Текст книги "Обитель зла"

Автор книги: Сабина Тислер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

28

Донато Нери очень редко ездил в Сиену. Все необходимое он предпочитал покупать в Монтеварки, в Сан Джованни или в Террануова Браччиолини. Это была не красивая местность, а промышленный район, тем не менее там можно было найти все, что понадобится. Хотя довольно утомительно выискивать нужные вещи в разных магазинах.

Для повседневных закупок существовал хороший супермаркет в Монтеварки и намного больший из той же сети – в Ареццо. Нери этого вполне хватало. Он не любил ходить за покупками, считал это время потерянным и каждый раз, возвращаясь домой, был в состоянии стресса.

Таким образом, жизнь Нери проходила между Монтеварки и Ареццо. Поездка в Сиену каждый раз была для него путешествием в другой мир. Соответственно, Нери плохо ориентировался там. От Томмасо, который во время поездки был даже не в состоянии посмотреть на карту, чтобы его при этом не стошнило, толку было мало.

Нери проехал первые городские ворота, и ему понадобилось еще добрых полчаса, чтобы сориентироваться в путанице маленьких переулков, зачастую внезапно заканчивающихся лестницей, найти улицу Виа ди Читта и маленький магазин канцелярских принадлежностей.

Нери припарковал машину прямо перед дверью, и они с Томмасо вошли.

Мужчине за прилавком было примерно лет тридцать. Он был высоким, очень худым, но мускулистым. Его темные волосы, разделенные пробором, были строго и очень прилично уложены с помощью геля. Костюм цвета антрацита сидел на нем великолепно, галстук благородного бежево-зеленоватого тона был сдержанным и со вкусом подобранным. Внимание сразу привлекали его светло-голубые глаза, являющие собой резкий контраст с темными волосами и коричневатым загаром. Голубые, как вода, светлые глаза, какие редко встречаются в Италии.

Поначалу Нери собирался незаметно осмотреть магазин и его хозяина, а заодно купить авторучку с чернилами или красивую шариковую ручку для Габриэллы, которая любила такие вещи, а в следующем месяце у нее как раз был день рождения, но потом изменил свой план и направился к мужчине за прилавком.

– Извините, – начал он осторожно. – Это вы Антонио Грациани, владелец магазина?

Глубокая складка разрезала лоб Антонио пополам.

– Да, – ответил он подчеркнуто спокойно. – Это я. Позволите узнать, кто вы?

– Естественно. – Нери с наигранной рассеянностью начал искать свой бумажник. – Извините, что не представился. Я комиссар Донато Нери из Монтеварки. Это мой коллега Томмасо Гротти. У вас найдется место, где мы могли бы поговорить без помех?

– Можно здесь, – сказал Антонио, закрыл входную дверь и повесил на окно табличку «Ritorno subito» [37]37
  Скоро вернусь (итал.).


[Закрыть].

– Va bene. – Нери улыбнулся. – Я вас не задержу.

Нери и Антонио уселись на плетеные стулья, стоявшие за высоким прилавком.

– Синьор Грациани, как вы узнали, что синьора Симонетти убита?

– Мне позвонил один друг из Бадия а Риотти. Сразу после того, как ее нашли.

– Какой друг?

– Массимилиано Бинди. Архитектор.

– Вы были на похоронах синьоры?

Антонио кивнул.

– Вы на кладбище говорили с Романо Симонетти или с кем-то из семьи? Может быть, с матерью Романо, Терезой?

– Нет, ни с кем. Я не думаю, что кому-то хотелось, чтобы я с ними заговорил.

– У вас была любовная связь с Сарой Симонетти?

– Да.

– Тереза Симонетти знала об этом?

– Да.

«С ума сойти, – подумал Нери. – Эта женщина врет, как только открывает рот».

– Когда вы видели синьору в последний раз?

– Той ночью, когда ее убили.

