Текст книги "Для смерти день не выбирают"

Автор книги: Саймон Керник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Пожалуйста, это важно.

– Почему? Это имеет какое-то отношение к делу?

– Я не могу сейчас объяснять. Пожалуйста, поверьте мне, ладно? Еще раз. Поверьте, я бы не просил, если бы не думал, что это важно.

Она громко вздохнула, но пообещала сделать все, что сможет, а я сказал, что перезвоню попозже.

Закончив разговор, я вдруг понял, что стою перед баром «Полумесяц». Бар находился в полумиле от полицейского участка, где прошла немалая часть моей прежней жизни, и всего в нескольких сотнях ярдов от Ислингтон-Грин и ярких огней Аппер-стрит. Я заглянул в окно. У стойки курили и смеялись двое мужчин, незнакомый бармен полировал бокалы. Когда-то я знал хозяина заведения и частенько заглядывал сюда после утренней смены – пропустить пару пинт пива, потрепаться о пустяках в приятной, радушной обстановке. Здесь ли он еще? Может, зайти? В какой-то момент желание почти перевесило здравый смысл – уж больно захотелось тепла и общения.

Но осторожность все-таки победила. Рядом участок. Слишком рискованно. Нечего даже и думать. Мысленно я отругал себя за глупые мысли. Сюда мне вход заказан. Навсегда. Прошлое не вернешь. Для меня оно закрытая книга.

И все же, как себя ни убеждай, прошлое не отпускает. Даже то, что хотелось бы забыть. За три дня, что прошли после возвращения в город, зияющая бездна, измерявшаяся днями, месяцами и годами, сократилась до тоненькой, едва заметной трещинки. Каждый шаг, каждый узнаваемый запах, каждая знакомая улица настойчиво тянули меня назад, через время, а после того как Андреа упомянула Коулман-Хаус, призраки тех последних горьких дней снова выходили из тени и взывали ко мне: погибшие невинно, получившие по заслугам и, конечно, прекрасная и таинственная Карла Грэхем, женщина, на несколько мгновений ставшая мне ближе, чем все остальные.

Я еще долго, слишком долго стоял в тусклом свете зимнего солнца, пока холодный ветер не пробрался под куртку и не тронул меня стылыми пальцами. Только тогда я повернулся и зашагал прочь, спеша удалиться от того, что напоминало давние времена. Но чем дальше я уходил, тем явственнее ощущал дыхание призраков, не желающих, как всегда, выпускать жертву из своих цепких объятий.

Глава 29

– Соня Блэклип, – сказала Эмма, еще не зная, что это имя уже знакомо мне.

Она сидела, подобрав под себя ноги, на оранжевой софе, в простенькой белой футболке и джинсах, и ее только что вымытые волосы падали вольными прядями на плечи. Время от времени Эмма прикладывалась к бутылке пива, которое я принес с собой. Выглядела она, учитывая недавние события, на удивление свежей, бодрой и домашней. Я сидел в кресле напротив, слушая ее, попивая пиво и потягивая сигарету. Часы показывали начало восьмого, и я тоже позволил себе расслабиться.

– Настоящее имя Энн Тейлор, – вставил я.

– Верно, – подтвердила Эмма, после чего подробно изложила все, что разузнала об Энн, дополнив то, что уже рассказали раньше Андреа и Грант. – Тот курс психотерапии, пройти который обязали Энн, начался в октябре прошлого года. Работала с ней женщина по имени… – Эмма заглянула в блокнот, – Мэдлин Чини, насколько мне удалось выяснить, большой специалист в своей области. Несколько лет изучала проблему возвращения и реконструкции памяти. Проведя ряд сеансов, она узнала от Энн некоторые детали ее прошлого, о которых девушка прежде никому не говорила. История, что и говорить, печальная. Полный отчет закрыт для публичного доступа, но доктор Чини представила суду письменные показания, из которых следует, что Энн на протяжении ряда лет подвергалась сексуальному насилию со стороны отца. Началось это после смерти матери, когда девочке было четыре года, и продолжалось до достижения ею одиннадцати лет, когда она сбежала из дому и оказалась в Лондоне. – Эмма посмотрела на меня. – Должна признаться, читать такое страшно. Из показаний следует, что насиловал ее не только отец, но и его друзья, и что жертвами той же группы были другие девочки. Полиции, однако, установить насильников не удалось, так что обвинения были предъявлены только одному человеку, отцу Энн, Ричарду. Блэклипу удалось выйти под залог и бежать из Англии, но впоследствии его нашли убитым в номере отеля в Маниле. Суд так и не состоялся.

– Мне нужно поговорить с доктором Чини. Где она работает? Вы знаете?

– Вы такой скромный, Деннис, многого не просите, правда? – съязвила Эмма и помахала блокнотом. – У меня есть номер ее телефона и адрес. Но мне бы хотелось знать, какое отношение это все имеет к убийству Малика и Хана.

Я отхлебнул пива. Эта девушка определенно нравилась мне все больше. Я рассказал ей о визите к Джеми Делли, упомянув и обстоятельства, предшествовавшие нашей беседе, а также передал разговор с Андреа и Грантом.

На Эмму, похоже, произвело впечатление не то, каким пыткам подвергся Джеми, а то, что мучили его люди Тиндалла.

– Тогда получается, что сам Тиндалл к убийству Малика и Хана не причастен, верно? Иначе бы он знал, ради чего они встречались. Правильно?

– Похоже, что так.

– А если так, то кто тогда прислал мне ту проклятую куклу?

– Этого я тоже не знаю.

– И все-таки вы что-то недоговариваете, – твердо заявила она. – Ничто из сказанного вами не указывает на то, что психическое состояние Энн Тейлор в какой-то степени связано со всем этим. Итак?

– По-моему, Андреа и Грант знают больше, чем говорят. Уж очень они старались увильнуть от темы ее болезни и лечения.

Эмма покачала головой:

– Нет, тут что-то еще. И я хочу услышать все.

Вопрос был поставлен, и уклониться от ответа я не мог. Мы достигли кульминационной точки наших отношений. Я всегда старался получить и переработать как можно больше информации, отдав при этом своим источникам как можно меньше. Что толку от того, что ты раскроешь другим свои секреты и станешь в результате более уязвимым? Но теперь я чувствовал, что должен выложить все как на духу. Если дам ей основания для подозрений, наше сотрудничество обречено.

– Я получила список людей, чьи номера телефонов вы дали мне в субботу, – продолжала Эмма. – Номера якобы из телефона Леса Поупа. Один из них и принадлежит самому Поупу. Получается, он звонил сам себе? Думаю, вы просто обманули меня, и те номера из какого-то другого телефона. Логично, не так ли?

В тот вечер, когда мы впервые встретились в «Таверне Бена Крауча», я отметил, что в манерах и наружности Эммы есть нечто такое, из-за чего люди склонны недооценивать ее. Похоже, это наблюдение не уберегло от той же ошибки меня самого. И наверное, я был не первый.

– Хорошо, я расскажу вам все, что знаю. Расскажу, откуда это знаю. Но будьте готовы – вам многое не понравится.

Она невесело рассмеялась.

– Вы же сами признались, что убивали людей за деньги. Так что не волнуйтесь – я готова ко всему.

И тогда я рассказал ей все. О Ричарде Блэклипе. О Билле Уэсте. Обо всем. Умолчал только о том, где убил этих двоих и где провел последние три года. Впрочем, зная, где нашли труп Блэклипа, вычислить остальное было нетрудно.

Когда я закончил, Эмма заговорила не сразу. С минуту она сидела молча и просто смотрела на меня, ничем не выдавая свои мысли и чувства. Я закурил, решив, что оправдываться, приводить какие-то доводы в свою пользу нет смысла. Эмма и без того знала, что один из убитых – насильник, надругавшийся даже над собственной дочерью, а второй – наемник, застреливший Азифа Малика и Джейсона Хана. Это уже говорило само за себя.

– Почему вы ничего не сказали мне раньше? – спросила она наконец.

– Знать это вам было не обязательно. А расположить вас к себе такими признаниями я не надеялся.

