Текст книги "Блуждающий Неф"

Автор книги: Саша Суздаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Король Ладэоэрд и королева Манриона.

Стоящие вдоль стен марты и мартрессы зашелестели лёгкими аплодисментами и склонили головы, пока март Гартор и королева Манриона не сели в свои кресла на невысоком помосте. Манриона посмотрела на март Гартора и подняла брови. «Что?» – не понял он и побледнел. В тесном костюме Ладэоэрда стало невыносимо жарко, и мелкий пот покрыл лоб.

– Король слышит и видит, – вспомнил он, произнеся фразу хриплым голосом. Манриона одобрительно улыбнулась и вздохнула: она тоже волновалась, как никогда. Зал снова огласили одобрительные хлопки. Эскорт-распорядитель под смех возбуждённых зрителей вызвал первого юношу, которого после короткого и жёсткого торга, за сумму весьма высокую выкупила мартресса в вуали на лице. Провожаемая аплодисментами, первая пара скрылась в саду.

– Как будто всё хорошо, – одобрительно пожала локоть Манриона. Март Гартор кивнул головой, приободрился и приосанился.

– Да, всё прекрасно, милая, – улыбнулся он Манрионе.

Торги ещё продолжались, а нетерпеливые уже заполняли прилегающие залы и рассаживались за столы, подкрепляясь поданными винами и ожидая прибытия короля и королевы, после короткого приветствия которых, подадут блюда и остальные напитки.

Когда по ритуалу март Гартор поднялся и провозгласил: – Любви и счастья избранным, – он чувствовал себя свободно и легко. Приобретённая власть слегка кружила голову, и он, кичась своей значительностью, свысока кивал знакомым мартам, приветствуя их из-за стола.

Пока в залах высших сановников звенели столовые инструменты в саду, во всех углах, гремела музыка, а ноги сами отстукивали такт.

– Не пей, – покосилась Манриона на март Гартора – тот явно поднял себе настроение, принимая тосты сановников. Март Гартор счастливо ей улыбнулся и сказал: – Все хорошо, солнышко, я тебя люблю, – и протянул к ней губы.

– Смотрят, – цыкнула на него Манриона и была права – такого весёлого короля не видели давно. Она махнула эскорт-распорядителю, и тот предложил перейти в танцевальный зал. Король и королева чинно прошли первыми и снова сели в кресла на помосте.

– Приглашают мартрессы и мартрессины, – сообщил эскорт-распорядитель, и разгорячённые названные особы принялись вылавливать в зале мужчин.

Громко заиграла музыка, перебивая разговоры, и в зале закружились пары, едва не сбивая друг друга. Манриона немного напряглась: по традиции второй танец короля и королевы, а она была не совсем уверенна в март Гарторе. Когда затихли последние такты танца и оживлённые танцоры отошли, освобождая центр зала, эскорт-распорядитель громко объявил:

– Танцуют король и королева.

Манриона собиралась уже подниматься, как вдруг увидела фигуру посредине зала, которая приближалась к помосту:

– Позвольте вас пригласить, – склонил голову человек, обращаясь к королеве.

– Вы кто? – грозно поднялся март Гартор.

– Я король, – сообщил человек, снимая шляпу. Зал охнул – лицо человека было точь-в-точь, как у короля.

– Вы король? – холодея, спросил март Гартор.

– Я король?

В зале неожиданно раздался голос:

– Ты король?!

– Ты тоже, король!

Марты и мартрессы в недоумении вертели головами, тут и там наблюдая новых королей.

– А здесь тоже король!

– Сам ты король!

– От короля слышу!

– Какой симпатичный король, – воскликнул король, показывая на юного короля в юбке.

– Я что, тоже король? – воскликнула мартресса приличных размеров с лицом короля.

– Не бойтесь, – упокоил длинный король в вязаном костюме, – вас это не портит.

– Стража, всех королей – под арест! – провозгласил март Гартор с помоста. В двери зала влилась невыразительная серая струя многочисленных стражей, которые хватали королей и, несмотря на их вопли, тащили в пустую, угловую, квадратную башню, бывшую давно закрытой замком за ненадобностью.

– Иди сюда, – сказал крепкий страж март Гартору.

– Зачем? – не понял тот.

– Иди сюда, а то хуже будет, – настойчиво продолжал страж.

