Текст книги "Побег из Амстердама"

Автор книги: Саския Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 30

Я шаталась на ветру на ватных ногах, пытаясь зажечь сигарету. Мысли были липкими, они словно склеивались, переплывали друг в друга и снова исчезали. Я на какой-то момент перестала понимать, почему оказалась в темноте на улице и что сегодня произошло. Потом сделала глубокий вдох и дотронулась до раны. Пронзившая меня боль показалась почти приятной. Значит, я еще могла чувствовать.

На парковке мой заляпанный грязью белый «гольф» ютился рядом с черной блестящей машиной Анс. Моя маленькая смелая незаменимая лошадка – последнее земное имущество. Завтра я его вымою, теперь у меня есть на это время. Натру воском потускневший лак, подчищу и закрашу ржавчину, отскоблю птичий помет со стекол. Потом надо будет выкинуть все банки из-под колы, грязные носки и засохшие хлебные корки, вычистить пылесосом песок и крошки, и мой верный «гольф» засияет не хуже своего соседа.

Я любила мою машину, хоть это и была старая, ворчливая развалюха с дурной привычкой глохнуть в самый неподходящий момент.

Дверь оказалась открытой. Наверное, я забыла ее запереть. Я села за руль и вдохнула пыльный влажный запах. Потом включила радио и достала диск «Ред Хот Чилли Пепперс», который всегда торчал в кармашке на дверце. Было так холодно, что у меня заныли пальцы, когда я вдавила диск в плеер. На дисплее вспыхнули зеленые цифры. Время. 03.30. Было почти утро. Неужели я так долго проспала на диване? Я стала шарить в кармане, пытаясь найти мобильный и проверить, не врут ли часы, но, видимо, оставила его в доме. Черт! Который был час, когда мне стало нехорошо и я прилегла на диван? Не позднее половины шестого вечера, это точно. Получается, что я отключилась почти на десять часов.

Когда я вернулась, Анс еще не спала. Тоже странно. Она что, просидела возле меня на диване до половины четвертого? Я вцепилась зубами в ладонь. Значит, я потерялась во времени. Я уже не жила в этом мире, я попала в сумеречную зону. Впервые я стала сомневаться в себе. А вдруг они и в самом деле правы, и я чокнулась?

Почти задыхаясь, я помчалась в дом. Повесила куртку и прошла в комнату, где все еще читала Анс.

– Который час?

– Поздно. Очень поздно. Надо ложиться. – Анс отложила книжку, потянулась и вытянула ноги.

– Который час? – я запыхалась, хоть и пробежала совсем чуть-чуть.

Анс поднялась.

– Половина четвертого, не меньше. Ты так долго спала…

– А ты почему не спишь?

– Милая, я боялась тебя оставить. Виктор сказал, чтобы я была поблизости. Надо посмотреть, как действуют лекарства. Вдруг ты станешь слишком сонной или начнешь беспокоиться. Пойдем, я отведу тебя наверх.

Она положила руки мне на талию и настойчиво подтолкнула к лестнице. Я вырвалась из ее хватки и огрызнулась:

– Я сама найду дорогу!

Анс улыбнулась своей улыбкой медсестры из семейки Адамсов:

– Как скажешь. Если обещаешь принять лекарства. Они на тумбочке.

Я пошла на лестнице и на полпути поняла, что у меня больше нет сил даже еще на одну ступеньку. Я вдруг так устала, что могла уснуть прямо здесь, уронив голову на ковровую дорожку.

Анс потянула меня за руку.

– Ну вставай, мы уже почти пришли. И сразу ляжешь спать.

Она подняла меня, положила мою правую руку себе на плечи, и мы вместе поковыляли дальше. Анс говорила со мной, как с малышом, которого учат ходить. Наверху она прислонила меня к стене, открыла дверь и включила свет.

– Ну вот и пришли. Раздевайся, а я принесу тебе воды.

Это была не та комната, где я спала раньше. И детей здесь не было. Я не видела их с половины шестого. Мой взгляд упал на шкаф, где на плечиках была аккуратно развешана моя одежда. На полках лежали аккуратно сложенные футболки, трусики и носки, пахнущие лавандовой отдушкой. Анс меня переселила. Или я переселила себя сама. Я ничего уже не помнила. Я не помнила, какой сегодня день, какой месяц и что сегодня произошло. Я посмотрела на свою руку и увидела кровь. На ладони у большого пальца отпечатались зубы. Я сама себя укусила.

