Текст книги "Для смерти день не выбирают"

Автор книги: Саймон Керник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Шокированный случившимся, я потерял целую секунду, наблюдая за тем, как на глазах у меня умирает человек, но тут же опомнился и, свалившись с сиденья, перекатился и укрылся за трупом.

Убийцы и не прятались. Их было двое, оба во всем черном, с шапочками на головах и шарфами на лицах. Они стояли в проходе, футах в пятнадцати от меня, вооруженные пистолетами с глушителем, и смотрели в мою сторону.

Скрючившись в узком пространстве между рядами, я попытался отползти дальше, но путь блокировали ноги Поупа. Мало того, мне никак не удавалось вытащить револьвер. Один из киллеров выстрелил – вспышка пламени вырвалась из глушителя, – но пуля ударилась о сиденье и срикошетила в потолок. Вторая просвистела над головой и с глухим чмоком вошла в тело мертвеца. Киллеры повернулись и двинулись к выходу.

Я быстро сел, потянул за спусковой крючок и только тогда с опозданием понял, что держу револьвер в одной руке. Грохнул выстрел. Револьвер подпрыгнул. Боль от отдачи ударила в плечо, и рука как будто вспыхнула. Пуля вонзилась в противоположную стену над головами убегающих убийц, разметав во все стороны куски штукатурки и оставив огромную белую дыру. Кто-то из зрителей в панике вскрикнул.

Не обращая внимания на боль в руке, я поднялся и в этот самый момент увидел светлую прядь, выбившуюся из-под шапочки ближайшего к двери киллера.

Это был он. Тот самый человек, выдававший себя за Поупа. Тот, кого я называл Блондином. Прилип как чертополох!

Но как, черт возьми, он узнал, что мы здесь?!

Размышлять было некогда – первый убийца уже выскользнул из зала. Я поднял револьвер – теперь уже держа его в двух руках, – прицелился и спустил курок в тот самый миг, когда второй киллер достиг двери.

Волна сжатого воздуха оглушающе ударила по ушам. Револьвер дернулся, но я был готов и почти не ощутил отдачи. Киллер охнул, пошатнулся и схватился за левое плечо. Тем не менее он устоял на ногах и успел выскочить из зала прежде, чем я выстрелил во второй раз. Похоже, пуля его только зацепила.

Страсти на экране достигли кульминации, но наблюдать за финалом было некому – испуганные зрители благоразумно предпочли упасть на пол, не желая участвовать в чужих разборках.

Надвинув на глаза бейсболку, я протиснулся между сиденьями к проходу и побежал к двери.

* * *

В подобных ситуациях решения нужно принимать быстро. Продумать все невозможно, а время терять нельзя. Киллеры могли поджидать меня в фойе, но выяснять, есть засада или нет, я не мог – каждая секунда промедления увеличивала их шансы и уменьшала мои. Позволить им уйти означало потерять последний след, потому что мой главный источник информации лишился значительной части хранилища этой самой информации. Вот почему я распахнул дверь и ворвался в фойе, держа револьвер в вытянутых руках. Справа, за стойкой, незадачливый билетер в потертом кардигане и больших очках раскинулся на стуле с дыркой в голове. Кроме него, в фойе никого не было.

Я вылетел на улицу и едва не упал, поскользнувшись на мокром тротуаре, но зато успел заметить киллеров, уже сворачивающих на Руперт-стрит. В следующее мгновение они скрылись из виду, и я понесся следом, понимая, что если упущу их сейчас, то останусь ни с чем. Обогнув угол, я увидел обоих впереди, причем второй, раненый, начал отставать. Услышав, должно быть, мои шаги, он обернулся и вскинул руку с пистолетом.

За спиной у меня громко вскрикнула женщина, но стрелять ему пришлось на бегу, а это не самое удобное положение. Пуля прошла мимо. Тем не менее он выстрелил еще раз и снова промахнулся.

Удивительно, но страха не было. Я остановился, прицелился и спустил курок – в третий раз за минуту. В такой схватке, когда все решается в считанные секунды, времени едва хватает лишь на самые элементарные физические действия, необходимые, чтобы остаться в живых. В этих действиях, как выяснилось, я оказался немного эффективнее.

