Текст книги "Нежеланные часы (ЛП)"

Автор книги: Сара Ней

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Ее светлые волосы в диком, сексуальном беспорядке.

Сейчас она не ненавидит меня, я вижу это по ее глазам.

Я доверяю тебе.

Я откручиваю крышку с молока и наливаю полную кружку, бормоча «блядь», когда что-то выливается за края.

Ее смех сладок.

– Хочешь помогу?

– Я разберусь. Ты отдыхай.

Что. Блядь. Я. Говорю.

Машинально я ставлю кружку в микроволновку и дважды нажимаю кнопку таймера. Мы стоим в неловком молчании сто двадцать секунд, отсчет на часах длится целую вечность.

Еще тридцать секунд.

Двадцать.

Восемнадцать.

– Спасибо за горячий шоколад, – говорит Вайолет, когда микроволновка пищит, и я открываю дверь. Вынимаю кружку, ставлю ее на стойку и открываю крышку полосатой банки.

Я засовываю в нее ложку и добавляю три порции, надеясь, что ей понравится шоколадное дерьмо. Размешиваю его быстрым движением, бросаю горсть зефира и передаю ей.

– Спасибо, – снова говорит она, отхлебывая белую пену. – Ммм, это восхитительно.

Я смотрю, как она высовывает язык и слизывает растаявший шоколад с края чашки, потом с растаявшей зефирки. Слежу, не прилипнет ли что-нибудь к ее верхней губе, отчаянно желая увидеть, как снова высунется розовый язык.

Отчаянно?

Черт, мне нужно потрахаться. Или, по крайней мере, получить минет.

Я определенно буду дрочить позже.

– Не возражаешь, если я выпью пива? – Спрашиваю я, возвращаясь к холодильнику, рука останавливается на полпути к янтарному элю. – О, черт, точно, мне, наверное, не стоит пить пиво, потому что у меня дома ребенок, да?

– Наверное, это не очень хорошая идея.

Вместо этого я поворачиваю крышку бутылки с водой, прислоняясь бедром к кухонному столу, когда она садится за стол.

– Итак, – начинаю я. – Почему ты все время делаешь всякое дерьмо для маленьких детей?

Ее светло-коричневые брови взлетают вверх.

– Что ты имеешь в виду?

Циничная часть меня, та, что появляется чаще всего, смеется.

– Брось, Вайолет, всякое дерьмо, что ты вечно делаешь для маленьких детей? Знаешь, нянчиться с ними, водить их в парки и быть такой терпеливой. Твое детство было похоже на чертову Семейку Брэди (комедийный фильм, киноверсия одноименного популярного телесериала. Излучающая позитив семейка Брэди – три сестрички, трое братьев, папа Майки, мама Кэрол и домработница Элис – обычные обыватели из Небраски. Их жизнь предсказуема и проста: ранний завтрак, перепалки у ванной комнаты, работа, учеба и неотложные дела. У каждого из Брэди свои важные и неразрешимые проблемы, однако вместе герои фильма – идеальная команда. Предмет гордости семейства – симпатичный домик с маленькой лужайкой, где все счастливы), так что, ты хочешь, чтобы все было волшебным, и единороги постоянно срали радужной пылью? Держу пари, Зубная Фея приходила к тебе домой, и все это выдуманное дерьмо. – Я делаю паузу, чтобы глотнуть воды. – Твои родители целовали твою белокурую попку, когда ты росла? Держу пари, у тебя никогда не было проблем.

Она растягивает тишину, позволяя ей стать тяжелой в моей крошечной зеленой кухне, выражение лица меняется от застенчивого и восхищенного до задумчивого и размышляющего.

– Нет, на самом деле ничего подобного.

– Да, конечно, – фыркаю я.

– Они ушли.

– Ушли? Что ты имеешь в виду под ушли? Как в отпуск? – Это разумный вопрос – где твои родители: ушли.

Вайолет бросает на меня странный взгляд.

– Нет. Ушли. – Ее голос тих, черты лица бесстрастны. – Они мертвы. Они умерли.

Ну…

Дерьмо.

– Когда?

– Очень давно. Я была маленькой. Мне было четыре года.

Теперь ореол белокурых волос внезапно делает ее невероятно уязвимой, когда я знаю еще одну личную вещь о ней, что-то, что я не обязательно хотел знать, но…

Слишком поздно.

