Текст книги "Не слушай море"

Автор книги: Саша Мельцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Позови Виталю, – с трудом выдавила она, даже без приветствия. А я и подумать не мог, зачем ей мой отец.

– Пап! – крикнул я, но он уже вышел сам.

Крис, перешагнув порог квартиры и ногой захлопнув дверь, тут же утонула в его объятиях. Поморщившись, я отступил на несколько шагов, чувствуя тугой ком в грудной клетке. Она дрожала, всхлипывала и прижимала к себе окровавленные руки. Отцовская домашняя футболка тоже медленно пропитывалась красным. Кристину трясло в истерике.

– Я его убила…

Глава 12

У Кристины клацали зубы и тряслись руки, пока она пыталась ухватиться за отцовскую футболку. Он крепко прижимал ее дрожащее тельце к себе, иногда губами касался темной макушки. Я стоял поодаль, первым делом захлопнув дверь от любопытных взглядов назойливых соседей. Не сомневался, что из-за шума они уже прильнули к глазка́м и пытались понять, что происходит.

Я и сам пытался. Кристина жалась к бате, отец прижимал ее к себе, гладя по спине и терпеливо унимая истерику. Она ревела, вытирала слезы об его футболку. Ткань уже вся была грязной – и в крови с ее рук, и в слезах самой Крис.

– Кого? – пробормотал он, отстранив ее от себя и держа за плечи. – Крис, милая, кого ты убила?

– Отчима, – прошептала она неслышно, одними губами, и я с трудом разобрал это слово.

«Отчима». Черт.

Батя побледнел – так быстро с его лица схлынула краска, и мне показалось, что он постарел разом на несколько лет. На моложавом худом лице тут же залегли морщины, особенно ими оказался испещрен лоб.

– Где он?

– В квартире, дома лежит! – Она вырвалась из объятий и сделала пару шагов назад, пока не уперлась спиной в дверь. – Где ему еще быть, Виталь? Он полез первый! Я защищалась!

– Я тебе говорил выкинуть эту биту к херам! – рявкнул он.

– А я тебе говорила, что не могу с ним жить! – заорала она в ответ так, что даже я попятился, снесенный громкой звуковой волной. – Он начал орать и кидаться на мать, я схватила биту, он попытался ударить меня! Я защищалась!

Он раздраженно ударил раскрытой ладонью об дверь возле головы Крис, но та даже не дрогнула. Батя, хрипло выдохнув, сорвался и притянул ее к себе. Он крепко сжал ее в объятиях, вынуждая уняться, медленно гладил по спине. Крис то всхлипывала, то затихала, а потом вцепилась ему в плечи. У отца подрагивали пальцы, а дыхание стало тяжелым.

– Что ж ты наделала? – пробормотал он, почти касаясь губами ее уха. Его вопрос звучал чисто риторически. – Почему не позвонила?

– Ты теперь всегда занят. – Она отцепилась от его плеч. – То работа, то сын. Я не вписываюсь.

– Дура, – в сердцах бросил он.

За месяц жизни с ним я не видел его таким взвинченным: обычно он являл собой тотальное, фундаментальное спокойствие, как океанский штиль, а сейчас больше напоминал невесть откуда взявшееся цунами.

– Мне кто-нибудь объяснит, что здесь…

– Замолчи! – в унисон рявкнули они. И я начал догадываться о том, что здесь происходит.

– Вы двое…

– Не сейчас, Родион. – Отец достал с вешалки куртку. – Крис, пошли.

И он так мягко взял ее за руку, так трепетно переплелись их пальцы, что я невольно сделал еще шаг назад. Меня будто снесло внезапной догадкой. Крис не шутила тогда, у подъезда. Отец сдерживался при мне, но сейчас я и на расстоянии чувствовал нежность его касаний. Кристина, успокоившись и выдохшись, уткнулась лбом ему в плечо. Ее руки безвольно опустились вдоль тела. Я не сомневался, что она чувствовала себя поникшей – так заканчивалась любая истерика. Плечи Крис все еще подрагивали, но зубы уже не стучали, и слезы не бежали по лицу. Засыхающая кровь на руках Крис вызывала легкую тошноту, и я старался на нее не смотреть.

– Охереть, – еле слышно пробормотал я, тоже хватая верхнюю одежду. – Я с вами.

– Оставайся дома, – рыкнул батя, преградив мне путь, но я слабо толкнул его плечом.

– Ага, как же! Разбежался! Во-первых, я могу помочь. Во-вторых – не представляю, как ты собрался из этого выкручиваться! А в-третьих, как вы вообще могли от меня скрывать свои отношения?!