Анс промывала рану спиртом, качая головой:

– Что с тобой такое? Нельзя же кусаться.

Я спросила, где мои дети. Она ответила, что они в ее комнате. Им там нравится. И они понимают, что мама заболела.

Мне захотелось их увидеть.

– Ложись спать, – сказала она, оторвав зубами лейкопластырь. – Дети в безопасности. Не нужно их будить, ты их только напугаешь.

Она протянула мне стакан воды и желтую капсулу:

– Вот. Будешь хорошо спать, а завтра совсем поправишься.

Я покачала головой. Я так устала, что прекрасно заснула бы и без таблеток. Я чувствовала себя потерянной и опустошенной, от лекарств мне станет только хуже.

Анс упиралась.

– Выпей хотя бы воды.

Я взяла стакан, и он тут же выскользнул у меня из рук. Анс сказала, что принесет еще, но я отказалась, мне все равно нужно было в туалет. Она поколебалась, но уступила, сказав напоследок, что мои лекарства лежат в аптечке слева. На всякий случай.

Я уже полгода жила со Стивом в Амстердаме, когда моей матери наконец удалось положить конец своей жизни. За шесть дней до Рождества она надела свое выходное платье, легла на кровать и выпила все таблетки, которые нашлись в доме. Таблеток нашлось много. Успокоительная «Сереста», литиум от депрессий, «Тегретол» от эпилептических припадков, «Халдол» в случае обострения психоза. В ванной стоял большой белый металлический шкаф, набитый средствами усмирения моей мамы. Его всегда запирали, но в то воскресенье недоглядели. Отец работал на пляже, Анс занималась в своей комнате. Никто ничего не заметил и не услышал. И как ей удалось найти ключ, они тоже не понимали. Кто-то оставил его в замке? Мама знала, где его прячут?

Мне было очень плохо. Не оттого, что я потеряла маму – я потеряла ее задолго до этого. Плохо от бессмысленности жизни и неизбежности смерти. Мы закрывали глаза, отворачивались от нее, пичкали ее таблетками, чтобы только отделаться. Может, ей помог бы хороший психиатр. Может, ей помогли бы мы сами, если бы прислушались? Что бы она ни говорила, мы отмахивались от ее слов, как от бреда сумасшедшего. Больная, портившая наши жизни, без которой было бы намного легче. И как папа выдержал с ней так долго?

– Она была хорошей женщиной, – сказал он после похорон. – И теперь покоится с миром, освободившись от мучений.

А как он должен был поступить? Запрятать ее в сумасшедший дом? Развестись с ней и оставить бродяжничать по улицам? Он делал то, что считал правильным. Он оставался с ней в горе и в радости, как и обещал. Но на самом деле оказался безвольной тряпкой. Он ничего не сделал для нее по-настоящему. При любой возможности он исчезал из дома, вешая на нее заботы о пансионе, а когда она не выдерживала, открывался белый ящик и мама превращалась в автомат.

Она не оставила прощальной записки. Насколько я могла вспомнить, она никогда не говорила, что любит нас. Когда Анс нашла ее, у нее на шее был медальон с фотографией Стефана, нашего покойного братика. Она так и не пережила потерю Стефана, сказал папа. Теперь они наконец были вместе. Спустя двенадцать лет после его смерти папа впервые заговорил о Стефане.

Похороны. Скорбная суета. Погода в тот год стояла на редкость теплая, и мы чуть не падали в обморок в черных шерстяных костюмах. Людей было совсем немного. Анс, папа, Стив, кто-то из соседей и персонала. Одинокая маленькая семья. Никаких бабушек, дедушек, тетушек, дядюшек. Мама была внебрачным ребенком. Папины родители думали, что у них никогда не будет детей. Родственники Стива хотели прийти, но я запретила им даже думать об этом. Слишком сильным был бы контраст. Его огромная, цветная, шумная семья против моей – забитой и серой.

