Текст книги "Побег из Амстердама"

Автор книги: Саския Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

В доме все было вверх дном, несмотря на то, что Геерт, как ему казалось, прибрался. Скопившаяся грязная посуда была аккуратно составлена возле раковины, уголок, где играли дети, весь был завален фломастерами, незаконченными рисунками, детальками от «Лего» и кукольными лошадками Мейрел. Шкафчики нараспашку, занавески закрыты, жуткий запах кислого молока и выдохшегося пива.

– Что ж за бардак тут вечно, – ворчала я, не зная, за что взяться и с чего начать. Я чувствовала себя усталой и загнанной, хотела и спать, и убираться, открыть шторы и тут же их закрыть. Сбежать и бороться. Просто много, слишком много всего произошло. Я оказалась по колено в дерьме и должна была защитить моих детей. На улице шел дождь, в доме не было ни крошки, а я боялась выйти в магазин.

Я подошла к двери в сад и раздвинула занавески. Посмотрела на ящик пива, два сломанных детских велосипеда, старую коляску, два ящика с пустыми бутылками и обгорелую шашлычницу. Потом подняла взгляд на балконы и окна соседских домов. Мой сосед врубил на полную громкость «Ред Хот Чилли Пепперс». С полотенцем на плечах он прошелся нагишом мимо окна и опустил жалюзи. Раньше я часами могла стоять вот так, с сигаретой и бокалом вина, наблюдая за ничего не подозревающими соседями. Теперь я понимала, что и за мной кто-то смотрит. Моя жизнь оказалась под лупой.

Уборка. Вот что нужно сделать. Расставить все по местам. Навести порядок в доме и в голове. Я распахнула окна, переобулась в тапки и поставила Эн Пиблз. I can’t stand the rain against my window, bringin’ back sweet memories… [2]2
  Я не выношу дождь, он стучит в мое окно и приносит сладкие воспоминания.


[Закрыть]

Я взяла ведро и подставила под кран. Плеснула побольше шампуня и опустила руки в горячую воду. Кухонный стол, шкафчики, плита, вытяжка. Я скребла и терла, отмывая все жирные и кофейные пятна, вытащила из шкафа рулон мусорных мешков, оторвала один и стала кидать туда все, что валялось на полу. Фломастеры без колпачков, порванные раскраски, старые газеты и журналы, безногие и безрукие куклы, машинки без колес, сломанные заколки, пивные пробки, фисташковые скорлупки, заплесневелый апельсин, носки и перчатки без пары, пустые сигаретные пачки.

Я набила четыре полных мешка, пока вопила под музыку. Постепенно во мне закипала злость. Ну нет, мать вашу, вы меня отсюда не выгоните! Я не отдам все, что так люблю! Платить своей свободой за то, что кому-то не нравится моя жизнь, не входило в мои планы. Я закатала рукава, отжала тряпку и опустилась на коленках на пол.

Пусть Стив встретится с Мейрел, но ни о каких регулярных визитах и речи быть не может. Он не имеет права просто так появляться и исчезать из ее жизни. Да, он ее отец, но только биологический. Я плеснула в слив отбеливателя и вдохнула хлорный запах бассейна. Как будто химические запахи очищали мои мысли. Руки сморщились от горячей воды. Я яростно отдирала коричневый налет со слива и с крана и терла швы между шкафчиками, пока они опять не стали белыми. Когда я выпрямилась и отошла на три шага оценить результат трудов, мне стало нехорошо. Я пошатнулась и в последний момент успела ухватиться за стул.

Я села и положила голову на руки. Может, у меня что-то с головой? Может, я чокнулась? Неужели все это случилось на самом деле и я превращаюсь в свою мать, которая была уверена, что отец хочет ее убить? Вдруг я стала сомневаться во всем. Что говорил психиатр моему отцу после того, как маму забрали в клинику? «Ваша супруга действительно испытывает смертельный страх. Мы рассматриваем ее психоз как помешательство, но для нее все, что ей кажется, – реальность. Не надо ее разубеждать, это не имеет смысла, вы не сможете ее успокоить».