Крис утробно зарычала.

– Не до тебя вообще, – бросила она. – Друг называется, променял меня на этих…

Мы вышли в подъезд. Отец тащил за руку Крис, и она еле поспевала за ним по ступенькам. Я, захлопнув дверь, плелся за ними. Меня так и подмывало начать выяснение отношений, но я злобно дышал им в затылок, практически наступая на задники ботинок.

– Отойди, раздражаешь, – рыкнула Крис.

– Почему вы мне не сказали?! Я бы нормально принял…

Крис хмыкнула.

– Конечно, ты вообще не хотел приезжать! А если бы узнал, что с твоим отцом живет молодая любовница, то сразу захотел бы? – Она резко обернулась, но отец, сохранявший молчание, дернул ее за руку.

– Вы даже жили вместе?! – ахнул я.

– Мне пришлось переехать к этому ублюдку обратно, потому что Виталя не собирался тебе говорить о наших отношениях, – процедила она. – Боялся твоего осуждения. А ты сам – не лучше! Предатель чертов.

Мы переходили на повышенные тона. В голосе Кристины слышалась колоссальная обида, и она вываливала ее тоннами. На меня будто ушат ледяной воды опрокинули, а от слова «предатель» я едва не взвился на месте.

– Я предатель?! Это ты столкнула меня со скалы!

– Я даже не подходила к тебе! – Она опять попыталась повернуться, но батя снова дернул ее за руку. – Это Эйдлены, но почему-то ты веришь им, а не мне!

– Трудно верить человеку, который спал с моим отцом и за месяц не удосужился в этом признаться! – рявкнул я, но сам себя укорил: Крис ведь говорила. Это я не поверил.

Она фыркнула разгневанной кошкой, дернула плечом и ускорила шаг. Отец тоже пошел чуть быстрее, а мне оставалось только семенить за ними, прямо за их сцепленными руками. Я вообще не понимал, как Крис могла ругаться со мной в такой момент: недавно ее трясло от истерики, а сейчас она олицетворяла ярость.

«Защитный механизм, – решил я, – хочу такой же».

– Кстати, с днем рождения, – бросила Крис через плечо, и на ее лице промелькнула еле заметная улыбка.

– Спасибо, – с облегчением отозвался я, надеясь, что конфликт если не исчерпан, то хотя бы на время изжил себя.

Поздним вечером в Морельске было особенно холодно, и зябкость пробиралась даже под куртку. Я сглупил, надев пуховик на футболку: от быстрой ходьбы я вспотел, а теперь продувавший ветер вынуждал меня мерзнуть, и по коже бежали неприятные мурашки. На небе серпом висел полумесяц, но он почти ничего не освещал. Мы вышли с нашего двора на центральный проспект, и там хотя бы работали фонари. На расстоянии в три-четыре метра они возвышались над проезжей частью, освещая и дорогу, и тротуар с трещинами в асфальте.

До дома Крис нам предстояло пройти несколько кварталов. Из встреченных на пути подворотен то и дело слышался пьяный ропот бездомных или запойных работяг, где-то визжали шины. Иногда мимо пролетали машины, даже не думая замедляться перед знаком пешеходного перехода. Мы втроем перебежали дорогу и оказались в квартале старых серых пятиэтажек. Подошли к обшарпанной двери ее подъезда с кодовым замком. Отец безошибочно нажал пальцами нужную комбинацию цифр, и меня это опять укололо: значит, и он здесь бывал. А я, как дурак, не видел ничего дальше собственного носа.

На нужном этаже еле горела лампочка, доживая последние минуты. Она уже мигала, сообщая нерадивым жильцам о том, что ее срочно нужно поменять.

– Он там, в коридоре, – прошептала Крис. – Я не закрывала дверь.

Отец первый подошел к двери, нажал на ручку и медленно потянул на себя. Я затаил дыхание. Кристина, казалось, даже не шевелилась, стояла изваянием за отцом. Но, когда он открыл входную дверь, мы обнаружили, что в коридоре никто не лежит. Только кровь неровными мазками виднелась на полу.

– Тут никого нет. – Отец приобнял Крис за талию. – Где он?

– Был здесь…

Наши голоса разнеслись по подъезду. Мы втроем юркнули в квартиру и закрыли за собой массивную дверь. В кухне слышалось чье-то присутствие: хлопнула дверца холодильника, после скрипнул ножками по ламинату табурет.

– Мама должна быть на ночной смене, – прошептала Крис, прячась за спиной отца.

