Текст книги "Блуждающий Неф"

Автор книги: Саша Суздаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

От этого слова материнское сердце вздрогнуло и сильнее погнало кровь. Она открыла глаза, несколько раз вздохнула, и не могла понять, послышалось ей в уме или это слово сказал Русик. Она взглянула на него, и он снова произнёс:

– Мама, – и её глаза тут же стали мокрыми. Русик не понимал, почему от его слов мама плачет, а она прижимала своё сокровище к груди, улыбалась и плакала. Лотт приковылял к сараю и, увидев Вету здоровой, обнял их обоих.

Вава и Жужу, мчавшие к дому Лотта, увидев по дороге спящего медведя, опустились на него, и принялись его будить.

– Медведь, вставай, – кричал ему на ухо Жужу, – медве-е-е-дь!!!

Но Балумут лежал и не двигался. Вава, покружив над ним, опустился возле Жужу и спросил:

– Может его шпинануть, – и он показал на своё острое оружие, – в медицинских целях?

Жужу был не против. Вава разогнался и шпинанул медведя в самое больное место – нос. Тот вскочил и заорал во всё горло, чуть не убив лапой Вава.

– Видишь, – констатировал Вава, – медицина – великая вещь. Я, наверное, пойду в доктора.

Балумут ревел со слезами на глазах и чесал свой нос:

– Уроды! Я скажу Маргине, и она заберёт ваши иголки.

Эти слова несколько озадачили медицинское светило, и он объяснил Балумуту:

– Мы тебя спасали. А этот укол был в медицинских целях, – светило помолчало, а потом спросило: – Ты ведь живой?

– Живой, – ошарашено сказал медведь.

– Что и требовалось доказать – подвёл итог Вава и добавил, – благодарности от тебя мы не ждём.

– Но, я… – не мог понять Балумут, должен ли он благодарить или наказать пчелят.

– Ах, оставьте, – великодушно сказал Вава, – помогать ближним и дальним – наша обязанность.

И он, вместе с Жужу, взлетел в воздух: – Полетели к Лотту.

В душе Балумут чувствовал что-то неправильное в рассуждениях Вава, и понимал, что его, Балумута, обвели вокруг пальца, но доказательств у него не было никаких. Он вздохнул, поднялся и поплёлся к дому Лотта.

Гешек очнулся первым и принялся теребить Этиору, целуя её и тряся. После очередного поцелуя он почувствовал ответный и понял – Этиора жива.

– Что это было? – спросила она, глядя на Гешека затуманенными глазами.

– Я не знаю, – ответил Гешек, – пойдём к Лотту.

Они поднялись и как пьяные поплелись к дому Лотта.

* * *

В доме Лотта разгорелись жаркие споры.

– Я же говорю, что Маргина беседовала с хабиба Бата и мило улыбалась, – горячился Гешек, – она с ним заодно.

– Тогда зачем она вообще согласилась тебе помочь? – спросил Лотт. – Ведь она нашла решение, как вас соедить с Этиорой.

– Я не знаю, – ответил Гешек, – может она хотела мне отомстить?

– Если бы она хотела тебе отомстить, я бы тебя давно скинул вниз, – философски заметил Балумут, – между прочим, я тоже видел, она совсем не улыбалась, а тянула время.

– Для чего? – не унимался Гешек.

– Чтобы нас спасти, – угрюмо ответил Балумут, – и верёвку она вовремя отвязала.

– Ага, мы чуть не погибли, – сказал Гешек, глядя на Этиору.

– Если бы кто дежурил у колодца – ничего бы не было, – упорствовал медведь.

– Тут ты прав, – согласился Лотт, – это я виноват.

– Спасибо Русику, что мы остались живы, – подала голос Вета, обнимая сыночка. Тот ей улыбнулся и обхватил её крыльями.

– Да, Русик, ты молодец, – искренне сказал Балумут и обнял своего малолетнего друга.

– Между прочим, – перебил его Гешек, – а где наш волшебник?

– Он, кажется, пошёл в свою мастерскую, – прожужжал Вава.

– Когда? – спросил Гешек.

– Перед тем, как остров взлетел, – ответил Жужу.

– И где он теперь? – задал вопрос Гешек, и все застыли. Вава и Жужу тут же смотались в мастерскую Тартифа, но не обнаружили ни его, ни его флаэсины.

