Текст книги "Не слушай море"

Автор книги: Саша Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Как только я почувствовал под ногами твердую землю, спустившись с катера, сразу волной накатило облегчение. Хотелось упасть в гальку и ткнуться лицом в грязный пляж, благодаря за то, что у нас получилось на него вернуться. Но я стоял на чуть подрагивающих ногах и придерживался за бортик рукой, а второй помогал девочкам выбираться из катера. Крис оставила в лодке и гидрокостюм, и жилет, и баллон, Аня пообещала сама все убрать.

Я постоянно оглядывался на море: мне все хотелось увидеть хвост или всплеск, хоть какой-то намек на то, что нам не показалось. Но там ничего не было. Море поражало своим спокойствием и полнейшим штилем: даже у берега не было волн, что для октябрьского Морельска нонсенс.

Ноги Крис тоже подрагивали, она делала осторожные шаги по мелким камням. Я придерживал ее за локоть, пока мы шли к бетонной лестнице, ведущей из Жемчужной бухты. Кристина пыталась улыбаться, но улыбка эта больше напоминала испуганную гримасу. Мы оба знали, что нам страшно, но никто не хотел в таком признаваться.

– Зато мы нашли, что хотели, – неловко пробормотала Крис, когда мы поднялись и вышли на набережную. – Теперь ты не будешь говорить, что это чушь?

– Не буду, – нехотя признался я, отряхивая низ штанин от песка. – Я тоже это видел.

– Было жутковато. – Крис криво усмехнулась.

– Думал, мы не выплывем.

– Говно не тонет.

И то ли от нервов, то ли от удачной глупой шутки мы рассмеялись так, что на нас обернулось несколько прохожих. Крис легонько толкнула меня в плечо, и я слегка пошатнулся. Стресс потихоньку расслаблял плотные тиски, но даже пока мы шли вдоль набережной, все равно посматривали на море. Я крутил головой и замечал, что взгляд Крис устремлен туда же. К морю.

– А если это правда поют сирены? – пробормотала она. – Они же, по легендам, заманивают путников и их топят…

– Студенты – не путники.

– Балда, – бросила она. – Студенты консерватории – талантливые музыканты. Не думал об этом? А если они их топят, чтобы подпитаться?

– Чушь, – отмахнулся я и тут же опомнился: обещал ведь так не говорить! – По легендам, сирены должны были топить мореплавателей. Причем тут студенты?

– Но ты не отрицаешь, что смерти могут быть связаны с сиренами?

– Не отрицаю, – нехотя согласился я. – Может, перекусим? Я голодный.

На набережной стоял ларек с горячей кукурузой. Летнее блюдо отдыхающих пришлось по душе – сочные желтые зерна, отдающие солью на языке, согревали. Мы купили по целой штуке и ели на ходу. У Крис по подбородку тек сок, капая на футболку с «Лимп Бизкит», и я протянул ей салфетку. Она непринужденно рассмеялась, вытираясь и выкидывая влажную бумагу в ближайшую урну. Я тоже запачкал толстовку, но кукуруза оказалась до того вкусная, что это было неважно.

Раздалась мелодия звонка, но я даже не сразу понял, что играл мой телефон. Наспех вытерев руки об джинсы, я достал гаджет из заднего кармана и увидел абонента, желавшего со мной поговорить. Мать.

– Черт, – выругался я.

– Не хочешь говорить?

– Придется.

Я сунул кукурузу Кристине, которая от неожиданности чуть свою не выронила, и нажал на зеленый кружок. Почти бегом я отошел от подруги, чтобы она не слышала нашего разговора. Обернувшись мельком, я заметил, что Крис прислонилась к перилам и принялась уже за остатки моей еды.

– Алло, – бросил я в трубку резче, чем планировал, и на несколько секунд на той стороне провода повисло молчание.

– Родион, здравствуй, – суховато произнес материнский голос.

– Здравствуй. – Я сбавил обороты. – Что-то случилось?

– Просто звоню узнать, как ты. – Она попыталась говорить мягче. – Мы почти не разговаривали после твоего отъезда…

– Ты не рвалась, – напомнил я. – Я пытался с тобой поговорить.

Материнское давление я чувствовал через телефонную трубку, пару тысяч километров и прибалтийские страны между нами. Она распространяла свое влияние везде, до чего могла дотянуться, и пилила мои нервные клетки ржавой пилой – особенно когда звонила так неожиданно.

– Как ты устроился?