Я не хотела сходить с ума. Я не сойду с ума! Все, что случилось со мной, было на самом деле. Это видел Геерт, это видели в полиции. Мне просто надо выспаться, тогда станет полегче.

Меня разбудил шум у двери. Кто-то звал меня. Уже стемнело, и дождь колотил в окна.

– Мама, мама, ну открой же! Мы не можем войти!

Я подскочила, включила свет и отодвинула задвижку на двери. Я не могла вспомнить, когда я успела ее закрыть. Мейрел и Вольф влетели в дом и побросали грязные сапоги под вешалку. За ними вошла Рини, моя соседка. Вытерла ноги и с улыбкой огляделась.

– Ну ты потрудилась! – сказала она, снимая куртку. – Дети так разыгрались, подруга! Я же говорила Гюсу, точно будет ураган!

Продолжая тарахтеть, она зашла в кухню и взяла стул.

– Хочешь вина? – предложила я в надежде, что она откажется.

– Один стаканчик разве что. Мне еще на йогу. Можно? – она показала на мою пачку сигарет и вытащила оттуда одну. – Извини, слушай, я уже должна тебе целую пачку. Время от времени приходится жульничать.

Они с Гюсом, ее мужем, три месяца назад вместе бросили курить и теперь были готовы задушить друг друга.

– Слушай, а почему ты никогда мне ничего не рассказываешь?

Она игриво взглянула на меня, покачала головой и глубоко затянулась. Потом выпустила облако дыма, как злая учительница в ожидании оправданий.

– Ты о чем?

– Ну, что Геерт ушел, к примеру.

Я отковыряла сургуч с винной бутылки и закрутила штопор в пробку. Рини наблюдала за мной в нетерпении услышать подробности.

– Да когда было рассказывать… Все сразу навалилось, и честно сказать, мне не хотелось ни с кем разговаривать…

– Да, девочка, нелегко тебе. И детки. Они ведь тоже переживали. Мне Мейрел рассказала. Такая расстроенная…

Она откинулась на спинку, готовая услышать всю историю.

– Рини, я пока не хочу об этом говорить.

– Он себе кого-то завел?

Теперь она не отстанет. Запустила в меня свои когти и не угомонится, пока не получит хотя бы одну смачную подробность. Как минимум на это она могла рассчитывать, раз уж сидела с детьми.

– Нет, не в этом дело. Все так сложно. Нам просто стало плохо вместе.

Вниз по лестнице примчались дети. Вольф запрыгнул ко мне на колени, а Мейрел обхватила руками за шею. «Мамочка любимая…» – Вольф десять раз поцеловал меня в щеку с самым милым выражением лица, какое только мог изобразить:

– Можно нам чипсы и включить телевизор?

– Давайте. Возьмите в шкафу. Только не крошить мне на кровать!

Рини подождала, пока дети не поднялись наверх на безопасное непрослушиваемое расстояние, и продолжила допрос:

– Как это? Что у вас не так?

– Ну ты же знаешь, как бывает… Мы ругались все время, и у меня было ощущение, что я все делаю одна. Что он больше мешал, чем помогал. Просто все закончилось.

Остальное ее не касалось.

– Может, у тебя кто завелся?

– Нет, с чего ты взяла?

– Это, конечно, не моего ума дело, но тут на днях у тебя на пороге топтался парень, говорил, что он твой свояк.

Мой свояк? Мартин? Я не видела его уже несколько месяцев. И зачем он приезжал? Я с трудом припомнила сообщение от него на автоответчике пару недель назад. Он хотел поговорить. Я подумала, наверное, насчет денег – Мартин занимался этим, он был моим бухгалтером, – сам перезвонит.

– Ты с ним разговаривала?

– Да. Тебя не было, а я случайно проходила мимо. Он сидел на ступеньке. Я спросила, могу ли чем помочь, а он сказал, что ждет тебя, что он твой свояк. Странноватый какой-то. Я еще сказала ему, что ты можешь прийти поздно. А потом он ушел.

– Почему странноватый? Что он сделал?

