Текст книги "Надоевшая (СИ)"

Автор книги: Сашетта Котляр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18. «Повезло»

Осознание того, насколько абсурден мой план безумно давило на психику. Да и плана как такового не было. Я всего лишь хотела убедить Дениса, что либо я беззащитна и в охране не нуждаюсь, либо… и вовсе на его стороне. Второй вариант отпадал в силу уже продемонстрированного мною отвращения, и я выбрала для себя первый. Это произошло пугающе быстро, наверное, за секунду до того, как подонок поднял меня и стул, и после итого основательно ударил в живот. Я жалобно заскулила от боли, а в голове пронеслась ироническая мысль: «похоже он мечтает отбить мне все кишки». Черный юмор помогал держаться и вести себя согласно избранной стратегии поведения. Я – слабая, я не представляю из себя ничего, мне и в голову не придет попытаться убежать. Я подавлена и могу только грубить и язвить. Это то, что я хотела продемонстрировать. Только, все, за исключением моей подавленности и того, что я не думаю о побеге, было правдой. Это удручало, но я умело подавляла в себе пораженческие настроения. С ними еще никто не добивался своих целей.

Агатов же, выплеснув свою злость через удар, кивнул на меня своим громилам, и один из них подошел ко мне, дернул за прядь каштановых волос, и швейцарским ножом отрезал ее. Я недоуменно уставилась на этого участника движения юных психопатов, и он пояснил действия своего подручного.

– Это чтобы не оставалось сомнений в том, что ты у меня. Я пришлю ее Белоусовым с первым видео. Кстати! Колян, – один из громил обернулся, – хочешь быть первым?

Громила плотоядно ухмыльнулся и мне стало нехорошо. Опять. Опять им надо лезть своими руками к моему телу. Господи, ну зачем?! Я же серая мышь без особых достоинств, что, изнасиловать больше некого что ли?! Приступ паники, захлестнувший меня, необходимо было подавить, что я и сделала, но это было значительно сложнее, чем в тот, первый раз. Я напомнила себе, что хочу отсюда выбраться. Живой. Все остальное пройдет, и страх, и отвращение, и даже мерзкие воспоминания рано или поздно померкнут, а вот смерть штука неизлечимая. Поэтому пришлось взять себя в руки, и изображать испуганного зверька, а не быть им. Когда громила выразил свое согласие, и Денис выдал второму неплохой «Кэнон», я уже взяла себя в руки.

Внезапно, тишину разорвала мелодия чьего-то телефона, какая-то мерзкая попсовая песенка. Оказалось, это был мобильный малолетнего уголовника, по чьей милости я здесь находилась.

– Да, слушаю, – произнес он в трубку. Громилы замерли, видимо, не решаясь что-то со мной делать без приказа. Я облегченно вздохнула.

– Да, скоро буду. Прости, этого больше не повторится. Да, я идиот, – пока он произносил три этих отрывистых реплики, я успела разглядеть, что он снова преобразился. Теперь это был человек, который до безумия кого-то боится. Значит, вывод был верным. Он на кого-то работал. Своим людям он бросил:

– К несчастью, у меня дела, так что вам придется снять видео без меня. Справитесь?

– Да, босс, – еще более плотоядно чем раньше ухмыльнулся «Колян». Я зябко поежилась.

Второй не сказал ничего, но как-то странно прожигал взглядом первого. Я даже присмотрелась к нему. Этот человек, который раньше казался мне близнецом «Коляна», выглядел знакомым. Я его где-то видела… Только где? Он забрал из рук отличника камеру, и кивнул. Мол, да, справимся. Тот стремительно вышел за дверь комнаты, и Колян направился ко мне, явно ожидая, что его напарник включит видеосъемку. Я приготовилась к тому, что сейчас снова окунусь в кошмар, но стоило Коляну коснуться многострадальной жилетки, как он со всей силы получил фотоаппаратом по хребту.