Анс сказала несколько слов. О том, что мама обрела покой, который искала так долго. Что нам будет ее не хватать, мы так о многом не успели ее спросить. Что мы позаботимся о папе и пансионе. «Только не я», – мелькнуло у меня в голове. Сильнее, чем когда-либо мне в тот момент захотелось вырваться из-под этой тяжести, из этой тесной норы, и сбежать как можно дальше. Моя жизнь начиналась, и никто не смог бы мне помешать. Я собиралась жить. Хоть что-то значить в этом мире, и если уж мне придется когда-нибудь умирать, то мои друзья будут плакать и петь свинг у могилы. По моей матери никто не плакал. И я не плакала. Я злилась на нее. За то, что сгубила свою жизнь.

В большом зале на столах были кофе и кексы. Анс сновала между тихо переговаривающимися людьми, обнимала их за плечи, приносила кофе папе, пожимала потные ладони, стучала каблуками по линолеуму. Я не могла видеть, как она изображает ангела-спасителя, опору семьи.

– Твоя сестра – до чего сильная и славная девушка. Низкий ей поклон. Господи, какое счастье для твоего отца, что она будет хозяйкой в «Дюнах».

Со Стивом никто не разговаривал. Он сидел, как столб, в белом костюме на черном пластмассовом стуле. Его лысый череп блестел от кокосового масла. Я знала, что соседи шепчутся о нас. Что-нибудь вроде «последнего гвоздя в гробу». После поминок, в раскаленной машине, прямо на парковке я расстегнула его брюки, стянула черные шелковые боксеры и без прелюдий уселась на его член. Стив расхохотался своим громоподобным смехом и простонал:

– О беби, ты чокнутая…

Глава 31

У меня было четыре сообщения на автоответчике и две sms-ки. Звонил Геерт. В бешенстве, что я не пришла на встречу. «Мария! Я знаю, где ты! Наверняка у своей сестрицы! Я еду к вам, я не собираюсь больше этого терпеть!»

Его угрожающий тон меня напугал. А еще больше то, что он собрался сюда. Это грозило большим скандалом с Анс.

Второе сообщение было от Стива: «Хай, беби, почему не перезвонила? Ты мне нужна. Позвони, пожалуйста».

И еще: «Слушай, беби, раз уж ты не перезвонила, я собираюсь участвовать в Национальном фестивале песни, – он закатился громоподобным смехом. – И хочу, чтобы ты со мной пела. На бэк-вокале. Это твой шанс, Мария! Это он! Ну теперь-то перезвонишь? Бай!»

Фестиваль песни. Я даже посмеялась над Стивом: месяц не прошел, как он вернулся, а уже обо всем позаботился. Я всегда считала этот фестиваль началом заката карьеры. Но если учесть, что моя карьера даже не успела начаться… Это был шанс. Маленький, но все же. Меня покажут по телевидению. Меня увидят люди из настоящего шоу-бизнеса. Я смогу просить больше денег за концерты. А если бы мы победили и поехали на «Евровидение», это был бы выход на международную сцену и огромная популярность.

Впервые за долгое время во мне проснулся слабый проблеск надежды. Уже несколько недель я не думала о будущем, главным было спрятаться и выжить, а теперь я могла за что-то уцепиться, шанс, который я ждала всю жизнь. Я могла смотреть вперед. Я поеду со Стивом на фестиваль, что бы ни случилось.

Последнее сообщение оказалось от Ван Дейка: «Мы хотели бы задать вам несколько вопросов относительно расследования причин пожара в вашем доме. Не могли бы вы как можно скорее связаться с нами?»Конец сообщения.

Одна sms-ка была от Рини, та волновалась, как у нас дела. Другая от какой-то Петры. Так звали мою мать. Видимо, это был он.

«От судьбы не уйдешь, как ни прячься».

Отправитель: Петра.

Номер: (нет номера).

Я задрожала, как будто на меня опрокинули ведро со льдом. Судьба. И какой же была моя судьба? Я должна сойти с ума, как моя мать? Он найдет и убьет меня? Ну уж нет. Не дождетесь! Моя судьба – стоять со Стивом на сцене фестиваля.

Наконец у меня было доказательство, что угрозы существуют не только у меня в голове. Я сохранила сообщение, чтобы показать его Анс, Виктору и Ван Дейку. С этим он мог бы работать.

Сегодня я поеду в Амстердам. Поговорю с Ван Дейком и посмотрю на дом. Может, позвоню Геерту и Стиву. Я достаточно провалялась бревном на диване.

