Текст книги "Тренировочные часы (ЛП)"
Автор книги: Сара Ней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Я должен кое в чем признаться, – говорит он теперь за чашкой кофе со льдом, или латте, или любого другого напитка, который он заказал. – Я чертовски потрясен, что ты приехала сюда со мной. Я был уверен, что ты пристрелишь меня, когда предложил это.
– Как бы странно это ни звучало, на самом деле я не возражаю против твоей компании.
– Это звучит как комплимент.
Смеясь, я фыркаю.
– Это и был... кажется. Ты их не часто получаешь?
– Не очень часто. – Рекс ухмыляется, кусая соломинку, большой открытой улыбкой, которая заставляет улыбнуться и меня. – Я потратил последний год на то, чтобы мне надрали задницу.
В другой жизни, при более благоприятных обстоятельствах, сегодня Рекс Гандерсон мог бы быть кем-то достаточно не безнадежным.
Но обстоятельства не лучше, они хуже, чем были вчера.
Я беременна.
Я одинока.
Я нищая студентка колледжа.
Мой небольшой круг друзей в Айове включает Мэдисон, которая едва находится рядом и хочет только вечеринки, Эллиот, который переехал в Мичиган, и Рекс Гандерсон, который объявил награду за мою вагину в прошлом семестре.
До сих пор…
У меня много мыслей, и мне не с кем поговорить, а он здесь, сидит передо мной и пристально смотрит на меня, как будто знает, что происходит у меня в голове.
Насколько мне известно, это не так.
Я взволновано прикусываю нижнюю губу, внезапно думая о своих родителях и о том, что произойдет, когда я расскажу им о…
Боже.
Я чуть не сказала, о ребенке.
Что я скажу родителям?
Мой отец сойдет с ума, а мать обвинит отца, и все это будет полной катастрофой.
И мне придется пройти через это в одиночку.
– Земля вызывает Анабелль.
Я поднимаю глаза, не понимая, что просто смотрю в пространство, в свою полупустую кружку.
– А?
– Ты казалась на секунду потерянной.
– Потому что так оно и есть.
Рекс откидывается на спинку темно-синего сиденья и скрещивает руки на груди.
– Что с тобой происходит? Я не помню, что бы ты была такой в прошлом году.
– Какой?
Рекс машет рукой перед собой, на меня.
– Ты чем-то озабочена. Я знаю, ты ненавидишь меня, но...
– Я не ненавижу тебя, Рекс. Я просто ... – Я делаю глубокий вдох. – На этой неделе я узнала кое-какие новости, которыми очень озабочена. Извини, ничего личного.
Одна из его песочно-коричневых бровей поднимается вверх.
– Какие новости?
– Я бы предпочла не говорить... это личное.
Черт, зачем я это сказала?
– Почему? – Он смеется. – Ты что беременна?
Я не смеюсь.
И не отвечаю.
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, худшее бесстрастное лицо за всю историю попыток хранить секреты.
– Черт возьми, Анабелль. – Рекс ахает. – Серьезно?
Мне нечего сказать.
И этого достаточно.
– Иисус. Даже не знаю, что сказать, – говорит он. – Я просто пошутил.
Я играю с ручкой моей кружки, усмехаясь.
– Ну да, конечно.
Следующие десять минут мы молча сидим в этой кабинке, и только звуки кафе составляют нам компанию. Официантки собирают кружки и блюдца, дверь открывается и закрывается. Музыка. Щебетание. Слышен даже лязг посуды, громоздящейся на кухне. Звук кофемолки.
– Не могу поверить, что ты появилась на публике.
– Что?
– Я просто имел в виду, что если бы я был цыпочкой, то сидел бы в углу комнаты и плакал.
– Поверь мне, я уже пережила эту вечеринку жалости.
– Когда ты узнала?
– На этой неделе.
– Поразительно. – Рекс делает еще глоток. – А отец знает?
– Нет. Еще нет.
Он медленно кивает, принимая этот ответ и не спрашивая имени.
– Что ты собираешься делать?
– Пока не знаю.
– Вот дерьмо, а я тут болтал о вечеринках по случаю помолвки и о том, каким дерьмовым было мое лето. По крайней мере, я никого не обрюхатил.
Его грубая честность вызывает глупую улыбку на моем лице.
– Все в порядке. Твоя болтовня меня отвлекает.
– Ну, это не плохо.