Он упал, к счастью, не на меня, а рядом, а второй с силой ударил его ботинком в живот. Я уже ничего не понимала, но была нестерпимо рада, что моя веселая жизнь откладывается. Что бы сейчас ни произошло, оно было мне на пользу, потому что желания быть изнасилованной даже после аутотренинга «выжить любой ценой» ничуть не прибавилось. Я, на это, конечно, и не рассчивала, но смутно надеялась, что он сделает больше, чем просто позволит держать панику в узде. Ан нет. В общем, поведение громилы радовало.

Тот, не особенно обращая внимания на меня, деловито достал из кармана моток веревки, аналогичной той, что была привязана к стулу я, и быстро спеленал ею своего «коллегу» по рукам и ногам. Затем, насвистывая какую-то мелодию, поднял его, несмотря на то, что тот был примерно одного с ним размера, и понес куда-то вглубь дачи. До меня донесся слабый щелчок запираемого замка. Затем он вернулся, и наконец соизволил меня заметить.

– Я этого урода в туалете запер, – произнес громила на удивление знакомым голосом. – А теперь скажи мне, Каштан, какого хуя ты тут делаешь?

– В… Виталя? – шокированно, и одновременно радостно произнесла я. Да это же один из лучших воспитанников Василия Новикова, белоусовского начальника охраны! А был таким щуплым пареньком… Господи, да я плясать была готова от счастья!

– Влада, я тебе вопрос задал, вообще-то. Что ты делаешь в этой дыре, когда должна сидеть дома у Макса и носа не высовывать, м?

Я растерялась. Откуда он об этом знал вообще? Хотя… Раз он здесь, то, наверное, они знают о том, что такое Марина. Или нет? Я молчала, невольно вжавшись в злополучный стул под пристальным взглядом так изменившегося знакомого мне человека. Тот, в конце концов, закатил глаза, становясь похожим на семнадцатилетнего мальчишку, каким я его знала несколько лет назад, и заговорил сам.

– Ладно, потом выясним. Телефон, в который Стас симку покупал у тебя с собой? Этот мелкий вонючий параноик забирает у тех, кто на него, прости Господи, «работает», мобильные, пока они находятся рядом с ним. Боится, что опять вычислят по сигналу от телефона.

– А это-то ты откуда знаешь? И, кстати, развяжи меня.

– От Новика, откуда еще. Ты мне, между прочим, всю шпионскую миссию срываешь. Так я и не выясню, какая мразь манипулирует этим недоноском. А, ладно. Хуй бы с ним. Выяснят без меня. Если я тебя отсюда не вытащу, Белоусовы мне голову отпилят и сделают вид, что так и было. Так что между дальнейшим косплеем Джеймса Бонда и твоим вызволением я определенно выбираю второе. Так он у тебя?

Размеренно и весело произнося все это, так, словно мы не находились на даче черт знает где, а он не спас меня только что от насильника, Виталя деловито распутывал им же и завязанные веревки. На душе потеплело. Не придется строить из себя железную леди и ждать ментов. Меня вытащат. И Виталька изменился только внешне, а, судя по поведению, в душе все тот же веселый раздолбай. Я кивнула ему, с облегченной улыбкой. И вдруг заплакала, видимо, не выдержав напряжения, которое испытывала моя нервная система.

– Виталь, ты не предствляешь, как мне было страшно, – хрипло прошептала я, не в силах остановить истерику. Парень, а ему ведь всего двадцать было, тихо выругался, окончательно выпутал меня из веревок, как-то… по-родственному прижал к себе и погладил по голове большой ладонью.

– Не раскисай, мелкая, я же здесь. Вытащу. Но лучше ты мне дай телефон, я позвоню Новику и он тачку пригонит. Мелкий паршивец может вернуться в любой момент. Я с ним, конечно, справлюсь, но тогда мы лишимся ниточки, связывающей нас с реальным мудаком, повинным в том, что чуть с Аллой Георгиевной не произошло. А этого допустить нельзя. Ты же понимаешь?