Вайолет поигрывает ручкой кружки, водя пальцем по полированной белой керамике. На кружке нарисованы два сердца с инициалами «Д» и «С» – два не четких, дерьмово выглядящих сердца, которые мой сосед Оззи нарисовал в одной из этих убогих гончарных мастерских. Джеймсон тоже сделала одну, так что это подходящий набор.

Тошнотворно.

– В любом случае, – говорит Вайолет, – это было д-давным-давно и уже не имеет значения. Мне удалось двигаться дальше.

– Так вот почему ты всегда такая тихая? Почему ты такая робкая и все такое?

– Я тихая? Я и не знала.

Мое «Да» решительное и лаконичное.

Она обдумывает вопрос.

– Полагаю, что да. Наверное, я не думала об этом в таком ключе, но, возможно, это связано с потерей моих родителей в столь юном возрасте. М-мой... – она делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Я выросла не в семье, но мой кузен говорит, что мое заикание началось после их смерти.

Она поднимает руку от кружки, проводит ею по своим длинным волосам, ее губы растягиваются. Браслеты на ее запястьях звенят.

– Не хочу утомлять тебя подробностями, но я на несколько лет ушла в себя. Я была той одинокой маленькой девочкой, которая день за днем ждала их возвращения.

Круглые карие глаза встречаются с моими, и мы смотрим друг на друга.

Мне приходит в голову, что, возможно, у нас есть что-то общее, и я не могу вспомнить, когда в последний раз проводил параллели между чьей-то личной историей и моей. Не могу вспомнить, когда в последний раз я общался с кем-то, чье детство было хуже моего.

– Жаль это слышать. – И это правда. Хотя мои родители не умерли, я был одиноким маленьким мальчиком, который провел большую часть своего детства, день за днем, ожидая их возвращения.

Кружка с горячим шоколадом у ее губ, пар от теплого молока поднимается, и она дует на него, прежде чем сделать глоток.

– В любом случае, когда я была маленькой, Зубная Фея появлялась очень редко. Магия и единороги, с другой стороны? Стопудовая вещь.

Вау, она чертовски милая.

– Я думаю, у тебя проблемы.

Ее глаза блестят за чашкой.

– Ну, спасибо тебе.

– Спасибо, что пришла спасти меня.

Она опускает взгляд на стол.

– Вряд ли тебя нужно спасать, Зик.

– Ты удивишься, – мой смех выходит невеселым.

Вайолет ерзает на стуле.

– Держу пари, ты полон сюрпризов.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

– Ты заигрываешь со мной?

Она избавлена от ответа, когда входная дверь распахивается, а затем хор громких голосов заполняет прихожую дома, сигнализируя о возвращении двух соседей по комнате и одной Джеймсон Кларк.

Оз, Эллиот и Джеймс истерически смеются.

Эллиот задыхается от того, что только что сказал Оз, возможно, что-то пошлое.

Я отклоняюсь вправо, выглядывая из кухни и смотрю на Джеймс, отряхивающую рукава. Сняв шапку и варежки, она сует их в карманы. Снимает пуховик и вешает его на крючок у двери.

Эта цыпочка всегда мерзнет; я точно знаю, что это она включила термостат, вместо того чтобы добавить еще одеял в постель своего парня, как будто шестьдесят пять градусов недостаточно тепло.

– ... а потом он поднимает глаза от земли, и эта девушка просто смотрит на него. И я кричу: «Эй, Гандерсон!...»

Хриплый голос Себастьяна Осборна резко обрывается, когда они сворачивают за угол и вся троица вваливается в кухню.

Три пары круглых глаз, широко раскрытых от шока.

– Срань господня, – смеется Оз. – Мы в правильном доме?

Не каждый день я привожу домой девушку, но когда я это делаю, то не для того, чтобы сидеть и болтать, а чтобы трахаться. Кроме того, обычно это не милая, наивная девушка, полностью одетая и потягивающая горячий шоколад.

У Вайолет шоколад и зефир на верхней губе.

Ее светлые волосы, розовые щеки и бледная кожа – само совершенство.

Она ставит кружку на стол, проводит рукой по шелковистым волосам, нервно приглаживая непослушные пряди, и встает.

– Привет. Вы должны быть соседи по комнате Зика?

– К сожалению, – бормочу я себе под нос.

– Да. Привет! – Джеймсон протискивается сквозь толпу, черные блестящие туфли стучат по деревянному полу. Она разматывает серый шарф и протягивает руку. – Меня зовут Джеймсон. Вообще-то я здесь не живу, я девушка Оза.

Она бросает ему через плечо большой палец.

– Меня зовут Вайолет. – Она сильно покраснела.

– Ты работаешь в библиотеке, да? – Спрашивает Джеймс с вежливым интересом, глаза сияют, дерьмовая ухмылка становится шире. Она направляет несколько улыбок в мою сторону, сияя от волнения по поводу этого нового события, шестеренки вращаются в ее дьявольском девичьем мозгу.

Дерьмо. Мне не нужно, чтобы кто-то неправильно понял, что здесь происходит, и меньше всего Джеймсон, которая, похоже, не может не лезть не в свое дело.

– Да, в абонементном отделе. – Вайолет прочищает горло. – Ну, я-я вообще-то занимаюсь всякой всячиной. – Она нервно смеется. – Я-я репетитор, я раскладываю книги по полкам, нянчусь…

– Ты няня Зика? – Из-за спины своей подружки доносится голос Оза. Он похлопывает ее по руке. – Я так и знал. Это объясняет ее присутствие. Говорил же, ему нужна няня.

– Заткнись, Оззи, – рычу я. – Она не это имела в виду.

Мой сосед закатывает глаза.

– Как, черт возьми, ты его терпишь? Ты святая, да? – Спрашивает Оз, проталкиваясь вперед, чтобы быть в центре всего этого дерьмового разговора. – Меня зовут Оз, а этого красавчика Эллиот.

Эллиот застенчиво машет рукой, поправляет косматую каштановую челку и поправляет очки.

– Привет.

– Так что вы двое делаете? – хочет знать Оз. – Устраиваете чаепитие?

– Уходим! – Выпаливаю я. – Вайолет как раз собиралась уходить.

Не знаю, почему я это говорю, не знаю, почему я это говорю с такой настойчивостью в голосе, но слова вылетают прежде, чем я успеваю их сдержать или стереть обиженное выражение с лица Вайолет.

Становится так тихо, что можно услышать, как летит муха.

Весь чертов дом молчит.

Я бы рискнул взглянуть на нее из-под козырька бейсболки, но не хочу видеть, что написано на ее лице. Смущение. Унижение. Стыд.

Весь гребаный набор.

Все еще держа в руке тяжелую кружку, она тихо ставит ее на стол. Стоит прямо, как шомпол. С фальшивой улыбкой.

– Я-я как раз с-собиралась уходить. – Вытирает руки о штаны. – Было п-приятно познакомиться.

Господи, заикание – моя чертова вина.

– Тебе не обязательно уходить! – начинает Джеймсон со своим особым видом нытья, когда Вайолет неуклюже проходит мимо, задевая рукавом мою руку. – Не слушай Зика, он ворчливый старый медведь.

Тем не менее они пропускают Вайолет.

– Дерьмо. Подожди секунду! – Я следую за ней до самой гостиной, подняв руки ладонями вверх и умоляя. – Что мне делать с Кайлом?

Она засовывает свои маленькие ножки в черные Чак Тейлоры, подставляя мне спину.

– Он спит, Зик. Все будет хорошо.

Все чувствуют себя неловко, предоставляя нам больше пространства, и я ожидаю, что один из них скажет что-то странное. Вместо этого они все выглядят разочарованными.

Ну, они скоро станут еще более чертовски отвратительными, потому что у меня нет никакого романтического интереса к Вайолет. Неужели они всерьез думают, что я трахну такую цыпочку и позволю ей слоняться по дому? У нее в центре ее проклятого лба отпечатано долгосрочные обязательства.

Мой вкус в женщинах прост: секс на одну ночь. Не те, кого приводят домой к родителям.

Женщины с темными волосами.

Голубыми глазами.

Доступные.

Дверь открывается, и Вайолет спускается на крыльцо, пар от её дыхания устремляется в темноту. Я спешу включить свет – не хочу, чтобы она споткнулась и убилась о камень или что-то еще.

– Эй, спасибо, что пришла так быстро.

Я открываю дверь ногой, опираясь на косяк.

Она поднимает ладонь в знак согласия, но продолжает идти по тротуару. Старый коричневый седан, которому, должно быть, не меньше десяти лет, припаркован у обочины, и я слышу, как звенят в темноте ее ключи.

Джеймсон хватает с крючка куртку Вайолет, проходит мимо меня и толкает локтем мне в живот, прежде чем погнаться за ней в темный двор.

– Иии... – Оз с трудом сдерживается, чтобы не вмешаться. – Что, черт возьми, все это значит и кто такой Кайл?

Эллиот покинул комнату.

– Кайл ребенок, за которым я наблюдаю. Он спит в моей спальне. – Оз открывает рот, чтобы что-то сказать, но я резко останавливаю его: – Не спрашивай.

– Но…

– Да заткнись ты наконец, Оз!

Отчасти это его вина.

– Ты же знаешь, я не могу этого сделать. – Он идет на кухню, берет горячий шоколад Вайолет и отхлебывает из кружки. – Вау, это хорошо. Заставляет меня чувствовать, что я весь таю внутри.

Господи, только не это.

В одной руке он держит кружку, а другой опирается на стойку. Снова поднимает кружку и, прищурившись, рассматривает ее.

– Ты же не думаешь, что у девочки есть какие-либо заболевания, передающиеся половым путем? До того, как я попробую это какао?

Он прекрасно знает, как ее зовут, и прекрасно знает, что у нее нет венерических заболеваний.

Я практически рычу.

– Ты, блядь, серьезно?

Он отхлебывает из чашки.

– Как сердечный приступ. – Громко выдыхает: – Аааа, это дерьмо хорошо. Дорого, но хорошо.

– У нее нет никаких венерических заболеваний, почему ты так говоришь? И ее зовут Вайолет.

Он выгибает бровь.

– Я просто обращаюсь с ней, как со всеми остальными случайностями, которых ты приводишь домой. Не стоит так нервничать из-за ерунды. Это справедливый вопрос.

Нет, это не так, и он это знает. И он знает, что она совсем не похожа на случайных цыпочек, которых я иногда привожу домой. Ничем.

– Она не такая ... если ты не понял.

Снова прихлебывание.

– У меня не было возможности сделать справедливую оценку, ты буквально вытолкал ее за дверь на холод через десять секунд после того, как мы вернулись домой. – Снова прихлебывание. – Держу пари, она сейчас рыдает.

– Пожалуйста, я очень сомневаюсь в этом.

– Чувак, она заикалась. Что, черт возьми, ты с ней делал? Она была вне себя.

Что, черт возьми, я с ней делал? Вместо того, чтобы защищаться перед Себастьяном Осборном, я закатываю глаза.

– Она всегда заикается.

Его глаза становятся огромными.

– Что значит всегда заикается? – Он понижает голос до шепота. – Она что, глухая?

– Нет, придурок, она не глухая! Господи Иисусе, что это за вопрос? Не будь мудаком.

Его руки поднимаются в жесте капитуляции.

– Эй, я просто спросил. Я имею в виду, ты не можешь просто сказать, что кто-то заикается, и не ожидать, что за этим не последует множество вопросов.

О да, черт возьми, могу.

Но Оз не закончил, отнюдь нет.

– Что ты делаешь с этой девушкой? Очевидно, что ты с ней не спишь.

– Почему так очевидно, что я с ней не сплю?

– Ну, она не похожа на твой обычный тип, – смеется он.

Нет, но это не мешает мне спросить:

– А какой мой обычный тип, умник?

Мы оба знаем ответ на этот вопрос: большие сиськи, на один раз, конец.

– Легко. Большие сиськи. И совсем не наивные. – Оз допивает горячий шоколад из расписанной вручную кружки с сердечком и ставит ее рядом с раковиной. – Так какого черта ты делаешь с этой девчонкой, Зик?

Какого черта он меня об этом спрашивает? У нас нет таких разговоров, как этот, о милых, наивных девушках, которые пьют горячее какао вместо ликера, делают для людей только хорошее и имеют добрые сердца. Мы о таком не говорим. Мы говорим о спорте, борьбе и тренировках по борьбе, так что я не знаю, почему он вмешивается в мои дела.

Он в отношениях, и это внезапно делает его экспертом?

Чушь собачья.

Его массивные руки скрещены на груди, на лице застыло серьезное выражение. Верхний свет на кухне делает черную татуировку на руке более заметной.

Его темные глаза сверлят меня, он ждет ответа.

– Мы просто… друзья.

– Друзья? – Он выглядит смущенным. – Я не знал, что ты это делаешь.

– Чего ты не знал? Говори по-человечески.

Он вскидывает руки.

– Дружить. Я не знал, что у тебя есть друзья, не говоря уже о друзьях с сиськами.

Сейчас неподходящий момент указывать ему на то, что у Вайолет нет сисек, и я бы все равно не хотел указывать ему на это – подружка или нет, он извращенец.

– Ладно. Я не совсем верно использовал термин «друг», – признаю я.

Честно говоря, я не знаю, какого хрена я вообще с ней делаю. Она мне нравится?

Возможно.

Хорошо, да. Нравится.

И это усиливается во мне с каждой секундой, которую мы проводим вместе. Что-то ещё кроме этого? Меня не интересует, что означает это влечение.

Я никогда особо не задумывался о том, что хотел бы иметь в своей девушке, потому что у меня никогда не было намерения иметь ее. Свидания. Быть в отношениях.

Черт, у меня едва ли есть отношения с моими родителями, а мы родственники, так почему я думаю о Вайолет? Почему я впускаю ее в свой дом? Приглашаю ее на этот гребаный сбор средств?

– Вайолет, – усмехается Оз. – Даже ее имя звучит как чертово солнце.

Так и есть. Я начинаю прокручивать ее имя в голове, снова и снова.

– Джеймс будет в отчаянии, – размышляет Оз.

– Ну что ж, в таком случае позволь мне догнать ее и сделать предложение. – Как будто меня волнует, чего хочет Джеймсон Кларк для моей личной жизни.

Оз смеется надо мной.

– Я просто хочу сказать, что она была бы рада, если бы здесь была еще одна цыпочка, чтобы разбавить тестостерон.

Я фыркаю носом.

– У Джеймс больше тестостерона, чем у нас троих вместе взятых.

Мой сосед по комнате улыбается от уха до уха, отталкиваясь от стойки и играя мышцами.

– Я собираюсь сказать ей, что ты это сказал; если это исходит от тебя, она примет это как комплимент.

– Не сомневаюсь.

Первое, что я слышу, когда Джеймсон возвращается в дом после погони за Вайолет – отдаленный звук захлопывающейся входной двери. Затем я слышу, как подошвы её туфель стучат о деревянный пол, один за другим. Подушечки ее ног звучат по коридору.

Рука толкает дверь моей комнаты без стука.

Я прикладываю палец к губам, заставляя ее замолчать. Мне не нужно, чтобы она разбудила Кайла, который свернулся в крошечный, дышащий шарик, который извивается каждые десять секунд.

Глаза Джеймсона расширяются, когда она его видит.

– Тебя не учили стучать? – шепчу я. – Мало того, что ты проникла в дом, теперь еще и вламываешься в чужие спальни? – Я стараюсь вести себя как можно тише, стиснув зубы.

Джеймс возмущенно стоит в изножье моей кровати, глядя на Кайла. Какую бы лекцию она ни собиралась прочесть, ее сбивает с толку вид его хрупкого, мирно дремлющего тела.

Везучий маленький ублюдок.

Она поворачивается ко мне лицом и встает рядом.

– Э-э... что с тобой происходит в последнее время? – Ее тихий, легкий смех наполняет мою спальню. – Хорошие девочки в доме. Добровольчество. Теперь ты нянчишься с маленьким ребенком? Какого черта происходит?

– Не могла бы ты выйти из моей комнаты? Ребенок пытается уснуть, – яростно шепчу я, поднимая книгу по истории Второй Мировой Войны и размахивая ею перед ее лицом. – И я пытаюсь читать.

– Ты не можешь выгнать меня, – шепчет она в ответ. – Нет, пока ты не выслушаешь меня.

Я смотрю на нее, на ее прямые каштановые волосы и ярко-голубые глаза. На ней скучная серая футболка и то же самое чертово жемчужное ожерелье, которое она всегда носит, даже когда это просто поношенная рубашка.

– Формально этот дом принадлежит мне, так что я могу вышвырнуть тебя, если захочу, – беспомощно возражаю я.

Еще один раздражающий смех в тускло освещенной комнате, и она скрещивает руки, изучая меня.

– Ты не сделаешь этого.

– Неужели? И почему?

Она игнорирует вопрос.

– Послушай, я пришла сюда не для того, чтобы говорить о себе. Мы оба знаем, что у нас с тобой свои проблемы. Я здесь, чтобы поговорить с тобой о том, почему ты только что выгнал Вайолет из дома.