Киллер находился примерно в двух ярдах от перекрестка с Бруэр-стрит, когда пуля ударила его в грудь и отбросила в сторону.

Блондин, уже забежавший за угол, повернулся и послал в мою сторону одну за другой четыре пули. Стрелял он быстро и умело.

Где-то позади меня лопнуло стекло, кто-то пронзительно завизжал, и я бросился на тротуар, исхитрившись, падая, выстрелить от бедра. Пуля прошла футах в десяти над головой моего врага и угодила в кричащую неоновую вывеску, призывавшую покупать фильмы во «ВЗРОСЛОМ ВИДЕО ДЖО». Вывеска как будто взорвалась, выбросив фонтан искр, и свет погас. Блондин воспринял это как сигнал к отступлению и растворился в темноте. Преследовать его было бессмысленно, тем более что Бруэр-стрит уже опустела – прохожие толпились у дверей ночных заведений, укрываясь от развернувшегося на их глазах сражения.

Издалека донесся звук полицейских сирен. Понимая, что времени мало, я вскочил, бросился к тому месту, где остался первый киллер, и торопливо обыскал карманы кожаной куртки, держа в руке револьвер и стараясь не обращать внимания на тревожный стук сердца.

Ничего. Абсолютно ничего. Я оглянулся и увидел женщину-зазывалу из бара, стоявшую на тротуаре и смотревшую на меня во все глаза. С ней был верзила в темном костюме, похоже, любитель неприятностей, поэтому я опустил пониже козырек и направил на него револьвер. Любопытную парочку словно ветром сдуло.

Шарф, которым киллер прикрывал лицо, сполз и свисал с шеи. Рот его был открыт, а по щеке стекала тоненькая струйка крови. На вид лет тридцать, не больше. Одет просто – в черный свитер и черные же джинсы. Я похлопал по карманам. В правом – ключи и ничего больше. В левом… В левом что-то лежало. Вроде бы бумажник. Я сунул руку в карман. Точно, бумажник.

Сунув бумажник в карман вместе с револьвером, я поднялся и побежал по Руперт-стрит в направлении, противоположном тому, где исчез Блондин, в сторону Шафтсбери-авеню и Пиккадилли-серкус. Где люди, там безопасность.

Я думал, что драматический вечер наконец-то закончился, но, как вскоре выяснилось, до конца было еще далеко.

Глава 21

Через двадцать пять минут я позвонил Эмме Нилсон из переулка вблизи Кингс-роуд. За это время я проделал долгий путь через Уэст-Энд, удалившись, по моим подсчетам, на милю с лишним от места перестрелки. Меня не столько беспокоили полицейские – раскинуть сеть на весь огромный район они просто не могли, – сколько установленные повсюду камеры наружного наблюдения, позволявшие отследить весь мой маршрут. Таких камер в городе полным-полно, и я понимал, что бывшие коллеги по столичной полиции потратят десятки человеко-дней, просматривая записи, чтобы установить, куда я ушел и воспользовался ли машиной.

Только отойдя на изрядное расстояние, поплутав по переулкам и уверившись, что проследить мой путь логически невозможно, я наконец остановился и перевел дыхание. Лил дождь, и я почти не сомневался, что переулок, застроенный в шестидесятые муниципальными домами, пока еще недоступен зоркому оку Большого Брата. Наблюдать здесь было особенно не за чем, да и в любом случае тусклое уличное освещение не позволило бы ничего рассмотреть.

Эмма ответила после пятого гудка. Голос ее прозвучал на фоне телевизора. Показывали, кажется, «Антикварные гастроли».

– Алло?

– Эмма, это я, Мик. Мик Кейн, частный детектив. Мы встречались вчера.

– Как вы, Мик? Все в порядке?

– Да, все в порядке, но у меня неприятности.

– Что за неприятности?

– Это касается нашего мистера Поупа. Нам нужно срочно встретиться. Послушайте, я бы не стал просить, но… Я могу прийти к вам? У меня информация. Думаю, вам будет интересно.

Эмма замолчала надолго, хотя и минута покажется часом, когда стоишь холодной ночью на пустынной улице да еще под проливным дождем, и половина лондонских полицейских идет по твоему следу.