Он заглянул мне в глаза, и утер слезы с зареванного лица. Я кивнула, взяв себя в руки, и протянула ему аппарат. Виталя быстро набрал номер, и приложил аппарат к уху.

– Алло, Вась? Да, это я. Мелкая тут, оказывается. Где ты тачку оставил? А, это недалеко. Ок, значит мы пешком доберемся. Давай. Передай Максу, чтоб не паниковал.

Затем снова обратился ко мне:

– Так, мелкая, я тебя сейчас возьму на руки, и рысью к машине, она недалеко, у другой дачи. Если нам повезет, то ничего не помешает, и мы отсюда свалим. Если нет – я спущу тебя на землю, и ты что есть мочи побежишь. Не важно, куда. Но никакого героизма. Герой у нас тут я, – он усмехнулся. – Это ясно?

– Ага. Только я что, ходить что ли не умею?

Виталя закатил глаза, застегнул на мне жилетку и куртку, как на маленькой, и закинул меня себе на плечо, действительно, рысью бросившись на мороз. При этом, заявив:

– Уметь-то умеешь, но со мной быстрее. Все, тшш. Не сбивай меня.

Я замолчала, а Виталя побежал, хотя, казалось, никакой необходимости в этом не было. За нами никто не гнался. Однако, меня не оставляло ощущение, что он что-то не договаривает. И действительно, спустя, наверное, минут десять его лихорадочного бега в одном ему известном направлении, я увидела боковым зрением одинокую машину, стоящую неподалеку. Ее темный силуэт заметно выделялся на белом фоне из поблескивающего снега, так что я заметила ее несмотря на то, что уже стемнело. И тут, послышались выстрелы. Стрелявший, очевидно, целил в нас, но было непонятно, кто он и где. Затем прогремело еще несколько выстрелов с разных сторон. Виталя пихнул в мою руку телефон, и закинул меня в явно заведенную машину, затем сел рядом. И тут я, наконец, разглядела стреляющих.

К машине бежало человек шесть с автоматами, явно надеясь забрать меня у парня. Однако, рыкнув мне «пригнись, мелкая», он с силой нажал на одну из педалей, и мы сдвинулись с места раньше, чем до нас добежали нападавшие. В лобовое стекло врезалась пуля, но оно только треснуло. Однако я предпочла, наконец, последовать совету Витальки, и «упала» с пассажирского кресла, уткнувшись носом в резиновый коврик под ними. Звуки выстрелов продолжали нас преследовать.

Не знаю, куда мы ехали, и почему никто из преследователей не додумался выстрелить в шины или тоже сесть в автомобиль, но через минут пятнадцать, наверное, которые Виталя вел машину с пугающей скоростью, звуки выстрелов окончательно стихли. Парень облегченно вздохнул.

– Повезло. Ты садись, нам еще далеко ехать. И кое с кем надо связаться, чтобы денег за тебя заплатил.

– В смысле, денег?

– Выкуп, мелкая, выкуп. Или ты в мой спектакль с разговором по телефону поверила? Наивная душа. Хотя про мобильник я правда от Новика знаю, хех. Ты садись. Наговоримся еще.

Из огня да в полымя. Конечно, скорее всего платить будет Максим, но что если… Я села, испытывая ощущение дежавю: я снова поверила человеку, который, вроде как, не вызывал сомнений в своей верности, и снова еду черт знает куда против своей воли. Да когда же это кончится!

Глава 19. Кошмар, воплотившийся в жизнь

Оказалось, парень не шутил. Он не собирался причинять мне вреда, и, по сравнению с предыдущим охотником до моего бренного тела был очень галантен и вежлив, но он планировал вернуть меня тому, кто больше заплатит. Либо Максиму, либо Денису. А вырученные деньги отправить сестре на лечение заграницей. У той был лейкоз, а у него – не было денег на лечение. Ну, как? Были, пока он работал одновременно и на того, кто манипулировал Агатовым, и на Новикова. Только это не могло продолжаться вечно, из него был не самый лучший двойной агент, так что, увидев меня, он решил получить разом крупную сумму денег, и скрыться от обеих сторон, заодно помогая сестре. Даже и не получалось его осуждать. Аньке сейчас, должно быть, пятнадцать и умирать в таком возрасте я бы не пожелала никому. Только не верилось: неужели Максим не помог бы ей и так?

Виталя считал, что нет, я… Я не знала. Но злость на то, что он меня решил продать испарилась очень быстро. Если бы у меня была любимая сестра, и она бы умирала, я не задумываясь поступила бы так же. К тому же, по нему было видно, насколько ему паршиво. Он вел машину и курил сигарету за сигаретой, иногда украдкой глядя на меня, и рассказывая все это. Наверное, ему нужно было выговориться. Не знаю. Но, в любом случае, его поступки осуждать упорно не получалось. Это, видимо, альтруизм или что-то подобное… Позиция «своя шкура ближе к телу» никогда не была мне близка, но лишь до тех пор, пока «шкурой» не становился кто-то близкий. Как человек, который их не имел, я странным образом понимала боязнь потери.

Видя это понимание и сочувствие в моих глазах, Виталя курил все больше и больше, пока я не отобрала у него пачку и не посоветовала смотреть на дорогу. На такой скорости его курение могло обернуться для нас внезапным столкновением с каким-нибудь деревом. Парень выругался, явно не понимая, какого черта я его еще и жалею, но больше не курил. И все вел машину, и вел. Даже по прилизительным моим подсчетам за такое время можно было проехать три-четыре населенных пункта, где бы мы не находились изначально.

В конце концов, я, по всей видимости, задремала, потому что очнулась от того, что самый адекватный из моих пугающе многочисленных похитителей тряс меня за плечо.

– Подъем, приехали, – тихо, но четко проговорил он, увидев, что я разлепила ресницы.

Я поднялась, зябко поежившись. После сна улица казалась пугающе холодной даже несмотря на то, что я была одета по погоде. Впрочем, спорить мне не хотелось. Слишком запомнилось, с какой болью он рассказывал про сестру. Так врать неспособен никто, и пусть убежденность в этом делает меня наивной дурой, но он не лгал. Про Аньку – это была правда. Да и смысла обманывать ему просто не было: я и так была в его руках, и не представляла никакой опасности. Измотанная физически и морально школьница против взрослого, и к тому же более чем спортивного парня? Да не смешите, у меня, как обычно, не было никаких шансов.

Виталя выпустил меня из машины, запер ее, и, взяв за руку, повел в многоэтажку, около которой была припаркована теперь привезшая нас тачка. Мелькнула мысль, что это самый удачный момент для воплей вроде «Помогите! Пожар! Наводнение! Землятресение!», однако, я предпочла молча идти рядом с ним. Было грустно и, вопреки инстинкту самосохранения, хотелось не бежать, а как-то поддержать парня. Если бы здесь был Максим… Он точно обозвал бы меня пустоголовой. И я не стала бы спорить.

Мы вошли в лифт, где парень нажал на кнопку седьмого этажа. В тесном, грязном обшарпанном помещении, стены которого были изрисованы нецензурщиной мы все так же молчали, а я не могла перестать смотреть на грустное лицо Витали. У него, что называется, на морде было написано отвращение к самому себе, и я была твердо уверена: стоит нам дойти до места назначения, и он снова примется курить. И курить, и курить, и курить. Сигарету за сигаретой. И молча смотреть на меня печальным взглядом, который я чувствовала на себе даже во сне.

На седьмом этаже он отпер массивную обитую темной кожей дверь в квартиру без приклеенного номерка, единственного на всю лестничную площадку. Махнул рукой мне: мол, проходи. Я зашла в помещение, и, пока он запирался, окинула взглядом очередное место своего заточения.