Нери онемел. Он ожидал чего угодно, но только не этого ответа. Антонио же сидел совершенно спокойно, небрежно закинув ногу на ногу и сложив руки на коленях. Нери смотрел в его ясные голубые глаза и пытался найти в них хотя бы след неуверенности или страха, но там ничего этого не было. Ему даже показалось, что на губах Антонио промелькнула улыбка.

Томмасо стоял в стороне и внимательно их слушал, пытаясь подавить начинающуюся икоту.

– Расскажите, что произошло в ту ночь.

– Я приехал около двадцати трех часов к Саре. Она открыла бутылку красного вина, но сама пила только воду. Когда я спросил почему, она сказала, что чувствует себя не очень хорошо. Потом мы пошли наверх, в спальню. Около часа мы заснули, а в половине второго проснулись, потому что зазвонил телефон. Это был Романо. Он часто звонил, чтобы проконтролировать ее. Но в тот вечер она была неразговорчивой и быстро отшила его. Может быть, потому что еще толком нe проснулась. Возможно, из-за этого у него и зародилось подозрение.

– Что значит «подозрение»? Вы сказали, что Романо знал о вашей связи?

– Да, это так. Но она обещала ему, что будет встречаться со мной как можно реже и предупреждать о каждой такой встрече. Чего она, конечно, не делала. Мы встречались чаще, чем думал Романо.

– Почему она пообещала это?

– Потому что Романо угрожал ей. – Антонио улыбнулся, и это показалось Нери совершенно неуместным. – Он инсценировал нервные приступы, хотел бросить ее или заявлял, что что-нибудь сделает с собой и с детьми. Каждый раз это было в высшей мере драматично. Наконец она не выдержала и дала ему это обещание, чтобы успокоить.

– Хорошо. И что той ночью было дальше?

– В четверть третьего Романо позвонил еще раз. Похоже, он был абсолютно пьян. Он ругался, плакал и орал в телефон, что она его обманула, он чувствует, что она не одна, что он приедет и заберет ее домой. Но сначала он хотел поджечь дом.

Томмасо делал пометки в блокноте. Нери спрашивал дальше.

– Как она на это отреагировала?

– Спокойно. Как я уже говорил, она привыкла к угрозам. Но мне это надоело. Мне надоел весь этот театр, я оделся и ушел. У меня не было ни малейшего желания встречаться с Романо, и я хотел поспать хотя бы пару часов.

– Когда вы покинули дом?

– В половине третьего.

– А когда вы были у себя?

– Где-то в четверть четвертого. Может быть, в половине четвертого.

– Это кто-нибудь может подтвердить?

Антонио пожал плечами.

– Нет, я живу один. Может быть, моя кошка, но вам это вряд ли поможет.

– Как же вы правы!

Утонченная манера поведения Антонио и его высокомерие начинали действовать Нери на нервы. «Он скользкий как угорь, – подумал Нери, – и холодный как рыба. И вообще это не тот мужчина, который нужен зрелой, страстной женщине, какой была Сара Симонетти».

– Большое спасибо, – сказал Нери и встал.

Томмасо тоже поднялся и захлопнул свой блокнот.

– Для начала хватит, – заявил Нери. – Но в ближайшие дни у меня будут к вам еще вопросы.

– Никаких проблем.

Антонио подошел к двери, чтобы открыть ее.

– Вы можете завтра в десять приехать в полицейское управление в Монтеварки? Нам нужен образец вашей ДНК.

– Разумеется, – Антонио улыбнулся, показав свои безупречные зубы. – Arividerci, comissario, buona sera [38]38
  До свидания, комиссар, доброго вечера (итал.).


[Закрыть].

Нери сухо попрощался и вместе с Томмасо вышел.

– Что это за тип? – садясь в машину и запуская двигатель, спросил он больше себя, чем ассистента.

Томмасо ухмыльнулся:

– Артист. Вся его жизнь – сплошная эффектная инсценировка. А за аплодисменты он продаст даже родную бабушку.

– В этом что-то есть, – ответил Нери, медленно и осторожно ведя машину мимо многочисленных прохожих на Виа ди Читта. – Действительно, в этом что-то есть.