– Зачем? – догадался март Гартор, пытаясь быстро улизнуть через дверь сзади. Но страж был ловчее, он схватил март Гартора за шиворот и потащил к дверям в башню.

– Я король, я март Гартор, наконец, – растерялся март Гартор.

– Все мы короли и март Гарторы, – философски заметил страж, продолжая тянуть по полу новоиспечённого короля.

* * *

Солнце медленно опустились за горизонтом, а тёмное небо украсила величественная звёздная россыпь. Матросы спали, кто где, и только Тёмный вглядывался в небо, мысленно поворачивая его в уме и пытаясь представить, хотя бы приблизительно, где находится его Тёмная туманность. Как ни крути, получалось далеко, но не за родиной грустил Тёмный, а умозрительно рассуждал о той миссии, которую он выполнял и правомочных началах данной коллизии. Ведь указание о блокировке Блуждающего Нефа исходило от Творцов, которых Тёмный и в глаза не видел и, даже, никогда не ощущал их мыслей.

Определение Творец было абстрактным для Тёмного, и он внутри себя представлял, что если Блуждающий Неф нашёл какую-то лазейку в их творении, то виноват не Блуждающий Неф, а сами Творцы. Такие рассуждения совсем не соответствовали званию Координатора, но Тёмный не заморачиваться – для него, прежде всего, была важна стройность его внутреннего мира, а уж потом взаимосвязь с наружным.

Далёкая звёздочка, вспыхнув пару раз, вдруг быстро упала прямо с неба и превратилась в большой глаз, застывший перед лицом Тёмного.

– Ты так думаешь? – подмигнув, сказал Глаз. Тёмный набросил на него сеточку, но она поймала только пустоту.

– Не получилось? – сочувственно спросил Глаз.

– Не получилось, – согласился Тёмный.

– Что будем делать? – спросил Глаз.

– Продолжим беседу, – предложил Тёмный.

– Ты считаешь, что для Блуждающего Нефа изоляция – суровое наказание? – спросил Глаз, внимательно уставившись на Тёмного.

– В соизмерении с его проступком, да, – ответил Тёмный.

– А ты понимаешь, что он занимался баловством, а не творением? – Глаз наклонился в сторону, рассматривая Тёмного со стороны. – Вот ты принял вид лошадки, потому что тебе понравился ход мыслей какой-то лошади, которую ты когда-то встретил. И это тоже баловство. Но оно не затрагивает жизнь других, и ты вправе делать с собой, что хочешь, – Глаз затрясся, захихикал и добавил, – в некоторой степени.

– Что вы имеете в виду? – не понял Тёмный.

– Разговор не о тебе. Блуждающий Неф создал новую расу людей и бросил их на произвол судьбы, – прищурился Глаз, – и тем самым чуть не погубил всех жителей этой планеты.

Они немного помолчали, а потом Глаз выразил новую мысль: – А ведь он её не создавал.

– Эту планету создали вы? – догадался Тёмный. Глаз несколько раз мигнул и ответил: – Да… я причастен…

– А почему же вы сами не устранили проблему? – спросил Тёмный. Глаз отвёл взгляд в сторону и сказал: – Мы тоже… не можем… всё должно быть, как положено.

Глаз моргнул пару раз и пропал, не успев прочитать догадку Тёмного: «А ведь и Творцы не всегда вольны в своём выборе».

* * *

Маргина сидела возле дуба Балумута, держала на коленях кота Дормадора и смотрела вперёд на белые островки облаков, подсвеченных снизу лучами солнца, пытающегося спрятаться за чётко очерченной неровной линией горизонта. Внизу, на земле, уже была ночь, покрывшая всё непрозрачной серостью, и только кое-где пробивались блёклые огоньки окон.

Когда в доме много людей, невозможно побыть с собой и подумать о желаемом, тем более в такой пёстрой компании, как на Таинственном острове. Маргина была как бы связующей верёвочкой, за которую дёргали персонажи её жизни, такие непохожие друг на друга, как Лотт и капитан Краббас, волшебник Монсдорф и медведь Балумут, Вета и Этиора, Гешек и хабиба Бата.