Это была самая обычная «двушка», обставленная в стиле «минимализм», то бишь, почти никакой мебели в ней не было, как не было и ковров. Обои были грязно-белые, разодранные во многих местах то ли детьми, то ли животными, повидавшими, видимо, еще брежневскую юность, а из мебели в прихожей был только черный икеевский шкаф, куда Виталя повесил обе наших куртки. Обувь он просто поставил возле шкафа, и, дождавшись, пока я последую его примеру, устало бросил:

– Квартира почти пуста, я снял ее недавно. Проходи в комнату.

Прямо передо мной находилась грязно-белая, изукрашенная каракулями простого карандаша, деревянная дверь, на которую он махнул рукой, когда это говорил. За ней оказалась небольшая комната вообще без обоев, в центре которой стоял видавший виды полинявший бежевый диван, украшенный золотистыми линиями вышивки. Пол комнаты был выстилан не менее полинявшим линолеумом, на котором были какие-то странные разводы. Складывалось впечатление, что парень намеренно снял самую плохую, и, соответственно, самую дешевую из возможных квартир. Скорее всего, так оно и было. И, скорее всего свою квартиру он продал во имя все той же цели лечения сестры. Иначе зачем ему снимать? Он ведь не мог предсказать, что Агатов меня похитит и в своей двойной работе он наткнется на меня там, где меня не должно быть. Странно все это…

Я села на диван, и он противно заскрипел. Где-то в глубине квартиры послышался звон, видимо, посуды или чего-то вроде того. Мне стало интересно, неужели он так и живет, с единственным диваном, без техники, и тратя деньги на одни только сигареты? И… смогла бы я жить так же ради кого-то другого? А Спайк? Когда я смотрела на эту квартиру, мне верилось ему все больше и больше. По доброй воле жить в такой дыре не стала бы даже моя мать, не говоря уже о более вменяемых людях, к которым я причисляла Витальку.

Звон прекратился, и в комнату вошел хозяин дома, внося в нее тарелку с супом из пакетика и пепельницу. Суп он поставил на пол передо мной, извинившись за отсутствие стола, а пепельницу – к себе на колени. Как я и ожидала, он принялся курить, вяло кивнув в ответ на мою благодарность за еду. Это тоже было непривычно: все прошлые разы, когда меня похищали, никто и не думал о том, что я живая и вообще-то хочу есть. После того, как суп исчез, показавшись мне пищей богов, а парень извел половину пачки «Тройки», он посоветовал мне ложиться спать на диван. Вялая попытка намекнуть, что диван один, а ему тоже не помешает поспать была встречена раздраженным рыком. Кажется, я раздражала его своим… пониманием? Или, может, мое поведение заставляло его мучаться совестью?

Не знаю. К несчастью, чужая душа – потемки, а навык чтения мыслей, что спас бы меня от многих ошибок, существовал лишь в фантастике. Так что мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Виталька принес мне плед и скрутил некое подобие подушки из своего свитера, так что засыпала я в относительном комфорте. В голове перед сном крутились странные мысли, и одна из них владела моим сознанием более прочих: какого черта я так уютно чувствую себя с человеком, честно признавшимся, что продаст меня тому, кто больше заплатит?..

***

Вокруг творилось что-то невообразимое. Я находилась словно бы на другой планете, где все было абсолютно серым, и даже люди и животные представляли собой лишь пятна и тени. Здесь было невообразимо жутко, и душу охватывала странная тоска по кому-то или чему-то. Она сжимала сердце своими ядовитыми щупальцами и заставляла желать, чтобы это ощущение прошло. Что угодно, только бы не чувствовать, как душу разъедает изнутри безысходность.

Погода и животные этого «нигде» как будто бы соглашались с моим мироощущением: ливень лил потоками, небо было затянуто свинцовыми, тяжелыми тучами, а земля была совершенно голой, и лишь только грязь хлюпала под босыми ногами. Не было выхода в эту пугающую реальность, не было и входа в нее.