– Я ведь совсем вас не знаю, – неуверенно сказала наконец Эмма. – Вы можете быть кем угодно. Это может быть ловушка. Вы сами сказали, что мои статьи нравятся далеко не всем. А если вы один из них? Или работаете на них?

Что ж, ее можно было понять. Я бы и сам на месте Эммы воспринимал внезапно появившегося незнакомца с вполне обоснованным подозрением. Но, кроме нее, мне не на кого было положиться.

– Уверяю вас, меня не нужно опасаться.

– Но я же этого не знаю!

– Не знаете, но послушайте, что я вам скажу: Поуп мертв, и меня тоже пытались убить.

– Боже!

– Думаю, люди, убившие его, работают на человека, которого вы подозреваете в причастности к убийствам Малика и Хана. Его имя Тиндалл?

– Извините, но мне это не нужно. Я хоть и журналистка, но быть замешанной в убийствах не хочу. Думаю, вам лучше позвонить в полицию.

– Не могу.

– Почему?

– Просто поверьте на слово. Не могу. Извините за беспокойство. Мне пора.

– Подождите. Где вы?

Я назвал улицу и свое приблизительное местонахождение.

– Это рядом. Минутах в пяти от моего дома.

– Пешком или на машине? – Господи, только бы она не жила в Сохо!

– На машине. Я живу в Южном Кенсингтоне, возле станции метро «Глостер-роуд». – Эмма вздохнула, и я понял, что она раздумывает, какое принять решение. Много времени ей на это не понадобилось. – Оставайтесь там, где вы сейчас. Буду через несколько минут. Приеду на темно-синем «фольксвагене».

– Спасибо, – поблагодарил я, но Эмма уже положила трубку.

Я отступил под арку, опустил руку в карман и достал бумажник, который забрал у убитого киллера. На многое рассчитывать не приходилось – те двое, что заявились в кинотеатр убить Поупа, были профессионалами, а профессионалы не носят с собой ничего такого, что помогло бы установить их личность. Мало того что я оказался в тупике, так полиция еще и разыскивает меня по подозрению в новом убийстве. С другой стороны, во всем нужно искать позитивную сторону. Вознеся небесам молчаливую молитву, я открыл бумажник.

Платили парню хорошо – это было видно с первого взгляда. По меньшей мере пятьсот фунтов наличными, возможно, больше, но ничего другого. Из кармашка высовывалась дешевая, с загнутыми уголками визитная карточка. Я вытащил ее. Прочитать что-либо в тусклом свете фонаря было невозможно, так что я положил ее в карман. Еще одной добычей стала квитанция из химчистки. Последними в карман перекочевали деньги. Этот поступок я объяснил тем, что ему они больше ни к чему, а мне очень даже могут пригодиться.

Из-за угла выехала машина – кажется, «тойота», – и я отступил еще на шаг, спрятавшись за аркой. Автомобиль прокатился мимо, шурша шинами по мокрому асфальту. Выждав немного, я вышел из укрытия и направился к мусорному бункеру, стоявшему напротив дома, где, похоже, велись ремонтные работы. Горку хлама венчал поржавевший складной стульчик на колесиках. Подходящее место для чужого бумажника и бросающейся в глаза бейсболки с надписью «Я люблю Лондон». В наши дни преступникам приходится проявлять двойную осторожность. Я купил бейсболку днем возле набережной, заплатив наличными парню, который даже не поднял на меня глаза, так что опасаться его показаний не стоило, но полиция могла дать мое описание, включив в него эту самую бейсболку, так что оставлять ее было неразумно. Тем более что я собирался провести какое-то время у Эммы.

Через три минуты на улицу выехал синий «гольф».

Когда до машины оставалось около десяти ярдов, я вышел на проезжую часть и поднял руку. «Фольксваген» остановился. Я быстро подошел к машине, открыл дверцу и сел на переднее сиденье. В динамиках звучала музыка «Coldplay».

– Спасибо. – Я устало улыбнулся и нагнулся, чтобы меня не было видно снаружи.

– Господи, – пробормотала Эмма, глядя на меня широко открытыми глазами. – Что я делаю? Даже не верится. Что вы натворили? Нет-нет, не говорите. Не хочу знать.