Их нужно было между собой мирить, как с детьми разбирать их ссоры, организовать работу на острове, чтобы было чем их кормить и быть нянькой, к которой они приходили, чтобы получить порцию ласки. Маргина всю жизнь этим занималась и такая работа никогда не была ей в тягость, но что-то скоблило её изнутри, а желание бросить всё и убежать за край света, иногда было отчётливым и непреодолимым. Маргина списывала своё состояние на беременность, но умом понимала, что всё списать на неё никак нельзя.

«Ах, милый Мо, мой мягкий и надёжный друг Мо, где тебя носит, негодяй ты мой, ненаглядный», – хлюпала носом Маргина, размазывая ладонью слёзы, и наслаждаясь воспоминаниями о рыжем безобразии, о коте, мягкая спина которого защищала от всех невзгод. Лежащий на коленях Дормадор сочувственно поднял морду и принялся вылизывать её мокрые руки. Маргина погладила и его, поделившись кусочком нежности к далёкому Мо.

– Мечтаешь? – спросил хабиба Бата, и Маргина вздрогнула – не от того, что он увидит её слезы, а от страха, что кто-то чужой вторгнется в её сокровенное.

– Чего тебе? – зло сказала она, не пытаясь смягчить тон, а Дормадор напрягся и зашипел.

– Я, кажется, помешал, – извиняясь, улыбался хабиба Бата, не понимая, что эта улыбочка в последнее время неимоверно злила Маргину.

– Забрала у меня кота, а вместе с ним и мою душу, – поглядывая на Дормадора, сказал он. Маргина молчала, а хабиба Бата, не ожидая ответа, продолжил:

– Я на него не обижаюсь, на его месте я бы тоже выбрал тебя, – он посмотрел на Маргину и сказал: – Я хочу тебя спросить.

– Спрашивай, – безразлично сказала Маргина. Хабиба Бата помолчал и сказал:

– Я не мальчик и много повидал в жизни, а вот такой женщины, как ты, встретить не довелось. Я признаюсь, при виде тебя у меня разгорелся охотничий пыл, который, меня не спрашивая, перерос такое чувство к тебе, что я потерял голову. Я могу сделать всё, что ты хочешь, стоит тебе только мне сказать. Ты, как я успел заметить, одна и я один, что нам мешает быть вместе?

– Я не буду с тобой никогда, – жёстко сказала Маргина, – я хочу, чтобы ты сиганул вниз и больше никогда об этом меня не спрашивал.

Она так резко поднялась, что кот Дормадор свалился в траву. Она пошла к дому Лотта, а кот торопливо следовал за ней, оглядываясь на хабиба Бата и злобно сверкая в темноте зелёными глазами.

Хабиба Бата подошёл к краю острова и посмотрел вниз, в темноту, плюнул туда и, как Дормадор, злобно засветил глазами. Но никто этого не видел.

* * *

Если бы кто-нибудь назвал Бонасис Порфир красавицей, она обозвала бы его лгуном, так как с самого детства знала о своей непривлекательности, о чём ей неустанно напоминал ей отец. Нелюбовь отца к ней Бонасис могла объяснить – при её рождении мать умерла, погрузив своего мужа в глубокую скорбь. И все время, пока она росла, Бонасис чувствовала свою вину перед отцом, а вина человека не красит. Когда она выросла, отец, так и не перенёсший потерю жены, скончался, оставив Бонасис совсем одну на всем белом свете, а вдобавок наследство: большой дом и небольшую толику денег.

Так бы и жила Бонасис в столице, никому не нужная, если бы в один обычный день не нашла на крыльце ребёнка, совсем грудничка. Осторожно расспросив соседей, Бонасис ничего не узнала, но убедилась, что ребёнка не ищут. Так и оставила себе, по-матерински взяв на себя все заботы о ребёнке.

Денег отца хватило ненадолго, и Бонасис, головой не обиженная, внимательно изучив спрос и предложения рынка, купила на последние деньги лошадь с кибиткой и занялась торговлей. Закупив в столице оптом нужный в провинции скарб, как-то: иголки, нитки, зеркала медные и серебряные, слюду, сладости и прочую мелочь, везла в провинцию, обменивая на продукты или торгуя за селты.

Привозила в город сельские продукты и здесь торговала сама, без посредников. Найденную дочь, названную в честь матери Альмавер, Бонасис брала в поездку с собой, что на первом этапе было тяжело, но подкупало сельских жителей, щедро расплачивающихся с одинокой матерью. Альмавер росла здоровенькой и общительной и скоро, несмотря на юный возраст, стала бойко помогать матери в торговле.