Анс было невозможно убедить, что я справлюсь сама. Она настаивала, что поедет со мной. Принимая такие таблетки, нельзя садиться за руль, а моя психика не выдержит допроса в полиции.

– Я не могу тебя отпустить. Я несу за тебя ответственность. Я всеми правдами и неправдами уговорила Виктора не забирать тебя в клинику. А если по дороге что-нибудь случится! А если ты перепугаешься вопросов в полиции! И меня не будет рядом, чтобы тебя защитить! И не позволить отправить тебя в сумасшедший дом! Давай я позвоню Ван Дейку и попрошу его приехать сюда…

– Анс, со мной не случится никакого припадка. Я просто хочу увидеть свой дом. Я должна что-то делать. Если ты позвонишь или поедешь со мной, они и правда подумают, что у меня не все дома. Я в порядке, правда. А те таблетки больше пить не буду. С тех пор как я стала их принимать, я чувствую себя как зомби. У меня дрожат руки, я устаю и мне ничего не хочется. Я не хочу больше задыхаться и лежать на диване. Мне надо ехать, а вечером я в целости и сохранности вернусь домой.

Она не смогла меня удержать. Я твердо решила ехать. Анс молча налила в маленький термос кофе и протянула мне:

– Будь осторожна. Позвони, как доедешь.

– Позвоню. Следи, пожалуйста, за детьми.

– Конечно.

Мейрел стала топать ногами и требовать, чтобы я взяла ее с собой. Ей тоже хотелось в город, в ее комнату и к подружкам. Анс стала ее утешать и сказала, что у нее есть сюрприз. Я натянула куртку, схватила сумку, надела очки, прижала к себе Вольфа, потискала сердитую дочь и выбежала на улицу.

Было так здорово снова вести машину и видеть солнечный свет, пусть и тонкие лучики. И слушать мою музыку. With birds I share this lonely view. [5]5
  Лишь птицы разделят со мной этот грустный пейзаж (англ.).


[Закрыть]

Я словно вырвалась из сырого подвала. Страх исчез. Ключ от офиса Мартина лежал у меня в сумке. Я стащила его, когда Анс на минуту отлучилась с кухни.

Я поставила свой рабочий диск. Песни «Супримз», Дасти Спрингфельд, Арета Франклин, Эн Пиблз, «I Will Survive»Глории Гейнер. Ее всегда на «ура» принимала женская публика, молодые и пожилые, студентки и кассирши.

 
Ты думал, я погибну без тебя,
Но нет, я буду жить!
 

Я запела. Голос был слабым и хрупким, несколько раз срывался, но становился все глубже, пока я не стала чувствовать его животом. Я кричала вместе с Глорией, выплескивая свое напряжение.

 
Я буду жить, смогу забыть
И не пытаться поменять,
Что я не в силах изменить,
Я не желаю слышать вновь
Про эту глупую любовь.
Оставь ключи и уходи!
Счастливого пути!
 

Это была песня расставания со Стивом.

Я летела по шоссе, и мне казалось, что колеса отрывались от асфальта. Я пела в собственном видеоклипе. И была так хороша. Чертовски хороша!

Я въехала в Амстердам. Смотрела, как по улицам ходят люди. Испугалась трамвайного звонка. Чем ближе я подъезжала к знакомому кварталу, тем сильнее потели ладони. Я проехала мимо булочной, где каждое утро покупала булочки и круассаны. Зеленщик. Бар, открытый двадцать четыре часа. Из школы мамы забирали одноклассников Вольфа.

Когда я свернула на свою улицу, мои мышцы сжались в панцирь, а суставы как будто скрипели при каждом движении. Парковаться было негде. На моем месте стоял новенький блестящий черный «сааб».

Я вышла из машины и посмотрела в сторону калитки перед моим домом. Кухонное окно забито фанерой. Красный кирпич закоптился, а темно-зеленые решетки обуглились. Окно спальни Мейрел и Вольфа на втором этаже было распахнуто. Их небесно-голубые занавески со звездочками печально болтались на ветру. Соседнее окно моей спальни тоже было заколочено.

Плющ отцепился от стены, и теперь его грустно трепал ветер.

Я глубоко вздохнула, положив руку на холодный металл изгороди. На двери висела записка: «Пожалуйста, кладите почту в ящик дома 2».

Должно быть, ее написала Рини. Я смахнула слезы и прикурила.

– Со стороны хуже, чем на самом деле, – сказал Ван Дейк, выходящий из черного «сааба». Он подошел ко мне и протянул руку. – Добрый день, мефрау Фос. Верхние этажи практически целы, только залиты при тушении.

Я не подала ему руки, показав пораненные пальцы.

– Ох, простите, что с вами случилось?

– Маленький несчастный случай, – ответила я и снова надела темные очки.

– М-да… Многовато у вас в последнее время неприятностей.

– Можно мне зайти?

– Да, конечно. Только обувь, боюсь, испачкаете. На кухне еще стоит вода.

– Ничего страшного. Я хочу все увидеть.

Он отомкнул навесной замок, отодвинул калитку и прошел впереди меня к входной двери. Там висел еще один замок, от которого у него тоже нашелся ключ. В холле было сантиметра на три черной воды, но Ван Дейк предусмотрительно обулся в резиновые сапоги. Мне бросилось в глаза, какие огромные у него ступни. Из кармана куртки он достал фонарик, мне пришлось снять очки, чтобы хоть что-то разглядеть. Его взгляд тут же упал на мой лиловый заплывший левый глаз.

От лестницы остался только обугленный скелет. Стены закоптились, штукатурка местами отвалилась. Фотографии наших с Геертом концертов исчезли, вместо них на стенах висели расплавленные пластмассовые нити. Вешалки тоже не было, и вереницы сапожек под ней, а на месте велосипедов Мейрел и Вольфа были только покореженные бесполезные рамы. Как будто в доме были военные действия.

Мы прошли на кухню. Дверная рама держалась на стальной штанге. Остатки шкафчиков перекосились, а дверцы как будто сдуло. Мой кухонный стол, деревянные стулья – ничего не осталось, все было расплавлено, разодрано, обуглено или превратилось в куски черной массы, которая плавала в жиже на полу. Дом для барби Мейрел стал грязным куском розовой пластмассы. Огромная зияющая дыра на месте дверей в сад. Моя гладильная доска перевернутой валялась на улице.

Вечером за два дня до нашего отъезда я стояла здесь и гладила белье. Заваривала чай. Мейрел играла за столом в куклы, Вольф смотрел телевизор. Все это время горели лампочки.

Ван Дейк показал на перекошенные, обглоданные огнем полки над краном, одиноко висящие среди закопченных плиток.

– Мы думаем, все началось здесь. Взгляните, вот эта нижняя полка совершенно расплавилась, здесь прогорела лампочка. А на верхней вы хранили моющие средства, и бутылки взорвались.

– Нет, моющие средства у меня были в шкафу под мойкой. А там наверху стояли оливковое масло, кетчуп, уксус, соусы и все такое. А вот на той полочке, еще выше, стояли банки с сахаром, макаронами и рисом.

– Может, вы ошибаетесь? Вы не могли по ошибке поставить бутылку со спиртом не вниз, а наверх? Мы нашли еще баллончик с бензином для зажигалок.

Баллончик Геерта. Он заправлял свои «зиппо». Но баллончик всегда прятал у себя в столе.

– Мы допросили вашего бывшего друга. Он подтвердил, что вполне возможно, поставил баллончик на кухне…

Ван Дейк решительно шагнул вперед, по черной жиже, туда, где раньше стояли моя плита и духовка. Теперь там ничего не осталось. Пол, стены, вытяжка.

– А здесь у нас самая большая загадка. Духовка взорвалась, как бомба. Других вариантов быть не может – либо газ был не закрыт, либо была утечка. Совсем маленькая или очень недолго, потому что если бы газ был открыт долгое время и его набралась полная кухня, то этого дома здесь бы не было. Как, впрочем, и соседского.

Мне вдруг невыносимо захотелось на свежий воздух, я больше ни секунды не могла выносить резкий, сернистый запах пожара и видеть свой разрушенный дом. Я резко повернулась, и в глазах поплыли звездочки. Ван Дейк подхватил меня под локоть.

– С вами все хорошо, госпожа Фос? Давайте выйдем на улицу.

Он осторожно провел меня к выходу, придерживая правой рукой за талию, а левой крепко сжимал мою руку. Я сглотнула кислый привкус во рту.

На улице от яркого света у меня разболелись глаза. Ван Дейк все еще не отпускал меня. Он открыл дверь пассажирского сиденья своего «сааба» и помог мне сесть.

– Вы очень побледнели. Опустите голову между коленями. Постарайтесь успокоиться. Я закрою дом. Вам получше?

Я кивнула, покачав головой между коленями. Получше. Только синяк стал пульсировать от неожиданного притока крови. Я смотрела на свои сапоги, безнадежно испорченные черной грязью. Ван Дейк закрыл скрипящую калитку, от этого звука у меня пробежали мурашки.

Он сел за руль и предложил поехать в участок. Он считал, что мне пока не стоит самой вести машину, и я, дрожа, согласилась. Прежде чем ехать, он протянул мне пакет:

– Если вас вдруг стошнит.

Мы поехали в отделение. Марайя Керри вопила на всю машину All I want for Christmas, is you. [6]6
  Все, о чем я мечтаю на Рождество, – это ты.


[Закрыть]

– Можно убрать эту музыку? – попросила я, и он тут же начал вертеть ручку настройки. It’ll be lonely this Christmas, lonely and cold. [7]7
  Одинокое Рождество, одинокое и холодное.


[Закрыть]

– Боюсь, что от этих рождественских песен нет спасения, – неловко улыбнулся он. – Я понимаю, что вам не хочется это слушать.

Он выключил радио.

– Ну вот. Больше никаких веселых песенок. Так лучше?

Я кивнула. Видимо, я производила на него жалкое впечатление, бездомная мать-одиночка накануне Рождества.

У стойки в полицейском отделении стояла огромная елка, вся в красных бантах, красных лампочках и стеклянных красных шарах.

– Ух ты. Мило, – буркнула я, а Ван Дейк добавил, что, на его вкус, это тоже здесь ни к чему.

Она сюда явно не вписывалась. Преступники, жертвы, пластиковые стулья, автомат с кофе и – елка. Из-за нее атмосфера в участке была только холоднее. Я представила себе, с каким удовольствием доставленный сюда бандит зашвырнул бы ее через весь зал. Мне и то приходилось сдерживаться. Мы прошли в комнату для допросов, голую и серую, без окон, пропахшую куревом и потом.

– Ну, здесь я хотя бы смогу покурить, – сказала я, бросив куртку на спинку стула. Ван Дейк принес два стаканчика кофе, подвинул мне пепельницу и сел напротив. Потом достал из сумки папку и положил перед собой.

– Ну что ж, госпожа Фос, мы здесь, честно говоря, ломаем себе голову над вашим делом. Вы настаиваете, что вам угрожает неизвестный, и люди из вашего окружения действительно это подтверждают, но помимо этого вещественных доказательств у нас нет. Был телефонный звонок в похоронную компанию «Память», но, как оказалось, он поступил с вашего собственного мобильного телефона. Человека, который доставил вам посылку в студенческий клуб в Лейдене, нам отследить не удалось. Это был юноша на мопеде, который не снимал шлема, когда передавал посылку. Присланные вам письма сгорели при пожаре. А сам пожар, вероятнее всего, возник по причине вашей собственной халатности.

Я облокотилась на стол, обхватив руками голову:

– Он очень умен. Он специально хочет выставить меня сумасшедшей. Чтобы все подумали, будто я делаю это сама.

– Вы хотите сказать, что это он звонил с вашего телефона?

– Да. Он пробрался той ночью в мой дом и позвонил в похоронное бюро. Я помню, что проснулась от непонятного страха. Я чувствовала, что в доме кто-то ходит. Теперь я почти наверняка знаю, кто за этим стоит, вот только не могу это доказать. Я подозреваю, что это мой свояк Мартин. Мартин Бейлсма. У него есть ключ от моего дома. У него есть мотив. Я думаю, что у него финансовые проблемы, и он знает, что, если уберет меня с дороги, все унаследует моя сестра. А он сможет прибрать это к рукам.

– Подождите-ка. Свояк, вы говорите? Муж вашей сестры, у которой вы сейчас живете?

– Да. Он бесследно исчез. Моя сестра не видела его уже две недели. Она считает, что он переутомился и приходит в себя где-то в Испании. Вам это не кажется странным? Я думаю, что он вовсе не в Испании. На самом деле он здесь, поблизости и пытается свести меня с ума. Вот взгляните. Сегодня утром мне пришло сообщение.

Я протянула Ван Дейку телефон, он прочел sms и нахмурился.

– Это ничего не доказывает. Такие сообщения может посылать кто угодно. Оно отправлено через интернет, и его никак не отследишь. А почему вы решили, что у вашего свояка проблемы с финансами?

– Я говорила с его коллегой. Его зовут Гарри Меннинга. Мартин вкладывал для него деньги, и теперь эти деньги исчезли.

Ван Дейк сунул в рот ручку и повертел ее в зубах.

– И вы считаете, что ваш свояк в состоянии угрожать родственнице и устроить пожар ради решения финансовых проблем?

– Он единственный человек в моем окружении, у которого есть мотив. А кроме того, он вдруг исчез с лица земли, прихватив пару сотен тысяч своего лучшего друга. Это по крайней мере доказывает, что он не сильно переживает из-за того, что расстроил жену или приятеля…

– Даже не знаю, госпожа Фос, с какой стороны мне к этому подойти. Я говорил с вашей сестрой, и она рассказала мне, что ее муж в командировке. А еще она рассказала мне о вашей матери…

Я подскочила. Анс была здесь? Почему эта сучка ничего мне не сказала?

– Что еще вы обсудили с моей сестрой?

– Ваша сестра не говорила о вас ничего плохого. Я позвонил, а она не захотела вас тревожить, сказала, что вы спите. Тогда я попросил ее сказать вам, чтобы вы нам перезвонили, но она ответила, что не хочет беспокоить вас по этому поводу. На следующий день она приехала в отделение, чтобы узнать, как обстоят дела и чем она может вам помочь.

– И сказала вам, что я свихнулась.

– Нет. Только то, что вы переживаете непростое время. Что мы должны оставить вас в покое. На что я ответил, что это мы решим сами.

– Ну-ну. Это вы сейчас и делаете.

– У меня есть жалоба на вас от компании «Память». Единственное доказательство в этом деле – против вас. Кроме того, пожар, видимо – результат вашей халатности. Ну ладно, ваш бывший друг утверждает, что читал те письма с угрозами, но ведь я их не видел. Теперь вы вдруг заявляете, что ваш свояк пытается убрать вас с дороги, разработав хитроумный план. Я очень хотел бы вам поверить, но у меня, увы, нет на это никаких причин.

Я забрала со стола сигареты, допила кофе, поднялась и пошла к двери:

– Тогда не верьте. И у меня тоже нет никаких причин здесь оставаться…

– Госпожа Фос, вы должны понять, что мы находимся в непростом положении. У нас огромная нехватка персонала. А к вашему делу невозможно подступиться. У нас ничего нет! Только пожар, о котором вы тоже можете рассказать очень немного…

– Господин Ван Дейк, две недели назад у меня была жизнь. В собственном доме, с моими детьми. Теперь у меня ничего не осталось, а все вокруг считают, что я чокнулась и угрожаю сама себе! И что бы я ни говорила, это только усугубляет ситуацию. Поэтому я, пожалуй, закончу разговор. Всего доброго.

Солнце еще светило, но наслаждаться его лучами оставалось недолго, на небе собирались тяжелые снеговые тучи. Я достала кошелек и вытащила визитку Гарри Меннинги. Набрала его номер, и он тут же ответил.

– Меннинга.

– Добрый день. Это Мария Фос, ты помнишь? Мы недавно говорили о Мартине…

– Ха! Я пытался тебе дозвониться. Подожди минуту…

Он что-то сказал человеку, с которым, видимо, беседовал, и я услышала, что он вышел на улицу.

– Достала номер?

– Нет. И, честно сказать, не знаю, как это сделать. Я хотела тебя спросить о другом. Я собираюсь завтра вечером взглянуть на офис Мартина. Пойдешь со мной?

– По-моему, это называется «взлом»? Анс в курсе?

– Нет. И мне этого пока не хотелось бы.

– А что я должен делать?

– Как смотришь на то, чтобы поискать, куда подевались твои деньги? Я ничего не понимаю в компьютерах…

– Ладно, пойдем. Во сколько я тебе нужен?

– Давай договоримся в полдесятого в «Нептуне»? Это ресторан на площади.

– Понял, найду. До завтра. Чао!