Даже после кровавой драмы с моим участием, разыгравшейся всего лишь два часа назад, я не мог не заметить, насколько она хороша. На ней была та же замшевая куртка, что и накануне, но под курткой виднелась то ли розовая, то ли лиловая кофточка, которая, будь она на пару дюймов короче, показалась бы безвкусной. С собранными в хвостик волосами Эмма казалась еще моложе, еще беззащитнее, а проступавшее в тонких чертах беспокойное, тревожное выражение вызывало желание положить руку ей на плечо, сказать что-нибудь ободряющее, успокоить. Впрочем, момент для таких жестов был определенно не самый подходящий.

– Я все объясню, когда мы приедем.

– Не уверена, что хочу слушать ваши объяснения. Думаю, мне лучше вообще ничего не знать.

– Все не так плохо, как может показаться, – добавил я, понимая, что произнес едва ли не самую большую ложь за всю свою взрослую жизнь.

Эмма недоверчиво посмотрела на меня, потом покачала головой и сосредоточилась на дороге. Я же вжался в сиденье и открыл счет секундам до прибытия.

Глава 22

Через пять минут Эмма свернула на парковочную площадку и заглушила двигатель.

– Отсюда уже недалеко, надо только завернуть за угол, – объяснила она. – Но боюсь, вам придется пройти пешком.

Я открыл дверцу и вышел из машины, надев очки. Без бейсболки, в очках меня не узнал бы даже Блондин. Удивительно, как меняет внешность всего лишь пара деталей.

Мы были на типичной для Кенсингтона улице – широкой, важной, хорошо освещенной и содержащейся в безупречной чистоте. По обе стороны ее возвышались исполненные достоинства пятиэтажные особняки в георгианском стиле. Лондон для миллионеров и туристов.

– Вы ведь не живете в одном из этих? – спросил я, следуя за ней под дождем.

– Не совсем, – бросила она через плечо.

Я достал из кармана визитные карточки, которые вытащил из бумажника убитого киллера, быстро просмотрел их под светом уличного фонаря и удивленно поднял брови. Интересно. Не слишком много, но все же кое-что. Может быть, получится зацепиться.

Я убрал их в карман.

Прогулка заняла не более минуты. Эмма свернула в узкую улочку, застроенную одинаковыми, но раскрашенными в разные цвета аккуратными домиками, подошла ко второму на левой стороне (он был темно-красный) и открыла дверь. Я робко последовал за ней, чувствуя себя незваным гостем.

Сразу за входной дверью находилась гостиная, словно перенесенная сюда из студии «МТВ». Стены здесь были спокойного бледно-оранжевого цвета; мебель (софа, два кресла и скамеечка для ног) тоже оранжевая, но более яркого тона; ковер, а также обеденный стол и стулья в другом конце комнаты – матово-черные. На первый взгляд вроде бы ужасно, особенно если добавить ко всему этому жуткий беспорядок (книги и компакт-диски на полу, две полные окурков пепельницы, которые не были ни черными, ни оранжевыми), но общий эффект получался противоположный. Сам не знаю почему, но мне понравилось. Может быть, именно необычностью, броскостью, отрицанием привычного. Полированные деревянные ступеньки у дальней стены вели на второй уровень.

– Милый домик, – прокомментировал я, на что Эмма никак не отреагировала. Сняв куртку, она взяла стоявший на полу возле одного из кресел бокал с красным вином.

– Выпьете чего-нибудь?

– Не откажусь. – Я вдруг понял, что действительно давно хочу пить и во рту пересохло.

– В холодильнике есть пиво. – Эмма кивнула в сторону открытой двери, за которой, должно быть, находилась кухня. – Или налейте вина. Бокалы в верхнем шкафчике. – Она шагнула к телефону, сняла трубку и начала набирать номер.

Я прошел в кухню, так и не сняв ни куртку, ни перчатки – мне почему-то показалось, что ей не понравится, если я расположусь у нее как дома.