У меня и сомнений не было, что она так резко сменит тему. Мама не выносила напоминаний о собственных промахах и всегда делала вид, будто такого не было. В детстве из-за этого я чувствовал себя дураком, а сейчас знал – все было. Оттого, что она попыталась спрятать воспоминания, ничего не изменилось.

– Нормально. С отцом уживаемся, особо друг друга не трогаем, – дежурно рассказывал я, только сейчас заметив, что кругами рассекаю по набережной от невозможности стоять на месте. – Как работа? Как в консерватории?

Вопрос сорвался с губ раньше, чем я успел его осознать. Тоска по прошлой жизни иногда меня заедала так сильно, что я не мог думать ни о чем другом. В последнее время меня отвлекала Крис с ее тайнами Морельска и прочими небылицами, но теперь, услышав материнский голос, я словно вернулся обратно в столицу. В Москву и так хотелось, снова к ее размаху, к огромному, любимому зданию консерватории, к большим проспектам и пробкам.

– Нормально. В консерватории почти все забыли, – кивнула она. – Но не думаю, что ты сможешь вернуться. На твоем месте я бы не раскатывала губу.

– А на твоем месте! – мгновенно вскипел я. – На твоем месте я бы думал о своем ребенке, а не о том, как самой выйти сухой из воды!

– Беспредметный разговор, – отрезала она, и я услышал, как щелкнула зажигалка и мать сделала первую затяжку сигаретой. – Уймись. Я и так сделала все, чтобы запихнуть тебя в сраный Морельск.

– Спасибо!

– Не стоит! – зло выплюнула она, и ее агрессивная манера разговора чуть не заставила меня бросить трубку. – Сволочь ты неблагодарная, Родион.

– И тебе хорошего дня, – сыронизировал я. – Что ты еще хотела?

– Вообще-то, я позвонила просто спросить про твои дела.

– Живу и здравствую. Мам, мне правда надо бежать, давай попозже созвонимся?

Я мог поклясться, что сейчас она недовольно цыкнула и закатила глаза. Но ни слова не сказала – попрощалась и положила трубку. Увидев, что звонок сброшен, я в облегчении выдохнул и запихнул телефон в задний карман. Пока я пытался отбиться от матери, Кристина уже доела мою кукурузу.

– Неприятный звонок?

– Типа того, – отмахнулся я. – Неважно.

– Сорри, я тут твою кукурузу догрызла…

– Плевать, аппетита все равно нет, – отмахнулся я, проследив взглядом, как два огрызка полетели в мусорку.

– Хочешь, я тебя дома чаем напою? – Крис ободряюще погладила меня по плечу, и я все-таки кисло улыбнулся и кивнул.

Предложение было неожиданным – в прошлый раз Кристина меня даже на порог не пустила, когда я пошел ее провожать, а теперь сама предложила зайти в гости. Мысли о сирене не выходили из головы. Мне показалось, что это было самое прекрасное и устрашающее существо одновременно. В воде я испытывал трепет, сейчас – подсознательный ужас. Мне казалось, что теперь сирена будет являться в кошмарах каждую ночь. И я уже заранее испытывал бессильное отчаяние.

– Я тебе кое-что скажу, только ты не говори никому, – попросил я, не в силах удержаться. Да, я пообещал, но иногда и клятвы могут быть нарушены. – Мне вчера отец кое-что рассказал.

Крис взволнованно посмотрела на меня, и в глазах ее блестел нездоровый интерес. Пока я переводил дыхание, собираясь, она в нетерпении дернула меня за рукав.

– Ну?

– Короче, отец вчера рассказал, что они на берегу нашли кровь, – пробормотал я. – Только не красную, а такую, бирюзовую… Понимаешь? Они нашли нечеловеческую кровь…

Крис ахнула, а потом зажала ладошкой рот.

– Да ладно? И ты думаешь, что она…

– …принадлежит сирене, – закончил я вместо нее. – Только знаешь, сегодняшняя сирена не была похожа на раненую. Может, их несколько?

– Или у них быстрая регенерация, – пожала плечами Кристина. – Блин, посмотреть бы на эту кровь…

– Да смыло все давно. Но у отца в телефоне есть фотка, если подгадаю момент – попробую прислать.

Крис посмотрела на меня неопределенно, а потом мотнула головой.

– Если не получится, не подставляйся. Как-нибудь в следующий раз.

И я промолчал в надежде, что следующего раза все-таки не будет. Мне все еще хотелось, чтобы сирены оказались дурным сном, но болотно-золотистый хвост я никак не мог выкинуть из головы.