Эмма начала говорить что-то, но я остановил ее жестом. Снаружи донеслись какие-то звуки.

Мы оба прислушались.

Ничего. Только приглушенные голоса из телевизора.

Мы посмотрели друг на друга и тут же вздрогнули от громкого стука в дверь.

– Эмма, вы дома? – Стук повторился. Голос, властный и громкий от природы, принадлежал мужчине. – Это старший инспектор Баррон. Со мной сержант Бойд. Мы бы хотели поговорить, если вы не против.

Эмма растерянно повернулась ко мне, взглядом спрашивая, что делать. Я кивнул, поднялся, захватил пепельницу и бутылку с пивом и направился к лестнице.

– Сейчас. Минутку. – Голос Эммы догнал меня на третьей ступеньке.

К тому моменту, когда она открыла дверь, я был уже на площадке, где и остановился. Интересно, что скажут старший инспектор Баррон и его коллега? Впрочем, еще больше меня волновало, не воспользуется ли Эмма случаем, чтобы сделаться на несколько дней общенациональной знаменитостью. Для этого ей нужно было всего лишь сказать, что в ее доме скрывается находящийся в розыске преступник. Еще утром я доверял ей на все сто процентов, но после очередных признаний в том, что к моему и без того немалому списку жертв прибавились еще две, такой уверенности уже не было. Вдобавок ей и самой грозили серьезные неприятности, если бы полицейские обнаружили меня под ее крышей.

– Чем могу помочь? – спросила Эмма, закрыв за гостями дверь и предложив им сесть.

– Прошлым вечером вы наводили справки о некоем джентльмене по имени Джеми Делли, – сказал Баррон. – Вы позвонили одному из моих коллег, Джону Галлану, и спросили адрес Делли. Было такое?

Должно быть, Эмма ответила утвердительно, потому что Баррон спросил, зачем ей понадобилась эта информация.

– Хотела поговорить с ним о его брате, Джейсоне. Наша газета ведет собственное расследование.

Напарницей Баррона оказалась женщина, но говорила она так тихо, что до меня долетели только отдельные слова. Похоже, Бойд спросила о статьях и сделала это, судя по тону, в довольно резкой форме.

Баррон тут же вмешался и сообщил Эмме, что около полудня полицейские побывали на квартире Делли.

– После убийства Хана и Малика мы стараемся держать его под наблюдением, а сегодня утром в полицию позвонил один из соседей Джеми и сообщил, что из его квартиры доносится шум. Мы с детективом Бойд прибыли первыми и успели заметить высокого, подтянутого, лет сорока мужчину с бородкой, спешно покидавшего дом, в котором живет Делли. К сожалению, он исчез раньше, чем мы успели его задержать. Самого мистера Делли мы нашли в ванной комнате, полуголого и со следами пыток. Позже его доставили в больницу.

Бойд спросила, знает ли Эмма кого-нибудь, кто подходил бы под приведенное выше описание и мог бы иметь отношение к делу.

Она ответила, что никого не знает, и удостоилась моей молчаливой благодарности. «Интересно, – подумал я, – сколько им потребуется времени, чтобы связать описание с человеком, устроившим перестрелку в Сохо. Может быть, еще день-два. Им предстояло просмотреть множество записей с камер уличного наблюдения, и к тому же я носил разную одежду». И все же причины для беспокойства были.

– Что, по-вашему, мог бы рассказать вам Джеми Делли о своем брате? – спросила Бойд. Теперь ее голос прозвучал громче и отчетливее.

Эмма ответила, что это ее дело, на что Бойд возразила, что с учетом всех обстоятельств это также и дело полиции.

– Меня интересует мотив убийств, – объяснила Эмма. – Случай особенный, но расследование, на мой взгляд, продвигается недостаточно быстро. Я думала, что Джеми, может быть, прольет свет на смерть брата. Собиралась зайти к нему завтра.

– Что ж, с нами он разговаривать не желает, – заметил Баррон, – поэтому если вдруг вы получите какую-то информацию, пожалуйста, дайте нам знать.

Эмма пообещала.

Разговор продолжался. Баррон и Бойд пытались расколоть Эмму, потом Баррон предупредил, что ей нужно быть настороже, что ее статьи могут вызвать нежелательную реакцию, что она может стать мишенью для преступников, и вот тогда-то Эмма рассказала о подброшенной кукле и разбитом стекле. Баррон пожурил ее за то, что не сообщила об инциденте в полицию, и попросил показать куклу. Тон его был серьезен и строг, но говорил он искренне, и я решил, что инспектор беспокоится прежде всего о ее безопасности. А вот о Бойд я сказать того же не мог. Ее поведение было откровенно враждебным, что меня, впрочем, не удивило. Скорее всего она просто завидовала красивой и успешной молодой женщине, к тому же полицейские вообще не отличаются симпатиями к журналистам, сующим, по их мнению, нос не в свои дела и позволяющим критические замечания.

– Если хотите, мы можем предложить вам полицейскую защиту, – сказал Баррон, пообещав отнести куклу в лабораторию для дальнейшего изучения.

От защиты Эмма отказалась.

Потом Бойд спросила, может ли она воспользоваться ванной. Эмма объяснила, что ванная на втором этаже, и я услышал, как детектив идет к лестнице.

Пока она поднималась, я отступил в спальню Эммы и, зайдя за кровать, опустился на четвереньки, чувствуя себя напроказившим мальчишкой.

Бойд поднялась наверх, но не пошла в ванную, а остановилась, постояла секунду-другую, и я услышал, как повернулась ручка и дверь спальни открылась. Приглушенные ковром шаги пересекли комнату, и мне стало не по себе: что делать, если она обнаружит меня, человека, которого видела утром у дома Делли, распластавшимся на полу за кроватью? Я моментально вспотел.

Еще несколько шагов… Теперь Бойд была почти рядом. Я стиснул зубы и затаил дыхание, с трудом подавляя желание вытащить револьвер.

Она остановилась в трех футах от изголовья кровати, оглядела письменный стол и выдвинула ящик. Я не видел ее рук, но не сомневался, что Бойд надела перчатки. Стоило ей повернуться и опустить глаза, и жизнь четырех человек в этом доме изменилась бы раз и навсегда. Всего лишь поворот головы, и такие трагические последствия.

Пронесло. Так ни к чему и не прикоснувшись, Бойд задвинула ящик, повернулась и быстро вышла из комнаты. Через несколько секунд в туалете спустили воду, а потом ее каблучки простучали по ступенькам. Я наконец-то вздохнул полной грудью.

Задерживаться гости не стали и вскоре ушли. Что еще они говорили, слышно не было, но потом дверь открылась и закрылась. Я выждал еще немного, поднялся и выбрался из укрытия.

Эмма внизу нервно курила.

– Надо было выгнать вас к чертям! – зло бросила она. – Что, если они поговорят с соседями? Что, если кто-то видел, как вы сюда входили?

– Думаю, меня никто не видел, и в следующий раз буду осторожнее, – пообещал я и переменил тему. – А вы знаете, что детектив Бойд, прежде чем зайти в ванную, побывала в вашей спальне и заглянула в ящик стола?

Эмма нахмурилась:

– Вот как? И что, по-вашему, она там искала?

– Не знаю. Может быть, какие-то материалы по вашему расследованию.

– Это ведь незаконно?

– Незаконно. Если бы она что-то и нашла, то суд такие улики во внимание бы не принял. Но для полиции это обычная практика, такое случается сплошь и рядом. Им нужны результаты, и порой они идут на все, чтобы заполучить хоть что-то. И все-таки странно. Насколько я понимаю, большинство ваших источников по этому делу полицейские?

Эмма сдержанно кивнула.

– С Барроном вы тоже контактировали?

– Да, он помогал мне.

– Имя незнакомое. Откуда он?

– Вообще-то Баррон в отставке, но его попросили вернуться для расследования этого дела, потому что в столичной полиции нехватка детективов. Слишком много работы в последнее время.

– А второй? Тот, кому вы звонили насчет адреса Делли?

– Джон Галлан. Инспектор в Ислингтоне. Приятный человек, всегда готов помочь, но при этом запросто меня арестует, если узнает, что я вас прячу.

Пожалуй, только тогда я в полной мере осознал, какой опасности подвергаю Эмму, используя ее в качестве неофициального помощника. Пора бы остановиться.

– Послушайте, я понимаю, что создаю вам лишние проблемы, втягивая в это дело. Думаю, нужно ставить точку. Спасибо за помощь. Если я что-то узнаю, обязательно дам вам знать. У меня последняя просьба: пожалуйста, не говорите никому, что я вернулся.

– Но ведь вам, Деннис, оставаться здесь тоже небезопасно. Послушайте добрый совет – пока еще есть такая возможность, возвращайтесь туда, откуда приехали.

Примерно то же самое сказал мне двумя днями раньше Блондин. Он, как и Эмма, по-своему был прав. Но я уже чувствовал, что приближаюсь к разгадке, и не собирался отступать. Последние три года жизнь была легкой, но от нее оставалось ощущение неудовлетворенности, пустоты. Мне всегда нравилась детективная работа, нравилось идти по следу, быть охотником. На протяжении двадцати лет, вплоть до позорного бегства из Англии, я каждый день преследовал преступников, иногда за мелкие нарушения, иногда за убийство, и неизменно получал удовольствие от самого процесса. Погоня, сбор улик, медленное, слой за слоем, снятие жира – чтобы обнажить скрытые под ними кости тайны, ту единственную ошибку, из-за которой добыча и попадала в силок. Тот факт, что преступник получал обычно меньший, чем заслуживал, срок, огорчал, но отнюдь не отвращал от дальнейших попыток. К тому же сейчас, когда меня не сдерживали никакие установленные законом рамки, злодей не мог отделаться легким испугом. Дополнительным стимулом было и то, что в этом деле я столкнулся с настоящей загадкой, головоломкой, совершенно не похожей на большинство жалких, приземленных трагедий, составляющих подавляющую часть всех происходящих в мире преступлений. Здесь, даже после серии убийств и покушений на убийство, мотив все еще оставался неясен. Я знал только, что когда обнаружу его, все прочее, наносное, отпадет само собой, и передо мной предстанет решение в чистом виде. Когда ты полицейский, пусть и бывший, когда за спиной у тебя двадцать лет работы, ты не откажешься от брошенного судьбой вызова. Ты обрадуешься ему. Даже если ставки столь высоки.

Я прошел к креслу и взял свою куртку.

– Если бы вы подсказали, как найти ту женщину, психотерапевта, которая лечила Энн, я был бы вам крайне признателен.

Эмма вздохнула:

– Ладно уж, садитесь.

– Но мне…

– Знаю, вам нужно уходить, но я вложила в это дело слишком много сил и времени. У меня сложилось впечатление, что в полиции просто не хотят доводить расследование до конца, а поэтому я дала себе слово, что сделаю это сама. Сейчас мои подозрения лишь окрепли. Вы действительно считаете, что отец Энн имеет ко всему этому какое-то отношение?

Она вернулась на софу, а я опустился в кресло.

– Давайте подумаем вместе, посмотрим, что у нас есть. Год назад Лес Поуп заказал и организовал убийство Ричарда Блэклипа. Произошло это вскоре после того, как Блэклипа обвинили в сексуальном насилии в отношении собственной дочери, Энн, имевшем место несколькими годами раньше. Энн была подружкой Джейсона Хана. Джейсона Хана застрелили более пяти недель назад вместе с Азифом Маликом после того, как Джейсон позвонил Малику и назначил ему встречу в кафе. Логично предположить, что речь шла о передаче некоей важной информации. Что это за информация, мы пока не знаем. Возможно, она имеет отношение к «Тадеуш холдингс», или к Николасу Тиндаллу, или к самой Энн. В любом случае сведения очень серьезные, и Энн об этом знала, потому что ее убили несколько дней спустя. Не исключено, что информация касалась каких-то фактов, вскрывшихся во время психотерапевтического лечения. Но если так, то почему Энн прожила так долго после смерти отца и ее не попытались устранить раньше? Почему, если она представляла для кого-то угрозу, ее не убрали сразу после ареста Блэклипа?

– Потому-то я и не могу понять, какое отношение имеют материалы доктора Чини ко всему случившемуся.

– Может быть, и не имеют, но я не верю в случайные совпадения, а потому все, что касается Блэклипа, необходимо проверить. Для этого мне придется навестить доктора Чини. Возможно, она расскажет что-то интересное.

– Мне это не очень нравится.

– Вам не нужно ничего делать. Баррон прав – риск слишком велик. Кто знает, какие меры они предпримут, если увидят, что вы продолжаете копать. Этим займусь я. Вам же на время лучше отойти на задний план.

На этот раз Эмма не стала спорить. Она удивила меня другим – спросила, не проголодался ли я.

– Собираюсь приготовить спагетти с томатным соусом. Можете остаться, если хотите.

Если жизнь и научила меня чему-то, так это не отказываться от приглашения, если оно исходит от красивой женщины. Чтобы не жалеть потом.

И все же, если бы я тогда отказался от ужина и ушел, все могло бы обернуться совсем по-другому.

Глава 30

Пока Эмма готовила спагетти, я открыл еще бутылочку пива и добавил звука в телевизоре. По 4-му каналу шли новости: сообщение о росте страдающих от ожирения школьников дополнили показом неуклюжих детишек в спортзале. Потом на экране появился новый лорд-главный судья, сделавший, как объявил ведущий, предложение зарезервировать тюрьмы только для самых отъявленных преступников. По его мнению, содержание за решеткой грабителей, воров и лиц, впервые нарушивших закон, не дает положительного результата, поскольку делает их только хуже.

Ради интервью новый лорд-главный судья Парнэм-Джоунс отказался от традиционного парика и мантии и появился перед зрителями в черном костюме с небесно-голубым галстуком и таким же платочком в кармашке. Он сидел в кресле рядом с растопленным камином в своем загородном доме. Лет шестидесяти с небольшим, седовласый, с манерами и осанкой аристократа, получившего образование в привилегированной частной школе, он производил впечатление человека, не привыкшего к критике. Я мог бы поставить все свои деньги, припрятанные в номере отеля, что лорду никогда в жизни не доводилось оказываться на месте потерпевшего. А политики и политологи еще удивляются, почему британская общественность утратила веру в правоохранительную систему.

Свою точку зрения Парнэм-Джоунс отстаивал спокойным, размеренным тоном, за которым ощущались стальная уверенность в собственной правоте и неприятие любого несогласия, и не упускал возможности обратиться напрямую к камере. Тюрьма, объяснял лорд, есть университет преступности. Отправьте туда тех, кто нарушил закон в первый и даже во второй раз, и они не только не перевоспитаются, но перейдут к правонарушениям куда более серьезным. Намного гуманнее и эффективнее избавить тюрьмы от ужасной перегруженности и выносить оступившимся наказания, не связанные с лишением свободы.

Надо отдать должное, судья защищал свое мнение весьма умело, аргументированно, с той точностью и лаконичностью, что так нравятся тележурналистам, но при этом меня не оставляло сомнение в его компетентности и знании реальной жизни. На мой взгляд, наказание преступника через меры общественного воздействия, на чем настаивал лорд, воспринимается ими как своего рода шутка. Общественные работы – покраска домов, где живут старики, очистка стен от граффити, программы по избавлению от наркотической зависимости – организуются из рук вон плохо, должным образом не контролируются и вообще не несут в себе элемента наказания. Я не уверен на все сто процентов, что тюрьма надежнее отвращает людей от преступления (в конце концов, правонарушители отлично сознают, что поступают нехорошо, но не слишком об этом беспокоятся, а потому попытки их исправления представляются мне пустой тратой времени), но когда парень сидит за решеткой, он по крайней мере не занимается воровством, грабежами или чем-то еще. В этом смысле, что бы ни говорили либералы, тюрьма свое дело делает.

Эмма принесла спагетти и тарелку с чесночным хлебом, и мы поели перед телевизором.

У каждого из нас или, может быть, только у меня, возникает порой ощущение, что дела понемногу налаживаются и худшее уже позади. Обычно – я говорю на основании собственного опыта – за этим следует что-нибудь весьма и весьма неприятное. И все же, сидя на софе рядом с Эммой, поглощая ее спагетти (очень, кстати, вкусные), потягивая неспешно пиво, я как-то позабыл обо всех своих проблемах.

Мы поели, убрали со стола, и Эмма поставила диск с лучшими хитами Вэна Моррисона. Я спросил, как случилось, что она занялась журналистикой.

Она улыбнулась.

– Мне всегда нравились хорошие истории, да и по английскому в школе у меня были только высшие баллы. Потом, уже в колледже, перед экзаменами, у нас организовали ярмарку профессий, куда приехали представители разных предприятий. В столовой поставили столы, и мы могли подходить к ним и задавать всякие вопросы. Парень, которого прислала местная газета, был всего на два года старше меня и довольно симпатичный, так что мы сначала поболтали, потом погуляли, и он устроил меня в газету. Вообще-то предполагалось, что я поступлю в университет, но вместо этого я вышла замуж. Зачем, одному Богу известно. Наверное, сыграло свою роль то, что отец был категорически против. У него было собственное представление о моей будущей карьере. Хотел, чтобы дочь сделалась юристом, как он сам.

– И где сейчас ваш муж?

– Мы оба были молодые, и брак скоро распался. Но к тому времени я уже почувствовала вкус этой работы. После развода сразу же переехала в Лондон и с тех пор живу здесь. Газета небольшая, заработок не очень высокий, но зато я ни от кого не завишу.

Я хотел спросить, почему она не перешла в газету покрупнее – таланта ей, на мой взгляд, вполне хватало, – но воздержался из опасения затронуть больную тему и перевел разговор на другое.

– А этот дом? Он ваш?

Эмма довольно улыбнулась.

– Мой. Правда, и родители немного помогли.

Типичный случай. Бедный юрист – это полный абсурд, таковых просто не бывает.

– Да, при нынешних ценах на жилье без помощи не обойтись, – поддакнул я.

Эмма поинтересовалась, каким ветром меня занесло в полицию. Врать не хотелось, и я ответил честно: когда-то считал эту работу полезной для общества, даже престижной, верил, что смогу изменить что-то к лучшему.

– А стали наемным убийцей?

Приятного мало, когда тебя называют таким словом. К тому же я себя киллером не считал.

– Это допрос?

Она покачала головой:

– Нет, мне просто хотелось бы знать, как такое случается.

Я долго обдумывал ответ. Достал сигарету. Закурил. Вспомнил Малика. Представил его там, на небесах, в раю, или что там у мусульман. Представил, как он смотрит на меня, заинтересованно и неодобрительно, и тоже ждет ответа. Я знал, что никакие мои слова, никакие объяснения никогда не принесут мне его прощения.

– Я оказался недостаточно силен или недостаточно благоразумен, чтобы отказаться. – Ответив таким образом, я решил, что Малик меня бы понял. Пусть даже только наполовину.

Однако Эмму такое объяснение не убедило.

– Но почему вы согласились убивать людей за деньги?

Я вздохнул:

– Тогда мне казалось, что я оказываю миру большую услугу, убивая тех, кто это заслужил.

– Но нельзя быть одновременно судьей, жюри и палачом, – возразила Эмма тоном праведника, чье представление о добре и зле основывается на десятке прочитанных книжек. – Вы не имеете права определять, кто заслуживает смерти, а кто нет. Такого права ни у кого нет. И вы все равно продолжаете это делать. Всего лишь несколько недель назад застрелили подозреваемого в убийстве Малика и Хана.

– Ловкача Билли? Он ничего другого и не заслужил. Не был бы убийцей, остался бы жив.

Она замолчала, как будто не зная, что еще сказать, какие аргументы привести. Спорить со мной о том, насколько этично или неэтично убивать людей, трудно. Сегодня мне может нравиться одна точка зрения, завтра – другая. Я просто делаю то, что делаю, руководствуясь чутьем или инстинктом. Это не может служить оправданием, но у меня хотя бы есть такой вот резон – у некоторых нет вообще ничего.

Эмма наклонилась вперед и пристально посмотрела на меня. Мало кому нравится, когда на него так смотрят, но я, сам не знаю почему, никакого неудобства не испытал. Мне даже было приятно чувствовать себя объектом ее внимания.

– Вы что же, в самом деле считаете себя, как говорят, хорошим парнем? – негромко спросила она. – Неужели вас нисколько не беспокоит, что вы ничем не лучше тех, кого убиваете?

Она была прекрасна: идеально округленные черты бледного лица в обрамлении золотисто-каштановых волос и большие улыбающиеся гипнотические глаза, которые, казалось, затягивают тебя в себя. Я знал – любой мой ответ разочарует и огорчит ее.

В конце концов я остановился на том варианте, который представлялся мне честным.

– Нет.

В ту ночь мы спали вместе.

Так уж случилось. Мы немного выпили, посмотрели телевизор, переключились с трудных тем на более легкие (хотя Эмма и пыталась вернуться к первым), и чем дальше, тем явственнее я ощущал, как меняется атмосфера. Эмма нравилась мне всегда, с первой встречи, но теперь тепло шло и с ее стороны, как будто она наконец приняла меня таким как есть и избавилась от тревоги, озлобленности и скованности. А может, все дело было в выпивке.

Я не записной соблазнитель и, как большинство мужчин, с годами получаю меньше практики, чем хотелось бы, но после пива мы перешли на красное вино, и где-то на половине бутылки она поднялась и вышла за чем-то в кухню, а я последовал за ней. Почувствовав мое присутствие, Эмма обернулась, и я обнял ее и поцеловал. В первый момент она не отреагировала, и я уже подумал, что, может быть, переоценил свое обаяние, но тут она ответила, горячо, со страстью, и через несколько минут мы, проделав нелегкий путь по лестнице, путаясь в одежде и спотыкаясь, упали на кровать в спальне. Мелькнувшая в какой-то миг мысль – что ты, черт возьми, делаешь! – улетела, как только мои губы коснулись ее шеи, и Эмма прыснула, будто от щекотки. А потом я вообще перестал о чем-то думать.

Мы лежали голые на кровати и курили, и я ощущал какую-то странную отстраненность, словно меня здесь не было, и то, что случилось, случилось не со мной. Я слушал звуки ночи – шум проносящихся вдалеке автомобилей, редкие крики подвыпивших гуляк – и пытался расслабиться и насладиться моментом. Я гладил ее по животу, плоскому и бледному в призрачном свете уличных фонарей, но голоса во мне – назовите это инстинктами или предчувствием – не умолкали, уводили в темные лабиринты прошлого и предрекали путаный и короткий путь в моем краткосрочном будущем.

И то, что они говорили, раздражало и злило, потому что я знал – эти голоса не ошибаются.

И меня ждет скорое падение.

Глава 31

Будильник разбудил в семь утра. Я хорошо выспался, хотя не отказался бы и еще от пары лишних часиков. Но мне ли жаловаться? Постель Эммы оказалась куда как удобнее койки в отеле, а к ней прилагался еще и бонус – сама хозяйка. Пока Эмма принимала душ, я лежал с полузакрытыми глазами, но когда она вернулась, понял – пора уходить.

– Мне нужно быть в офисе в девять, но ты можешь позвонить на мобильный. Не подумай, что выгоняю, но сам понимаешь…

Я сказал, что все понимаю, поднялся и собрал одежду.

– Оставляю с миром. Позвоню позже, когда что-нибудь узнаю, хорошо?

Эмма улыбнулась, но улыбка получилась вымученной. Я хотел сказать, чтобы она не беспокоилась, что ее вины нет. Такой девушке – милой, благовоспитанной, с приличной работой, – наверное, нелегко свыкнуться с мыслью, что она провела ночь с наемным убийцей. Тем более с человеком, которого разыскивает полиция и который скрывается в ее доме. Она продиктовала номер телефона психотерапевта Энн, доктора Чини, и я записал его, изо всех сил стараясь не смотреть на нее, пока она одевалась.