– И вот что еще, шеф…

– Да?

– Почему он свидетельствует против себя? Я этого не понимаю. Получается, он был последним, кто видел синьору незадолго до ее смерти. И никто не может подтвердить, что он в половине третьего уехал домой. Если бы он сам не сказал, мы, скорее всего, никогда бы этого не узнали.

– Наверное, у него есть на то причина, потому что дураком он мне не показался. Возможно, он рассказал нам все это лишь потому, что хочет свидетельствовать против Романо. Может быть и такое. – Нери сделал важное лицо.

– В любом случае он был у синьоры той ночью. Иначе бы не знал о звонке Романо.

– Правильно.

Нери благодарно кивнул, наконец-то выехал к городским воротам и облегченно вздохнул. Потом посмотрел на Томмасо:

– Ты подозреваешь Антонио?

– Нет. Вовсе нет. – Томмасо громко высморкался. – У него нет ни малейшего мотива, чтобы убивать свою любовницу. К тому же, если нож из траттории является орудием убийства, для него было бы проблематично раздобыть его.

– Да, я тоже так считаю.

– Но почему Романо, – спросил Томмасо, приоткрывая окно, – если это был действительно он, просто не вымыл нож и не поставил его на место?

Нери даже вспотел. Вот об этом он как раз и не подумал. Все складывалось как нельзя лучше: у Романо был побудительный мотив и никакого намека на алиби, сперма была его, а не какого-то другого человека, да и орудие преступления, похоже, было из его дома. Правда, оно до сегодняшнего дня так и не было найдено.

Он уже заранее радовался, что отпразднует с Габриэллой разгадку этого дела, и тут Томмасо некстати задал такой идиотский вопрос.

29

Романо, заспанный и небритый, стоял в кухне и готовил для Эди мюсли, что было делом сложным. Эди любил овсяные хлопья, но не любил отрубей. Он любил орехи, но не миндаль. Он с удовольствием ел яблоки, но не ел бананы. Он любил все, что было похоже на апельсины, но ненавидел лимоны. Запеченные сливы он считал отвратительными и без всякого предупреждения выплевывал их на стол, зато изюм был его страстью. Он мог поглощать его в огромных количествах. Так что с Эди все обстояло не так-то просто, и его темные глаза, окруженные призрачными веками без ресниц, очень внимательно следили за тем, что Романо накладывал в тарелку. Но, как обычно, он молчал, и только по мимике можно было понять, доволен он или нет.

На Романо был серо-черно-синий полосатый купальный халат, который Сара подарила ему десять лет назад. У нее была собственная философия в отношении купальных халатов.

– Одноцветные халаты скучны, – заявила она. – Хуже всего белые: я тут же вижу санатории и восьмидесятилетних стариков и старух, которые с открытыми язвами на ногах лезут в термальные ванны. Купальные халаты с цветами, орнаментом, в клеточку или с какими-нибудь другими узорами годятся для обезьян, для гомосексуалистов, для много о себе мнящих аристократов, которые делают из этого культ и целый день ходят в халате. А вот полосатые купальные халаты ужасно сексуальны. Но они не должны быть слишком пестрыми. Этот то, что надо.

Романо сразу же позволил убедить себя и носил этот халат каждый день. Он чувствовал себя в нем как дома, а когда халат стирали и он два дня висел на веревке, Романо казался себе беззащитным. За годы рукава поистрепались, на спине появилась пара дырочек, кое-где повытягивались нитки. Романо уже несколько лет пытался подобрать ему в магазине достойную замену, но не находил ничего похожего, такого же красивого. Теперь, когда Сара была мертва, он еще больше любил свой халат и вспоминал, что всегда надевал его, когда она выходила из душа. Она прижималась к нему и обнимала его. Он распахивал халат так, чтобы полы прикрывали ей спину, а места в халате хватало на двоих…

Донато Нери не позвонил в дверь. Просто внезапно появился в кухне, где Эди, чавкая, поглощал мюсли.

– Сожалею, – сказал Нери, – но вы арестованы, господин Симонетти. До тех пор, пока однозначно не будут выяснены некоторые нестыковки. А пока вынужден просить вас следовать за мной.

Романо сразу понял, что это надолго.

– Я могу хотя бы одеться и умыться? – спросил он.

Нери кивнул.

– Да. И соберите самое необходимое. Предметы личной гигиены, которые вам могут понадобиться. Но, пожалуйста, поторопитесь.

Романо встал.

– Я могу взять с собой купальный халат? – Он, словно защищаясь, положил руку на грудь и сильнее запахнул халат.

– Нет. – Нери с выражением сожаления поджал губы. – Извините, но одежду вам выдадут в тюрьме.

«Это кошмарный сон, – думал Романо, одеваясь в спальне так поспешно, словно боялся опоздать на самолет. – Кошмар, который никак не закончится. Все нагромождается больше и больше, я попадаю из одной катастрофы в другую, падаю в пропасть и нет возможности уцепиться за что-нибудь, чтобы замедлить падение».

Когда он вернулся в кухню с небольшой сумкой в руке, Эди уже закончил есть и ковырялся в зубах. Нери, заложив руки за спину и раскачиваясь взад-вперед, стоял возле стола и смотрел на него.

– Вверх и вниз – всегда бодрись, – сказал Эди и расплылся в широкой ухмылке.

– Я буду бороться за тебя, – со слезами в голосе сказала Тереза, стоя в дверях. – Я вытащу тебя оттуда, обещаю. Если ты думаешь, что я не переверну небо и землю, то плохо знаешь свою мать! – добавила она совсем уже некстати и погладила его по голове, как ребенка. – И я, конечно, позабочусь об Эльзе и Эди. Ты можешь положиться на меня.

Романо кивнул:

– Спасибо, мама.

Он подошел к Эди, обнял его и поцеловал в безволосую розовую голову.

– Я должен ненадолго уехать, – прошептал он. – Не волнуйся, я скоро вернусь, и тогда мы пойдем на рыбалку.

Эди кивнул.

– Не забывай, что я люблю тебя, – быстро сказал Романо и отвернулся, потому что чувствовал, что вот-вот потеряет самообладание.

– Не ау – только чао, – сказал Эди.

Нери надел на Романо наручники, что тот воспринял как чудовищное унижение. Он знал, что в Монтефиере не только Энцо наблюдал за этой сценой из окна.

До того как Романо сел в машину карабинеров, он увидел Эди, стоящего у окна. Он изо всех сил махал ему рукой, которая болталась так, словно в ней не было костей.

Часть вторая
La colpa – Вина

Тоскана, 22 сентября 1988 года – за семнадцать лет до смерти Сары

30

Острая боль пронзила ее так внезапно, что у Сары подкосились ноги. Она оперлась на кухонный стол, глубоко дыша и ожидая, пока пройдет схватка. Потом спокойно домыла посуду, пошла в спальню и упаковала сумку. Из суеверного страха, что ребенок может родиться раньше времени, она не стала заранее укладывать вещи, которые могли ей понадобиться. Но сейчас оставалось всего лишь три дня до назначенного срока родов, и Сара была рада, что на этот раз ей удалось справиться с беременностью без проблем и осложнений.

Она чуть-чуть подкрасилась и пошла вниз, чтобы предупредить Терезу и передать Эльзу под ее опеку.

Романо работал за домом вместе с Энцо. Пескоструйной машиной они очищали старые mattoni [39]39
  Кирпичи (итал.).


[Закрыть]от остатков краски и цемента.

– Пора, – сказала она Романо. – Поедем в Монтеварки, в больницу.

Романо побледнел и уронил на землю все, что держал в руках. Энцо по-дружески похлопал его по плечу.

– Ничего, справитесь. Каждый день рождаются тысячи здоровых детей, почему бы вашему не быть одним из них? У вас родится чудесный ребенок, я в этом абсолютно уверен.

Энцо обнял Романо и Сару на прощание и проводил их до машины. Тереза, перебирая четки, стояла перед домом. Саре показалось, что она молится быстрее, чем обычно. Но, возможно, ей это только показалось, потому что Тереза дрожала всем телом и у нее были слезы на глазах, когда они уезжали.

– Мать очень растрогалась, – сказал Романо, когда они ехали вниз по извилистой дороге. – Этого я никак не ожидал. Когда родится ребенок, то да, но сейчас…

Сара воздержалась от комментариев. Она, в отличие от Романо, опасалась, что предубеждение Терезы станет сильнее, когда все внимание семьи будет приковано к ребенку и Тереза отодвинется на задний план еще дальше.

Между Бучине и Леване им пришлось ехать за седельным тягачом, и у них не было никаких шансов обогнать его. Сара больше не разговаривала. Она закрыла глаза и глубоко дышала, чтобы выдержать схватки, которые следовали все чаще. Романо бросило в пот.

– Accidenti! Madonna mia! Vai! [40]40
  Черт возьми! Пресвятая Богородица! Поезжай уже! (итал.)


[Закрыть]– кричал он и бил рукой по рулю. – Что за stronzo! [41]41
  Козел, засранец (груб., итал.).


[Закрыть]Maledetto! [42]42
  Проклятый! (итал.)


[Закрыть]Я сейчас с ума сойду! Как ты, Сара?

– Все хорошо. Не волнуйся.

– Porcamiseria! Madonna, aiuta! [43]43
  Проклятье! Богородица, помоги! (итал.)


[Закрыть]

Романо сигналил как сумасшедший, но на водителя тягача это не произвело ни малейшего впечатления.

– Не обгоняй, Романо! Езжай осторожно. Лучше мы приедем в больницу на десять минут позже, чем не приедем никогда.

– Si, si,si, carissima. Да, дорогая. Я знаю.

Сара никогда не видела Романо таким взбудораженным и любила его за это еще больше.

Через двадцать минут Романо, взвизгнув тормозами, остановил машину перед больницей в Монтеварки. Схватки повторялись уже каждые две с половиной минуты, и Сару сразу же повезли в родильный зал. Романо был рядом, держал ее за руку и вытирал ей пот со лба, когда ее лицо искажалось от боли.

– Ты справишься, amore. Sto qui. Я с тобой.

Он никогда еще не был ей так близок.

Врач, стоя перед ее раздвинутыми ногами, вынул из нее маленький окровавленный и измазанный слизью комок плоти. Романо захотелось, чтобы врач и акушерка убрались на край света и наконец дали ему побыть с Сарой наедине.

Акушерка схватила ребенка за ножки и подняла вверх.

– Это мальчик, – сказала она. – Прекрасный парень, а вот если бы он сейчас еще и закричал…

Но малыш издавал лишь какие-то булькающие и хрипящие звуки.

Акушерка бросилась к столику, засунула ребенку в рот шланг и отсосала слизь. Младенец начал кричать. Сначала тихо и робко, потом несколько громче. Но его крик был приятнее любой мелодии.

– И то хорошо, – довольно сказала акушерка и положила крохотного младенца Саре на живот. Маленькое тельце почти исчезло под пальцами Сары, которые нежно гладили хрупкую спинку. Романо поцеловал ее.

«Oh, Dio, – мысленно молился он, – я благодарю тебя. Я так благодарен тебе. Madonna mia, grazie per tutto!» [44]44
  Богородица, спасибо за все! (итал.)


[Закрыть]

31

Такой необычно теплой и прекрасной осени еще никогда не было. По крайней мере, на памяти жителей Монтеварки. А они помнили все, как минимум, на два поколения назад.

Оводы в эти теплые дни, как кара небесная, тучами сидели на крышах домов, на кустах и деревьях и нападали на каждого, кто решался выйти в лес или в поле.

Эльза, как и каждый день в послеполуденное время, везла в коляске через городок своего маленького брата, которого родители назвали Эдуардо. Эдуардо звали деда Романо, который погиб во время сбора оливок, когда Романо было десять лет. Он упал с дерева и сорвался в ущелье, где его нашли через два часа с переломанным позвоночником. Романо любил своего деда и был счастлив, что его сын носит имя Эдуардо.

Эльза боялась оводов. Ее ноги покрывали бесчисленные толстые зудящие волдыри, из которых сочились сукровица и гной и которые не заживали добрые две недели. Она ненавидела прогулки с Эди и ненавидела Эди, который с момента своего рождения стал центром мира в доме Симонетти. Каждый его вздох был под наблюдением и контролем, ему ничего не нужно было делать – просто быть здесь и спать. Он сам по себе был сенсацией. И он с каждым днем все больше и больше действовал Эльзе на нервы.

Эльзе исполнилось пять лет. Она могла уже свободно говорить по-итальянски и умножать двадцать семь на шестьдесят пять, знала, что девятнадцать умножить на девятнадцать будет триста шестьдесят один и могла в уме разделить четырнадцать тысяч семьсот восемьдесят девять на двадцать три, что не удавалось никому в их семье. Она считала без ошибок и быстрее, чем жена пекаря в Амбре, где она по субботам покупала panе и panini, пироги и кексы. Когда она оказывалась в мясной лавке, то быстрее, чем срабатывал кассовый аппарат, говорила продавщице, что при цене восемнадцать тысяч шестьсот лир за килограмм двести сорок пять граммов prosciutto crudo [45]45
  Невареная ветчина (итал.).


[Закрыть]стоили четыре тысячи пятьсот десять лир. Но это никого не интересовало. Эльза больше не была чудом семьи, им стал Эди. Просто потому, что он был.

Если Эльза в младенчестве кричала почти беспрерывно, то Эди не плакал почти никогда. Он тихо лежал в своей кроватке, довольный собой и окружающим миром.

– Все дело в том, что он – дитя любви, – гордо сказала как-то Сара. – Такие дети от природы счастливее.

Эта фраза, словно выжженная огнем, запечатлелась в душе Эльзы.

Когда родители или дедушка с бабушкой находились поблизости, она целовала брата в лобик и нежно щекотала его ножки, пока он не начинал дрыгать ими и булькать от удовольствия. Когда она оставалась с ним одна, то больно щипала его за лодыжки или за щеки, а пеленая, дергала за маленький пенис, пока ребенок не начинал кричать.

Но этого никто не замечал.

Эльза толкала детскую коляску по Монтефиере. Оводы сотнями кружились вокруг нее, садились ей на спину, на ноги, влетали в ее волосы и с громким жужжанием бились о ее лицо. Отбиваться от них не было толку, их было слишком много. Эльза чувствовала, как эти твари кусали ее.

А в это время Эди благополучно лежал под противомоскитной сеткой, натянутой над коляской. По сетке ползали бесчисленные оводы и искали, как забраться внутрь.

Когда Эльза заметила, что ее уже не видно из дома родителей, то отбросила сетку в сторону.

Уже через несколько минут оводы сидели на голых руках и ногах Эди, на котором были только пеленка и тонкая распашонка. Эди кричал, а Эльза старалась успокоить его ласковыми словами, которые слышал в селе каждый, кто сидел в тени на площади или под фикусами у себя в саду. «Какая у него любящая сестра!» – думали люди и дружелюбно махали ей руками.

Вечером Эди кричал невыносимо громко и долго. «Дитя любви…» – подумала Эльза, и его рев звучал в ее ушах музыкой.

Сара и Романо повезли Эди в Pronto Soccorso [46]46
  Первая помощь (итал.)


[Закрыть], где ему смазали многочисленные укусы охлаждающей мазью и сделали укол кальция.

– Разве на коляске не было противомоскитной сетки? – спросил Романо.

– Как же, конечно, была. Ума не приложу, откуда на нем столько укусов.

Романо больше вопросов не задавал.