Кухня оказалась маленькой, зато современной, причем все оборудование выглядело совсем новым, будто его установили на прошлой неделе. Очевидно, зарплаты репортеров за то время, что меня не было в стране, сильно поднялись. Я налил стакан воды, выпил, потом повторил и, лишь утолив жажду, плеснул красного вина из стоявшей на стойке бутылки. Вино было австралийское, «Шираз», из Баросс-Вэлли. Я попробовал, оценил вкус и, немного расслабившись, вернулся в гостиную.

Эмма все еще стояла у кресла. Только теперь в руке у нее был не бокал вина, а пистолет, черный глазок которого смотрел на меня. Второй раз за два часа мне угрожали оружием. Жизнь в Лондоне определенно становилась столь же опасной, как и в Маниле.

Пистолет был мелкокалиберный, но держала его Эмма уверенно, как человек, знающий, как обращаться с оружием и когда его применять. Конечно, в мире есть пушки и пострашнее, например, мой 45-й, но с близкого расстояния даже этот малыш способен запросто свалить взрослого мужчину, особенно такого, которому за последние пару дней досталось так, как мне.

– Кто вы такой, черт возьми?! – спросила Эмма тоном, совершенно не вязавшимся со сложившимся у меня представлением о ней как о девушке хрупкой, ранимой и даже беззащитной. Тонкие черты напряглись и обострились; большие круглые глаза превратились в узкие щелочки.

Я ответил, что она уже знает, кто я такой. Мик Кейн. Частный детектив. Я даже попытался придать лицу выражение справедливого возмущения, но мои старания, похоже, не очень-то ее убедили.

– Как зовут дядю Азифа Малика? – Эмма смотрела на меня в упор и не позволяла себе даже секундного расслабления. – Того, который, как вы утверждаете, нанял вас для расследования его убийства?

– Его зовут Мохаммед, – спокойно ответил я. – И вообще-то он приходится Малику не дядей, а двоюродным братом или кем-то в этом роде.

Эмма покачала головой.

– Вы лжете. Я только что разговаривала с одним моим источником. В Юго-Восточной Англии нет частного детектива по имени Мик Кейн. Ну, придумаете что-нибудь получше?

Мне вдруг ужасно захотелось признаться, облегчить душу, рассказать ей все – кто я такой на самом деле и зачем вернулся в Лондон. И я почти сделал это. Почти.

В последний момент меня что-то удержало.

– Мое имя Мик Кейн, а ваш источник ошибается. – Я кивком указал на пистолет. – И разве оружие у нас не под запретом?

– Вы правы. У нас и в людей стрелять запрещено, но если вы попытаетесь провернуть какой-то фокус, выстрелю без колебаний. Уж лучше нарушить два запрета, чем один. И имейте в виду, я не блефую.

– Понимаю.

– Если еще сомневаетесь, если думаете, что это игрушка, присмотритесь получше. Это «кольт-даймондбэк». Отец подарил его мне на восемнадцатилетие.

– Какая досада! На мне только джинсы и джемпер.

– Обойдемся без шуточек. Будьте уверены, я умею им пользоваться. Росла на ферме и стрелять научилась раньше, чем считать до двадцати. Даже участвовала в соревнованиях по стрельбе, пока их здесь не запретили. Я и сейчас езжу во Францию специально, чтобы поупражняться в стрельбе по мишени. Так что не промахнусь. Понятно?

– Кажется, тут какое-то недоразумение. Я пришел к вам, потому что мне нужна ваша помощь. Только для этого. Никаких других мотивов у меня нет. Поверьте, вам не надо меня бояться.

– На кого вы работаете?

– Я ни на кого не работаю.

– Не верю. – Эмма хотела добавить что-то еще, но в этот момент погас свет. Везде.

Стало вдруг тихо. Шторы были задернуты, и в комнату просачивалось лишь слабое мерцание. Мы стояли футах в десяти друг от друга, но я едва видел ее в темноте.

– Оставайтесь на месте. Не шевелитесь. Я держу вас на мушке.

– Вижу. – Пистолет по-прежнему смотрел в мою сторону, но сама Эмма слегка повернулась к двери. – У вас часто отключают электричество?

– Нет. – Впервые с тех пор, как я вернулся в гостиную, в голосе ее прозвучала неуверенность. – Даже не помню, когда такое было в последний раз, а я живу здесь уже два года.