Так они и жили вдвоём, ни на кого не надеясь, потихоньку расширяя свою торговлю. Альмавер подросла и стала красивой девушкой, но всё свое время посвящала работе, по прежнему помогая матери во всём.

Поездку за Мессаку Бонасис предприняла, чтобы расширить круг своей торговли. Разведка была удачной и прибыльной, но уж больно далёкой, и Бонасис сомневалась, стоит ли ей в дальнейшем ездить так далеко. К тому же обвал старой дороги на Мессаку говорил ей о том, что здесь может быть опасно, а подвергать свою дочь риску Бонасис совсем не хотела.

Они ехали рядом со старой дорогой, превратившейся в размытый ров, поближе к деревьям, которые ничуть не поступались, а как бы нарочно сталкивали в грязь. Альмавер сидела на передней лавке и подстёгивала лошадку, которую совсем не нужно было подгонять, а Бонасис, прислонившись к мешкам с провизией, закрыла глаза, чтобы немного прикорнуть.

– Осторожно, доченька, – предупредила она Альмавер, когда кибитка дёрнулась на очередном корне дерева.

– Ма-а, спи, не беспокойся, – блеснув чёрненькими глазками, успокоила её Альмавер, – я разбужу, когда мы подъедем к Мессаке.

Бонасис дремала и видела какой-то беспорядочный, дёрганый сон, когда Альмавер остановила лошадь и толкнула её: – Мама, что это?

Бонасис глянула туда, куда рукой указывала Альмавер и ничего не увидела.

– Альмавер, что ты выдумала? – Бонасис вздохнула, окончательно просыпаясь.

– Мам, дальше смотри, вон туда, где сосна, – настаивала Альмавер. Бонасис присмотрелась и с отвращением увидела что-то тёмно-красно-серое, лежащее под сосной.

– Фу, Альмавер, ты вечно находишь какую-то гадость, – отворачиваясь, сказала Бонасис. Дело в том, что Альмавер любила всякую живность и неожиданно найти в кибитке какую-нибудь жабку или отвратительного жука, было делом естественным. Бонасис, боявшаяся любого насекомого, увлечением дочери не восхищалась, и в этом вопросе у них была постоянная война.

– Мам, по-моему, там человек, – Альмавер слезла с лавки и пошагала к сосне.

– Альмавер! Немедленно возвращайся назад и не трогай эту мерзость, – бесполезно кричала Бонасис, застыв от ужаса. – Это какой-то зверь, вдруг он тебя укусит.

– Нет, мама, это человек, – спокойно сказала Альмавер, рассматривая покрытое пузырями лицо и тело, в тёмной корке обгоревшей плоти и ткани. Ворон, усевшись на вершину большой сосны, спросил у Альмавер:

– Ты думаешь, что это хорошая идея?

Альмавер, предполагая, что это спрашивает мама, ответила: – Да, мама, его нужно лечить.

– Альмавер, не трогай, – умоляла Бонасис, – приедем в город и сообщим наместнику короля, пусть он разбирается.

– Мама, человек живой, если мы его бросим – он умрёт, – ответила Альмавер, поднимая свою голову от груди человека, – лучше слезай и помоги мне.

– Душа у него и так мертвая, – сообщил Ворон.

– Так это ты со мной разговариваешь? – удивилась Альмавер. – Не знала, что птицы так умеют.

– Я не птица, – ответил Ворон, соскакивая поближе, на маленькую сосёнку.

– А кто же ты? – вытянув из кармана длинную полотняную полоску, Альмавер принялась заматывать человеку обгорелое лицо.

– Я Наблюдатель, – сообщил Ворон.

– И за чем ты наблюдаешь? – спросила Альмавер, рассматривая на груди у человека приставшую к коже одежду.

– Я наблюдаю за порядком, – объяснил Ворон, залезая Альмавер в голову.

– Ой, щекотно, – засмеялась она.

– А так? – спросил Ворон, ослабляя сеточку.

– А так нормально, – ответила Альмавер и улыбнулась, – только я всё равно знаю, что ты у меня в голове, – она продолжала осматривать раны, – так что, у вас, воронов, порядка нет?