– Да ничего, просто странный был. Нервный ужасно. Перепуганный. Спросил, могу ли я его впустить, что он ключ потерял, что ты не рассердишься. Я сказала, ага, конечно, много вас тут свояков таких ходит. Даже не думай!

Я ничего не поняла. Чего он хотел? Почему он не оставил записки и не перезвонил?

Рини права, может, этот парень и не был моим свояком. Мартин в любом случае не был нервным типом и не приехал бы ни с того ни с сего. И уж точно не тратил бы свое драгоценное время на сидение на ступеньке. Должно было случиться что-то серьезное, но об этом я бы знала.

– Да, Мария, мужики тут в очереди стоят у тебя под дверью! – Рини засмеялась и подлила нам еще вина. – Мне бы так. Давай расскажи-ка, что это за негр привез тебя сегодня?

– Это Стив, отец Мейрел.

– Иди ты! Опять выкопался? Ну дела! И чего? Уж не хочет ли он опекунства?

– Нет, это совершенно невозможно. Он никогда ее не признавал официально. Но он хотел бы с ней увидеться…

– Да что ты! Бедный наш цыпленочек! Они считают, что можно вот так мотаться туда-сюда! Мудаки они все, все эти мужики! А мой-то тоже хорош! Что сегодня вычудил!

Так Рини дошла до своей излюбленной темы – своего дражайшего супруга, Гюса Хрена Моржового.

Она выкурила пять сигарет, выхлебала бутылку вина, после чего, изрядно шатаясь, отправилась на йогу. Когда она ушла, я заказала две пиццы, и мы с детьми съели их прямо в спальне в кровати у телевизора. Мы посмотрели «Самые смешные американские видео» и «Народного артиста». Мейрел сказала, что я тоже должна участвовать в этой передаче. Тогда бы я прославилась и разбогатела. Они заснули возле меня с коробками из-под пиццы на коленках. Я выбралась из спальни выпить еще одну рюмку и выкурить сигарету. Внизу я проверила окна, задернула шторы и заперла двери. Зажгла все лампочки. И все равно мне было неспокойно. Я действительно была одна. Впервые за долгое время мне так захотелось, чтобы у меня была мама, которой можно было бы позвонить, и она бы меня успокоила.

Мои ноги заледенели, а пальцы онемели от холода, но я все стояла у окна на кухне, глядя на улицу. Я боялась спать. Я могла позвонить сестре. Я должна была позвонить сестре. Но между нами было так много всего, мы так вросли в наши роли, что я знала: от нашего разговора мне станет только хуже. Позвоню завтра. Узнаю, что случилось у Мартина. А сейчас надо лечь спать. Как бы то ни было. Я взяла за вешалкой старую клюшку для гольфа, которую мне когда-то подарил Геерт, чтобы отбиваться от воров, и пошла наверх.

Глава 11

Мне приснился странный сон. Моя мать сидела у моей кровати и улыбалась, мило и нежно. Она положила теплую руку мне на лоб, гладила мои волосы, убирала пряди с моего лица, брала меня за руку.

– Девочка моя, – говорила она, – какие красивые у тебя дети.

У меня на животе лежал младенец. Он спал и сосал кулачок. Мама склонилась над нами, чтобы рассмотреть его личико, и нежно гладила его пальцем.

– Можно мне его подержать? – спросила она, но я не разрешила.

Я прижала малыша к себе, защищая руками его нежное тельце.

– Так нельзя, – плакала я. – Я не могу отдать тебе ребенка! Это все, что у меня есть. Это моя семья! А ты все ломаешь!

Она все-таки схватила ребенка, и у меня не было сил ей сопротивляться. Я лежала как парализованная, а она выдирала младенца у меня из рук. Я глянула вниз, на свой живот, а он оказался разрезан. Она вырвала из моего тела моего ребенка и мое сердце и убегала, забрав их с собой. Я хотела закричать, но не смогла выдавить ни звука. Теплая кровь лилась из моего живота по ногам.

Меня разбудил плач Вольфа. Он описался.

– Я не виноват, мама! Я проснулся, а это уже случилось!