– В таком случае будем считать это весьма неприятным совпадением, если, конечно, вы верите в такие вещи.

Эмма осторожно шагнула к двери, стараясь при этом не выпускать меня из поля зрения.

– Если вы имеете к этому какое-то отношение…

– Подумайте сами, как я мог что-то сделать. Я же с вами.

– Почему вы шепчете?

– Слушаю.

– Думаете?..

Окно гостиной как будто взорвалось; стекло треснуло и раскололось.

Мы оба инстинктивно присели, Я выхватил револьвер и направил его в сторону окна.

Штора не шелохнулась. Я подождал несколько секунд, но больше никто не стрелял. Странно, что они не попытались убрать нас раньше, когда мы шли от машины к дому.

Мы молчали. Я слышал дыхание Эммы, немного учащенное из-за выброса адреналина. Тем не менее она держалась на удивление спокойно, что не могло не вызывать восхищения. Я бы поставил ей пятерку за выдержку. Большинство других на ее месте уже сидели бы, съежившись, в уголке и тряслись от страха.

Выждав еще секунд пять, я шепотом спросил, как она себя чувствует.

– Бывало и лучше, – ответила Эмма, как мне показалось, все еще не вполне уверенно.

Пригнувшись, я проскользнул к двери и только тогда выпрямился в полный рост.

– Куда вы? – тихонько спросила она.

– Думаю, это была не пуля. Звук другой. Собираюсь посмотреть.

– А если они еще там?

– Вряд ли. Слишком уж шумно получилось. А если бы они хотели нас убить, то сделали бы это раньше, когда мы шли к дому. – Тем не менее полной уверенности в собственной правоте у меня не было. Я остановился у двери и прислушался, но ничего не услышал. Сделав знак Эмме отойти в сторону, я осторожно повернул ручку, и дверь медленно приоткрылась.

Ничего. Только приглушенный шум проносящихся автомобилей.

Прижимаясь к стене и держа револьвер у бедра, я выглянул в щель.

Узкая мощеная улочка была тиха и пустынна. Ни малейших признаков жизни я не обнаружил. Виновники случившегося уже исчезли; свидетели, если таковые и были, вовсе не спешили себя обнаружить. Мое внимание привлек дом на противоположной стороне улицы, в окнах которого горел свет. Пройдя чуть дальше, я увидел, что электричество есть и у соседей Эммы. И что бы это могло означать? Пока я искал ответ, на глаза мне попался кирпич, лежавший в нескольких футах от стены вместе с осколками стекла. В середине окна зияла дыра в несколько дюймов, окруженная сеточкой трещин. Стекло было армированное, поэтому оно и не рассыпалось от удара.

Я поднял кирпич и увидел листок, который удерживала широкая резинка.

– Все в порядке? – спросила из темноты Эмма, когда я вернулся в дом и закрыл за собой дверь.

– Это был кирпич. Того, кто его бросил, уже и след простыл.

– Не очень-то тонкая работа.

– Не очень, – согласился я, засовывая револьвер за пояс и доставая из кармана коробок спичек, купленный накануне в баре.

Сообщение было написано крупными печатными буквами и состояло всего из двух слов.

ПОСМОТРИ НАВЕРХУ

Дыхание застряло где-то в горле, и живот как будто затянул тугой ремень.

– Что вы там рассматриваете? – спросила Эмма, подходя сзади. – Откуда листок? Он что, был привязан к кирпичу?

Я задул спичку, сложил бумажку, убрал ее в карман куртки и повернулся к ней. Она стояла в нескольких футах от меня, и ее лицо проступало в темноте нечетким бледным контуром. Пистолета я не видел – наверное, Эмма держала его в опущенной руке.

– Оставайтесь здесь, а мне надо подняться.

Она начала было возражать, но я прошел мимо и медленно, на ощупь, двинулся к лестнице, налетев по пути сначала на кресло, потом на софу. Не зная, что там, наверху, я не хотел, чтобы Эмма поднималась вместе со мной, но и ей вовсе не улыбалось оставаться одной в темной комнате – шорох шагов подтвердил, что она идет следом. Добравшись до лестницы и положив руку на поручень, я обернулся, и тут она еще раз спросила, что в записке.