– Вероятно, он полетел спасать Маргину, – грустно сказал Балумут.

– Да он, вероятно, удрал, – сказал Гешек.

– Это ты бы удрал, – сказал Балумут, – а волшебник – благородный человек.

– Так что будем делать, – спросил совета Лотт.

После долгих споров высокое собрание зашло в тупик: Гешек и Этиора желали лететь в столицу, Арбинар, подальше от хабиба Бата, Балумут хотел спасать Маргину, Вава и Жужу предложили вначале поискать волшебника Тартифа, а Лотт с Ветой были согласны со всеми, но как дальше поступить, придумать не могли.

Один Русик заглядывал всем в рот и заразительно смеялся, отвлекая всех от решения проблемы. Он же её и решил. Когда все замолчали, утомлённые спором, он сказал в тишине:

– Нужно лететь в разведку.

Это решение было таким простым и правильным, что его вначале не поняли, а поняв, принялись тискать Русика в объятиях.

– А кто полетит? – спросила Вета, напряжённо осматривая всех.

– Кто-кто, мы, – ответил Жужу, зависнув перед ней в воздухе.

– Вы не долетите, – возразил Гешек, – и к тому же нужно определиться, где мы сейчас находимся.

– А кто же тогда? – изумлённо спросил Вава.

– Я Русика не пущу, – нахмурилась Вета.

– Давайте, определимся, где мы, а там посмотрим, – сказал Лотт, положив руку на плечо Вете. Та сердито скинула его руку и упрямо повторила:

– Я Русика не пущу!

Лотт и Гешек, а с ними Балумут, Вава, Жужу и Русик, отправились на край острова, чтобы осмотреть окружающее пространство. Придя на место, Гешек глянул вниз на пенистое море, а потом вдаль, туда, где море синим туманом переходило в землю. Там находился материк, на котором располагалось королевство Армильйон и его столица, Арбинар. Сзади у них, за летающим островом, должен был быть материк страны Харданат, а между ним и летающим островом – остров Зелёный.

– Какая красота, – сказал Балумут.

– Давайте как-то назовём наш летающий остров, – сказал Вава.

– Зачем? – спросил Лотт, всматриваясь вдаль и пытаясь рассмотреть дальние берега.

– А чтобы было красиво, – согласился Балумут.

– И как мы его назовём? – спросил Лотт.

– Летающий шмель, – прожужжал Жужу.

– Какая ерунда, – хмыкнул Гешек.

– Таинственный остров, – мечтательно сказал Балумут.

– Какой остров? – спросил Вава.

– Таинственный, – объяснил Балумут, – название нашему летающему острову.

– А что? В этом что-то есть, – улыбнулся Лотт.

– Главное – красиво, – сказал Балумут.

– Называйте, как хотите, – махнул Гешек, – что будем делать?

– Я полечу, – сказал Русик, – найду маму.

Лотт посмотрел на Русика, вздохнул, и сказал:

– Другого выхода нет, только тебе одному туда нельзя. Полетишь с Вава и Жужу.

– Правильно, мы за ним присмотрим, – сказал Вава.

– До острова долетите на Русике, – объяснял он Жужу, – а там Русик спрячется, а вы полетите в разведку.

Жужу и Вава согласно закивали своими головками.

– Полетите сейчас, – сказал им Лотт, – а то из дома вас Вета не выпустить.

Русик подошёл к Лотту, который взял его на руки, и, подняв на него синие глаза, сказал:

– Папа, ты можешь не беспокоиться, мы всё сделаем правильно.

– Лети сынок, – сказал Лотт, отпуская его. Вава и Жужу прицепились ему за спину и Русик, взмахнув крыльями, взвинтился в воздух, превратившись через мгновение в точку. Лотт опустил голову, скрывая слезу, и думал о том, что он скажет Вете. Балумут был занят мыслями о своём Таинственном острове, не подозревая, что он попал в точку, и что остров ещё не открыл всех своих тайн. А Гешек мечтал только об одном – как можно быстрее смыться в Арбинар, а там они с Этиорой затеряются так, что никакой хабиба Бата их никогда не отыщет.

* * *

– И что они решили? – спросил Он, подходя к открытому окну, стекла которого выдержали бы и океанскую глубину, и безвоздушное пространство. Автономный секретарь, меняя форму, чтобы трансформировать голосовые связки, на мгновение расплылся и ответил тембром и голосом, который более всего нравился Ему. Что, впрочем, было не важно, так как информацию они могли транслировать любым другим способом, но ему было важно отрабатывать свой образ, стопроцентно приближаясь к действительности.

– Они решили послать младенца, – ответил секретарь, транслируя объёмное действие. Секретаря звали РХМ2204549050954-05045-08880, но Он называл его Рохо, что, по сути, тоже было не важно. На этой планете, так неожиданно получившей станцию репликации, всё было не важно, а Он просто развлекался, имитируя деятельность, которой от него в ближайшую тысячу лет никто не ждал.

– Младенца, – ласковой интонацией повторил Он, любуясь со стороны своей ортосибарической сеткой и поправляя поперечные генусоиды.

– Да, младенца и двух Apidae sociales[19], – выковырял из памяти Рохо.

– Да, забавно, – сказал Он, пытаясь найти в этом что-то забавное для своего эго. Он посмотрел на море, плескающееся внизу, потом потянулся симпотами до суши, ощущая биологическую жизнь и её биение, прощупывая сеткой каждую клеточку, вбирая информацию и утрамбовывая её, так, на всякий случай, в свои пустые глифомы, собираясь потом медленно поковыряться в ней, ощущая дуновение Творца[20]. Он забросил сеть подальше, но вдруг, почувствовал далёкую упругую стенку, которая остановила Его и не дала продвигаться дальше.

Он собрал больше энергии, чтобы изменить энтропию и ощутить препятствие, но оно неожиданно пропало, чем привело в недоумение Его никогда не сомневающееся эго. «Провал чёрного тела», – подумал Он, так как больше ничем нельзя было объяснить это явление. Он положил координаты в ближние глифомы, чтобы потом детально изучить этот феномен. Убрав симпоты, Он вернулся назад, к своему секретарю, которого Он слепил от скуки на Призрачном Облаке, во время последнего дренажа Треугольной галактики.

– Рохо, мне нужен ключ от глифом, – сообщил он ему, и добавил: – Постарайся, чтобы девочка не пострадала.

Репликация пятая. Хабэлуан

Перейдя мост через реку, Мо остановился на перепутье, дожидаясь пока подъедет карета. Онти слезла с Мо и её сразу же окружили зелёные человечки, как бы случайно дотрагиваясь до неё и называя не иначе, как «высокоуважаемая королева». Это ей надоело, и она вновь забралась на Мо, к Хабэлуану. Подъехала карета и кучер, Арвин Флипп, остановил её. Все сразу высыпали на дорогу провожать Уандера.

Попрощавшись со всеми, Уандер направился на дорогу, уходящую влево, в направлении станции, чтобы там дожидаться Мо. Все слышали его утихающие шаги, но только Мо видел его печальную, сгорбленную фигуру, которая, оглядываясь и махая рукой, постепенно уходила вдаль. Онти перебралась в карету, а на запятки забралась вся компания зелёных человечков.

Хабэлуан садиться в карету не пожелал, несмотря на то, что его усиленно усаживал Палдор. Перспектива получить в семью сразу и девочку, и мальчика так вдохновила его, что он захотел незамедлительно заняться воспитанием своих новых детей. В своём усердии он перещеголял Полинию, которая с удивлением смотрела на его потуги стать отцом, и испугалась, как бы он не переусердствовал.

Мо нёс на себе Хабэлуана, обдумывая свидетельство силы, которое совсем недавно дотронулось до него, но от которого он сумел стремительно уйти, выставив за собой предохранительную сеть. Наличие сил, соизмеримых с его силами, не пугало Мо, а настораживало – он, неожиданно для себя, боялся за своих подопечных. Кроме того, насколько Мо знал, здесь никого, кроме него, не должно было быть.

«Неужели снова репликации? – с сожалением подумал Мо, и попытался пошутить. – Как, всё-таки, хрупко мироздание». Он поискал сеткой Маргину и ощутил её яркую, разноцветную, пульсирующую точку. Жива, здорова и пульсирует. Правда, в опасной близости от той новой силы, которая дремала в атмосфере планеты.

– А скажи, Мо, – спросил Хабэлуан, – ты зачем идёшь в Арбинар?

– Я должен довести туда Онти и передать её Маргине, – ответил Мо.

– Так она идёт не в дом советника Палдора? – удивился Хабэлуан.

– Это будет решать Маргина, – ответил ему Мо.

Хабэлуан ненадолго задумался, прикидывая в голове, кто такая эта Маргина, от решения которой зависит жизнь Онти. А может быть и его?

– А где оставаться мне, решать будет тоже Маргина? – озабоченно спросил он.

– Нет, – улыбаясь внутри, ответил Мо, – ты будешь решать это сам.

Хабэлуан успокоился относительно себя, но беспокойство за Онти не оставляло его.

– А какая она, Маргина? – спросил он Мо, предусмотрительно надеясь всё узнать о человеке, таком важном для Онти. Мо покопался в голове Хабэлуана и отыскал определения, нужные для мальчика.

– Она справедливая, – выложил Мо и, слушая вибрации Хабэлуана, добавил, – добрая и умная.

Хабэлуан удовлетворённо вздохнул, но не прекратил допрос:

– Она такая, как тётя Полиния?

– Она совсем другая, – внутренне замирая, улыбнулся Мо, и сказал Хабэлуану: – Ты её непременно полюбишь.

Молчание мальчика было долгим, и Мо в достаточной степени покупался в его эмоциях, снова, и снова поражаясь противоречивости внутренней жизнью людей. Даже таких маленьких!

Между тем Онти подверглась нападению. Зелёные человечки, которые, кстати, себя называли «момами», соскучившись по своей королеве, залезли на крышу. Свесив свои головы со всех сторон, они заглянули в окна кареты и перепугали Онти, а заодно и Полинию.

Пришедший в ярость Палдор, схватил у кучера кнута и принялся их стегать, сгоняя с крыши. Пришедшая в себя Онти, стала защищать момов и кричать на Палдора. Подошедший Мо посмотрел на неутешительную картину и сказал Хабэлуану:

– Тебе придётся сесть в карету.

Тот молчаливо кивнул. В итоге Хабэлуан присоединился к Онти, а зелёные человечки забрались, как горох, на Мо и рассыпались по его спине. Палдор, после своей вспышки, чувствовал себя неуютно и не знал, куда спрятать глаза. После некоторого времени он набрался мужества и сказал Онти:

– Прости меня, я испугался за тебя.

Конечно, Онти простила и они, с новым папой, принялась обниматься и слюнявить друг друга, чего Хабэлуан решительно не понимал. А зелёные человечки, путешествующие на Мо, собрались у него на спине в кучку, и о чем-то долго шептались. А потом взялись за руки и принялись кружить на нем хоровод, напевая при этом песенку:

«Едет с нами странный зверь, верь, верь

Страшно умный, нам поверь, верь, верь

Вышел худший на охоту, что ты, что ты

Расскажи нам быстро кто ты, кто ты, кто ты».

Побродив в их мыслях, Мо удивился, обнаружив то, чего в головах маленьких зелёных человечков быть ну никак не могло. Потом он накинул сетку на Онтэинуолу и после тщательного сканирования, обнаружил то, что искал. Необычная находка его поразила, а ещё больше он удивился себе, в том, что он, поддавшись человеческому влиянию, мог пропустить очевидное, которое светилось таким ярким светом. «Как много в людях интересного, – подумал Мо но, с сожалением, констатировал: – А нам, Хранителям, таких ощущений явно не хватает».

Палдор и Полиния, склонив головы, друг на друга, заснули, причём Палдор даже похрапывал, а Онти и Хабэлуан, каждый в своё окно, наблюдали за бегом окружающего пейзажа. Со времени их знакомства они не имели случая поговорить наедине, тем более в статусе брата и сестры, что их несколько смущало и останавливало.

– Спасибо, – отважилась Онти, поворачиваясь к Хабэлуану.

– Чего? – не понял он.

– Спасибо, что ты меня спас от зелёных человечков, – объяснила Онти.

– По-моему, они тебе ничем не опасны, – сказал Хабэлуан, и, выглянув в окно, сказал: – Смотри, они снова танцуют.

– Они не собираются усыпить Мо? – озабоченно спросила Онти.

– Нет, Мо им не по зубам, – ответил Хабэлуан и добавил, – классный кошак.

Они немного помолчали.

– Теперь мы брат и сестра, – не то спросила, не то констатировала Онти.

– Да, и я тебя должен защищать, – согласился Хабэлуан.

– От кого? – не поняла Онти.

– От всех, – объяснил Хабэлуан, потом объяснил ещё, – кто тебя будет обижать.

Онти, смущаясь, замолчала, ей стало ужасно приятно, что ещё один человек, так просто, на основании того, что он брат, будет защищать её от всех опасностей. Она повернулась к нему и неловко поцеловала его в щеку.

– Что вы делаете? – ошарашено спросил Палдор, открыв глаза.

– Я целую своего брата, – невинно ответила Онти. Палдор посмотрел на красного, как плод вобоса, Хабэлуана, потом на Онти и удовлетворённо закрыл глаза. Через мгновение карету наполнило его музыкальное храпение.

– Ты так больше не делай, – сказал Хабэлуан, возвращая своим щёкам их естественный цвет.

– А что? – не поняла Онти.

– Не делай, – упорствовал Хабэлуан.

– Ты же мой брат, – убеждённо сказала Онти.

Хабэлуан промолчал, а Онти подумала, что в будущем он привыкнет и, вообще, ей повезло, что у неё такой чудесный брат. Она склонилась ему на плечо и тоже уснула. «Умаялась, малышка», – с нежностью подумал Хабэлуан, несмотря на то, что был старше Онти на какой-то один год.

* * *

На очередном привале Монсдорф бросил мешок с пожитками под куст и, посмотрев на Кристлина и Грохо Мома, сказал им:

– Отдыхаем, – после чего полез в сумку за едой. Кристлин, чтобы не мозолить ему глаза, да и самому подкрепиться, зашёл подальше в кусты и, вместе с Грохо Момом расположились под деревом, в тени.

– Хочу обед, – сказал Кристлин, вытянув из-за пазухи чудесную палочку, и на траве снова возникла салфетка, а на ней всё тот же кружок колбаски, пару лепёшек и крынка молока.

– А что, другой еды у палочки нет? – спросил Кристлин, вгрызаясь в отломленный кусок колбасы.

– Нет, – ответил Грохо Мом, вздыхая. Ему тоже хотелось есть. Сладострастный запах колбасы долетел до ноздрей Монсдорфа и тот удивлённо поднял глаза. Не поверив своему обонянию, он поднялся и подошёл к Кристлину и Грохо Мому.

– Колбаску трескаете, – спросил он, с осуждением глядя на Кристлина. Тот, с набитым ртом, ничего мог ответить.

– Да, колбаску, – мечтательно ответил Грохо Мом, думая о своём.

– А угостить попутчиков не догадались? – глядя на него, укоризненно сказал Монсдорф, проглатывая глазами оставшийся кусок колбасы. Грохо Мом, сразу же сообразивший, что Монсдорф ошибочно считает его хозяином колбасы, заинтересованно спросил:

– А что у вас есть?

– Вот, – вздохнул Монсдорф, вытягивая лепёшку.

– Идёт, – сказал Грохо Мом, схватив её своими ручками, и тут же запихал её в рот. Монсдорф забрал половинку колбасы и оставшуюся лепёшку, а потом, глядя на кувшин с молоком и усмехаясь, сказал Кристлину: – Для детей полезно молоко.

Тот посмотрел на святотатство и когда Монсдорф ушёл, вытянул волшебную палочку и сказал:

– Хочу обед.

Ничего не изменилось, только салфетка и крынка с молоком исчезли. Кристлин разочарованно посмотрел на Грохо Мома. Тот, пряча глаза, сказал:

– К сожалению, палочка работает раз в день.

* * *

Колбасник Несчан славился своими изделиями недаром – вкуснее его изделий в округе не находилось. И всё было хорошо в жизни Несчана, и жена хорошая, Ровашин, и двое деток, и соседи о нем говорили только приятное. Но было одно обстоятельство, которое портило всю картину, делая жизнь Несчана невыносимой, доводя его до исступления.

У него каждый день пропадало одно колечко колбаски. Если посмотреть со стороны, то это тьфу, мелочь, о которой и беспокоиться не стоит. Ведь Несчан делал их каждый день не один десяток. Не можно сказать, что Несчан был жадный. К нему, в конце дня, подходили люди неимущие и получали из его рук изделия, на его взгляд неудачные, которые он делил между ними, не разделяя людей на хороших или плохих. Пусть то был бездельник, или вообще несуразный человек – всякого Несчан наделял куском пищи, как новый бог страждущих.

Говорить о Несчане, что он жалел, что пропало какое-то маленькое колечко колбаски – это не знать его совсем. В этом событии Несчана бесило то, что колечко исчезало бесследно и без его на то повеления, а это, согласитесь, ничуть не меньше, чем покуситься на устои его жизни. Поэтому он страдал и с омерзением ждал того мига, когда колбаса, прямо на его глазах, исчезала с металлического противня, на котором она жарилась.

Когда ему стало совсем невыносимо с этим смириться, он решил поделиться со своим соседом по улице – лепёшником Бромсом. Несчан завернул пару колечек колбасы и отправился к нему – над пекарней Бромса вился дымок, вероятно, он был дома. Несчан открыл дверь в пекарню и спросил, зная ответ наперёд: – Есть кто дома?

– Проходи, Несчан, – отозвался Бромс, вытягивая из печи румяные лепёшки. Он разложил их на столе и прикрыл белым полотном, чтобы томились и отдыхали. Несчан вытащил подарок и протянул его Бромсу.

– Спасибо, Несчан, – сказал тот, усаживая его возле буфета, – от твоих колбасок трудно отказаться.

Несчан вздохнул и Бромс, озабоченно спросил: – Что-то случилось?

Несчан выдержал паузу и горько сообщил: – К сожалению, да!

– Рассказывай, – сказал Бромс, наливая с низенькие кружечки темно-красную наливку из ягоды сморины[21]. Они салютовали друг другу кружками, и выпили по глотку. Наливка у Бромса была крепкая, и в скорости он знал всё о пропавших колбасках, и даже смог учуять весьма тонкий запах от травы кармины, положенной в начинку.

– Каждый день, Бромс, – подытожил Несчан, – каждый день по колечку.

Бромс отчего-то странно себя повёл. Он подошёл к двери, выглянул наружу, а потом закрыл её изнутри на запор.

– Что случилось, Бромс? – не понял Несчан и подумал, что последняя кружечка была лишняя. Бромс заговорщически подошёл к Несчану и прошептал:

– Я никому не говорил, но тебе скажу, – он оглянулся на окна и добавил: – У меня тоже!

– Что, тоже? – не понял Несчан. – Пропадают колбаски?

– У меня пропадают лепёшки, – выпалил Бромс, победно взглянув на Несчана.

На недоуменный взгляд Несчана, он объяснил, что каждый день, без перерыва, у него исчезают по две лепёшки. Это сообщение требовало подкрепление организма, истощённого стрессом. И они выпили ещё по одной кружечке. Потом ещё по одной. Потом ещё. Дальше они помнили плохо, но слова Несчана: «Здесь скрывается какая-то тайна», – они запомнили оба.

* * *

Их разбудил недоуменное восклицание кучера Арвина Флиппа. Он, как заворожённый, периодически вскрикивал:

– Дверь!.. дверь!.. дверь! – чем несказанно возмутил Доностоса Палдора.

– Ты что, перегрелся на солнце? – открывая дверь кареты, воскликнул он, но выглянув наружу, открыл рот и только сказал: – Это да!

Все высыпали из кареты. Прямо посредине дороги стояла дверь. Старинная, деревянная дверь, коричневого цвета, с вырезанной человеческой головой на верхней филёнке и медной, вычурной ручкой. В другом месте и при других обстоятельствах это не вызвало бы никакого удивления и ажиотажа, но дело было в том, что эта дверь стояла сама по себе. Только дверная коробка и полотно двери с ручкой. И всё!

Зелёные человечки посыпались на землю, осторожно заглядывая в щель полуоткрытой двери, топтались возле неё и о чем-то галдели между собой. Мо прилёг возле дороги на траву, с кошачьей улыбкой поглядывая на их суету.

Слева начинался зелёный лес, который забирался на невысокий холм, покрывая его лиственными деревьями, а внизу тёмной полосой его обрамлял сосновый молодняк. Дальше начиналось взгорье, подымающее на своих серых скалах невысокое плато, поверхность которого была недоступна взору. Справа тоже темнел лес, забравшийся повыше на крутую гору, а посередине петляла неширокая дорога, идущая по долине между гор.

Путешественники никак не могли понять, зачем и откуда здесь могла взяться дверь.

– Потерял кто-то, – предположил Арвин Флипп, не слезая с козлов, всем видом показывая, что его дело – сторона.

– Да нет, – ответили Палдор, подозрительно поглядывая на зелёных человечков и дверь, – это неспроста.

– Я посмотрю, – сказала Онти и пошагала к двери.

– Осторожно, – воскликнул Палдор.

– Я за ней присмотрю, – сказал Хабэлуан, которому и самому не терпелось поглазеть на дверь.

Палдор с сомнением посмотрел на Хабэлуана, но, помня свою промашку с зелёными человечками, вздохнул и подошёл к Полинии, разводя руками: «Что я могу поделать!»

Первый зелёный, которого все уважительно называли Ментор, сунул голову за дверь и подержал её там несколько мгновений. Потом повернулся к остальным и, как в трансе, сказал:

– Я там видел нашу королеву на троне!

Зелёные человечки загалдели, а потом Второй, по старшинству, сунул голову за дверь, подержал и вытащил, весь сияя.

– Я видел свой дом, – торжественно сказал он, мыслями пребывая там – за дверью. Третий зашёл за дверь и открыл с той стороны.

– Я вас не вижу, – сообщил он. Четвёртый открыл дверь с лицевой стороны, и заглянул в дверь.

– Я тебя тоже не вижу, – ответил он Третьему. Зелёные загалдели ещё больше, но их прервала Онти, бесцеремонно, заявив:

– Теперь моя очередь!

Никто спорить не стал. Онти приоткрыла дверь шире, сунула туда голову, потом шагнула за порог.

– Онти!!! – одновременно с Палдором, крикнул Хабэлуан и бросился за Онти, открывая дверь. Онти нигде не было. Как только Хабэлуан переступил порог, дверь за ним захлопнулась с громким стуком и мгновенно исчезла.

* * *

На третье полное солнце они пересеклись с необычным обозом, состоящем из пары лошадей, трёх крытых кибиток, запряжённых тремя парами рогатых быков, и диковинного хищника, похожего на огромного кота, который плёлся за последней кибиткой, привязанный обыкновенной верёвкой. На одной из лошадей восседала девочка лет четырнадцати, ровесница Кристлина, которая спокойно и с достоинством проехала мимо них, только мельком взглянув. Когда они поравнялись с третьей кибиткой, хищник блеснул глазами и проявил интерес к Грохо Мому, пытаясь его понюхать. Грохо Мом воскрикнул и отскочил в сторону.

– Не бойтесь, он грозный на вид, а по натуре – котёнок, – успокоил их крепкий мужчина в белой, полотняной шляпе, в таких же выбеленных брюках до колен и свободной рубахе без рукавов.

Грохо Мом совсем не успокоился, а отошёл подальше и заинтересованно спросил:

– А что он ест?

– Вы не поверите, варёные клубни барвины, – улыбнулся мужчина в шляпе и добавил, – даже не обязательно варёные.

– Меня зовут Занзир, – сообщил мужчина. Монсдорф буркнул что-то в ответ. Занзир не расслышал, но вида не подал – мало ли что.

– Кристлин, – представился Кристлин и, показав на шагающего в стороне мома, сообщил: – А это Грохо Мом.

– А это моя дочь, Миралин, – сказал Занзир, показывая на белобрысую девочку, едущую на лошади. Та, увидев смотрящего на неё отца, улыбнулась и помахала им рукой.

– А чем вы занимаетесь? – простодушно спросил Кристлин.

– Мы артисты, – ответил Занзир, – путешествуем и даём представления.

– Как здорово, – воскликнул Кристлин, – так интересно!

– Не совсем здорово, как хотелось, – ответил Занзир, показывая на кибитки, – артистов нужно кормить и одевать.

– И сколько вы платите артистам? – неожиданно спросил Монсдорф.

– Половина сбора идёт на общие расходы, а половину делим на всех, – ответил удивлённый Занзир, и спросил: – Вы интересуетесь как артист?

– Да, – сказал Монсдорф, а у Кристлина отвисла челюсть.

– А что вы умеете? – спросил Занзир.

– Я маг, – гордо ответил Монсдорф.

– У нас нет мага, – ответил Занзир, – и, возможно, мы могли бы вас взять.

– Треть выручки, – сказал Монсдорф, и лицо у Занзира потухло.

– Мы не можем так много, – сказал Занзир, и потом добавил: – Вы можете выступить за такую же долю, как все, и, если нам подойдёт, будем договариваться.

– Хорошо, – кивнул Монсдорф, и тут же забрался поспать на задок второй кибитки.

* * *

На пути им повстречалась небольшой городок и Занзир, прикинув, решил дать представление, заодно испытать Монсдорфа. Грохо Мом, таинственно взглянув на Кристлина, заявил Занзиру:

– Мы тоже будем показывать номер! На тех же условиях, как и Монсдорф!

– Хорошо! – улыбнулся Занзир и спросил: – Как будет называться номер?

– Волшебник Кристлин, – невозмутимо объявил Грохо Мом, даже не глядя на оторопевшего Кристлина.

– Договорились, – сказал Занзир, с интересом посмотрев на Кристлина. Миралин, слушая заявление Грохо Мома, махнула по Кристлину долгим взглядом из-под пушистых век, чем несказанно его смутила.

– Ты что придумал? – спросил он у Грохо Мома, соображая, что волшебник из него никакой, а из Грохо Мома – не лучше. Грохо Мом долго шептал ему на ухо, при этом физиономия у Кристлина несколько раз менялась, от растерянности до восторга. В итоге переговоры закончились, и Кристлин неуверенно согласился. Грохо Мом потопал к последней кибитке и, несмотря на привязанного хищника, называемого странным именем Орвик, долго копался в костюмах, пока не подобрал зелёный костюм, и зелёную широкополую шляпу.

– Это тебе, – сказал он Кристлину, бросая ему одежду.

– А ты? – спросил Кристлин.

– А я буду в своём, – сказал Грохо Мом, осмотрев свой зелёный потрёпанный костюм.

– Так мы оба в зелёном? – удивился Кристлин.

– Ну да, – согласился Грохо Мом, – ты будешь мой брат.

Посмотрев на зеленоватое лицо Грохо Мома, Кристлин засомневался, что их признают братьями, но спорить не стал. Они остановились на зелёной поляне, недалеко от центра городка, и Занзир ушёл к наместнику короля в городе за разрешением показать представление. Через некоторое время он вернулся, и артисты принялись устанавливать полотняную ограду высотой в человеческий рост, внутри которой должно было быть представление.

После установки ограды, пара человек переоделась клоунами и, взяв с собой громкие дудки, ушли оповещать жителей о представлении. Громкие звуки их дудок постепенно затихали вдали. Артисты готовились, переодеваясь в яркие костюмы за отгороженным полотном углом.

Занзир красовался в приталенной кожаной куртке, на голове у него горела на солнце яркая, жёлтая шляпа, подвязанная под подбородком, а черные брюки он заправил в красные, с закрученными носами, сапоги. Его дочь, Миралин, была переодета принцессой, со сверкающей короной на голове.

Возле неё сидел её хищник, Орвик, которого она гладила по голове, а он, в ответ, широко зевал, обнажая свои зубы и два громадных клыка, неизвестно зачем приделанные ему творцом.

Кристлин испытывал неловкость в своём зелёном костюме, и казался бедным родственником на фоне разряженных артистов. Костюм Грохо Мома выглядел ещё хуже, но тот на него не обращал никакого внимания.

Монсдорф был в чёрном, с блёстками, костюме, как полагалось быть магу, и сидел на табурете перед большим зеркалом в деревянной раме. Одна из артисток, под его неусыпным взглядом, терпеливо рисовала ему лицо, по его указке всё время что-то поправляя.

Вернулись глашатаи, а за ними потянулись вначале мальчишки, а потом и жители, располагаясь прямо на траве живописными кучками, принося с собой еду и питье, и спокойно трапезничая, глядя на приготовления артистов. Занзир, с помощником, обошёл зрителей, собирая, где деньги, где продукты, а местный ткач за своё большое семейство, наделил Занзира куском полотна.

Представление началось, и Кристлин с восторгом наблюдал за акробатами, за женщиной-змеёй, за клоунами и фокусниками, с содроганием думая о том, как он выйдет на глаза зрителей. Но вскоре он забыл о своём страхе, так как на арену, на полном скаку, взлетела Миралин на лошади, разукрашенной блёстками, и сделала круг на поляне, чуть ли не наезжая на восторженных зрителей. Она кружилась на открытой небу площадке, выделывая на спине лошади такие сальто, что её белое платье превращалось в мелькающий круг.