– Ничего страшного, дружочек, ничего страшного, – утешала я его, прижав к себе, и терлась щекой о его теплую щечку.

– Мама, ты щиплешься!

Он вывернулся из моих рук и вылез из постели. Я пошла за ним. Голова была тяжелая, как будто вместо мозгов в ней были камни и давили изнутри мне на глаза. В животе было пусто, больно и холодно.

Пошатывающийся от сна Вольф топал по темному коридору. Разве я не оставила свет? Беспокойство и страх снова вцепились мне в желудок.

– Вольф! – в панике закричала я. – Вольф, подожди! Стой здесь! Я сама принесу простынь и пижаму.

С перепугу он заплакал еще громче.

Мейрел тоже проснулась.

– Заткнитесь! – буркнула она и повернулась на другой бок. Но тут почувствовала мокрое, начала ругаться и выскочила из постели.

– Нельзя так злиться, сраная Мейрел! – рыдал Вольф. – Я не виноват!

– Да ты просто еще маленький, Вольф! Ты еще писаешься в постель! Черт побери!

Я схватила их за руки.

– Давайте не будем сейчас ругаться. Посидите здесь, а я принесу чистые простыни. И мы опять ляжем спать.

Мейрел вырвалась:

– Я пойду к себе в постель!

– Нет! Ты останешься здесь!

Я с силой ухватила ее за плечо.

Мейрел протерла глаза и посмотрела на меня своим пренебрежительным взглядом:

– Перестань, мам.

Я вцепилась в нее почти в панике. В коридоре никого быть не может. Ничего не случилось. Но я боялась ее отпустить. Мы должны оставаться вместе.

– Пожалуйста, – попросила я. – Мейрел, Вольф, я немножко расстроена. Давайте вместе перестелим кровать и ляжем спать.

Вольф с серьезной мордашкой ухватил меня за руку:

– О’кей, мам!

Мейрел задумчиво уселась на кровать.

Мое сердце бешено колотилось, я прошла по коридору, достала из шкафа чистое белье и пижамку, пытаясь вспомнить, оставила я свет или все-таки выключила. Когда я наконец перестелила постель и мы улеглись, до меня окончательно дошло, что продолжаться так дальше не может. Я не имела права поддаваться страху. И тем более когда рядом дети. Может, нам действительно стоило уехать. Погостить у кого-нибудь. Но куда мы могли уехать? И как быть с моей работой? Нет работы – нет денег. Все мое наследство было вложено в этот дом – на него хлеба не купишь…

Или все-таки лучше подождать? Может, все эти странные вещи прекратятся. Может, это были шутки какого-нибудь психа, и он выберет себе новую жертву. Я закрыла глаза и обняла теплое тельце Вольфа. Мне снова почудилось лицо матери, она смотрела на меня с такой любовью. Я не могла припомнить, смотрела ли она так на меня когда-нибудь при жизни.

Нас разбудил дверной звонок. Было еще совсем темно, значит, очень рано. На звонок нажали еще раз, и я заторопилась вниз. На полпути на лестнице я поняла, что это ужасно странно, кто мог прийти к нам в такую рань? Я пробежала по лестнице вниз, на кухню и осторожно отодвинула край занавески. На пороге стоял мужчина в темном костюме, его лицо скрывал огромный черный зонтик. Только я успела подумать, что это очень похоже на Стива, заявиться вот так среди ночи, как заметила за спиной у него большой черный «мерседес». Известная картинка. Человек в черном и его катафалк.

Они приехали забрать покойника и ошиблись адресом. Нужно открыть и помочь им разобраться с номером дома. Но я знала не так уж много людей на нашей улице.

Наверху раздался голос Мейрел:

– Мам, что там такое? Кто там?

По лестнице затопали ее босые ножки.

– Никого, моя милая, оставайся там, мама сейчас придет. Ложись в кровать.

Мужчина словно испугался, когда я открыла дверь:

– Доброе утро, позвольте представиться. Я Герард де Корте. Мои соболезнования…

Он протянул мне руку.