Я ответил.

Эмма негромко, но от души выругалась, однако остаться внизу не пожелала.

– Я знаю, куда идти, и пойду первой, – прошептала она.

– Нет, – твердо возразил я, незаметно для нее вынимая револьвер. Ступеньки, слава Богу, не скрипели. Подъем занял несколько секунд, и я уже собирался поставить ногу на последнюю ступеньку, когда вдруг загорелся свет. Моргнув от неожиданности, я вскинул револьвер.

Но ничего не случилось. Никакой засады. Никто не воспользовался нашей секундной растерянностью, никто не выскочил из-за угла, никто не открыл по нам огонь. На этаже было тихо, и все выглядело как обычно, хотя я и не знал, что включает в себя понятие «обычно» в доме Эммы. По крайней мере порядка здесь было заметно больше, а какие-либо очевидные признаки вторжения отсутствовали. На стенах, выкрашенных в тот же, что и в гостиной, оранжевый цвет, висели абстрактные картины с изображением симметрично расположенных черно-белых фигур и дорогие с виду часы в серебристом корпусе удлиненной формы. С трех сторон на крохотную квадратную площадку смотрели три двери, все выкрашенные белой краской.

– Где ваша спальня?

– Справа. А что?

– Есть предположение.

Я быстро открыл правую дверь, хлопнул ладонью по выключателю, влетел, пригнувшись в комнату, и мгновенно повернулся слева направо на сто восемьдесят градусов, держа револьвер в вытянутых руках и палец на спусковом крючке. Письменный стол с компьютером, аккуратно застеленная широкая кровать с бесстрастно преклонившими голову на подушки чучелами, громадный шкаф, занимающий чуть ли не всю стену.

С первого раза это осталось незамеченным, но потом, когда я уже поворачивался справа налево, глаз зацепился за нечто на середине кровати.

Небольшая, около шести дюймов длиной резная африканская маска почти не выделялась на фоне темно-синего покрывала, но определенно выглядела чужой в этой комнате. Грубые, напоминающие солому волосы торчали во все стороны; из щек вылезали два больших куриных пера с бурыми пятнами, похожими на засохшую кровь. Такие же пятна были и на волосах.

Я опустил револьвер, и в этот момент в комнату вошла Эмма. Взгляд ее, проследив за моим, наткнулся на мерзкую физиономию; она вздрогнула, едва слышно охнула и инстинктивно вскинула руку, словно сдерживая рвущийся крик. Женщина всегда остается женщиной, даже с «кольтом» в руке.

– Боже, они побывали здесь. В моем доме…

Она шагнула к кровати, но я остановил ее.

– Ни к чему не прикасайтесь. Это улика, и вам не следует оставлять на ней свои отпечатки.

И только тут я вдруг понял то, что должен был понять еще несколько минут назад, когда увидел свет в окнах соседних домов.

Тот, кто отключил электричество, либо имел отличные связи в местной энергокомпании, либо сделал это самостоятельно и вручную.

Проникнув в дом.

– Где у вас распределительная коробка?

– Внизу. Там есть подсобка. Возле кухни…

Не теряя ни секунды, я выскочил из комнаты, скатился по ступенькам и, споткнувшись внизу, едва не врезался в стену, но удержался на ногах, взмахнув руками для равновесия и едва не выронив револьвер. Я спешил, рассчитывая отрезать путь к отступлению и одновременно надеясь, что ситуация разрешится сама собой и мне не придется второй раз за вечер применять оружие.

Разумеется, я опоздал.

Входная дверь была распахнута настежь. Незваный гость ушел. Надо отдать должное – он не только отключил свет, но и, отсидевшись в подсобке, включил его и лишь потом преспокойно покинул дом.

Я закрыл дверь и повернул защелку. О том, чтобы пуститься в погоню, не могло быть и речи. Потом отодвинул штору и осмотрел окно. Расходы Эмме предстояли немалые, поскольку менять нужно было целую раму, но, в общем, ущерб оказался не столь уж и велик. Армированное стекло вполне выдержало бы еще пару ударов кирпичом, так что срочного ремонта не требовалось.

Убедившись, что все более или менее в порядке, я отыскал мешок для мусора в одном из кухонных ящиков и поднялся наверх.

Эмма сидела в кресле у стола и смотрела на пустой монитор. «Кольт» она куда-то убрала, и лицо ее, усталое, с потухшими глазами, внезапно постарело и выглядело, пожалуй, даже больше чем на тридцать. Даже волосы утратили блеск. Страшноватая маска все еще лежала на кровати.

Я осторожно поднял ее и повертел в руках. Неприятная, что и говорить, вещица – с крохотными, глубоко вырезанными глазами, злобно глядящими из-под соломенных волос. Грубая, даже неряшливая работа. В целом заурядная, совершенно неоригинальная, традиционная африканская маска – найти такую можно в любом из сотни магазинчиков, разбросанных по всему Лондону. Я положил ее в мешок, связал ручки и поставил мешок к стене.

– Тот, кем вы сейчас занимаетесь, его ведь зовут Николас Тиндалл, не так ли?

Эмма повернулась, посмотрела на меня в упор и сказала вдруг нечто такое, что действительно повергло меня в шок.

– Теперь я знаю, кто вы.

Она произнесла это безо всякого страха или триумфа, устало и обыденно, как будто констатировала нечто очевидное. Наши взгляды встретились, и я понял, что врать и изворачиваться бессмысленно. Эмма знала. Я промолчал.

– Ваше лицо показалось мне знакомым уже при первой встрече, – продолжала она, переводя глаза на невидимую точку у меня за спиной, – но я никак не могла вспомнить, где же могла видеть его раньше. После того как вы солгали, представившись частным детективом, появились уже серьезные подозрения. Но только когда вы выхватили этот проклятый револьвер, я поняла, где и когда видела вашу фотографию. Три года назад о вас писали многие газеты. Деннис Милн, полицейский и наемный убийца. – Она сделала ударение на последних словах, и я прикусил губу. – Вас вспомнили и потом, когда писали об убийстве Малика. Упоминалось, что вы работали с ним когда-то. Так вы из-за него здесь?

Я кивнул:

– Да. Из-за него. Мы были друзьями. Не хочу, чтобы его убийцам это сошло с рук, чтобы они разгуливали на свободе.

– Но ведь вас разыскивают за убийство. Вы рискуете буквально всем. Зачем вам это нужно?

Я пожал плечами:

– Иногда мы все совершаем поступки, которых и сами не понимаем.

Эмма устало провела ладонью по лицу, и я вдруг увидел перед собой симпатичную, живую, энергичную девушку, вовлеченную против воли в крайне неприятную и даже опасную ситуацию. Захотелось подойти к ней, обнять, прижать к себе, погладить по головке и сказать, что все будет хорошо, что дела не так уж плохи. Соблазн увидеть ее прежней, веселой и жизнелюбивой, был настолько велик, что я уже сделал шаг к ней, когда Эмма задала вопрос, не просто остановивший меня, но и больно резанувший по сердцу.

– Вы обратились ко мне за помощью, но что помешает вам убить меня, когда все закончится и я стану вам не нужна? – тихо спросила Эмма.

Что и говорить, тяжелый удар. Больно сознавать, что даже по прошествии трех лет мир видит в тебе опасного преступника, парию, кровожадного зверя. Тем более что представление это не вполне справедливое и верное.

– Сердце у меня не каменное, – сказал я наконец. – Да, за мной много такого, чем не приходится гордиться. Я совершал поступки, о которых сожалею. Но я и пальцем не тронул никого, кто бы сам не напросился на неприятности. У меня нет ни малейшего желания причинять вам вред. Можете поверить. – Эмма промолчала. – Если хотите, позвоните в полицию, сообщите, что видели меня, но я прошу не делать этого. Я приехал сюда, чтобы выяснить, кто стоит за убийством Азифа Малика, и вы хотите того же, а значит, наши интересы совпадают.

– Я уже не знаю, чего хочу, – горько усмехнулась Эмма. – После всего этого… Я не акула пера, а самая обычная мелкотравчатая журналистка, работающая в заурядной, ни на что не претендующей газете. Почему они выбрали своей мишенью именно меня?