Только я, юная и всеми брошенная. Только земля без единой травинки, и голые, мертвые деревья, да свинцовое небо, и тени живых существ, бегающие меж деревьев. Это место убивало самое существо, внутреннюю сущность, и только звенящая тишина давала непонятную надежду на свободу. Тишина, в которой не было места ни стрекоту насекомых, ни вою животных, ни шелестению травы и листвы, ни даже стуку капель о холодную, бесплодную землю.

Да и время здесь как будто остановилось. Эта реальность словно ждала чего-то. События, после которого все здесь либо заиграет всеми цветами радуги, либо умрет окончательно. События, которое вырвет это место из пограничного состояния между жизнью и смертью, из этой безграничной серости. И даже тишина свидетельствовала об ожидании.

Вдруг, ее разорвал жуткий, полный тоски вой, и я поняла: кто-то умер. И с этим «кем-то» начала разрушаться и сама реальность, пойдя трещинами, ведущими во тьму. Меня охватила безграничная паника, что это я умираю, я, а не кто-то, и эта реальность связана со мной. Но стоило мне упасть в дыру и я… проснулась.

Очнувшись все на том же диване я вздохнула с облегчением: сюрреалистичный кошмар был всего лишь дурным сном. Только вот… Рядом с диваном сидел, обняв свои ноги и монотонно раскачиваясь Виталька, и выл, точно как неизвестное животное из моего сна. Тоскливо, отчаянно, и абсолютно не реагируя на то, что я вскочила и попыталась привлечь его внимание. Рядом с ним валялся разбитый в хлам смартфон, на полу валялись осколки пепельницы, а кулаки у него были сбиты в кровь. Не нужно было быть гением, чтобы осознать: ему только что сообщили о смерти любимой сестры.

Глава 20. Наедине с помешанным

Виталя был невменяем от горя. Он не реагировал на внешние раздражители, не отзывался на свое имя, и даже чуть меня не ударил, но вовремя отвел руку, впрочем, как будто бы не заметив что я – это я. Лучше бы он курил, пил, бил бутылки… Да что угодно, но не рыдал, обхватив колени руками! Я даже не очень осознавала, за кого мне страшнее, за этого парня – или за себя. Я была здорова, жива, не в опасности, если не считать того, что находилась фактически один на один с совершенно невменяемым человеком, да и мотив продавать меня кому-либо у него пропал, но…

Его было нестерпимо жаль. Еще бы. Столько сделать ради того, чтобы вытащить сестру и вот так узнать, что все было зря… Не знаю, с чего вдруг я настолько прониклась его горем, но для меня в какой-то момент стало важно вывести его из этого состояния. Не потому, что я не знаю, где я, нет. Это как раз решалось просто: достаточно было дождаться, пока он вымотается и забрать видневшийся из кармана его джинсов мобильник. Тот самый, что я выиграла. Он его не выбросил и не разбил. Скорее всего, просто не успел, а сейчас ему было уже все равно, что с ним.

Мне хотелось помочь этому человеку просто потому, что он нуждался в помощи. В утешении, что ли. То есть, сестру ему вернуть не смог бы никто и никогда, но и оставить его таким было бы… кощунством, в какой-то мере. Я вздохнула, понимая, что пока можно только ждать, пока его вырубит. Он просто невосприимчив к поддержке или сочувствию сейчас. Заперт в клетке своего горя, как я была заперта недавно на заброшенной даче.

Проводить время ожидания впустую не хотелось, так что я зашла на кухню и проинспектировала холодильник. Там оказалось два десятка яиц, неожиданные в таком месте макароны, початая бутылка виски, завядший лимон и несколько порций растворимого супа. Одну из них я сварила себе в той же кастрюльке, в которой это делал Виталя вчера (она все еще стояла на плите). Поев, я вдруг осознала, что не слышу больше криков хозяина дома. Неужели так быстро?