– Я думаю, вы ошиблись. Здесь никто не умер. Может, я смогу вам чем-нибудь помочь?

Мужчина как будто съежился под своей черной шляпой. С зонтика падали капли, а я в халате дрожала от холода.

– Как же так? Это ведь Фонделкеркстраат, дом 13? Вы – госпожа Мария София Фос?

– Да, это я…

Я потерла озябшие руки и почувствовала, что здесь опять что-то не так.

– Вы позволите мне войти?

Я посторонилась, пропуская его. Он сложил зонтик, стряхнул с него воду и прислонил сохнуть к стенке. Качая головой, он прошел за мной на кухню.

– Ничего не понимаю, – тихо сказал он, – мне ужасно жаль, но нам сообщили, что по этому адресу скончалась госпожа Мария София Фос.

Мои ноги дрожали от холода. Мужчина с гладко зачесанными седыми волосами и в огромных очках на носу беспомощно сидел передо мной. У него не было инструкций на случай, если покойники вдруг окажутся живыми.

В дверь снова позвонили. Господин извинился и поднялся открыть дверь пухленькой женщине, тоже одетой в черное, с чемоданчиком в руке. Я услышала ее взволнованный шепот, и они вместе появились на кухне. Женщина положила мне на плечо руку:

– Мне ужасно жаль, это страшное недоразумение, мефрау Фос. Меня зовут Нелли де Вейн. Разрешите от вас позвонить?

В кухню ворвалась совершенно перепуганная Рини. Она размахивала руками и кричала: «О нет! О нет!» Ее вопли моментально вернули меня на землю.

– Никто не умер, Рини! Это чья-то кошмарная шутка. Или ошибка. Тоже может быть. Кто-то мог ошибиться…

Дети в пижамах тоже спустились на кухню. Вольф прятался за спину Мейрел, прижимая к носу игрушечного кролика. Рини помчалась к ним и быстро увела наверх.

Герард де Корте достал из черной сумки блокнот и раскрыл его, не решаясь поднять на меня глаза:

– В пять тридцать нам позвонил дежурный терапевт, доктор Ван дер Хорст, и сообщил, что вы скончались. Этот врач заменяет сейчас доктора Зваасвейка. Это ведь ваш терапевт?

Я кивнула:

– Но я не знаю никого с такой фамилией.

– Моя коллега сейчас выясняет подробности. Но вы родились 15 апреля 1971 года в Бергене?

– Да.

– И вашу мать зовут Петра Фос?

– Да, но она умерла, когда мне было семнадцать.

– Хм-м-м… Доктор Ван дер Хорст сказал, что звонит по поручению Петры Фос, вашей матери.

Де Корте посмотрел на свою коллегу. Та покачала головой:

– Я должна выяснить у телефонистки. Не могу сказать вам точно…

Я попыталась зажечь сигарету, но руки дрожали так сильно, что я не могла справиться с зажигалкой. Де Корте достал из кармана золотую зажигалку и поднес к моему лицу элегантный огонек. Я предложила поставить кофе, он сказал, что это было бы очень кстати. Мне надо было двигаться, занять чем-нибудь руки, сконцентрироваться.

– У меня есть номер мобильного телефона доктора Ван дер Хорста. Обычно мы всегда перезваниваем, чтобы все проверить, но у меня записано, что линия была все время занята. И на пост дежурного врача было невозможно дозвониться.

Госпожа де Вейн вернулась на кухню и поставила на место мой телефон. Рини тоже спустилась вниз.

– Детка! Ну как такое возможно? Я перепугалась до жути, думала, кто-то у вас умер.

Она схватила тряпку и стала полоскать ее под краном. Потом быстро уцепилась за все остальное:

– Ну-ка, садись, я сделаю кофе.

Она подтолкнула меня к двум черным воронам, которые сидели за моим столом, сложив на груди руки.