Мы подошли к ее пятиэтажке, и я замедлился у подъезда. Дверь закрывалась с помощью кодового замка, и я давно такого не видел – мне казалось, все уже лет пять как перешли на магнитные ключи. Но, даже по сравнению с нашим, дом Крис казался более обветшалым, которому и до аварийного состояния недалеко. Она зажала пальцами три кнопки с цифрами один, четыре и восемь, и дверь, щелкнув, открылась. На лестнице пахло куревом и сыростью, что совсем неудивительно для Морельска. Стены, выкрашенные в темно-синий цвет снизу и побеленные сверху, кто-то разрисовал маркерами и баллончиками.

– У вас не гоняют за это? – кивнул я на рисунки.

– Кому это надо? – хмыкнула Крис. – У нас полподъезда так рисует.

– В Москве б уже поймали…

– Ну, где Москва, а где мы – морская провинция?

И я только кивнул, потому что не мог не согласиться. Где Москва, а где Морельск? Мы поднялись на второй этаж. На площадке, как и у нас, располагались четыре квартиры. Три из них были с металлическими входными дверьми, а мы подошли к старой, потрепанной, обитой кожзамом. Крис вытащила из кармана связку ключей и одним поворотом в скважине отомкнула замок.

– Проходи.

Из глубины квартиры послышались разговоры, и Крис мгновенно напряглась, беззвучно выругалась: глядя на то, как шевелились ее губы, я разобрал четыре бранных слова.

– Черт, он дома.

– Кто это?

– Отчим, – пробормотала она, скидывая кроссовки.

В квартире сильно пахло спиртным, копченой рыбой и попкорном. Как взаимосвязаны эти три продукта, я не знал, потому что пил редко и морепродукты терпеть не мог. Пахло и пóтом, прелой одеждой, а само помещение давно просило ремонта. Побелка на потолках давно посерела, а обои в тонкую полоску будто начали отслаиваться еще в прошлом веке. Обувь валялась вне шкафа, на полусломанных крючках висели старые олимпийки с тремя полосками и куртки. В углу стоял старый велосипед, а посреди прихожей валялись мужские порванные тапки.

– Прости, – пробормотала она. – Я думала, он на работе.

– Но чай-то можно попить? – с улыбкой спросил я. – Или твой отчим меня сожрет?

Крис замялась.

– Разувайся.

Кухня выглядела не лучше прихожей: такая же обшарпанная, на некогда светлой вытяжке виднелись старые пятна жира, плиту никто давно не мыл, а на ней стояла алюминиевая кастрюля с неясным содержимым, от которого пахло кислым. Я поморщился, но прошел внутрь, стараясь не смотреть на Крис, которая швырнула грязную, брошенную на столе чашку в раковину. От раздавшегося звона я вздрогнул.

– Надоело, – ледяным тоном бросила она, и даже у меня вдоль позвоночника пробежали мурашки, хотя ко мне ее раздражение не относилось. – Могли бы хоть убирать за собой.

– Давай я помогу…

– Сядь. – Крис пальцем указала мне на табурет, и я покорно опустился на деревянную жесткую поверхность. Она суетилась вокруг, пока я смотрел сквозь кухонное окно на маленький пустующий дворик. На улице накрапывал дождь, висела неприятная сырость, да и осенью дети гуляли гораздо реже. Я представлял, какой здесь стоял гомон, когда окно летом приоткрывали на проветривание, а во дворе гудела детвора.

Крис стукнула дном металлического чайника о плиту и быстро зажгла газ. Если в Москве у многих стояли электрические плиты, то почти все дома в Морельске были подключены к газу, и даже горячая вода согревалась специальными колонками. Газ еле слышно зашипел, и, не теряя времени, Крис достала из белого шкафчика две большие кружки.

– Чай только черный, – предупредила она.

– Пойдет. – Я согласно кивнул.

В коридоре раздался шум падающей вешалки, а потом недовольный пьяный вопль. Я не выносил пьяных людей: отец, может, и курил, ел лапшу быстрого приготовления, почти не ночевал дома, но в алкогольных дебошах замечен не был. Судя по матам, доносившимся из коридора, здесь намечался целый концерт. Я видел, как напряглись руки Кристины, и она чуть не выронила чайник, неосторожно схватив его за горячую ручку. Крышка, свалившаяся на гарнитур, неприятно звякнула, но Крис не спешила ее поднимать.

– Вот урод, – выплюнула она.