Я изумленно смотрю на него.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, чертов ребенок? Дети – это же круто. Я бы хотел иметь одного.
Я поднимаю бровь.
– Ты не расстроишься, если узнаешь, что какая-то девушка, с которой ты спишь, беременна?
Рекс качает головой.
– Вряд ли. Может, поначалу я буду такой: «Какого хрена!», потому что буду в шоке, но после того, как подумаю об этом, я, вероятно, остыну. Мы больше не в школе, Анабелль. Мы достаточно взрослые, чтобы производить потомство и успешно поддерживать жизнь человека.
Это правда.
Мне двадцать один год, я учусь в колледже, а Эллиот.…
Сколько лет Эллиоту? Не думаю, что мы когда-либо говорили об этом.
Я тихо подсчитываю.
Если бы он окончил школу в восемнадцать лет, провел четыре года в аспирантуре, тогда ему... святое дерьмо, Эллиоту почти двадцать три? Неужели это правда?
– О чем ты так беспокоишься?
– Обо всем, – честно отвечаю я.
Как Рекс Гандерсон не ужасается, обсуждая это?
– Ты больше беспокоишься о том, как отреагируют люди, или о том, что у тебя будет ребенок?
Меня оглушает собственное молчание.
Парень складывает руки на столе.
– Ладно, позволь спросить иначе: ты боишься, что отец ребенка взбесится и исчезнет?
Я задумываюсь над вопросом: беспокоюсь ли я, что Эллиот исчезнет, когда узнает, что я жду ребенка?
– Не совсем.
– Ты боишься, что родители от тебя отрекутся?
Я фыркаю.
– Они никогда этого не сделают.
– Боишься, что тебя вышвырнут на улицу, холодную и одинокую, и ты и твой ребенок будете голодать?
– Ладно, теперь ты просто смешон.
– Нет, Анабелль, это законные опасения людей.
– Откуда ты знаешь?
– Ты что, никогда не смотрела «Мама-подросток»?
– Я не мама-подросток! – негодующе кричу я.
– Именно это я и хочу сказать.– Он достает жвачку и сует в рот. – Так какого черта ты сходишь с ума?
– Я никогда не говорила, что схожу с ума.
– Может, и нет, но когда я увидел тебя сегодня в классе, ты выглядела так, будто тебя сейчас вырвет на мои туфли.
– Нет!
– Не ври. Бледная, как Каспер – дружелюбное привидение. – Рекс снова откинулся на спинку стула. – Ты голодна? Может, стоит попробовать поесть?
– Я не голодна.
– Ты сейчас ешь за двоих.
Он такой всезнайка.
– Ха-ха, очень смешно.
– У тебя была тошнота по утрам? Мой друг Адам обрюхатил свою девушку на первом курсе, и ее рвало каждое утро, как по часам.
Серьезно? От его вопросов и беспокойства мне хочется плакать. Он такой милый – такой чертовски милый, – и тот факт, что он не осуждает меня, приносит огромное облегчение.
Это дает мне надежду, что остальные мои друзья будут так же поддерживать... мои друзья из дома, у которых будут разные мнения о моей неожиданной беременности.
Это также дает надежду, что я смогу сделать это с или без Эллиота в моей жизни.
– Меня не тошнило. Вот почему я до сих пор не знала, что я... – Слово застревает у меня в горле. – Беременна.
– Какой срок?
– Двенадцать недель.
Он издает низкий свист.
– Черт побери, Анабелль, очень скоро ты сможешь узнать, девочка это или мальчик. – Пауза. – Ты собираешься это выяснить? Я бы захотел узнать. – Он смеется.
– Понятия не имею.
Я ничего не знаю.
– Если я понадоблюсь тебе на приеме у врача, дай знать. У меня куча свободного времени.
– Ты не хочешь приходить на мои встречи. – Я смеюсь, от одной мысли об этом у меня начинается истерика.
– Я подержу сумку с подгузниками.
– У меня нет сумки с подгузниками. – Я ухмыляюсь, как идиотка, представляя, как Рекс Гандерсон идет рядом со мной с розовой сумкой для подгузников, привязанной к телу.
Розовой.
Девочка.
Я качаю головой, прогоняя эту мысль.
– Пока еще нет. – Он подмигивает мне, щелкая телефоном, чтобы проверить время. – Черт, мне надо идти. У меня работа через час.
– Спасибо за горячий шоколад, Рекс.