– Госпожа Фос, похоже, кто-то решил подшутить над вами таким чудовищным образом, – начала Нелли де Вейн. – Я позвонила на пост, и оказалось, что доктора с фамилией Ван дер Хорст у них нет. А телефонистка уверена, что звонил мужчина…

Де Корте продолжил:

– Нам ужасно жаль. У нас никогда не случалось такого раньше. Я должен признать, что это наша ошибка. Очевидно, мы недостаточно хорошо проверили информацию. Обычно мы ждем свидетельства о смерти. Госпожа Де Вейн, как такое могло случиться?

Рини поставила на стол четыре дымящиеся чашки, кувшинчик с молоком и сахарницу.

– Врач утверждал, что отправил его по факсу. Я ничего не понимаю. Наша телефонистка говорит, врач просил выехать по этому адресу как можно скорее, так как мать покойной была страшно расстроена. Мы умеем утешать близких лучше, чем врачи…

– А какую причину смерти указал этот так называемый доктор? – спросила я у Де Корте.

– Остановка сердца. Якобы у вас были проблемы с сердцем…

– Боже милостивый! – Рини вытащила сигарету из моей пачки. Де Корте тут же достал золотую зажигалку. – Что ж за идиоты кругом! Но зачем это делать?

Госпожа Де Вейн поднялась, ее коллега последовал ее примеру. Она протянула мне руку, поблагодарила за помощь и настояла на том, чтобы я позвонила в полицию. Они тоже сообщат о случившемся. Де Корте оставил мне визитку, и они уехали.

Он приближался. Он хотел, чтобы я почувствовала, что он рядом, его ненависть, его силу. Я задумалась. Все началось после аборта. Кого это могло разозлить? Геерта. Кто еще знал об этом? Мой врач. Была ли у него причина мне угрожать? Не было. Было ли случайностью, что все началось с возвращением Стива? Может быть. Были ли у него причины устроить все это? По-моему, нет.

Глава 12

Рини одевала детей и делала им бутерброды в то время, как я судорожно копалась в воспоминаниях в поисках хоть какой-нибудь зацепки или доказательства. Страх опутал сетью мое сердце и сковал сознание. Я вздрогнула, когда Рини положила руки мне на плечи.

– Послушай, может, позвоним в полицию, как ты считаешь?

Я покачала головой.

– Не знаю. Я уже была там. Они ничего не могут сделать в таких случаях.

– Как это, ты была там? Еще что-нибудь случилось?

Я рассказала ей о письмах, об аборте, о фотографиях, я говорила и говорила, мне было уже все равно, что она об этом подумает.

– Господи, да это просто кошмар! – Она поднесла руку ко рту. – Полиция должна это знать. Даже если они ничего не могут сделать, они должны знать все. А ты должна на время исчезнуть, сменить номер телефона. Хорошо бы на время уехать.

– Я как раз и думаю об этом. Но куда? Мне ведь все-таки надо заниматься своим делом, зарабатывать деньги, иначе вообще все развалится.

– Тебе пока не надо выступать. На сцене ты совершенно беззащитна, этот парень может просто стоять среди публики…

– Что же, мне придется сдаться? Бросить то, что я больше всего люблю делать?

– Да, Мария. Ничего другого не остается. У тебя двое детей… Ты не можешь себе позволить строить из себя героиню. А эти деньги… Ты ведь и так достаточно зарабатываешь на рекламных роликах? Поезжай на время к сестре.

– Ну а как быть с детьми, скажи, пожалуйста? Им же надо ходить в школу… И на сколько мне уехать? Ты что, думаешь, что он так просто опять исчезнет из моей жизни?

– Речь идет сейчас о твоей безопасности и безопасности твоих детей. Ты отвечаешь за это. У них нет никого, кроме тебя. Боже мой, ты же совершенно не думаешь о том, что будет, если тебя… Куда им тогда деваться?

Эту мысль я не могла допустить. Что произойдет, если я действительно окажусь в его руках? Я ведь никак не устроила их судьбу. Их отцы? Это будет просто катастрофа.

– Если я умру, они поедут к моей сестре, я думаю…

Я умру и брошу своих детей на произвол судьбы, не оставив им ничего, кроме недоразвитых отцов и тетки, с которой они едва знакомы. Как же получилось, что я никогда не задумывалась об этом всерьез? Жила себе, да и только. Мысль о том, что я брошу двух живых существ, была невыносимой. Я хватала ртом воздух, как будто меня ударили ногой в живот. Рини обняла меня.

