы – старомодные, механические, подарок Мэделин – стояли у клавиатуры и противоречили электронному исчислению: без восьми шесть. Carpe diem,увещевали они.

Лео принялся за работу, как обычно: рутина утешала его, ритуалы – успокаивали. Он включил радио, чтобы послушать утренние новости на «Би-би-си», потом включил компьютер. Активировал работу.Гольдштауб советовал ему говорить именно так. Он активировал работукомпьютера. Дута букв, складывавшихся в приветствие «Добро пожаловать во Всемирный библейский центр!», возникла на экране, словно лучи невидимого еще восходящего солнца. Логотип Центра – открытая книга с надписью «Логос» на страницах – заменял весь мир. Диктор на радио спокойно рассказывал об акциях протеста и демонстрациях

Сколько же времени прошло? Месяц? Время казалось величиной эластичной, податливой. Всего лишь месяц со смерти Мэделин? И, следовательно, месяц с того дня, когда Лео прочел первые слова свитка? Она часто ему снилась. Порой она была далекой, недоступной, порой ее присутствие, напротив, становилось слишком явственным: мягкая, нагая, она прижималась к его обнаженному телу, чтобы он мог извергнуться в нее, и тогда Лео резко просыпался и обнаруживал, что живот его влажен от израсходованной понапрасну спермы. А иногда казалось, что Мэделин просто-напросто рядом,и, проснувшись, он ожидал увидеть ее в комнате. Понять, что Мэделин там нет, означало вновь потерять ее.

«Распутный священник совершает клятвоотступничество», – писали в газете «Сан».

Лео открыл директорию и выбрал папку под названием «Иуда». Что случилось вчера? Это он помнил смутно. С ним что-то определенно произошло: приступ паники, возможно, некий срыв. Что же это было? Настенный стенд напоминал: ВЫ ответственны за все документы на полках, ВЫ обязаны вписать свое имя в журнал дежурного, НИКАКИЕ ДОКУМЕНТЫ нельзя выносить из комнаты, и НИ ОДНО ИЗОБРАЖЕНИЕ из какой-либо части свитка Иуды не должно покидать пределов здания. Лео вспомнил беседу с Откомбом. Вспомнил, как показывал ему безжалостно убедительный текст и умолял помочь. Но как? Что остается делать, когда зверь уже вырвался на волю?

Диктор рассказывал о группе фундаменталистов, которые живут в бревенчатой хижине в Монтане и ожидают скорого конца света. «Зверь Апокалипсиса уже на свободе», – заявил один из них. Репортаж был выдержан в иронических тонах: «Би-би-си» забавляли подобные вещи. Сообщалось, что группа хранит противотанковое оружие и винтовки.

Лео выдвинул ящик, где лежали снимки текста, и извлек их наружу. Тридцать пять фотографий, на каждой – новая страница, новый ракурс, новое освещение. Он положил их на стол возле компьютера, после чего подошел к шкафу, где лежал свиток.

По радио началась дискуссионная программа, называвшаяся «Вопросы веры». Приглашены были архиепископ англиканской церкви из Йорка и римский католический архиепископ из Ливерпуля, союзники в борьбе против представителя Британского гуманитарного общества.

– Какие же последствия может иметь обнаружение этого свитка в постхристианскую эру? – спросил ведущий.

– Я не считаю, что мы живем в постхристианскую эру, – ответил один из архиепископов. У него был очень глубокий бархатного тембра голос, словно процеженный сквозь десятки слоев отвлеченных рассуждений. – Христианский посыл актуален сейчас так же, как и всегда…

Лео вставил ключ в замок и открыл створки шкафа.

– Но нам даже не позволили взглянуть на этот так называемый «свиток», – пожаловался ливерпульский архиепископ. – Мы располагаем лишь обрывочными сведениями, которые базируются на сплетнях и, так сказать, полуправде. Так называемый Всемирный библейский центр обязан обеспечить свободный доступ к тексту. Сейчас же создается впечатление, что свиток безраздельно принадлежит священнику, лишенному духовного сана, и баптисту-ренегату.

– Вынужден не согласиться с подобной характеристикой…

Лео взглянул на свиток – этот саван, вытянутый, померкший стяг давней войны. Руки у него больше не тряслись. В желудке не холодело. Разум не помрачался. Конечно, он думал о Мэделин. Да, он думал о ней. Две минуты седьмого. Архив был неподвижен и беззвучен. Никто не заходил и не зайдет в ближайшие пару часов или даже больше. Лео снял стеклянную крышку со свитка.

По радио говорили:

– Если этот свиток действительно является тем, за что себя выдает… а я, должен сказать, настроен крайнескептически в этом отношении… но если… – и тут последовал яркий всплеск,ударила веселая струя пламени…

– …подлинное свидетельство враждебно настроенного человека, присутствовавшего там, то какова причина для беспокойства?…

Движение воздуха; мягкая, теплая волна жара, словно огненный столб из глубокого, пылающего чрева. Лео издал неопределенный звук, поднял руки, пытаясь не то защититься, не то благословить это жуткое пламя. Словно наделенный самостоятельной жизнью внутри себя, папирус почернел и скукожился. А потом необъятное пламя рвануло наружу из шкафа, прозрачная жидкая масса, чьи раскаленные когти тянулись к Лео, рвали его одежду и тыльные стороны ладоней, которыми он прикрыл лицо.

Мэделин. Почему-то он подумал, что она могла бы его спасти. Когти терзали и резали его плоть, огненные руки норовили заключить его в свои объятия. Последним, что он услышал, было щебетание радио, заглушённое воплем – воплем зверя, стонами беспокойных душ в проклятой бездне, куда теперь затягивало и его самого…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю