Текст книги "Для смерти день не выбирают"

Автор книги: Саймон Керник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Он сидел в подсобке нашего магазина, за столом, заваленным какими-то бумагами. Справа – початая бутылка «Сан-Мигеля», слева – мятая пачка «Мальборо». Все необходимое под рукой. Увидев меня, мой партнер улыбнулся.

– Ну, как дела? Я уже начал волноваться. Все в порядке?

Я переступил порог и закрыл за собой дверь – намек на то, что надо поговорить.

– Дело сделано.

Он облегченно перевел дыхание и кивнул:

– Вот и хорошо. У нас и своих забот хватает. Ты от всего избавился?

– Да.

Он снова кивнул.

– Там, где мы и планировали?

Теперь уже кивнул я.

– Хорошая работа, Мик. – Тон его напомнил того парня, на которого я работал в Лондоне. – Теперь нам надолго хватит, так что больше за такие заказы не беремся.

Мне так и хотелось сказать, что уж он-то определенно не перетрудился, но я слишком устал, и сил на спор просто не осталось.

– Когда получим деньги?

– Только после того, как он увидит фотографии. Ты не забыл их сделать?

Я снова кивнул, и Томбой, потянувшись за сигаретами, посмотрел на меня с выражением, которое при желании можно было принять за сочувственное.

– Ладно, забудь. Все кончилось.

– Нет, Томбой. – Я покачал головой. – Ничего не кончилось. Билли Уоррен оказался не тем, за кого себя выдавал. В свое время я знал его как Билли Уэста по кличке Ловкач. Думаю, ты тоже о нем слышал.

Томбой наморщил лоб, изображая напряжение мысли.

– Звучит знакомо, – сказал он после паузы, – но вспомнить не могу. Должно быть, этот Уэст появился уже после меня.

– Нет, Томбой, не после. До сегодняшнего дня я не видел его лет десять.

Мой партнер покачал головой:

– Нет. Звучит, как я уже сказал, знакомо, но вспомнить не могу. Честно.

«Интересно, – подумал я, – почему он врет? Томбой знал всех появлявшихся в наших краях бывших уголовников, большинство которых в свое время попало за решетку благодаря его информации. Что ж, не хочет говорить – не надо».

– Помимо прочего, этот Билли Уэст подрабатывал киллером. Последнее его дело, после которого Ловкачу и пришлось уехать из Англии, убийство Азифа Малика.

– Я читал. Так это он… тех двоих в кафе?

– Да.

– Черт, ну и совпадение… – Томбой покачал головой. Скорее всего он и впрямь не знал о причастности Ловкача к убийству Малика, потому что в противном случае просто-напросто не подпустил бы меня к нему на пушечный выстрел. – Мне очень жаль, Мик. А впрочем, нет, не жаль. По крайней мере ты смог с ним поквитаться.

– Кто такой Лес Поуп?

Томбой вздохнул и щелкнул зажигалкой.

– Так и думал, что спросишь. Но зачем тебе знать?

– Интересно. Судя по всему, он и заказал Малика.

Я думал, Томбой заупрямится и откажется говорить, но он, наверное, понял по моему выражению, что на сей раз ему не увильнуть от ответа.

– Адвокат.

Я невесело усмехнулся.

– Да, вот так сюрприз. – Оказывается, и Билли Уэст научился говорить правду. – Продолжай.

– У него адвокатская практика. Большие связи, в том числе и с плохими парнями, но ни в чем таком уличен не был. Начитан, образован, что тоже не лишнее.

– Ты его откуда знаешь?

– Защищал меня пару раз. Уже давно, еще до нашего с тобой знакомства. С тех пор и поддерживаем связь. Иногда я выполнял для него кое-какую работу.

Как и Ловкач.

– Какую работу?

– Всякую. Обеспечивал клиентам алиби. Вносил залог. Ничего серьезного. С другой стороны, я тебе так скажу: с таким, как Лес Поуп, лучше не связываться. Он знает людей, которые умеют при желании сильно испортить жизнь.

– И даже таких, которые готовы убивать за деньги?

– Думаю, да, хотя, признаться, когда он в прошлом году позвонил насчет того педофила в Маниле, для меня это стало полнейшей неожиданностью.

– Раньше он к тебе с подобными предложениями не обращался?

– Нет, конечно.

Я не знал, верить ему или нет. На протяжении последнего года Лес Поуп уже во второй раз обращался к Томбою с просьбой организовать убийство. Случайностью это быть не могло. Похоже, Поуп знал о своем бывшем клиенте нечто такое, что не позволяло последнему отказаться. Если так, то мое представление о Томбое как о человеке, имевшем в его бытность моим информатором лишь косвенное отношение к уголовному миру, оказалось далеким от реальности. И все же я до сих пор не хотел верить в то, что он играл тогда другую, более значительную роль. Почему? Да, наверное, потому, что мы питали друг к другу симпатию. Три года назад, когда я появился на Филиппинах, он мог получить кучу денег, сдав меня местным властям, но вместо этого помог с жильем и работой. Короче говоря, Томбой был другом. И все же сомнения терзали меня на протяжении всего вечера.

– Зачем тебе это все, Мик? – спросил Томбой, протягивая руку за бутылкой пива. – Какой толк ворошить прошлое? Мы здесь, за тысячи миль от Поупа и Лондона. Не тревожь лихо…

– Дело в том, – сказал я, тщательно подбирая слова, – что он ответственен за смерть человека, которого я любил и уважал. Если бы убили тебя, я задавал бы те же самые вопросы.

– Забудь, – прошипел Томбой, затягиваясь сигаретой. – И говори потише.

– Я закрыл дверь, так что нас никто не услышит. Давай поговорим.

– Послушай, я понимаю, почему ты спрашиваешь, но что сделано, то сделано. Сейчас уже ничего не поправишь. Как говорится, над пролитым молоком не плачут и все такое. Мне жаль, что с Маликом так вышло, но его уже не вернешь, а того, кто спустил курок, больше нет. Почему бы тебе не забыть обо всем, а?

– Забыть? Легко сказать.

Он отхлебнул пива, поставил бутылку и, поднявшись, наклонился ко мне.

– Какого хрена, Мик? Что ты собираешься делать? Думаешь наведаться в Лондон и пришить Поупа? А потом сесть на самолет и вернуться сюда как ни в чем не бывало? – Томбой развел руками, как бы говоря «ну что тут еще скажешь?». – Так не получится. Не забывай, в Лондоне ты беглый преступник. Тебя вполне могут взять еще до того, как ты успеешь найти его, а не то что пришить. А если попадешься, свободы уже не видать. Слишком много на тебе висит. Упрячут до конца жизни. Ты готов пойти на такой риск? Ради чего? Чтобы поквитаться с парнем, который имеет какое-то отношение к убийству твоего бывшего коллеги? Человека, с которым ты три года не виделся? Если все дело в этом, то, поверь мне, оно того не стоит. Честно.

Он был прав, и я это знал. И причину Томбой назвал правильно. Дело и впрямь слишком рискованное. В конце концов, у меня своя жизнь. Здесь, на Филиппинах. А если порой устаешь от жары и пальм на фоне моря, то это все-таки лучше унылой и холодной камеры в далекой Англии. К тому же, напомнил я себе, наверное, в тысячный раз, преступления совершаются ежедневно, и многие из тех, что чинят несправедливость в этом мире, никогда не предстанут перед судом. Взять хотя бы большинство политиков. Всех не убьешь. А раз так, то стоит ли ломать устоявшуюся жизнь, рисковать свободой, чтобы посчитаться с одним человеком, когда его место готовы занять другие? Зачем?

Затем, что Малик был моим другом.

Затем, что он был хорошим человеком.

Затем, что я не был таким, как он.

– Ладно, забыли. – Я махнул рукой. – Это так… разговоры.

– Понимаю, ты завелся. Я бы и сам завелся. До сих пор не могу поверить, как такое случилось. Мир тесен, мать его… – Томбой раздавил в пепельнице погасшую сигарету и принялся за бумаги. – Ключ от комнаты Уоррена у тебя? Пошлю Жубера, чтобы все там прибрал.

Я достал из кармана ключ и положил на стол. Не скрою, меня задело, что Томбой так быстро переключился на другие дела. Мне вдруг пришло в голову, что я так и не узнал по-настоящему своего бывшего осведомителя и нынешнего партнера. И это после стольких лет. Выходит, не старался узнать? От этой мысли стало совсем тошно.

– Вот что… – Томбой взял ключ и допил пиво. – Пойдем-ка выпьем.

Мы перешли из магазина в располагавшийся по соседству бар. Не раз и не два выпивка спасала меня от тяжких мыслей и гнетущей депрессии. «Может быть, – подумал я, – она и сейчас, пусть на время, поможет забыть злосчастного Ловкача Билли Уэста и тех, кого он убил в далекой и почти забытой стране».

Глава 7

Но иногда забыть бывает не так-то легко.

Летели дни, и жизнь шла своим чередом. В конце ноября на Миндоро начинается сухой сезон, жара спадает, и число постояльцев увеличивается, так что работы хватало. Обычно мы нанимали кого-то в помощь – убирать, готовить, – но вечерами я нередко становился за стойку бара, а днем сажал гостей в моторку, и мы выходили в море. Полуостров Сабанг богат уютными уголками, живописными бухточками, втиснутыми между скал, ради которых сюда и приезжают любители дайвинга. Я и сам, оказавшись на Филиппинах, неожиданно для себя увлекся подводным плаванием и даже, когда мы еще были на Сикихоре, прошел курсы и получил корочки инструктора – в отличие от Томбоя, который не умел даже плавать, а потому занимался магазином и вел бухгалтерию.

Неделя после смерти Ловкача выдалась насыщенная, и я каждый день выходил с дайверами в море, с удовольствием погружаясь в теплые, чистые воды и забывая – пусть на время – о том, что не отпускало с того самого момента, как я узнал о смерти Малика. Под водой все легко и просто. Самое главное – тихо. Никто не пристает, не надоедает, а вокруг потрясающие виды – пестрые рыбки у рифов, темные, молчаливые каньоны, любуясь которыми, отвлекаешься от проблем. Недостаток только один – время пребывания там ограничено запасом воздуха, и когда он кончается, приходится возвращаться к реальности. А возвращаясь к реальности, я снова и снова вспоминал Малика – живого, энергичного, открытого, разговорчивого, – вспоминал, что случилось с ним, и свою роль в этом.

Забыть, выбросить из головы не получалось, как я ни старался. Однажды, вскоре после смерти Ловкача, он приснился мне. Сон был почти точной копией реального события четырехлетней давности, когда мы с Маликом только-только начинали работать вместе. Тогда я еще не знал, что представляет собой новичок – худощавый, невысокого роста азиат, выпускник университета, успевший, несмотря на молодость, получить внеочередное повышение, и считал, что парня продвигают только ради соблюдения политкорректности – как-никак представитель нацменьшинства. Проверку рекруту я решил устроить во время первой же операции: задержания закоренелого грабителя Титуса Боуэра.

Боуэр жил в небольшом домике с крошечным садиком, примыкающем к соседнему переулку. Оперативную группу возглавлял я сам, и, кроме меня, в нее входили Малик и двое крепких парней в форме. Предполагая, что Боуэр попытается сбежать и воспользуется для этого именно садом, я собирался поставить там именно эту парочку, но в последний момент заменил ребят на одного Малика. Все удивились, но возражать никто не посмел. Малик тоже не стал жаловаться. Когда мы постучали в переднюю дверь, Боуэр выглянул в щелочку и, убедившись, что за ним пришли, рванул к спасительной задней двери, за которой его ждала засада.

Силы были явно не равны. Промчавшись вслед за хозяином через прихожую, я увидел, как подозреваемый выскочил из дома, налетел на Малика, опрокинул последнего на спину и, подобно великану из мультфильма, буквально втоптал офицера в землю, оставив на его щеке отпечаток кроссовки «Найк». Попытка несчастного объявить злодею, что он под арестом, успеха не имела. Здоровяк Боуэр сбегал от нас и раньше, и я, конечно, обошелся с новичком-напарником несправедливо, но тот случай запомнился мне потому, что Малик не сдался. Застигнутый врасплох и поверженный, он ухитрился схватить беглеца за лодыжку и не отпускал, хотя Боуэр и тащил его за собой по саду, отчаянно стараясь сбросить настырного слугу закона. В конце концов верзила потерял равновесие и упал, к радости всех присутствующих, но Малик разжал объятия, только когда мы надели на арестованного наручники. Помню, я еще подумал, что не многие полицейские способны на такую самоотверженность. Потом Малику пришлось отправиться в больницу, где ему наложили пару швов, и хотя я так и не извинился за то, что поставил его, так сказать, на линию огня – а он ни разу не высказал претензий, – мое отношение к нему изменилось к лучшему.

Во сне события того холодного зимнего утра четырехлетней давности повторились с абсолютной точностью, за исключением эпилога. Выйдя через заднюю дверь в сад и увидев Малика, держащего Боуэра за ногу, я выхватил пистолет и начал стрелять. Я выстрелил четыре или пять раз и убил грабителя на месте, но одна пуля отклонилась и попала моему другу в голову. Он даже не вскрикнул, а просто завалился набок и затих. Точь-в-точь как Билли Уэст. Потом все остановилось, и полицейские взяли меня за руки, словно собирались арестовать, а я только стоял и смотрел на то, что сделал. От продолжения меня спасло пробуждение.

Не знаю, как интерпретировал бы сон специалист, но мне смысл послания был абсолютно ясен. Я понял, что обречен на вечные мучения, если не сделаю что-то для Малика. Какие бы аргументы ни приводил Томбой – а их набиралось немало, – я просто не мог оставить все как есть.

Всю следующую неделю я регулярно проверял Интернет, надеясь наткнуться на сообщение о прорыве в расследовании дела Малика. Я просматривал попадавшиеся под руку газеты. Ничего. Никаких новостей. И чем дальше, тем больше я убеждался в том, что со смертью Билли Уэста оборвалась последняя ниточка, которая могла бы привести к убийцам моего друга. Я по-прежнему жил в тропическом раю, любуясь каждый день одним и тем же чудесным пейзажем, а в это время Малик гнил в могиле, Лес Поуп подсчитывал доходы, а тот, кто хотел уничтожить моего бывшего коллегу, расхаживал на свободе.

Я хотел выяснить, за что его убили. Что такое узнал или сделал Малик, что столкнуло его с кем-то из клиентов Поупа, с теми самыми людьми, которые заказали и Билли Уэста? Несомненно, это были люди влиятельные, имеющие доступ к источникам информации; люди, считавшие, что они могут делать все, что им только заблагорассудится.

Я хотел найти их.

Найти и убить.

Я понимал, чем чревато возвращение на родину, понимал, чем рискую, но знал – ничего невозможного нет. Прошло три года. Много воды утекло. Общество узнало других убийц. После двенадцатого сентября появились новые угрозы. В мультимедийном мире три года – это целая жизнь, и Деннис Милн, полицейский-киллер, уже стал частью далекого прошлого, воскрешать которое никто не горел желанием.

Итак, я принял решение.

В среду вечером, через двенадцать дней после смерти Билли Уэста, после получения второй половины суммы по контракту, я нашел Томбоя за столом в погруженном в темноту, опустевшем ресторане. Мой партнер смотрел в сторону моря. Перед ним стояла недопитая бутылка «Сан-Мигеля». Вечером Томбой работал в баре, а значит, не пил. Возле стойки полировал стаканы Жубер. Можно было бы выпить, но я не стал. Я подошел к Томбою, сел рядом и сказал, что собираюсь домой.

Он устало покачал головой и посмотрел на меня с горьким разочарованием. Глаза его погасли, на лице проступили морщинки, которых я раньше не видел, черты обострились – мой партнер как будто состарился вдруг лет на пять. Томбой попытался было пустить в ход старые аргументы, но сам же остановился, поняв, что все уже решено, и только махнул рукой и обозвал меня долбаным идиотом.

– Посмотри, что у тебя есть здесь! Оглянись!

Я оглянулся.

Ночь выдалась тихая и ясная. Над головами покачивались и шелестели под нежным ветерком листья кокосовых пальм. Разбросанные по роскошному черному куполу неба, сияли и перемигивались звезды, затмевая тусклые огоньки далекой Манилы. Море нежно и чуть слышно накатывало на берег; в такт волнам поскрипывали возвращающиеся домой лодки; со стороны деревни доносился отрывистый, но приглушенный расстоянием лай собаки и негромкие восклицания засидевшихся картежников. Это был рай, но в данный момент я не хотел рая. Я вдруг поймал себя на том, что устал от хорошей погоды. От полезной, здоровой пищи. Я хотел пережаренной рыбы с пересоленными чипсами.

– Я знаю, Томбой. Знаю, что у меня есть. Но и ты знаешь, в каком я положении и почему это делаю. Мне нужны деньги. Моя половина из тех, что мы получили по контракту. Когда закончу с делами в Лондоне…

– Если закончишь, – перебил меня Томбой. – Вот о чем надо думать. Ты ведь можешь и не вернуться. Я рассказывал тебе о Поупе. Его голыми руками не возьмешь. У него связи. Он знает отчаянных парней. Не связывайся с ним. Послушай меня, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Когда закончу в Лондоне и вернусь, то вложу все, что останется, в бизнес. Но я не знаю, сколько времени понадобится…

– Ты меня не слушаешь.

– Слушаю, но я все обдумал. И ты знаешь, какой я упрямый.

– Слишком упрямый.

– Может быть. Но другим мне не стать. Билет заказан на пятницу. Вылетаю из Манилы. Задерживаться не буду, вернусь при первой же возможности. Может быть, через несколько дней. Может быть, через несколько недель. Буду на связи.

Томбой шумно вздохнул и снова покачал головой.

– Будь осторожен. Знаю, ты считаешь себя крутым парнем. Во многих отношениях ты и впрямь крут, но всегда найдутся покруче. Не хотелось бы, чтобы ты встретился с такими.

Я кивнул:

– Спасибо за совет.

Он начал говорить еще что-то, но остановился и просто пожелал удачи.

Я ответил, что она мне не понадобится, но в душе понимал – без нее не обойтись.

Часть вторая

В жестоком городе

Глава 8

Ветер хлестнул по лицу ледяной плетью, стоило мне выйти из здания аэровокзала в Хитроу – в легкой курточке и рубашке. Англия. Начало декабря. Пятница. Семь часов вечера. В нескольких ярдах от меня, за панелями, защищающими вход от буйства непогоды, с неба лил дождь. В полумраке медленно ползли машины.

Англия зимой. И о чем только я, черт возьми, думал, возвращаясь сюда?! Во время полета мне едва удавалось сдерживать волнение; перспектива встречи с родиной после долгой разлуки затмевала вполне законное сомнение – как-никак я возвращался отнюдь не ради приятных встреч с прошлым. Теперь, однако, градус энтузиазма быстро падал вместе с температурой остывающего тела. Я трясся от холода, чувствуя себя настоящим туристом – одиноким, неподготовленным и никому не нужным. Надо было как можно быстрее добраться до тепла. Диктор в аэровокзале объявил, что экспресс до Лондона временно не ходит из-за аварии в Хоунслоу – скорее всего какой-нибудь эгоист-придурок бросился под поезд, – поэтому я присоединился к очереди на такси, очереди, состоящей из таких же дрожащих, несчастных, промокших путешественников. В какой-то момент мной овладела паранойя – а вдруг я наткнусь на кого-то, кто меня помнит? – но ее тут же отодвинула уверенность в надежности маскировки. В конце концов, на контроле ни у кого вопросов не возникло. Я протянул свой паспорт на имя Маркуса Кейна, удостоился короткого взгляда, и на том испытание закончилось. Никто даже не посмотрел на меня еще раз. Я вернулся.

Моя очередь подошла через десять минут. Продрогший, я забрался на заднее сиденье черного такси и попросил водителя отвезти меня в Паддингтон. Не говоря ни слова, тот отвалил от тротуара и, втиснувшись в поток машин на выезде из Хитроу, повернул в сторону автострады М-4.

Движение на шоссе было не лучше погоды. Все три потока в направлении Лондона двигались со скоростью не больше десяти миль в час с бесконечными остановками, ожиданием, рывками, сердитыми гудками и под аккомпанемент ветра и дождя. То же самое, если не хуже, происходило и на встречных полосах – машин, спешащих покинуть столицу, было еще больше, чем торопящихся вернуться в нее. Я уже забыл, в какое столпотворение может превращаться юго-запад Англии. На Филиппинах, если не брать в расчет Манилу и южный Лусон, автомобилей немного, а дороги – там, где они есть – обычно пустынны. Здесь же создавалось впечатление, что все население пришло в движение, снялось с мест и вступило в схватку за самое дорогое из удобств – свободное место. Мы не проехали и двух миль, а я уже решил, что обязательно, как бы ни повернулись дела, вернусь на Филиппины. Да, вернуться стоило – хотя бы для того, чтобы еще раз увидеть то, чего мне недоставало, по чему я скучал. Но вернувшись, я быстро понял – без этого вполне можно обойтись.

Таксист попался типичный. Сломав ледок в наших поначалу холодных отношениях вопросом о том, откуда я прибыл, и выслушав ответ (я сообщил, что прилетел из Сингапура, сочтя это место достаточно скучным, чтобы не вызвать любопытства), он принял мою реплику за приглашение к разговору и тут же изложил свои взгляды на иммиграцию (чужих слишком много), налоги (чересчур высокие) и преступность (необузданная). Последнее пробудило во мне некоторый интерес – слышать мнение об уровне преступности в Соединенном Королевстве доводилось нечасто. Я, конечно, читал об отдельных случаях, но общая картина оставалась неопределенной. Таксист сказал, что положение хуже некуда, и связал это с приходом к власти лейбористов. Особенно его возмущал рост преступлений с применением насилия.

– Я тебе так скажу, приятель, в наше время в Нью-Йорке жить безопаснее, чем в Лондоне. Как минимум в два раза. Если давно здесь не был, мой тебе совет – будь настороже.

Я пообещал быть настороже и про себя улыбнулся. Не то чтобы я ему не поверил, но о заоблачном уровне преступности таксисты говорили всегда – и в семидесятые, и в восьмидесятые, и в девяностые. Такие же разговоры можно услышать и в Маниле. Может быть, преступники и впрямь обнаглели, но попробуйте вспомнить, когда они были другими.

В конце концов это черепашье путешествие сквозь непрекращающийся дождь измотало даже водителя, и он погрузился в молчание. Я же смотрел в темное окно, раздумывая над тем, как и с чего начать расследование. Не будучи больше полицейским, я был лишен официальных ресурсов и не мог рассчитывать на чью-либо помощь. С другой стороны, мое положение давало и некоторые немаловажные преимущества. Я знал, кого буду искать, и меня не сдерживали тесные рамки закона. Раньше меня постоянно угнетало осознание того, что преступники все чаще и чаще берут верх в схватке с законом. От нас требовалось не только найти их, но и собрать кучу доказательств для обоснования своей правоты, хотя вина наших противников была очевидна даже слепцам. В половине случаев, особенно если преступник действовал сознательно, получить все необходимые улики не представлялось возможным, и подозреваемый выходил на свободу. Наглядный пример – Билли Уэст.

Я нисколько не сомневался, что с полицейской точки зрения прижать Леса Поупа будет очень трудно, поскольку он в придачу ко всему прочему еще и юрист, знающий, как работает система. В моем случае, однако, ситуация выглядела иначе. Если Поуп откажется помогать, я мог бы, фигурально выражаясь, прищемить ему пальцы. И все же об осторожности забывать не следовало. Найти Поупа наверняка будет не трудно, гораздо важнее правильно повести игру. Я собирался выяснить, кто стоит за убийством Малика, но сделать это так, чтобы никого не спугнуть и не доставить ненужных неприятностей Томбою. И вот это будет уже потруднее. Впрочем, собираясь в Англию, я хорошо понимал, что меня там ждет.

Поездка до Паддингтона заняла час и обошлась мне почти в шестьдесят фунтов. За такие деньги я бы мог прокатиться из Манилы в Малайзию и вернуться обратно. Невольно задумаешься, чего стоят все хвастливые заявления насчет низкой инфляции и тому подобная чушь.

Я попросил высадить меня возле вокзала – на тот случай, если мое лицо появлялось на экране телевизора и запало таксисту в память – и подал ему три двадцатки, после чего встал у окна, ожидая сдачи. При таких расценках и с учетом продолжительности сомнительного удовольствия давать на чай значило бы проявлять неуважение к себе самому. Прохвост бросил на меня недовольный взгляд, словно говоря, что фунт с небольшим – это наименьшее, чем я мог бы выразить благодарность за его любезное согласие переместить меня из точки А в точку В. Видя, что он не собирается уступать, я пригрозил подать жалобу за плохое обслуживание. Только тогда наглец неохотно высыпал горстку мелочи мне на ладонь и, отвернувшись, пробурчал:

– Жмот.

Меня так и подмывало ответить – в конце концов, слишком многие позволяют себе безропотно сносить оскорбления, – но я сдержался, чтобы не привлекать ненужного внимания, что и было, наверное, лучшим из всех возможных вариантов. Отвернувшись, я направился в сторону Ланкастер-Гейт.

Когда-то, в конце восьмидесятых, когда я только-только снял форму, в этом районе жила одна моя знакомая. Звали ее Лиз, и она подрабатывала моделью. Красавица, девушка из совсем другого мира, но при этом милая особа. Мы познакомились после того, как ее ограбили и изнасиловали на моей территории, в Ислингтоне, куда Лиз приехала в гости к подруге. Не самые, разумеется, благоприятные обстоятельства для более близкого знакомства, но что-то произошло, как говорят, искра проскочила, поэтому потом я заглянул к ней еще пару раз – рассказать о ходе расследования, – и отношения вроде как завязались. Я бы не назвал это романом в полном смысле слова, потому что после случившегося Лиз боялась секса. Так что мы только обнимались да целовались, и до поры меня это устраивало. Есть немало способов куда с меньшей пользой потратить свободное время, чем в компании красивой женщины, в шикарной квартире, за бутылкой хорошего вина, но в конце концов – думаю, этого было не избежать – мне захотелось большего. Лиз ходила на прием к психиатру и говорила, что ей становится лучше, и однажды ночью мы даже попробовали сделать шаг вперед, но в решающий момент она расплакалась и оттолкнула меня. В общем, через пару дней после этого я сказал, что нам, пожалуй, лучше расстаться. Лиз просила не уходить, умоляла дать ей еще немного времени, но я был молод и самолюбив, а это опасное сочетание. Потом я еще раз пришел к ней, сказал, что следствие в отсутствие улик зашло в тупик. Лиз приняла известие стоически и сообщила, что собирается уехать из Лондона. Больше я ее не видел и вспомнил впервые за многие годы только сейчас. Что сталось с ней? Сумела ли она преодолеть прошлое, выйти замуж и обзавестись детьми, которых хотела еще тогда, или жизнь ее так и не вошла в нормальную колею? В душе я надеялся на первое, но здравый смысл склонялся ко второму варианту. Лиз была та еще девчонка, а я всегда оставался пессимистом.

Местом своего временного пребывания я выбрал Норфолк-сквер, тихий район со стареющими особняками в георгианском стиле, большая часть которых давно трансформировалась в отели разной степени качества, чему способствовала близость железнодорожного вокзала. Отказавшись от тех, что выглядели побогаче, я направился к одному из самых невзрачных.

Мужчина за стойкой – то ли турок, то ли араб – не проявил ко мне ни малейшего интереса, но потребовал двадцать пять фунтов за ночь. Я сказал, что хочу взять комнату на неделю, и спросил, какая мне положена скидка. Произведя на клочке бумаги сложные арифметические действия, он проворчал, что неделя обойдется мне в сто двадцать фунтов, и я тут же вручил ему всю сумму, не тратя времени на предварительное знакомство с апартаментами. Ничего хорошего ждать не приходилось, но я и не планировал проводить в номере сутки напролет. Сунув деньги в протянутую ладонь, я получил ключ, висевший до этого на крючке за спиной немногословного портье. На этом формальности и закончились. Я подумал, что большинство людей склонны к пустому словоизвержению, и мысленно воздал должное краткости.

Поднявшись с чемоданом на два пролета по узким, крутым ступенькам, я обнаружил маленькую, практически голую и не очень теплую комнатку. Стены, давным-давно выкрашенные белой краской, успели испачкаться и приобрести никотиновый оттенок. Назвать их ровными я бы не решился – кое-где валик прошелся по намертво приклеившимся клочкам старых обоев. В углах, под потолком, колыхалась древняя паутина. Снаружи доносился ритмичный стук поездов, подтягивающихся к Паддингтонскому вокзалу, и деревянные рамы дрожали в унисон. Наверное, такая дыра и не стоила двадцати фунтов за ночь, и хотя цены везде разные, я все же напомнил себе, что у нас, на Филиппинах, номер обходится в десятку. К тому же за эти деньги вы получаете завтрак и возможность пользоваться бассейном.

Впрочем, долго раздумывать о царящем в мире неравенстве я не стал – усталость и разница во времени давали о себе знать. Начав путешествие утром в Маниле, я пересек восемь часовых зон, и хотя здесь, в Лондоне, часы показывали половину девятого вечера, для меня уже наступило утро следующего дня.

Я бросил на кровать чемодан, включил радиатор, разобрал вещи и сел в ожидании, пока в номере потеплеет. Прислонившись к стене, попытался отвлечься от ощущения разочарования, впервые проявившегося еще в такси по пути из Хитроу. Долгие годы этот город был моим домом. Здесь я работал, жил и играл, здесь любил и убивал, здесь видел хорошее и еще чаще плохое; город всегда был частью меня, и я всегда ощущал себя его частью. Так было тогда, но не теперь. Сегодня я чувствовал себя чужаком. Все казалось незнакомым, и даже привычные виды не отзывались всплеском воспоминаний. Присутствовало лишь смутное, беспокойное ощущение, как будто время, прожитое здесь, было куском из другой, почти позабытой жизни.

Я решил принять душ, привести себя в порядок, а потом завалиться в постель и уже утром, выспавшись, на свежую голову, взяться за дела. Утром и город будет выглядеть иначе.

Я уже наполовину разделся и ждал, пока вода достигнет температуры, при которой она не ошпарит меня струей кипятка, но и не заморозит яйца, когда зазвонил мобильный.

Вернувшись в спальню, я достал купленный лишь накануне в Маниле телефон из кармана куртки. Номер его знал только один человек: Томбой Дарк. Однако входящего номера на экране не было – значит, не он.

Я нажал кнопку приема и поднес телефон к уху.

– Добрый вечер, мистер Кейн. – Голос принадлежал человеку, уверенному в себе, привыкшему командовать, а акцент определенно указывал на уроженца Лондона, точнее, северной его части.

– Извините, вы, кажется, ошиблись номером. Мистера Кейна здесь нет.

– Неужели? А я думаю, что это вы и есть. Я – Поуп. Полагаю, нам нужно встретиться. У меня такое чувство, что нам с вами есть о чем поговорить. Вы согласны?

– Давайте завтра утром. – Элемент внезапности был потерян, что не добавляло настроения. К тому же я слишком устал, чтобы встречаться с Поупом сейчас. Проболтаться мог только Томбой. Но почему? Он ведь не мог не понимать, что подвергает меня опасности.

– Я бы предпочел сегодня. Завтра вам будет некогда – нужно успеть на самолет.

– О каком самолете вы говорите?

– О том, на котором вы вернетесь туда, где вам и надлежит быть.

Поуп бросил наживку, но я не собирался ее заглатывать.