– Но это же не случится, дорогая моя, мы это не допустим, слышишь?

По телефону Виттеброод сообщил, что ничего для меня не может сделать, только записать с моих слов, что произошло. «Госпожа Фос, боюсь, что вы имеете дело с любителем страшных шуток», – сказал он. Он собирался обсудить это со своим шефом. «Настоящей угрозы пока нет, поэтому мы не можем дать ход вашему делу».

Я начала всхлипывать, Виттеброод не знал, что мне сказать.

– Очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Если бы вы знали, кто это делает, мы бы провели с ним беседу или задержали бы его. Очень досадно, но законодательство еще мало разработано в этой области. Похоже, что человек, который мучает вас, очень хитер. Он точно знает, насколько далеко он может зайти. Он обладает даром убеждения, видите, как легко ему удалось уговорить сотрудников похоронного бюро приехать к вам в дом. Вы ведь снимаете дом?

– А при чем здесь это? Нет, я его купила.

– Иногда владельцы домов идут на все, чтобы выселить жильцов из дома. Или соседи. У вас хорошие отношения с соседями?

– Вы хотите сказать, что кто-то хочет выжить меня из дома?

– К сожалению, бывает и такое. Но я все-таки думаю, что вам надо искать среди ваших знакомых. Или, как вы сами сказали, это обезумевший фанат. Вы же довольно известная певица.

Мои мысли путались. В животе бурчало. Я еще ничего не ела. Я даже не знала, чего мне хочется, но должна была что-то бросить в желудок, потому что мозги уже не работали. Я закончила разговор с Виттеброодом и пошла в кухню.

Рини сидела за столом и вопросительно смотрела на меня. Я покачала головой.

– Да они ничего не могут сделать. Видимо, мне надо умереть, чтобы они начали расследование.

Рини прорвало:

– Это просто безобразие, что тут происходит!

Мне захотелось, чтобы она ушла. Тогда бы я съела бутерброд, почитала газету и пошла погулять с детьми.

– Слушай, мы с Гюсом тебя не оставим. Все будет хорошо, вот увидишь. А за детей не волнуйся. Мы всегда им поможем. Даже в самом худшем случае. Если хочешь, мы все устроим.

– Что?

– Ну, знаешь… – Она неловко замахала руками. – Мы готовы оформить опеку. Мы будем заботиться о них. Им не надо будет переходить в другую школу, они будут жить на этой же улице…

– До этого еще не дошло. Я об этом и думать не хочу.

– А надо бы подумать, дорогая. Нам всем надо подумать. Речь идет о твоем материнском долге.

Мне не надо было так откровенничать с Рини. Она была моей соседкой, и наши дети играли вместе, но мы не были близкими людьми и никогда ими не станем. Я уже жалела о том, что рассказала ей о себе, ведь я была совершенно уверена, что она будет обсуждать мои проблемы с подругами. Рини такая. Тот тип людей, которые без зазрения совести, в ритме легкого вальса вламываются в чужую жизнь и требуют откровенных признаний. Так и она влезла в мою жизнь, и теперь будет трудно соблюдать дистанцию. Отцепиться от таких людей, как Рини, можно, только крупно с ними поссорившись.

Что мне теперь делать? В глубине души я знала что. Уехать. Здесь я не была в безопасности. Я не могла себе позволить игнорировать угрозу и продолжать жить своей жизнью. У Мейрел и Вольфа не было никого, кроме меня. Я должна скрыться вместе с ними, если надо – на всю жизнь. У меня было единственное место, где мы могли спрятаться, хотя бы на время. Правда, сама мысль вернуться, как побитая собака, в дом, о котором у меня сохранились самые тягостные воспоминания, к сестре, которая до сих пор считала меня глупым маленьким ребенком, вызывала у меня отвращение. Но по-другому было нельзя. Какими бы сложными ни были наши отношения, все-таки она единственный человек, которому я могла по-настоящему доверять.