Я не понял, когда в ее руках вместо чайника оказалась бита. Такая массивная, деревянная, с уже стершимся принтом какого-то спортивного магазина. Рукоятка была перемотана изолентой, и я даже удивился, как органично это орудие смотрелось в тонких пальцах Кристины.

– Крис! – сдавленно выдавил я. – Ты что творишь?

– Достал, – бросила она и направилась к кухонной двери, бережно мной прикрытой. – Все время бухает.

Крис дернула дверь на себя так сильно, что круглая несуразная ручка ударилась о стену. Я мог поклясться, что на стареньких обоях осталась вмятина от удара. Глядя на Кристину со спины, я не узнавал ее и восхищался одновременно: с битой, с короткими, собранными на макушке в маленький хвост волосами, с массивными плечами и крепкими мышцами на руках от нелегкой работы она смотрелась как чемпионка мира по любому силовому спорту. Даже кухонные декорации не портили этого впечатления.

На полу и правда валялась вешалка для одежды, а под ворохом курток – кто-то еще. Судя по кряхтению, пьяный мужчина.

– Подъем, – взревела Крис, подходя к курткам и легко пиная их. Она держала биту наготове, занесенной, но резких движений не делала. Я, так и не поняв, нормально это или нет, замер на кухонной табуретке и попытался пялиться в кружку, а не на представление в коридоре.

Но мой взгляд все равно возвращался к двери и открывшемуся из нее виду. Мужчина выкарабкался из курток и сел, ошалело качая головой. Крис возвышалась над ним монументально, на мгновение тщедушного мужчину в потрепанных синих трениках мне стало даже жаль.

– Отвянь… Опять орет…

– Иди проспись! – гаркнула Крис так, что я вздрогнул. – Какого хера ты опять не на работе?! Людей в дом не привести! Опять срач!

– Я отмечал…

– Конечно, ты каждый день отмечаешь, алкаш чертов!

Она отбросила биту в сторону, и та с громким стуком сначала упала на пол, а потом откатилась в дальний угол. Мужчина часто и мелко дышал, словно загнанный кролик перед убоем, а Крис вернулась в кухню. Ее пальцы нервно подрагивали – я видел это даже с такого расстояния. Она вытащила из ящика пачку сигарет, быстро доставая одну. В Морельске что, все люди привыкли курить на кухне? Но комментировать я не стал, только молча следил за ее резкими, порывистыми движениями. Спичка у Крис не разгорелась с первого раза, и она перевела как минимум три штуки перед тем, как прикурить. Табачная вонь разнеслась по кухне сразу же, не оставив места чистому воздуху.

Чуть не пролив кипяток на столешницу, Кристина все-таки умудрилась тонкой струей из чайника попасть в кружку. Пакетик черного «Липтона» тут же окрасил воду в темно-коричневый цвет. Ароматизаторами не пахло, поэтому я придвинул металлическую сахарницу и забросил пару ложек в чай.

– Бутеры будешь? – предложила Крис.

Недоеденная кукуруза давала о себе знать: желудок урчал сильнее, требуя добавки, но я не был уверен, что смогу есть в этом доме. Я все равно кивнул, тем более Кристина, не дождавшись моего ответа, уже открывала холодильник. Сделав глоток чая, я чуть не обжег язык. В коридоре до сих пор слышались звуки падений и неудачных попыток подняться, а потом предположительно в ванной комнате зашумела вода.

Я поглядывал на часы, думая, когда прилично будет сказать, что мне нужно идти, и при этом не обидеть Кристину. Она уверенно острым ножом нарезала вареную колбасу, а батон из упаковки достала уже нарезанным. Смазав одну сторону хлеба майонезом, Крис выложила на каждый по два тонких ломтика колбасы, а потом поставила все на тарелку. Я взял один бутерброд и откусил.

– Вкусно, – неловко пробормотал я и быстро запил все чаем.

Крис села напротив, притянув коленку к груди и поставив на нее подбородок. Она тоже с аппетитом уплетала бутерброд. И я понял, что, даже если бы отказался, аппетит при такой-то картине все равно бы разыгрался.

Мы молчали. Даже шум моря не доносился до нас из-за плотно закрытого окна. Зато, шаркая старыми рваными тапками, в кухню зашел отчим Крис. Он был мужчиной средних лет – скорее всего, младше, чем выглядел, – с виду я бы не дал ему больше пятидесяти. Его нос был красным, щеки – такие же, а глаза маленькие и опухшие, еле заметные под тяжелыми веками. Как только он вошел, спиртным запахло еще сильнее.

– Вали к себе, – бросила Крис, но он будто и не услышал.