– Тебе не кажется, что это слишком грубо?

– Это я последовала за ней на холод. Она даже не надела куртку, когда уходила, так что да, ты выгнал ее.

Я не должен сидеть и слушать эту чушь.

– Выгнал ее? Для протокола, Мисс всезнайка, я не заставлял Вайолет уходить, я сказал, что она собирается уходить. Она сделала выбор, чтобы уйти.

– Перестань.

– Все, кто был здесь, напугали ее, я сделал ей одолжение.

– Ты объявил, что она уезжает. Это вынудило ее уйти. – Внезапно она становится серьезной. – Знаешь, Зик, все это время я ждала, что ты захочешь большего для себя.

Джеймсон, не обращая внимания на мои невербальные сигналы убираться к черту из моей комнаты, понижает голос и подходит ближе.

– Что ты с ней здесь делал, Зик? Что ты делаешь с этой девушкой? Она кажется очень доброй, и уступчивой, и нежной, и...

– Все, чем я не являюсь? Да, да, я понял. Если это то, что ты собирался сказать, то говори, мать твою.

Джеймсон медленно кивает.

– Именно это я и хотела сказать.

– Не думаешь, что я знаю, что делаю? Пожалуйста.

Джеймс качает головой.

– Нет, Зик, честно говоря, я так не думаю.

– Ничего. Я ничего не делаю с этой девушкой. – Фыркаю я, повышая голос на октаву. – Почему вообще тебя это волнует?

Джеймсон здесь недавно, но она уже начала вмешиваться; время от времени она влезает в наши домашние дела. Умудряется лезть туда, где ей не место, и поднимает мою шерсть, выводя меня из себя.

Это один из тех моментов: она в моей спальне лезет в мои чертовы дела.

Сует свой нос в мои дела.

Последнее место, где я хочу, чтобы кто-нибудь был.

Самое худшее? Она не сдается. Не прекращает говорить и не уходит. Джеймсон Кларк держит меня в заложниках в моей чертовой спальне.

– Если тебе хоть немного нравится Вайолет, а я подозреваю, что нравится, потому что иначе ты никогда бы не привел ее сюда... – говорит она низким голосом. – Если она тебе хоть чуть-чуть нравится, Зик, не играй с ней. Она кажется такой милой, и, если ты будешь ее обманывать... я чувствую, что это ее разрушит.

– Разрушит?

Зачем мне ее губить, если она мне нравится?

– Не знаю, может, мне не стоит употреблять слово «разрушение», оно кажется грубым, просто она яркая и очаровательная, а ты склонен окружать себя грозовыми тучами.

– Вау, Джеймс. Тебе не кажется, что это немного мелодраматично? Даже для тебя?

– О, Зик, я сказала только половину того, что хотела сказать, но сейчас прикушу язык, – тихо смеется она.

Я смотрю на нее, действительно смотрю: серьезные глаза, длинные блестящие волосы, она не такая простая и скучная, как кажется. Если бы на шее Джеймсон Кларк висела табличка, то она бы гласила: не несет чушь. Она изучает меня, всегда делает странное дерьмо, вроде этого. Анализирует людей. Наблюдает за ними.

Оценивает.

Она нерешительно идет к двери.

– Мы с тобой оба знаем, что выгнать Вайолет сегодня было огромной ошибкой, так что не трудись отрицать это. На самом деле, я предсказываю... – она прикусывает нижнюю губу, сосредоточившись. – Я предсказываю, что сегодня вечером ты ляжешь в постель, как только твой маленький приятель уйдет, и впервые в жизни ты будешь чувствовать себя дерьмово из-за того, как ты с кем-то обращался.

Я наклоняюсь вперед, положив руки на подлокотник кресла. Прищуриваю глаза.

– Ах вот как? И зачем мне это делать?

Она улыбается, одной из тех жалостливых, покровительственных улыбок, которые говорят, что она думает, что знает лучше.

Я сотни раз видел, как она так улыбалась моему соседу по комнате.

– Это несложно.

Мои брови взлетают вверх; это должно меня рассмешить.

– Потому что она тебе нравится. Ты просто этого еще не понял.

Глава 7.

« Эта линия подбородка может найти подход ко мне, но это не проблема. Я думала, что забыла его, но сегодня от него приятно пахнет – в этом и проблема»

Вайолет

– Есть домашнее задание? – Его голос не дает мне пройти мимо его столика. В кои-то веки Зик Дэниелс находится в библиотеке по собственной воле, не дожидаясь обучения, не с группой своих приятелей-борцов.

 В одиночестве.

– Да. У м-меня всегда есть домашнее задание, – я спотыкаюсь на собственных глупых словах и ненавижу себя за это.

Беспечно, как будто это не имеет большого значения, Зик откидывается на спинку стула, изгибает позвоночник, вытягивает ногу и отодвигает стул.

Он скользит на полметра и останавливается.

Я смотрю на него.

Он смотрит на меня. Приподнимает бровь под козырьком бейсболки. Сгибает шею и возвращается к работе.

– Садись. Там полно места, – грохочет он. Предлагает мне натянутую улыбку. – Наверное, нам надо поговорить.

Поговорить? Он хочет поговорить?

– Хорошо. Дай мне минутку.

Я отхожу, мозг работает в ускоренном режиме, каталогизируя все, о чем он, возможно, захочет поговорить, и я прихожу к следующему: Кайл. Выгнал меня из своего дома в четверг. Сбор средств на следующей неделе.

Глубоко вздохнув, я считаю до десяти, прежде чем взять рюкзак и ноутбук из офиса. Нахожу свой табель. Отмечаю время ухода.

Когда я иду к его столу, чувствую себя как-то странно, словно по аллее позора, мой взгляд направлен на этот отодвинутый деревянный стул.

«Веди себя непринужденно», – напоминаю я себе, – «Он просто парень…»

Бесчувственный парень.

Пугающий. Холодный. Черствый. Сложный. Самый угрюмый, задумчивый мудак, которого я когда-либо встречала.

Судя по всему, он ни в чем не нуждается; я заметила его дорогую одежду. Видела его нынешнюю модель пикапа, с блестящим серебристым хромом, накладками и деталями. Все в нем пахнет богатством и привилегиями, и все же я чувствую, что его высокомерие происходит не от этого.

Я бы даже не назвала это высокомерием – это больше похоже на обиду. Он обижается на всех, кто счастлив.

Подойдя к нему, я вижу, что он освободил для меня место, и кладу свои вещи. Неуверенно стоя рядом со стулом.

Его темная голова склонена, серые угрюмые глаза скрыты козырьком черной бейсболки. В то время как его ручка царапает бумагу смелыми, жесткими штрихами, мои глаза быстро сканируют его широкие плечи и мощные бицепсы.

Его обнаженные руки видны из-под футболки с короткими рукавами, и покрыты редкими темными волосами. На краткий миг я позволяю своему разуму блуждать, задаваясь вопросом, что еще на теле Зика Дэниелса покрыто волосами. Что еще на нем твердое и жесткое, и…

Он вскидывает голову.

– Ты только что меня разглядывала?

– Нет!

Боже.

– Хорошо, – ухмыляется он. – Потому что как мой наставник и официальный партнер по играм это было бы крайне непрофессионально, а я знаю, как ты любишь устанавливать границы.

Я? Устанавливаю границы? Едва ли.

На самом деле, у меня противоположная проблема.

– Я прикалываюсь над тобой Вайолет. Ты самый социально-активный человек из всех, кого я знаю ... ну, кроме новой подружки Оза, которая, похоже, не может не лезть не в свое дело.

Вау, он сегодня необычно разговорчив.

Нехарактерно приятно.

– Сядь, пожалуйста, ты меня нервируешь. – Он улыбается, и в небольшом промежутке между его губами мелькает белая вспышка. Мой взгляд прикован к этому месту, к этим зубам, пока он не прочищает горло и не нарушает мой транс.

Я сажусь и полна решимости заняться настоящей учебой. Если Зик захочет поговорить, он сам поднимет эту тему. Выпытает из меня информацию.

Мы учимся молча всего шесть минут, прежде чем я поднимаю глаза и вижу, что он молча наблюдает за мной. Его пронзительные серые глаза сбиваются с толку. Когда я поднимаю руку, и откидываю волнистую прядь волос, прилипшую к блеску для губ, и, о боже, он смотрит на мой рот... мои губы.

Я сглатываю.

Он отводит взгляд прежде, чем это делаю я.

– Расскажи мне что-нибудь, – произносит он, удивляя меня.

– Что? – Я откладываю ручку и откидываюсь на спинку стула. – Что ты хочешь знать?

– Какая у тебя специализация? – Он вскидывает руки, прежде чем я успеваю ответить. – Подожди, не говори мне. Начальное образование?

– Нет. Попробуй еще раз.

– Раннее развитие ребенка?

– Нет.

Но я удивлена, что он действительно знает, что это такое.

– Хммм. – Эта гигантская рука потирает щетину на точеном подбородке. – Детская сестринская помощь.

– Нет. – Моя голова сама собой склоняется набок, и я, прищурившись, смотрю на него сверху вниз, оценивая его искренность. Смотрю в эти тревожные, мрачные глаза.

– Почему ты так уверен, что моя специальность связана с детьми?

– Ну, – медленно протягивает он. – Разве это не так?

Я смеюсь.

– Так.

Он откидывается на спинку стула с самодовольным, удовлетворенным выражением лица.

– Я так и знал.

– Н-не надо задирать нос, – говорю я, смеясь. – Ты все еще не догадался.

– Всегда есть причина для самоуверенности. Для меня это встать с постели утром.

Мы оба молчим после этого комментария, ни один из нас не знает, что сказать. Я молчу, потому что не доверяю себе. Я чувствую, что предаю себя, не спрашивая о той ночи, когда он практически выгнал меня из своего дома и поставил в неловкое положение.

Знаю, что должна спросить, с тех пор это не выходит у меня из головы, но не знаю как. Даже после четырех дней и трех ночей, когда мне нечем было заняться, кроме как думать об этом.

Дело в том, что я не уверена, что его волнует, как я себя чувствовала, когда меня выпихнули из дома. Как мне было неловко.

Как я плакала всю дорогу домой.

– Эй, Вайолет.

Зик стучит карандашом по столу, чтобы привлечь мое внимание.

– Хммм?

– Мы друзья? – Желтый карандаш завис над его блокнотом, и он снова начинает что-то писать, стараясь не смотреть в глаза. Вопрос сорвался с его красивых губ так небрежно, словно он только что попросил меня передать соль за обеденным столом.

– Что?

– Мы. Друзья.

Вот оно. Это мой шанс.

Скажи это, Вайолет. Скажи: «Мои настоящие друзья никогда бы не опозорили меня так, как ты».

Скажи их, Вайолет, скажи эти слова.

– Неужели? – Тихо спрашиваю я, ненавидя себя за трусость и неспособность сказать то, в чем так отчаянно нуждаюсь.

– Это ты мне скажи. – Его низкий баритон, мягкий, осторожный.

– Я– я думала, мы начинаем становиться друзьями.

Вот. Я сказала это.

– Ты думала? – Я вижу, как он осторожничает, мускулы на его челюсти плотно сжаты. Он знает, что это нечто большее и просто не может заполнить пробелы сам.

Я кладу ручку, сложив руки на столе перед собой.

– Д-да. Я думала, что мы друзья, Зик, но, когда твои настоящие друзья вернулись домой в четверг вечером, ты больше не хотел меня видеть. Это заставило меня почувствовать ...

Я закрываю глаза и слегка качаю головой. Не могу смотреть ему в глаза, лицо пылает.

– Это заставило меня п-почувствовать… – я делаю вдох, вдыхаю через нос – это единственный способ успокоить свой голос, контролировать свою речь.

Когда я набираюсь мужества, поднимаю глаза и смотрю на него, он смотрит на ряд окон на фасаде библиотеки. Смотрит сквозь них, решительно сжав губы и скривив уголки. Не то чтобы нахмурился, но ...

Я позволяю тишине поглотить нас, ничего, кроме звуков библиотеки, понимая, что слова больше не нужны. Я сказала то, что должна был сказать, единственным известным мне способом.

Все еще глядя на окна, он говорит:

– Я не думал, я реагировал. – Он делает паузу. – Это не имеет к тебе никакого отношения.

Он не извиняется. Он не говорит, что ему жаль, но пока этого достаточно.

– Все в порядке.

Он отводит взгляд.

– Неужели?

Нет.

Я опускаю глаза, сосредоточившись на своем блокноте, прежде чем снова посмотреть вверх. Он грустно хмурит брови.

– В том-то и беда, Вайолет. Ты слишком всепрощающая.

– Почему это плохо?

– Потому что, когда кто-то обращается с тобой как с дерьмом, ты не должна позволять ему этого. Все это знают.

Его ноздри раздуваются, глаза сверкают.