– Порядка нет нигде, – сообщил Ворон.

– Это точно, – согласилась Альмавер и крикнула матери: – Мама, ты идёшь?

Бонасис сидела в передке кибитки, слушала, как дочь принялась разговаривать с птицей, и поняла, что дочь не передумает, и не вернётся. Тем более она, отвлёкаясь от разговора с вороном, снова крикнула ей:

– Мама, где же ты?

Бонасис глубоко вздохнула, долго слезала с кибитки, и, поняв неотвратимость, с содроганием подошла к дочери. Человек полулежал, а опорой ему служил куст, на который он свалился. Они взялись за полы широкого плаща и едва дотащили его до кибитки, так, как горелая ткань расползалась от малейшего усилия. Немного убрав сзади кибитки, они, не без неявной помощи Ворона, забросили его туда и упали тут же, возле колеса, не имея сил на что-нибудь другое.

Через мгновение Альмавер, схватилась и ринулась в лес.

– Ты куда? – закричала вслед ей Бонасис. Альмавер бросила на ходу: – Я сейчас, – и скрылась в лесу. Бонасис вздохнула и махнула рукой – с Альмавер бесполезно спорить. Вскоре дочка выскочила из леса, держа в руках кусок коры дерева и какие-то ветки и травки. Что и говорить, Бонасис не совсем одобряла тягу дочки к животным, а также, неизвестно откуда взявшееся стремление лечить людей. Дочь спокойно могла найти язык с древними бабками в деревнях, которые выкладывали всё, что знали, пользуясь тем, что их слушают. В городе за Альмавер, несмотря на малолетство, закрепилась слава лекаря, и из-за этого Бонасис больше всего переживала – а вдруг кому-то станет плохо от лечения дочери, и что тогда скажут люди.

– Ты что, хочешь его лечить? – спросила Бонасис, глядя на то, как она высекла огонь и разводит костёр.

– Да, мама, – сдержанно сказала Альмавер, ставя на огонь медный чайник.

– Альмавер, давай, отвезём его в Мессаку и сдадим наместнику, – попросила Бонасис.

– Мама, он не доедет, – укоризненно сказала Альмавер и, немного помолчав, добавила: – А если бы это был мой отец?

«Это не твой отец», – подумал Ворон, но ничего не сказал: что-то в голове Альмавер сдерживало его.

* * *

В Мессаке все расстались: артисты собирались дать несколько концертов, а Палдор, посетив наместника короля в городе, сразу же на карете выехал в столицу. Зелёных человечков, несмотря на их ропот, принял на спину Мо, который бежал за каретой, как гигантский тигр или лев, которых на этой планете не водилось.

Палдор, чувствуя, что долгое путешествие заканчивается, немного повеселел, ласково смотрел на Хабэлуана и Онти, улыбался Полинии, сыпал рассказами о жизни при дворе и вообще был душка и само обаяние.

Хабэлуана и Онти ожидала новая жизнь в доме Палдора и они, наоборот, были несколько рассеяны. Им не представлялось будущее так ясно, как Палдору, но детское воображение рисовало картинки, в которых всё было хорошо.

Зелёные на Мо снова затянули песню, которая долетала в окно кареты, но ничуть не портила настроение Палдора.

«Дан был Онти новый лик, ик, ик, ик

Он прекрасен и велик, ик, ик, ик,

Говорили мы не зря, ря, ря, ря,

Выше будет короля, ля, ля, ля».

Онти изменилась, и не была, как прежде, весела. Рохо сумел сохранить её личность и тело, но вот о чем не догадывался никто, кроме Мо, так это то, что Онти стала бессмертной, а её организм продолжал незаметные глазу преобразования, которые, в конечном счёте, приведут к тому, что она станет такой же, как Рохо. Мо, которому предстояло научить Онти, чтобы жить в новой ипостаси, понимал, как будет ей трудно, но сделать её прежней не мог. Вернее, мог, но последствия могли сказаться на личности или, попросту, могли её стереть.

Что же касается Рохо, то он, передав Онти в надёжные руки, незаметно для других исчез, и только Мо знал, что одинокий белый лебедь в вышине – это Рохо. Он летел к горизонту, туда, где светило солнце, туда, где были его братья и сёстры, которых он давно не видел.