– Сходи за лапшой, – скомканно попросил он. – Херово мне.

Крис окинула меня взглядом.

– Родь, посиди. А то не схожу – пойдет сам, и еще раз ларек ограбит с водкой, да? – рыкнула она, а когда проходила мимо него, бортанула острым локотком в спину. Тот невольно подался вперед.

Компания была не из приятных, я проводил Крис раздраженным взглядом, но все равно остался сидеть. Мужик выглядел затюканным, непрезентабельно грыз ногти прямо за столом, и я почувствовал необъяснимый укол жалости. Поэтому и пододвинул тарелку с бутербродом.

– Поешьте… Должно быть, совсем плохо?

– Думаешь, я всегда таким был? – поинтересовался он хрипло, взяв с тарелки хлеб с колбасой.

Такую шарманку, мне казалось, произносили все алкоголики. Дед по отцовской линии тоже пил, и я до сих пор помнил яркое воспоминание из детства. Он, сидевший перед полупустой трехлитровой банкой мутноватого самогона, доказывал матери, что некогда у него все было хорошо, но к таким условиям привела его жизнь. Презрение в глазах матери я не забуду никогда, но сейчас надеялся, что в моем взгляде такого нет.

«Никакие условия не могут привести к такой паскудной жизни», – бросила она тогда. И я прикусил язык, чтобы сейчас за ней не повторить.

– Я вам верю, – с трудом выдавил я. – Вы ешьте, ешьте…

Он ел, жадно заталкивая в себя бутерброд так, что пятнышки майонеза остались в уголках его губ. Я сделал глоток чая, пытаясь запихнуть тошноту в себя обратно.

– Мы раньше с жемчугом работали, – кивнул он, смачно отрыгнув. – У нас свое производство было. Такой нонсенс. Представляешь, пацан? В Балтийском холодном море – жемчуг! Где видано?

– Не знаю. – Я замялся, стесняясь признаться, что с географией в школе было плохо. – Мне казалось, морской жемчуг в любом море есть.

– Как бы не так! – Он налил себе воды в стакан из заляпанного графина. – У нас здесь в основном что? Правильно, стекляшки да камушки красивые. А тут – жемчуг! Правда, недолго музыка играла. Запасы быстро закончились.

– А вы знаете почему? – Я уставился на него с интересом. – Или просто так, спонтанно?

Мужчина пожал плечами.

– Никто не знает толком почему. Я не один работал, у нас было предприятие с Эйдленом…

– Это папа Мишеля и Алисы?

– Уж не знаю, чей он там папа, вроде дочь у него была. Чисто дела вели, а потом жемчуг пропадать начал. Совсем мало добывали. Украшения стало не из чего делать, все загнулось. А потом, малец, и мастерскую подожгли! Даже в обувную было не переделать…

– И вы решили запить? – догадался я. – Вместо того, чтобы попытаться заново? Или устроиться на работу?

– Отвали, пацан, вот это не твоего ума дела. – Его взгляд мазнул по мне с раздражением, и я действительно замолк, решив не навлекать на себя пьяный гнев. Я знал, что обстоятельства ломают людей – отчима Кристины сломала потеря бизнеса, и он ударился в алкоголизм. Меня подломил переезд в Морельск и то, что пришлось вынужденно оставить в Москве все. Кристину – пьянство некогда близкого человека, от которого приходилось защищаться с битой.

Меня невольно бросило в мурашки, и, пытаясь скрыть слабую внутреннюю дрожь, я сделал глоток чая. Он уже остыл и даже перестал обжигать язык. Наконец в замке повернулся ключ. Я тут же поднялся, направляясь к выходу.

– Ты уже пошел?

– Мне правда пора… У нас скоро отчетный концерт в консерватории. Нужно готовиться, по субботним вечерам теперь репетиции. – Я начал искать свою куртку среди вороха других упавших. И нашел быстро: она сильно выделялась незатертой новой тканью среди остальных, старых и потрепанных. – Не скучай.

Я слабенько щелкнул Крис по носу перед уходом, и она улыбнулась, сжимая все еще дрожащими пальцами пластиковый контейнер с лапшой.

– Увидимся, заглядывай в гости, – она кивнула в сторону кухни, – если этого не боишься.

– Было бы чего бояться, – расхрабрился я. – Обязательно приду.

Крис уже почти захлопнула за мной дверь, когда я внезапно ее окликнул, ослепительно улыбнувшись.

– И если что, то это были самые вкусные бутерброды в Морельске.