Я вновь вернулась в комнату. Виталя был в сознании, кажется, адекватен, и смотрел на меня полным боли взглядом.

– Бери телефон, звони Максу, – горько произнес он. – Я… все потеряло смысл. Она мертва.

Я кивнула, не зная, что сказать. Затем вернулась на кухню, достала виски из холодильника и нашла какой-то замызганный граненный стакан. Снова оказавшись в комнате я поняла, что проблеск вменяемости скорее всего продлится недолго, потому что парень смотрел в одну точку и словно бы не очень понимал, что я выходила всего лишь на кухню, а не из квартиры. Тихо, как кошка, я подошла к нему и пихнула стакан.

– Я никому не буду звонить до тех пор, пока ты не справишься со своим горем. Просто не смогу, – еле слышно, но твердо произнесла я.

Виталька нервно вздрогнул, и у меня отчего-то мелькнула мысль, что я о нем и не знаю ничего кроме того, на кого он работал, имени и что у него есть… была сестра. А все туда же. Утешать. При том, что я ничего не могла сделать и просто… сидела рядом с ним на полу, и молчаливо пыталась как-то передать свое сочувствие и поддержку.

Подняв на меня глаза еще раз, он принял из моих рук стакан, но не пил. Только смотрел, то на него, то на меня. Это продолжалось пугающе долгое время, но я не нарушала тишину. Мне казалось, это неправильно, мешать человеку переживать кошмарную новость так, как он может и хочет. Тем более постороннему человеку. Наконец, он залпом опрокинул в себя содержимое стакана и хрипло сообщил.

– Похороны через три дня, второго. Сестренка… ей всего одного дня не хватило дожить до Нового года. А она так ждала его, так хотела… хотела чтобы семья собралась, чтобы подарки… Мелкая, что я без нее буду делать?!

– Жить, – до странного жестко констатировала я. – Вряд ли она хотела, чтобы ты рассказал своим «покровителям» что водил их за нос и принял благородную мученическую смерть. Так что я не буду никому звонить. Ты сам отвезешь меня домой к Белоусовым, и расскажешь, как героически спас. А задержку объяснишь правдой: что тебя подкосила смерть сестры. И будешь счастлив, рано или поздно. Потому что она хотела бы именно этого, а не того, о чем ты думал сейчас, оплакивая ее смерть.

– Откуда…

– Я уже не «мелкая» и умею делать выводы, – я горько усмехнулась, перебивая его.

Он задумался, отчего-то даже побледнев еще больше, чем было до того. Потом выпил еще два стакана, так же, залпом. Потом снова пристально посмотрел на меня. И, в конце концов, заплакал. И начал рассказывать о сестре. О том, какая она была, чего хотела, чем жила, о чем мечтала. Начал вспоминать ее какие-то личные словечки и выражения, ее золотисто-рыжие волосы, ее смешные постановки в детском театре… Он рассказывал мне все, что мог вспомнить, не особенно заботясь о том, слушаю я или нет. Рассказывал и пил, впрочем, не пьянея. Горе сделало его невосприимчивым к действию алкоголя, если, конечно, не считать что его откровенность вызвана выпивкой.

А я слушала внимательно, как никогда в жизни, и поражалась, как же он сильно любил сестренку. Ее недостатки, ее шалости, ее длинные волосы, которые были буквально везде, в ванной, в еде, на ковре и где угодно еще, ее резкость и прямолинейность, и даже ее ревность, из-за которой от Витальки сбегали одна за другой его девушки. Он самый негативный факт об Аньке представлял как очередное среди ее достоинств, наполняя каждую реплику безграничным теплом, горем и грустью.

И чем больше он рассказывал, тем сильнее была моя зависть к этой умершей от ужасной болезни девочке. Ведь сколько бы она не прожила, у нее был чудесный старший брат, готовый ради нее на все, и любящая семья, оставшаяся с ней до самого последнего мига ее жизни. Если бы в тот момент некая высшая сила предложила бы мне поменяться с юной Анной местами, чтобы это я ждала где-то в морге посленовогодних похорон, а она сидела бы в этой пустой квартире возле брата, я бы, не раздумывая, согласилась. Потому что это было мучительно несправедливо. То, что рак сначала вынудил хорошего парня стать фактически преступником, а потом все равно разлучил их.

Когда словестный поток, извергаемый Виталей иссяк, он без сил упал в линолеум, и снова зарыдал, громким, горестным криком словно бы выбрасывая рвущееся наружу чувство. Затем он взял себя в руки и устало произнес:

– Спасибо. За то, что выслушала и… за все. Ты должна меня ненавидеть, пытаться сбежать или делать что-то более… нормальное и менее доброе, что ли. А ты выслушиваешь меня и утешаешь… Ты святая, Влада, – он невесело усмехнулся. – Окажись я на твоем месте, я перерезал бы себе глотку кухонным ножом и сбежал бы. И ты… права. Анька не хотела бы, чтобы я раскисал, и уж тем более не хотела бы, чтобы я наложил на себя руки. Пойдем. Я… действительно должен отвезти тебя к Максу. Тебе должен, да и себе.

Я кивнула, и начала собираться, понимая, что слова ему не нужны. Святая, ну надо же! Я просто человек. Человек, которому кажется отвратительным то, что никому не нужные люди живут и доживают до старости, а те, у кого есть такие вот Витальки… умирают. Парень тоже довольно быстро собрался, и ничего, кроме того, что он все делал молча больше не говорило о его состоянии. Впрочем, слова были и не нужны. Весь его вид кричал о том, как ему плохо. Он весь сгорбился и как-то сжался, был бледен, как сама смерть, под глазами были жуткие круги, а губы искусаны в кровь. И взгляд… Живой, веселый огонек в его глазах потух, уступив место пугающей пустоте.

Мы оделись почти одновременно, не сговариваясь подойдя к двери, через которую так недавно и одновременно так пугающе давно сюда входили. Затем он открыл дверь, мы вышли и спустились на первый этаж. На сей раз, почему-то, по лестнице. Наверное, Витале надо было как-то упорядочить мысли в голове. Или он просто тянул время?

Понятия не имею, но в конце концов мы сели в машину. Как и в прошлый раз, я заняла место рядом с водителем и поразилась тому, насколько плохо он выглядит при свете затухающего дня. Почему-то вне стен квартиры он был еще более потерянным, чем там, и это внушало определенные опасения за то, сможет ли он когда-нибудь справиться с потерей.

Пока машина нагревалась, он снова закурил, ожег меня странным взглядом, а потом достал из кармана телефон и набрал какой-то номер.

– Алло, Макс? – на сей раз, он делал выжидательные паузы, и я взяла себе это на заметку. Теперь хоть буду знать, говорит человек по телефону или делает вид.

– Вит! Где тебя, суку, черти носят? – в телефоне оказались плохие (или слишком хорошие?) динамики, так что я могла слышать обе стороны диалога. – Мы третий день не можем найти ни тебя, ни Каштанку! Какого хуя происходит?!

– Я… Она у меня, в общем, везу к тебе. Приеду… расскажу. В чем дело, и почему все так. Или она сама расскажет.

И сбросил, очевидно, не горя желанием слушать ответ Спайка. А мне он тихо пояснил:

– С этого телефона я раньше никуда не звонил, да и ты тоже. Поэтому по нему тебя и не нашли.

Дальше мы ехали молча, и, как и в тот, первый раз я задремала, осознавая, что так и не знаю, где же находилась квартира этого человека. Мне снова снились какие-то воющие чудовища, мрачное ничто и безысходность, но теперь я понимала и то, что это сон, и то, что такие сны вызывает Виталька.