* * *

Как только март Гартора забрали в башню, королева Манриона бросилась в свои покои и заперлась, понимая, что происходящее на вечере, не меньше, как чётко отрепетированный спектакль. Манриона была ошарашена появлением кучи королей, которые, как она понимала, были совсем не короли, и точно так же, как она были растерянны.

Неясным оставался вопрос, кому всё это было нужно, так как король был мёртв, в чем Манриона не сомневалась. Или сомневалась? Может он выжил? Манриона заметалась по комнате, которая вдруг стала похожа на ловушку и, бросившись к двери, рывком её открыла.

На пороге стоял король Ладэоэрд, надменно улыбаясь, и Манриона сразу поняла: король жив и он перед ней. Сзади его, под ручку, стояли мартесса Габителла Гартор и Блуждающий Неф.

– Разреши войти, – сказал король, отодвигая её рукой, и проходя в комнату. Он прилёг кровать, опираясь спиной на подушки, прямо в сапогах и направил на неё холодный взгляд. Габителла и Блуждающий Неф прошли в комнату и уселись на стулья.

– Ты хочешь разговаривать при чужих людях? – спросила королева, раздражаясь присутствием Габителлы. Блуждающего Нефа она не знала, но взглянув в его искрящиеся иронией глаза, не считала его способным причинить ей зло.

– Они мне не чужие, – ответил Ладэоэрд, и надменное выражения его лица, так знакомое Манрионе, сразу определило, кто в этой комнате королю чужой.

– Что ты хочешь от меня? – спросила королева, вздыхая.

– И это говорит жена короля, встречая мужа после того, как его хотели убить? – усмехнулся Ладэоэрд, поднимаясь.

– Мне об этом ничего неизвестно, – парировала Манриона, опуская глаза.

– Как?! А с кем ты сегодня сидели на празднике, – спросил король.

– С тобой, – ничуть не смутившись, ответила королева. – А разве это был не ты?

– Валлиан, – крикнул Ладэоэрд, и в дверь просунулось острое лицо секретаря протокола, – пусть Тимус Кальвин приведёт март Гартора.

Мартресса Габителла немного забеспокоилась, но решительный взор короля успокоил её. В комнате нависла глубокая тишина, и только Блуждающий Неф с интересом наполнял свои глифомы чувствами присутствующих. В дверь постучали, и комендант королевства Тимус Кальвин ввёл, растерянного март Гартора.

– Не с этим ли человеком вы принимали праздничные поздравления? – официально спросил король у королевы.

– Может и с этим, – беззаботно сказала Манриона, – сегодня этих королей было, как грибов в лесу.

– Так значит, вы не отрицаете… – начал король, но Манриона его перебила:

– Ничего я не отрицаю, отстаньте от меня, я по горло сыта всеми этими королями и вами тоже, – и с этими словами Манриона отвернулась и сунула свой носик в платок.

– А вы март Гартор, что вы делали на моем месте? – повернулся король к Гартору.

– Пока вы прохлаждались в обществе моей жены, – он бросил взгляд на Габителлу, и та предпочла наклонить голову, – я, чтобы не было скандала, должен был вас замещать!

Он гордо вскинул голову и осуждающе посмотрел на короля. Блуждающий Неф безмолвно тряс плечами, сохраняя маску лица, что ему было совсем не трудно.

– Так вы что, во всём обвиняете меня? – ошарашено сказал король.

– Ну, не себя же, – добила его Манриона.

– Я должен вас покинуть, – сказал Блуждающий Неф, и, не дожидаясь, открыл окно и вывалился наружу. Его хохот постепенно удалялся, пока савсем не пропал. Это настолько поразило всех, что наступило молчание.

– Прощай, друг, – нарушил тишину король, подходя к окну и осматривая камни внизу, на берегу Дауры. Следов Блуждающего Нефа нигде не наблюдалось, и только чёрный ворон на парапете ограждения, неодобрительно каркнул, посмотрев на короля. Ладэоэрд с сожалением закрыл окно.

– Так кто же хотел меня убить? – спросил король.

– Ладэоэрд, брат мой, – душевно сказал март Гартор, – я займусь этим и обязательно найду злоумышленника.

Не успел король ответить, как в дверь постучали, и в щели показалось лицо секретаря протокола.

– Что такое Валлиан? – нахмурился король. Острый нос Валлиана опустился и он с запинкой произнёс:

– Тут к вам… просится… лошадь….

– Какая лошадь? – удивился Ладэоэрд. – Я никуда не еду.

– Она просится… на приём…

– Что ты несёшь? – возмутился король. – Ты что…

– Извините, – в дверь просунулась голова лошади, – ваш помощник неправильно информировал. Мне, дорогой товарищ, нужны не вы, а Блуждающий Неф.

– Он только что выпрыгнул в окно, – сообщил король.

– Вот как, – сказала лошадь, обводя всех взглядом из-под больших пышных ресниц. Она подошла к окну, открыла его и выпрыгнула, чуть не сбив недоумевающего короля. Ладэоэрд повернулся к замершей супруге и с сарказмом спросил:

– Может, и вы сиганёте за ней?

– Только после вас, – нашлась королева. Ворон на улице неодобрительно каркнул.

– Не каркай, – отозвался король и добавил, не обращаясь ни к кому: – Мне уже накаркали… накуковали… птички певчие…

А в это время утренние посетители королевского сада с удивлением рассматривали стоящий на главной аллее парусник с надписью на борту «Зверобой». Уставший молодой капитан, прислонившись к штурвалу, так и заснул, раскинув руки по сторонам.

Король, увидев парусник из окна, подумал, что это уже чересчур, и промолвил:

– Пойду-ка я спать, – он уже открыл дверь, направляясь в свои апартаменты, как, что-то вспомнив, добавил: – Манриона, если будешь душить меня подушкой, помни, я буду сопротивляться.

Королева фыркнула и отвернулась. Супруги Гартор, не глядя друг на друга, вышли из комнаты королевы и направились в разные стороны.

* * *

Было утро после короткой ночи и Лотт, поднимавшийся раньше всех, уже успел вместе с Ветой накормить и подоить коров, когда, дотронувшись рукой плеча Маргины, он шёпотом сказал: «Столица». Маргина прямо из бочки возле колодца плесканула себе в лицо и босиком по росе побрела к дубу Балумута.

Прямо под ними в голубой дымке плыли зелёные поля, сады, маленькие домики, стога сена и игрушечный скот, рассыпанный детской рукой. А впереди и справа дугой изгибалась река, вгрызаясь в скалистый берег, как будто пытаясь похитить огромный замок, находящийся на излучине.

Появившееся солнце рисовало в городе длинные тени, переплетающиеся замысловатым узором. Город уже встал и трудился, наполняя улицы движением, а из труб к небу поднимались лёгкий дым.

– Зверобой, зверобой! – закричал капитан Краббас, прямо над ухом Маргины.

– Капитан, имейте совесть, – стукнула его рукой Маргина, – вы меня перепугали. Я чуть не свалилась вниз.

– Смотрите, «Зверобой», – не успокоился капитан, показывая на парусник в парке, возле замка.

– Да вижу я ваш парусник, не слепая, – махнула рукой Маргина и, глядя вниз, принялась потихоньку вытаскивать волшебный камень из колодца. Когда Таинственный остров завис над парком, она мысленно привязала верёвку с волшебным камнем, и остров застыл на месте.

– Всё, бегите к своему «Зверобою», – ухмыльнулась Маргина.

– А как? – не понял Краббас.

– Капитан, вы меня удивляете, – сказала Маргина, подошла к краю и сбросила вниз рулон с лестницей. К капитану вернулся мыслительный процесс и он, перегнувшись через край, полез вниз. Маргина, позёвывая, побрела к дому, решив, что не мешает подкрепиться и привести себя в порядок, прежде чем спускаться вниз. К тому же, внутреннее чувство ей говорило, что Онти и Мо ещё не прибыли. Подойдя к дому и увидев в окно ещё спящих домочадцев, она плюнула на всех, забралась на крышу сарая и упала в душистое сено.

* * *

В это время карета Доностоса Палдора, управляемая Арвином Флиппом вкатила в Арбинар и никто, кроме Мо, этого не заметил: Палдор и Полиния склонившись друг на друга, спали, спала и Онти, растянувшись на всё сидение, а Хабэлуан, пристроившийся в ногах Онти, упал на них и там же заснул. Что же касается зелёных человечков, то они успокоились раньше всех, убаюканные плавной ходой Мо.