– Эй, без проблем. Похоже, тебе это было нужно.
– Так и есть. Это было именно то, что мне нужно.
– Наверное, мне это тоже было нужно.
Я улыбаюсь и чувствую себя…
Хорошо.
Я не могу поделиться своими мыслями с Эллиотом.
Не могу позвонить ему и сообщить новости. По телефону это неправильно. Он заслуживает того, чтобы узнать лично.
У меня столько всего на уме, так много вещей, чтобы сказать ему – но если я это сделаю, будет ли это тяготить его?
Я сажусь за кухонный стол с тетрадью, используемой для записи моих мыслей, которая у меня была в течение многих лет и никогда не была полностью заполнена.
Открываю ее, просматривая несколько страниц, которые не читала месяцами, последнюю запись двухлетней давности. Я встречалась с парнем, Уиллом, из колледжа. Мы были в одном городе, в разных университетах – и просматриваю отрывок о нем, который написала после того, как мы расстались.
«Уилл – это тот, кого я точно переживу... Он не стоит слез, Анабелль. Подбородок вверх и двигайся дальше».
Мои губы изгибаются при воспоминании о тех неделях. Тогда я больше занималась поиском души, чем плакала, и я поняла, что мне никогда не понадобится парень, чтобы реализоваться. Встречаться и влюбляться было здорово, но они не сделали бы меня целой.
Только я сама могла это сделать.
Так же, как я могла бы вырастить этого ребенка самостоятельно, без участия Эллиота, но в какой-то момент мне придется рассказать ему, так же, как и моим родителям и другим друзьям.
Я хватаю ручку и навожу кончик на чистую страницу дневника. Нажимаю вниз, колеблюсь.
Никогда не пошлю письмо, которое напишу, но у меня слишком много мыслей. Если я этого не сделаю, то взорвусь.
Я пишу:
Дорогой Эллиот,
Это письмо я никогда не пошлю тебе, но все равно напишу его, заперев в дневнике, который никто, кроме меня, не прочтет и не увидит. У меня столько всего на уме, что не дает мне спать последние несколько дней.
Нет хорошего способа сказать это. Я просто скажу как есть.
Я беременна.
Боже, я думала, что будет легче написать слова, но это не так, потому что теперь они в чернилах, навсегда, выведены на этих страницах для меня, чтобы прочитать их в любое время, когда открою эту тетрадь.
Я беременна. Беременна.
У меня очень маленький живот, который люди начнут замечать в какой-то момент, но спасибо богу за штаны для йоги и кофты. Интересно, что бы ты подумал о выпуклости. Ты бы взбесился или был бы таким же уравновешенным, как я думаю?
Хочешь услышать что-то безумное? Я не так расстроена, как думала. И начинаю привыкать к мысли, что буду мамой. Мамой. Я смотрю на это предложение, перечитывая его снова и снова. Сумасшествие. Жизнь безумна, тебе не кажется?
Что еще безумнее, чем стать родителем, так это Рекс Гандерсон. Мы проводили много времени вместе, хочешь, верь, хочешь, нет. Он был великолепен, учитывая, что он первый, кто узнал – не потому, что я сказал ему, а потому, что он догадался. Я всегда считала, что он умнее, чем кажется, и так оно и есть.
Он также превращается в удивительного друга, Эллиот. Мы все время разговариваем и часто ходим в кафе. На прошлой неделе мы ходили на педикюр – он сказал, что это практикуется, когда мои ноги начнут опухать. Он такой ворчун, всегда говорит мне о здоровом питании. В некотором смысле, думаю, что ему нужен проект теперь, когда его выгнали из команды, и он смог найти только частичную работу, он действительно заботиться обо мне, и мы оставили прошлое позади.
Тебе бы это очень не понравилось, LOL.
Мой отец, конечно, знает.
Несколько дней назад я рассказала папе о том, что подружилась с Гандерсоном, и он был так зол, но я знаю, что он придет в себя. Ему придется это сделать. Мэдисон очень поддерживала, но Рекс... думаю, я возьму его с собой, когда расскажу папе и Линде о ребенке. Нашем ребенке.
Жаль, что тебя здесь нет.
В тебя было так легко влюбиться, ты понимаешь это?
Меня убивает, что я не рассказываю тебе свои новости – наши новости, – но я отказываюсь делать это по телефону. Ты заслуживаешь услышать это лично, но сейчас не время, и я не могу приехать туда к тебе.
Я люблю тебя и горжусь тобой.
С любовью, Анабелль.
Она же мама твоего малыша.
Шучу, боже. Но я всегда хотела это сказать. Ха-ха.
Эллиот
Это была дерьмовая неделя, и единственное, что помогло мне, это обратный отсчет до зимних каникул.
Я безостановочно думаю об Анабелль, гадая, думает ли она обо мне так же, как я о ней. Сегодня на занятиях я дважды поймал себя на том, что смотрю в стену и мечтаю, вместо того чтобы делать заметки.
Что-то чертил на листке бумаги, потом, наконец, написал от руки записку мелким аккуратным почерком.
Ана. Энни. Анабелль.
Знаешь что? Я скоро вернусь домой на семейное мероприятие, банкет моего отца. Помнишь, я рассказывал тебе о нем? Он юрист, и каждый год его фирма устраивает большие мероприятия. Итак, я возвращаюсь домой!
Я не собираюсь говорить тебе, хочу, чтобы это было сюрпризом – я хочу увидеть выражение твоего лица, когда появлюсь на твоем пороге в пятницу вечером. Я лечу, и у меня поздний рейс, так что моя задница будет серьезно уставшей.
Смерть от усталости никогда не будет более стоящей.
Если бы не ты, я бы вообще не вернулся. Я бы пропустил церемонию награждения и выдал бы родителям предлог, что занят, но они покупают мне билет на самолет, и было бы глупо упустить шанс увидеть тебя.
Мичиган уже не тот без моих друзей, без тебя. Господи, я каждую ночь лежу в постели, уставившись в потолок, и думаю, правильное ли я принял решение. Логически, я знаю – что д,а – мои профессора невероятны, и эта стажировка подготовит меня после того, как я закончу.
И все же у меня есть сомнения.
Вот почему я не могу дождаться встречи с тобой. Я собираюсь вытрясти из тебя дерьмо в этой большой кровати – я не бронировал отель, так что, надеюсь, ты не против, что я ночую у тебя. Я просто хочу обнять тебя.
Надеюсь, ты мне позволишь.
Я скучаю по запаху твоей кожи и вкусу твоих губ, и по тому, как ты врезаешься в меня, когда спишь.
Не хочу показаться полной киской, но тот, кто сказал, что расставание заставляет сердце любить сильнее, ничего не понимал.
Я безумно скучаю по тебе.
Я люблю тебя.
Когда урок заканчивается, я встаю из-за стола, комкая письмо, которое только что написал, в ладони и скатываю его в комок. Бросаю его в мусорное ведро в углу.
Идеальное попадание.
Гол!
ГЛАВА 26
Эллиот
Я вернулся.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как я уехал или виделся с кем-то из знакомых. Так бывает, если не участвуешь в социальных сетях, чего я не делаю, так как не активен. Никто не знает, что я здесь, никто не знает, что благополучно приземлился, кроме моей матери.
Мой отец удостоен награда «Ассоциации адвокатов штата» за его безвозмездную работу и преданность разработке инновационных способов предоставления добровольных юридических услуг тем, кто не может их себе позволить, и, естественно, я должен присутствовать на церемонии в Айове.
Дом.
Я, не колеблясь, заказал билет на самолет, не желая тратить время на дорогу в машине.
Мое такси подъезжает к обочине, останавливаясь, пока я хватаю сумку с ручной кладью и ноутбуком, выскальзывая с его заднего сиденья. Ноги касаются земли, я стою, сердце колотится, глядя на тротуар крошечного арендованного колледжа.
Анабелль внутри.
На кухне горит свет, маленький, над раковиной, который я всегда включал, когда Анабелль не было дома, и я не хотел, чтобы она возвращалась в темный дом.
Захлопнув дверцу машины, я поднимаю сумки и иду по дорожке. Поднимаю руку к двери и стучу.
Отхожу от крыльца и жду.
Я упоминал, что мое сердце бьется так сильно, что, кажется, вырвется прямо из моей гр*баной груди? Так сильно, что я слышу и чувствую, как оно бьется в горле.
Дверь приоткрывается на несколько дюймов, и появляется знакомое лицо. Открывается дальше.
Анабелль стоит в проеме, шокированная.
Господи, она хорошо выглядит.
Она практически светится.
Нам требуется всего несколько секунд, чтобы прийти в себя и броситься друг другу в объятия. Я обвиваю руками вокруг ее талии, поднимая ее от земли, и ее ноги болтаются в воздухе. Кружу ее, отчаянно желая прикоснуться к ней губами.
– Я чертовски скучал по тебе.– Я покрываю поцелуями ее рот, щеку и линию волос.
– Боже мой! – Ее голос приглушен, лицо уткнуто в изгиб моей шеи.
– Ты плачешь?
– Нет. – Анабелль шмыгает носом, определенно плачет. – Не могу поверить, что ты здесь. – Она отстраняется, вытирая слезу. – Почему ты здесь? Кто-то что-то сказал?
– Сказал о чем?
Она бледнеет, вытирая слезу.
– Ни о чем. Я просто… Ты здесь. Не могу поверить.
Я сияю, все еще обнимая ее за талию.
– Завтра «Ассоциация адвокатов» чествует моего отца за тридцатилетнюю службу, и это был прекрасный повод сесть в самолет и повидаться со всеми. – Повидаться с ней.
– Понимаю.
– В любом случае, я знаю, что уже поздно, и я только что появился на твоем пороге, но я надеялся, что смогу остаться здесь.
– Со мной?
– Ты не против?
– Да. Да, мне... нам так много нужно наверстать. – Дверь полностью открывается, и Анабелль отступает в сторону, давая мне возможность войти в дом. – Входи.
Я подхожу, крадучись целую ее по пути, и оставляю поцелуй на ее удивленных губах.
– Не возражаешь, если я отнесу это в твою комнату? Я так чертовски устал, сейчас уже поздно.
Я бормочу, но слишком устал, чтобы беспокоиться.
– Нет! Нет, давай. Я просто... я... – Боже, она такая милая, запинается, нижняя губа дрожит. – Я просто…
Я закрываю входную дверь, запираю ее за нами и тянусь к ней. Обнимаю ее еще раз, положив подбородок ей на макушку. Она явно потрясена. Какой бы реакции я не ожидал, когда она увидит меня снова, это не та. К этому времени, я думал, мы уже смеемся на кухне, возможно, срываем с себя одежду и занимаемся любовью на столе.
– Я действительно не думала, что увижу тебя снова до Рождества.
– Я тоже, – честно отвечаю я, потому что не планировал приезжать в Айову, пока этого не потребует календарь праздников. – Ты уверена, что не против моего присутствия здесь? Я могу остаться с Зиком и Вайолет или поселиться в отеле.
– Все в порядке, я просто немного волнуюсь. Ну, много.– Она нервно смеется. – Извини, мне неловко.
Анабелль извивается, чтобы я пропустил ее, поэтому я уступаю ей место, беру свои сумки и следую за ней в спальню, которую когда-то называл своей. Ставлю сумки на пол, рядом с комодом, снимаю носки.
– Не возражаешь, если я прыгну в душ? Я бы с удовольствием смыл это путешествие.
– Да, конечно, только дай я принесу тебе полотенце. Мэдисон не делится такими вещами.
Когда она уходит, я несколько секунд осматриваю комнату, чтобы увидеть, что она сделала с ней теперь, когда я здесь больше не живу.
Та же кровать, другое покрывало. Ее белое, с оборками, пушистое и манящее. Тот же телевизор и подставка для телевизора. Тот же комод.
Она добавила тумбочку и лампу, и я провожу пальцами по книгам, сложенным сверху. Наверху книга для родителей, что странно, так как она студентка юридического факультета, но я перехожу к комоду, думая, что это должно быть для друга. Снимаю часы, кладу их на стол, сжимаю пальцами и массирую запястье.
– Весь набор. – Ее голос доносится с другого конца коридора.
Душ работает, когда захожу в ванную, и я сбрасываю одежду, ныряя в теплые брызги. Боже, как хорошо, вся эта поездка была такой отличной идеей.
Я стою в течение пяти минут, затем провожу еще пять, мою волосы, намыливаю мои подмышки, член и задницу. Поласкаю. Выключаю воду и вытираюсь. Оборачиваю полотенце вокруг талии, хватаю свою грязную одежду в охапку.
Когда возвращаюсь, Анабелль уже лежит на кровати, заложив руки за голову, и наблюдает за мной.
Закрываю двери.
Бросаю грязную одежду в кучу, с которой я разберусь позже.
Наклонившись, роюсь в сумке в поисках чистых боксеров и пижамных штанов, позволяю полотенцу упасть на пол. Оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, смотрит ли она, и с удовлетворением замечаю, что Анабелль уставились на мою задницу.
Скользить к ней в постель, это странным образом захватывающе. Я перекатываюсь к ней поближе, подпирая подбородок рукой. Она делает то же самое.
Улыбаемся.
– Привет.
– Привет.
Она выглядит усталой, как будто не спала, поэтому я протягиваю руку и провожу большим пальцем по гладкой коже под ее глазами.
– У тебя усталый вид.
Ее улыбка слегка дрожит.
– Так и есть.
– Как твои дела? На самом деле.
Я знаю, что она скучает по мне, и тяжело восприняла мой отъезд, возможно, тяжелее, чем показывала, всегда представая передо мной с храбрым лицом в наших сообщениях и электронных письмах. Сначала я был благодарен ей за это – ее фальшивая улыбка облегчала отъезд из дома в тот день. Она столкнула меня с крыльца к моей машине, позволив мне свободно подойти к ней, забраться внутрь и фактически запустить двигатель.
Но, по правде говоря, я втайне молился, чтобы он сломалась до того, как я уеду из города. Но этого не произошло. Все шло по плану, и на следующий вечер перед сном я был в Мичигане.
Это утверждение, а не вопрос, и она, кажется, обдумывает его.
– Я... – Она громко выдыхает воздух, на глаза наворачиваются слезы.
Анабелль перекатывается на спину, уставившись в потолок. Берет мою руку и кладет себе на таз, чуть ниже пояса шорт, приподнимая подол свободной футболки.
Естественно, моя рука начинает медленно скользить на север, скользя по теплой коже, о которой я мечтал в течение нескольких дней. Недели.
Даже месяцы.
Я останавливаюсь, когда моя ладонь поднимается вверх.
Мои глаза встречаются с ее слезящимися глазами.
– Анабелль? – неуверенно шепчу я.
Она прикусывает дрожащую нижнюю губу, подбородок дрожит, когда я в шоке убираю руку.
Колеблюсь.
Снова кладу руку ей на живот.
Ее выпуклый животик.
Ее, черт возьми, беременный животик.
– Ты... – Я не могу произнести ни слова.
Вместо ответа она сглатывает, слезы текут по ее прекрасному лицу.
– Анабелль, это...
Мой?
Она кивает.
Я молча откидываюсь назад, не имея ни малейшего понятия, что с собой делать. С моими руками, моим телом, моими мыслями.
Мой.
Твою мать.
Охренеть.
Черт возьми.
Я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать, я не собираюсь паниковать.
– Какой срок? – Мой голос едва узнаваем.
– Шестнадцать недель.
Я чуть не спрыгиваю с кровати.
– Шестнадцать недель!
Потом я встаю, зарываюсь пальцами в волосы, которые, наверное, не мешало бы подстричь, пока Анабелль рыдает на кровати. И вот я уже сам готов разрыдаться.
– Прос... п-прости, – плачет она.
Боже мой.
Она беременна.
Моя квартира. Друзья. Мама, отец, моя семья. Все важное в моей жизни мелькает передо мной в промежутке времени. Занятия. Степень. Магистратура.
Книга для родителей на тумбочке.
Я беру ее, поднимаю со стола, изучаю обложку. «Что ожидать, когда ты...». Я бросаю ее, как будто она в огне, и она падает на пол с глухим стуком.
Сажусь на краю кровати спиной к Анабелль, и слышу ее рыдания, приглушенные звуком крови, приливающей к моему мозгу. Аналитическая часть меня собирает воедино все наши отношения, один быстрый оргазмический тр*х за раз.
Мы не использовали презерватив, потому что она на контрацепции.
Глупо, глупо, глупо.
Несмотря на все это, несчастные звуки, исходящие от Анабелль, притягивают меня к ней. Забравшись под одеяло, я придвигаю ее к себе.
– Тсс, не плачь.
Она слабо кивает, но не останавливается. Не может остановиться.
– Анабелль, – осторожно спрашиваю я, – как давно ты знаешь?
– Несколько недель.
Несколько недель? Господи Иисусе! Она справлялась с этой информацией сама в течение нескольких недель?
Чувство вины поселяется у меня в животе.
– Сколько несколько?
– Не знаю, я боялась отслеживать, – она хрипит свое признание, в горле саднит. – Четыре? Три? Пять?
Собравшись с духом, я провожу рукой по ее бедру, мягко подталкивая ее к спине. Осторожно приподнимаю подол ее рубашки, откинув его назад, чтобы он не мешал мне.
Изучаю ее живот.
Ее кожа все еще гладкая, как атлас, но теперь она начинает натягиваться. Не может быть более очевидным, что она беременна.
– Могу я потрогать?
– Да.
Моя ладонь касается чуть ниже ее пупка, когда она смотрит, затаив дыхание. Я провожу рукой по выпуклости, туда-сюда, пальцы скользят по растущему внутри ребенку.
– Скажи что-нибудь, – шепчет она. – Пожалуйста.
– Не знаю, что и сказать. Я…
Взволнован.
Ошеломлен. Потрясен. Встревожен.
Очарован.
– Потерял дар речи.
– Понимаю. Я тоже. – Она кивает. – Ты ненавидишь меня?
– Нет. – Не знаю, как к этому подойти. – Но я думал, ты на контрацепции.
– Так и есть. Я была. – Она снова на грани слез. – Очевидно, это не сработало.
Очевидно.
– Что, черт возьми, мы будем делать? – Я чувствую себя таким идиотом, спрашивая, но, господи, мне двадцать два года, что, черт возьми, я знаю о воспитании ребенка? Мама до сих пор записывает меня на прием к врачу. Я все еще на гребаной медицинской страховке моих родителей, ради Бога.
Говоря о родителях…
– Ты рассказала отцу?
– Да.
– Что он сказал?
Анабелль смеется, хотя сейчас самое неподходящее время для смеха.
– Как ты думаешь, что он сказал?
– Глупый вопрос, извини. Когда ты ему сказала?
– На прошлой неделе. Я была не одна, если тебя это беспокоит.
– Кто пошел с тобой? – Рассеянно, даже не осознавая, что делаю, моя рука ласкает ее живот, ненасытно любопытствуя о маленьком бугорке.
– Не сердись, когда я скажу, ладно?
Я закатываю глаза – жест, к которому обычно не склонен.
– Анабелль, ничто из того, что ты сейчас говоришь, не может удивить меня больше, чем то, что ты беременна.
Ничего.
Ни единой чертовой штуки.
Гр*баный слон может прорваться сквозь стену прямо сейчас, и я не дрогну. Тверд, как скала.
– Наверное, мне следовало сказать об этом раньше, но в начале года я снова встретилась с Рексом.
– Повтори еще раз? – Я замолкаю, нуждаясь в пояснениях, как будто не расслышал ее. – Гандерсон?
– Одно и то же. – Она хихикает рядом со мной, красные глаза, наконец, сухие.
– Не понимаю.
– Мы стали друзьями.
Я отстраняюсь, рука застывает на выпуклости ее живота.
– Не понимаю.
– У нас общие занятия, как и в прошлом году, и он пригласил меня на кофе, чтобы мы могли поговорить... и я пошла, и было приятно.
– Приятно.
– Да, было приятно. Мне жаль, если это расстраивает тебя, но он действительно не так ужасен, как был в прошлом.
– Почему мне трудно в это поверить?
– Потому что он тебе не нравится.
– Ты права, не нравится.
– Я не знаю, что тебе сказать, Эллиот. Он меня очень поддерживал. – Она тщательно подбирает слова. – Как бы то ни было, он пошел со мной к моему отцу, который, кстати, знает, что мы с Рексом друзья, и сидел там, пока я им рассказывала. Линда, конечно, плакала, а папа взорвался и вышвырнул Рекса.
– Зачем он это сделал?
– Он предположил, что ребенок от Рекса.
– Потрясающе.
Просто потрясающе.
Как будто гр*баная ситуация не была достаточно испорчена, люди будут думать, что этот ребенок – мой ребенок – это ребенок Рекса, мать его, Гандерсона, самого большого говнюка в кампусе?
Только через мой труп.
Я никогда не ревновал ни к одной живой душе до встречи с этим идиотом, но теперь ревную – безумно ревную.
Поверить не могу, что Анабелль достаточно наивна, чтобы поддаться на его образ хорошего парня после того, как он был засранцем.
Господи Иисусе.
– Не сердись, Эллиот. – Ее голос нежный, низкий и мягкий. – Я не хотела говорить тебе по телефону и боялась, что не увижу тебя до декабря, потому что к тому времени я стану огромной и, боже, это так плохо. Сначала я в порядке, потом плачу, потом снова в порядке. Я никогда бы не узнала, что беременна, если бы не обратилась к врачу, а так как раньше я не была у врача в Айове, мне пришлось пройти медосмотр. – Она плачет и бормочет одновременно. – И доктор начал задавать мне все эти вопросы о беременности, а я думала, что не могла забеременеть, но таблетки не защищают на сто процентов, и я была опустошена, когда узнала.
Она всхлипывает.
– И была так напугана. Я не могла спать и выглядела дерьмово, но мне нужно было ходить на занятия. Я не могла вечно плакать в постели – это никому не поможет. Итак, я появилась на лекции и тут входит Рекс. Он сказал, что я выгляжу усталой и не хочу ли выпить кофе? Он небрежно прокомментировал то, как я выглядела, а потом пошутил, что я беременна, и что я могла сказать? Я не смогла солгать. Потому что так и есть.
Анабелль переводит дыхание
– Однажды мы пошли в «Таргет» и прошли по детскому отделу, глядя на всю эту крошечную одежду. – Она смеется. – Рекс подумал, что это поднимет мне настроение.
Я хочу вытошнить на это белое покрывало при мысли о том, что Гандерсон отвез ее в детский отдел проклятого «Таргет».
Какого хрена?
Как будто я лег спать прошлой ночью и проснулся в параллельной вселенной, где Рекс Гандерсон занял мое место.
Ты переехал в Мичиган, помнишь?
Она не говорит этого, но мы оба думаем об этом.
Я закрываю рот и оставляю свои комментарии для себя. Провожу рукой по ее животу, к груди, не осмеливаясь прикоснуться к ней.
– Они стали больше? – хрипло выпаливаю я.
– Боже мой, серьезно? – Анабелль стонет. – Ты только что узнал, что я беременна, и спрашиваешь, больше ли у меня грудь.
– Ну да.
– Ну, пока нет, но, возможно, будут.
– Понятно.
Она зевает.
– Анабелль?
– М-м-м?
– Я просто хочу, чтобы ты знала, что я... извиняюсь за это, за все, что я пропустил.
– Ты не должен извиняться, мы оба ответственны.
– Я знаю, но мне следовало подумать раньше.
Она наклоняет голову, пытаясь получше разглядеть меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Пока у тебя нет серьезных отношений, ты всегда должен носить презерватив. Это похоже на учебник здравого смысла – Оз и Зик читали мне лекции об этом все время.
– Я была верна тебе, Эллиот, по-своему, хочешь ты этого или нет.
– Я не имел в виду это как оскорбление.
– Тогда что ты имел в виду?
– Если два человека не планируют будущее вместе, они должны быть осторожны.
– Знаешь что, Эллиот? Я живу так уже несколько недель, и мне нечем заняться, кроме как лежать здесь, в одиночестве, и думать об этом ребенке внутри меня снова и снова. Я лежу в темноте, размышляя о том, что мы могли бы сделать по-другому и как изменится моя жизнь. Как разочарованы мои родители. Мама почти не разговаривает со мной, винит во всем отца. – Она зевает. – Мы можем просто поспать? Этот второй триместр надирает мне задницу. – Ее рука тянется к моей, обнимающей ее за талию. – Я рада, что ты здесь.
Свет выключен, и после того, как Анабелль засыпает, я все еще лежу в темноте, заложив руки за голову, и смотрю в потолок.
В двадцать два года я стану отцом.
Папой.
У меня есть беременная девушка, с которой я не в отношениях.
Я ожидал, что это случиться с моими старыми соседями по комнате, прежде чем найдут любовь и устроятся. Это они спали, с кем попало, а не я.
И какого черта мне теперь делать?
ГЛАВА 27
Анабелль
– Так как все прошло с твоим отцом?
Он ушел несколько часов назад, покинув дом поздним утром, выглядя великолепно в черных брюках и рубашке на пуговицах. Я помогла ему с галстуком, и мои руки так дрожали, что мне пришлось переделывать его четыре раза.
Эллиот терпеливо стоял, пахнущий свежим душем, пока я возилась. Затем, смущенно оглянувшись назад – как будто он почти не мог заставить себя уйти – его черные кожаные туфли вынесли его за дверь и спустили по ступенькам. Он направлялся в какой-то модный отель в центре города, когда между нами было так много недосказанного.