И я впервые разглядел в ней что-то девичье. Раньше она казалась мне бульдозером, без заминки проезжавшим по остальным, а теперь я видел в ней нежность, скромность и покорность. Правда, меня смущала разница в возрасте, а их отличающееся окружение и разные взгляды на мир наверняка оставляли свой невидимый отпечаток на их отношениях.

Но он так нежно держал ее за талию, загораживал собой, что в какой-то момент я подумал: а может, к черту условности? Это взаправду похоже на любовь.

Отец сделал несколько шагов вглубь коридора, а мы с Крис замерли у двери. Из арки, ведшей в кухню, вывалился мужчина, в котором я узнал ее отчима. Он размазывал кровь по лицу и выглядел устрашающе. Мы с Кристиной синхронно отступили на шаг, и я почти уперся лопатками в дверь.

– Дрянь! У-у-убью! – взревел он, кинувшись было к Крис, но отец остановил его точным ударом в челюсть.

Крис судорожно выдохнула.

– Все-таки не убила, да? – пролепетала она.

Батя метнул в нее грозный взгляд.

– Собирайся, – приказал он. – Здесь ты точно не останешься. Родь, прости, но играть в эти кошки-мышки сил больше нет.

Я равнодушно дернул плечами.

– Как-нибудь я это переживу.

С днем рождения меня, черт возьми.

Отчим Кристины лежал на полу. Он дышал, дрыгал нижними конечностями – точно был жив. Я мог только предполагать, как разворачивались события: скорее всего, она ударила его по лицу, и он отключился. Интересно, у нее хватило мозгов хотя бы пощупать пульс?

Находиться в квартире стало тягостно. Я стоял у большого заляпанного зеркала в коридоре и ждал, когда она соберет вещи, чтобы мы могли двинуться домой. Теперь оставалось догадываться, как мы уживемся втроем. Из комнаты слышались звуки быстрых сборов: в рюкзак то и дело падали вещи, я слышал всхлипы и шлепки – такие, будто Крис била сама себя по щекам, чтоб успокоиться.

Внезапно мой телефон пискнул. «Алиска», – прочитал я с экрана, и одно имя этого контакта болезненно отозвалось под ребрами. Она осталась единственной, кто из нашей четверки меня сегодня не поздравил.

«С праздником! – написала она. – Встретимся на берегу? Хочу поздравить лично».

Сопротивляться Алисе казалось невозможным. От одного ее сообщения внутри меня затрепетало все: я похолодевшими пальцами запихнул гаджет в карман и взглянул на отца.

– Вы справитесь без меня?

– Конечно, – ответил он без запинки. – Родь, прости… Все скомкано вышло. Отметим на выходных?

– Это не обязательно, – отмахнулся я. – Спасибо, что хотя бы сказали мне правду. Крис теперь будет жить с нами?

Отец обвел взглядом коридор и медленно кивнул. Я проследил за ним глазами: обшарпанный потолок, размазанная кровь на полу, раскиданные вещи. А запах в квартире стоял прелый, соленый, пыльный. Так пахли старые квартиры, давно обжитые, но не знавшие должного ухода. Здесь несло старьем, и квартира оттого казалась дряхлой, навевая тоску на всех жителей. Я не удивлялся, что Кристине хотелось отсюда сбежать.

– С нами, – кивнул он сухо. – Надеюсь, ты не против?

– Надеюсь скоро уехать в Москву, – парировал я. – Но я вроде взрослый мальчик, чтобы все понимать. Препятствовать не буду, вставлять палки в колеса тоже. Можно мамой не называть?

– Говоришь, что взрослый, – усмехнулся отец, – а ведешь себя как ребенок.

– Мне пора. Я прогуляюсь по набережной, меня пригласили. – Я развернулся к двери. – Буду не поздно, но не ждите.

Ответа я не дождался, выскользнул за порог квартиры и снова оказался в плесневелом подъезде, раскрашенном в цвет дешевых поддельных изумрудов. Все стены были зелеными, и только по верхам стелилась белизна. Я быстро сбежал по лестничному пролету, едва не соскользнув с последней ступеньки, и с силой толкнул подъездную дверь. Она запиликала, открываясь, но из-за своей тяжести поддалась с трудом.

«Я жду тебя в Жемчужной бухте», – написала Алиса.

Место мне сразу показалось странным для встречи, но, вспоминая, как Алису тянуло к той бухте, я не удивился ее выбору. До нее идти было минут пятнадцать, о чем я и написал ей, но сообщение уже осталось непрочитанным.

Ночной Морельск мне нравился еще меньше, чем дневной. Пусть месяц и висел на небе, пусть фонари ярко освещали центральный проспект, я все равно чувствовал себя неуютно и постоянно оглядывался. В один момент даже одернул себя – мол, совсем на сиренах помешался, уже и тени по стенам ползут, мерещатся. По проспекту я шел в одиночку, и даже пьянчужки в проулках уже не мелькали. Ни их пения, ни тихих разговоров – ничего не было.

Я слышал шум моря вдалеке и думал, что надо ускориться – до Жемчужной бухты идти дольше, чем до набережной. В горку подниматься было труднее, но я все равно старался. Если Алиса уже сидела на галечном пляже в бухте, то мне не хотелось заставлять ее ждать.

Перепрыгивая через трещины в асфальте, я уверенно шел параллельно набережной и возле одного из домов свернул в маленький узкий проулок. Пахло пролитым, застарелым алкоголем, сыростью и морской солью. Улочка была совсем короткой, и я прошел ее за пару десятков больших шагов.

Мне показалось, что я услышал пение вдалеке – нежное женское сопрано, но оно пропало так же неожиданно, как появилось. Часы в телефоне показывали почти десять вечера. Совсем скоро – полночь.

И людей на набережной уже было немного. Изредка мне встречались влюбленные парочки, шедшие в обнимку; еще реже – спешащие домой одинокие люди. На набережной в такой час редко можно было кого встретить.

Дойдя до середины пути, я почти перешел на бег. Брусчатка, выстеленная на набережной, еле виднелась в темноте. И я сосредоточился на ней и своем дыхании, чтобы оно не сбивалось: выносливости мне явно не хватало. Стараясь не думать о Крис и отце, я считал плитки под ногами, а потом решил перейти на подсчет длительности вдохов и выдохов. Каждый – по четыре секунды. Раз, два, три, четыре – вдох. Четыре, три, два, раз – выдох.

Наконец вдалеке показался спуск к Жемчужной бухте, который сейчас напоминал больше обрыв, нежели лестницу. Спускаясь по острым, неотшлифованным камешкам, я несколько раз чуть не споткнулся. Перила у лестницы проржавели, и моя ладонь, скользнувшая по шершавому металлу, тут же выпачкалась рыжим. Выругавшись под нос, я пытался разглядеть, нет ли порезов и ссадин, но рука нигде не кровоточила, и ржавчину я обтер об черные брюки. На них все равно не было видно пятен.

Но неприятное ощущение липкости на ладони все равно осталось, поэтому, сбежав по лестнице и ступив на галечный пляж, я рванул к морю. Волны вечером били особенно буйно, разбиваясь о берег. Я быстро сполоснул в пене руку от грязи и снова вытер ее о штаны.

Алисы на пляже не было. Кроме моего дыхания и бившихся о камни волн, ничто не нарушало тишины. И, только приглядевшись, я заметил, что малышка Эйдлен сидела на пирсе. Со спины было плохо видно, но по светлым, отражающим лунный свет волосам я ее узнал.

– Алиса! – окликнул ее, но она не обернулась.

Тогда я сам ступил на металлический пирс – точно такой же, как и перила. Проржавевший, поскрипывающий от каждого шага. Он дрожал под ногами так, что мне казалось – точно вот-вот провалится, и я разобьюсь о камни.

Алиса по-прежнему не оборачивалась, хотя она точно должна была слышать скрипучие шаги по пирсу. Внезапно, неожиданно для меня она соскользнула в воду. Пару раз недоуменно хлопнув глазами, я оцепенел на месте и ждал, когда она вынырнет. Но она не появлялась.

– Алиса! – надрывно заорал я и кинулся вперед.

Пирс задрожал под ногами сильнее, металл скрежетал от каждого моего шага. Мне оставалось несколько метров до его окончания. Я на ходу стянул увесистую куртку, швырнув ее на пирс. Приблизившись к краю, я бросился в воду, совсем забыв о том, что не умею плавать. Вода забилась в уши, одежда тут же прилипла к телу. Ледяной холод пронзал насквозь, кололо икры, я чувствовал, что задыхаюсь. Но, сделав рывок вверх, я вынырнул. Глаза залило соленой водой, роговицу щипало. Я с силой протер их ладонью, чтобы без боли открыть. Как только мне это удалось, я сразу огляделся, по-лягушачьи барахтаясь на месте.

Алиса была рядом. В бирюзовой воде ее волосы рассыпались золотой копной с болотным отливом. Она замерла, превратившись в подобие каменного изваяния, и медленно, даже не шевелясь, уходила ко дну. Ее будто уносило течением, неведомой силой, и я не сомневался, что ее тянут сирены.

Я готов был дать бой любой сирене, лишь бы освободить Алису из ее перепончатых лап.

Нырнув, я через силу открыл под водой глаза. Все виделось мутным, Алиса – тоже. Ее руки безвольно повисли, она не шевелилась, но глаза были широко распахнуты. Так, словно ей совсем все равно. Схватив за руку, я тут же потянул Алису к себе. Она поддалась с легкостью, больше напоминая куклу – хоть так ее поверни, хоть эдак. Ухватив покрепче за талию, я с трудом начал грести свободной рукой, помогая ногами. Мне уже и самому не хватало воздуха, легкие жгло. Только сила воли и желание жить не давали мне потерять сознание. И любовь к Алисе не позволила бы дать ей утонуть.

Первой я выкинул на пирс ее. Благо он был невысоким, и я сумел приподнять Алису достаточно, чтобы потом затолкнуть наверх. Мои руки давно ослабли, но, ухватившись за перила, я заставил себя подтянуться и тоже чудом выбрался из воды. Уткнувшись носом в грязный пирс, я пытался откашляться от попавшей в легкие воды и прийти в себя. Перед глазами мелькали светлячки и искорки, я пытался на ощупь найти Алису, но потом услышал ее хриплое дыхание рядом с собой. Кашель малышки Эйдлен разрывал тишину: мне казалось, еще немножко – и ее бронхи не выдержат.

– Что произошло?! – просипела она.

Я, перевернувшись на спину, скосил на нее взгляд. Она уже сидела сгорбившись. Светлые волосы облепили щеки, плечи и спину, и Алиса пыталась убрать мешавшие ей пряди.

– Ты позвала меня на пирс, – пробормотал я. – Я пришел, ты сидела здесь. А потом сиганула в воду.

– Ничего не помню, – прохрипела она. – Вообще ничего, Родь. Я приглашала тебя на пирс, хотела поздравить с праздником…

Она вздохнула, снова закашлявшись. У меня и у самого дыхание до сих пор было тяжелым. Я сел рядом с Алисой, свесив ноги к воде, и все время поглядывал – нет ли кого внизу? То и дело мне мерещился болотно-золотистый хвост, но, махнув головой, я понял, что это был морок. Никакого хвоста и даже намека на него под ржавым пирсом не было.

– Ты спас меня? – прошептала она, подняв на меня большие голубые глаза, в ночной темноте казавшиеся синими. – Ты же плавать не умеешь…

– А что мне оставалось делать? – изумился я. – Конечно, спас, ты же мне…

Алиса, подавшись вперед, прижалась своими губами к моим, и я даже не успел договорить «нравишься». На самом деле я бы ринулся спасать любого – нравился бы он мне или нет, человеческая жизнь всегда была превыше любых симпатий или неприязни. Но Алиса стала для меня особенной, и я полез бы ее вытаскивать даже ценой собственной жизни.

Она целовала меня, а я на несколько секунд словно отключился от реальности. Медленно, но Алиса вовлекла меня в поцелуй: я оцепенел от растерянности, медленно притянул ее к себе за талию. Мы оба были мокрые, и ее одежда прилипла к моей. Руки Алисы обвили мою шею, а я чувствовал, что пропадаю. От ее губ, запаха и нежности у меня кружилась голова.

Она сама разорвала поцелуй, мягко отстранившись. Ее голубые глаза блестели, и в них отражалась луна. Я не мог отвести взгляд от ее бледного, красивого лица.

– Алис… – Я коснулся пальцами ее щеки. – Ты…

– Не говори ничего, – шепнула она, щекой потершись о мою руку. – Ты мне тоже нравишься.

Внутри все свело – шум волн отошел на второй план. Вдалеке заревел катер, выезжая из соседней бухты, но и на него я не обратил внимания. Море пело, манило к себе, заставляло нырнуть в его глубины. Но я сидел, будто припаянный к этому ржавому пирсу. Алиса крепко сжимала мою ладонь в ледяных тонких пальцах, еще дрожащих – наверняка от холода и пережитого ужаса.

Оцепенение и не думало проходить. Я смотрел на нее, как зачарованный, не в силах перестать разглядывать тонкие розовые губы, мягкий разрез глаз, обрамленных светлыми ресницами, прямой греческий нос. Алиса чуть склонила голову к плечу, а потом потянулась и поцеловала меня еще раз. Но в такой спешке и воровато озираясь, словно боялась, что нас кто-то может увидеть. И я даже догадывался, кого она боится.

– Я никому не дам тебя обидеть, – прошептал я. – Даже Мишелю.

– Знаю. – Она уткнулась мне в плечо, а я крепко прижал ее, погладив между лопаток.

«Даже если ты, Алиса, окажешься сиреной», – закончил я про себя.