Мо объяснил Флиппу, куда нужно ехать и карета покатилась до самой усадьбы Палдора, ворота которой Мо открыл на ходу, чтобы лишний раз не будить пассажиров. Когда карета остановилась перед домом, Палдор открыл глаза и спросил:

– Что, приехали?

– Приехали, – открыл дверку Арвин.

– Приехали? – проснулись Онти и Хабэлуан.

– Всё, приехали, – засмеялся Палдор, хватая в охапку детей, – пойдём, будем осваиваться.

Они, взявшись за руки, пошли к широкому крыльцу, и, открыв дверь, принялись обследовать огромный дом в два этажа, с двумя флигелями, примыкающими к зданию. Полиния, улыбаясь, шла сзади, умиляясь и потихоньку пуская слезу.

Зелёные спросонья ничего не поняли и топтались на Мо, пока не ринулись вслед за Онти, напевая хором:

«Онти долгий жизни путь, суть, суть, суть,

И былого не вернуть, гнуть, гнуть, гнуть

Будет крепкая рука, пока, пока, пока,

Королевой на века, река, река, река».

– Можете выбирать для себя любые комнаты в доме, которые понравятся, – сообщил Палдор, шагая за детьми вдоль коридора. Онти и Хабэлуан тут же принялись по очереди открывать двери, заглядывая внутрь.

– Ух, ты, – замер Хабэлуан, открыв дверь кабинета. Он зашёл и принялся водить рукой по корешкам книг: – Это книги?

– Да, – улыбнулся Палдор.

– И ты их все прочитал? – спросил Хабэлуан.

– Не все, но многие, – ответил Палдор, – скоро и ты их прочитаешь.

– Я не умею читать, – после некоторого раздумья сказал Хабэлуан.

– Ничего, научишься, – убеждённо сказал Палдор.

– А мне можно… эту комнату? – спросил Хабэлуан.

– Можно, – ответил Палдор, а у Полиния удивлённо застыла – Палдор отдал свой кабинет, из которого пылинки не разрешал сдувать и всё там делал сам.

– А я хочу вот эту, – сказала Онти, выбирая комнату рядом со спальней Полинии.

– А нам тоже можно выбрать, – отделившись от делегации, сказал Ментор.

– Выбирайте, – смеясь, согласился Палдор.

– Мы выбираем вот эту, – Ментор ткнул на комнату Полинии.

– Ну, уж нет, – впервые возмутилась Полиния, – это моя спальня и я тоже хочу быть возле дочери.

Зелёные пошептались и выбрали комнату напротив.

– В доме не петь, – сообщил им первый запрет Палдор. Зелёные посмотрели на него, но, наверное, ничего не поняли, так как понеслись в свою комнату занимать углы. Грохо Мом независимо потопал последним.

– А где будет жить Мо? – воскликнула Онти, оглядывая всех. Бросились его искать, но не нашли. Никто и не заметил, как он исчез.

* * *

Альмавер, подгоняя лошадку, спешила домой, обеспокоенная страхом за жизнь найденного человека, понимая, что в пути ожидать улучшения его состояния не приходится. Бонасис молчала и смотрела в сторону: чем больше она рассматривала незнакомца, тем больше он ей не нравился. Она не одобряла намерение дочери, но и спорить с дочерью бесполезно – тогда Альмавер уходила в себя, а Бонасис с трудом переносила такое настроение дочери.

– Мам, а как ты меня нашла? – неожиданно спросила Альмавер.

– Я же тебе рассказывала, доченька, – удивилась Бонасис, – прямо на крылечке, в корзинке.

– Ты не заметила какие-нибудь необычные приметы?

– Ничего необычного не было, – ответила Бонасис, – да там и было всего-то ничего, пелёнка да платочек.

– Платочек? – зажглась Альмавер. – А на нем не было никаких знаков?

– Знаков? – задумалась Бонасис. – Да, была какая-то закорючка, я уже и не помню.

Альмавер принялась вычерчивать буквы на деревянной лавке, пока Бонасис не показала пальцем: – Вот такая.

– Ага, буква «М», – Альмавер задумалась на мгновение и спросила:

– А зачем ты меня забрала к себе?

– Ты мне была нужна, ведь я была совершенно одна, – ответила Бонасис.

Альмавер долго её рассматривала, так что Бонасис стало неловко, потом прижалась к ней и сказала: