Текст книги "Красавица Амга"
Автор книги: С. Данилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
– Садись туда! Вы там – пустите человека!
– Голубчик, у тебя поранен подбородок, – разволновалась Ааныс. – Да и под глазом тоже… А у этого парня кровоподтёки!
– Думаешь, в Чека по головке гладят? – весело откликнулся Валерий. – Налейте-ка! Ну, за то, что встретились живые! По правде говоря, надежды у меня не было.
Валерий набросился на еду, а отец всё пододвигал ему куски покрупнее да пожирнее.
– Кто это? – спросил ротмистр у Сарбалахова.
– Молодой хозяин. Сын старика…
– А-а! Кычин брат! Здравствуйте! Ротмистр Угрюмов.
Валерий, не отрываясь, грыз кость, и ротмистру пришлось убрать протянутую руку. Лицо его пошло красными пятнами.
– Голубчик, если вы сильно проголодались, остерегитесь жирного мяса, – робко предупредила Ааныс Томмота.
– Ничего! Спирта, спирта наливайте, он всё переварит! За что выпьем? За то, чтобы сытно елось и впредь! Как по-твоему, Сарбалахов? Чего, как рыба, жабрами водишь?
– Дело продолжай! – подтолкнул Сарбалахова ротмистр. – Что молчишь?
– Тише, друзья! – уже не столь твёрдо, как прежде, встал и не столь уверенно, как до того, произнёс Сарбалахов. – Вернёмся к первой причине этого застолья. Валерий, мы собрались по торжественному случаю: твоя сестра Кыча Дмитриевна и ротмистр Николай Георгиевич Угрюмов дали друг другу слово стать супругами. Мы отмечаем помолвку.
– Че-го? – поднял на него осоловевшие глаза Валерий.
– Сестра твоя Кыча выходит замуж вот… за ротмистра, – запинаясь, объявил Сарбалахов.
– Замуж… Ха-ха-ха! Вот за него? – ткнул он пальцем в Угрюмова. – А ты представляешь себе, сколько женщин имел этот боров? Хочешь стать очередной?.. У этого потаскуна наверняка ещё и постыдная болезнь! Чего молчишь? А ну встань и проваливай!
Валерий выдернул Кычу из-за стола и отшвырнул. Ааныс едва успела подхватить её под руки и поспешно увела.
Ротмистр затормошил Сарбалахова:
– Что он говорит?
Сарбалахов не ответил ему. Он припал грудью к столу и, прищуря один глаз, пытался разглядеть раздваивающегося Валерия.
– Кривой тунгус, чего глаз зажмурил – не пристрелить ли собираешься?
– Пристрелить – дело пустяк. Знай меру, а то…
– Смотри-ка ты!
Оглядев гостей-пришельцев, Валерий заскрипел зубами при мысли о том, что в тот вечер, когда ему был вынесен смертный приговор, они, вероятно, вот так же бражничали.
– Погоди, Бэлерий… – Видя закипающую в сыне ярость, Аргылов предупреждающе положил руку ему на плечо. Но этим он лишь подзадорил его.
– Нечего мне годить! Ты воюй с врагами, рискуй своей жизнью, а они тут пьянствуют! Ты лежишь в тюрьме у чекистов и ждёшь расстрела, а они тут распутничают. Нет уж теперь Аргылова-дурака! Теперь есть умный Аргылов, и он с вами поговорит как надо! Проваливайте! Прочь отсюда, сучье отродье Сарбалаха! Будешь ещё в нашем доме собирать свой сброд? Вон!
Валерий ахнул кулаком о стол, задребезжала, подпрыгивая, посуда, чуть не опрокинулась лампа.
– Ишь ты, ходя! – Ротмистр поднял свой громадный кулак.
– Думаешь, Сарбалахов тебя побоится? Я тебе покажу сейчас кривого тунгуса!
Воодушевившись поддержкой ротмистра, Сарбалахов лапнул себя по бёдрам, ища пистолет, вспомнил, что пояса с пистолетом на нём нет (оставил, раздеваясь), он сделал вид, что ищет оружие по карманам.
Томмот подскочил к Угрюмову и схватил его за руки:
– Ротмистр, он же пьян… Не сердитесь, – шепнул он ему. – Мы выпили ещё у Пепеляева…
Угрюмов сбавил тон: генерал-лейтенант не имеет привычки угощать водкой по пустякам…
Поднялся из-за стола и Чемпосов.
– Вечер уже, а мы тут с утра! Пойдёмте! – И подхватил Сарбалахова под мышки.
Томмот осторожно тронул ротмистра за рукав:
– Пожалуйста.
Видя, что все встают из-за стола, Угрюмов тоже тяжело поднялся, опрокинул в рот ещё одну рюмку и пошёл к дверям.
Валерий за столом остался один. Сарбалахов подошёл к Аргылову-старшему.
– Старина! Хоть стол у нас и разладился, уговор остаётся в силе… – заявил он, держа старика за грудки и рыгая.
Чемпосов, обогнув стол, подошёл к Валерию и тронул его за плечо:
– Правильно сделал! Хвалю.
Валерий, не поднимая головы, рыкнул:
– Вон!
Глава двадцать четвёртая
Утром следующего дня, тринадцатого февраля, когда Валерий и Томмот засобирались в штаб, старик Аргылов, будто чуя недоброе, принялся напутствовать их – будьте осмотрительны. Парни почтительно выслушали его, но чувствовалось, спешили лишь избавиться от наставлений.
Возле штаба было людно в это морозное солнечное утро. Шли толки о вчерашней неожиданной отправке офицерской роты навстречу Строду, который, оказывается, обошёл все засады и подошёл чуть ли не к самой Амге. Много толков среди своих знакомых вызывал и Валерий, которого давно уже похоронили и который вдруг воскрес из мёртвых.
– А-а, чекисты! – встретил их полковник Андерс, к которому они пришли согласно предписанию. – Ну, заходите, заходите. Я бы с вами ещё душевно поговорил, вытягивая каждую жилочку в тонкую ниточку, а потом… – он щёлкнул пальцами, изображая два выстрела. – Но наш брат генерал играет в демократа. Детская болезнь… Пройдёт!
По привычке низкорослых, Андерс высоко вскидывал голову, чтобы казаться повыше ростом. Заложив руки за спину, он обошёл вокруг парней, оглядел их, как жеребцов на продаже, и остановился перед Томмотом.
– Господин чекист, с чего это у вас левая щека больше правой?
– От благотворного воздействия вашего кулака, господин полковник!
Валерий бросил на Томмота осуждающий взгляд, а Андерс от неожиданности подскочил. «Ишь, иронизирует, скотина!» – подумал он и сказал:
– «Господин полковник»… Это хорошо! Не то что «товарищ» или, тем более, вот это идиотское «брат». Ты скажи мне, – обратился он к Томмоту, – как я, благородный гвардейский офицер, могу быть товарищем или братом тебе, дикарю?
Томмот пожал плечами.
– Не знаешь? Так вот, подумай, дабы сохранить оставшиеся зубы.
Андерс прошёлся по комнате, приглаживая ладонями жидкие волосы, затем уселся за стол, подобрав под себя одну ногу.
– Слушайте. Приказом командующего вы переданы под моё начало. Аргылов поедет сегодня с группой Сарбалахова на сбор провианта и подвод. А ты, Чычахов, будешь сегодня трибуном. Наш генерал очень любит ораторов. Поедешь с Чемпосовым в наслег и проведёшь агитацию среди населения. Расскажешь людям, как чекисты истребляют всех без разбора, как они занимаются повальным грабежом и насилием, почему ты убежал от красных к нам, – одним словом, не жалея слов, ты должен расписать все ужасы, а затем восславить генерала Пепеляева, прибывшего в Якутию по приглашению самого народа. Поможешь Чемпосову в наборе добровольцев. Записавшихся в дружину добровольцев приведёте с собой. Насчёт вознаграждения в обещаниях не скупитесь. Ну это знает и сам Чемпосов. Понял? Предупреждаю: что-либо не так – пеняй на себя. Иди! А ты останься. – Он ткнул пальцем в Валерия.
На дворе Чемпосова и Томмота ждал солдат с конём, запряжённым в сани.
– У тебя что, винтовки нет? – удивился Чемпосов, увидев, что Томмот не вооружён. – Так не пойдёт! Ещё скажут, что я тебя конвоирую…
Чемпосов куда-то исчез, через некоторое время появился с японским карабином в руках, и они поехали. Возница-солдат сел на передок, а Томмот с Чемпосовым – сзади.
– Как тебя зовут, догор? – спросил у возницы Томмот. Услышав вместо привычного окрика дружелюбный голос, солдат радостно обернулся.
– Лэкес я, Лэкес!
– Хороший парень, – похвалил его Чемпосов. – Будущий командир якутской армии.
– Откуда родом? – опять спросил Томмот, и Лэкес опять обернулся с той же улыбкой.
– Из Болугура.
– В солдатах добровольно?
– Нет, заставил мой господин, бай Борисов.
– Ну, а ты?
– Что я? Вот, служу…
Дорога повела их по реке, вверх по течению на юг.
– Куда это мы? – поинтересовался Томмот.
– А в ближний наслег. В сугулане людей должны собирать. Вообще-то ораторствовать должен был я, но сегодня велено выступать тебе: говорят, будет здорово, если человек, сам недавно бывший в красных, комсомолец, да ещё чекист начнёт крыть своих…
Лэкес при этих словах с удивлением оглянулся на Томмота.
– Какой я оратор! – отмахнулся Томмот.
– В Чека работать приходилось не языком, а кулаками?
– Ни разу не видел, чтобы били…
– Значит, следствие, суд и прочее по законной форме?
– А как же без следствия можно определить, кто виноват, а кто не виновен? Кого и как наказать, определяет не Чека, а суд и трибунал.
– Не били и Аргылова?
– Не били.
– Он же был избит!
– Ы-ы… Не знаю. Спросите его самого.
«Кажется, его приставили наблюдать за мною», – подумал Томмот.
Дорога поднялась на косогор, затем нырнула в лес. Чемпосов ехал, свесив голову, как бы вглядываясь в мелькающую под санями дорожную колею, затем неожиданно заулыбался, вспомнив что-то хорошее.
– Выгнал нас… Это я про вчерашнее. В шею всех! Молодец Валерий, да и только!
– Первый раз вижу человека такого: выгнали его, а он радуется.
– Конечно, радуюсь! Истасканный да облезлый, как старая шкура, а зарится на такую молоденькую! Думает небось: якутишки будут рады… Потаскун! Перед тем как пойти к Аргылову, мы с Сарбалаховым побились об заклад. Я был уверен, что, вот ей-богу, ни за что не согласятся. А старик обеими руками… Ну и человечина – собственную дочь, красавицу, толкает в лапы этого поганца. Ох и люди!
– А что говорил Сарбалахов?
– Был уверен, что не откажут. Угадал, сатана. Урод, родившийся только для счёта душ. И девушку-то знает с детских лет. Был бы человек, пожалел бы. Да, у мёртвого здоровья не спрашивают, а у таких не стоит искать совести. Дай ему только волю, начнёт шерстить и своего и чужого, продаст за грош и отца с матерью. Я это говорю меж нами. Не станешь ведь из уст в уста?
– Не беспокойся, – успокоил попутчика Томмот. – Никогда не кормился этим…
Чемпосов набил трубку табаку, кисет протянул Томмоту. Тот отказался.
– Не куришь?
– Нет. Жил я в сельской местности – табаку не было. Поехал в город учиться, там табак нашёлся бы, но так и не приучился курить. Угости Лэкеса.
Уже намеревшись положить в карман кисет, Чемпосов протянул его вознице. Тот засиял.
– Курение – вроде порока… Был бы подвержен, курил бы. По-твоему выходит, что все баи должны стать порочными курильщиками, а все бедняки – беспорочными… И у меня табак не тюками лежал, когда я подрастал. Мои родители были не богачи, хотя и не голодали. Ты где учился?
– В учительском техникуме. Со второго курса я.
– Тоже вот не удалось окончить реальное – из-за революции и войны.
– Ты с революции… у белых?
– Каких белых? И белые бывают разные, – Чемпосов глянул собеседнику в лицо и усмехнулся. – Белые… До позапрошлого года я вот так же, как и ты, весь свет делил только на красных и белых. Оказалось, вопрос не так-то прост.
– Это как же?
Чемпосов откинулся на задок саней.
– Поближе, поближе садись. И брось сюда своё ружьё – держишь, как божью свечку. Никого не будет в этих местах…
Томмот засунул карабин под санную подстилку и, подстраиваясь так и эдак, улёгся наконец на бок рядом с Чемпосовым. Побои в штабе давали о себе знать на каждой кочке.
– В реальном я сильно увлёкся историей различных народов, – начал рассказывать Чемпосов. – Роясь в книгах, я узнал, что процветание какой-либо нации не всегда зависит от количества народа. Решающую роль тут играют физическая выдержка, моральная стойкость народа, его способность противостоять испытаниям, воля, мужество и стремление к прогрессу. Поэтому в истории имеется тьма примеров, когда даже многомиллионные нации теряли свободу, становились рабами других и исчезали с лица земли, а некоторые народы, даже небольшие числом, умудрялись достичь высот культуры и славы. Не так ли?
– Да, это так…
– Чего-чего, а на муки для якутского племени господь не поскупился. На его долю выпало немало тяжких испытаний, а всё же мы выдержали их и дожили до сегодняшнего дня. Выносливости, терпения и упорства нам не занимать. Не меньше должно быть и стремления к культуре. И я стал думать: почему обойдённому судьбой якуту не зажить по-человечески, не распоряжаться самому своей судьбой? Безмерно я был рад, когда Февральская революция скинула царя с трона. Рад был не только я, ликовали все, вот, думали, настали времена для свободного развития! Затем ещё одна революция, власть захватывают большевики, вспыхивает междоусобица, начинается кавардак. Те самые народы, которые, как ожидалось, должны были дружно двинуться к высотам прогресса, начинают воевать между собой, разделившись на красных и белых. Я вначале не понимал, кто из них прав, а кто не прав. Спустя немного красные вдруг начинают расправляться с людьми, кто побогаче да пообразованней. Попутно в эту кутерьму попадает и моя семья – мы лишаемся всего. С тех пор я и отстранился от красных. Прислушиваюсь к белым – вроде бы неплохи. Кричат, что борются за счастье и процветание народа, за его судьбу. Примыкаю к белым – к прошлогодним и позапрошлогодним. Начинаю приглядываться и вижу, что ни о каком благе народа они и не думают, все преследуют лишь корыстные цели – мстят, сводят старые счёты, рвутся к власти и богатству. Настоящие разбойники с большой дороги. Я и от них в бега ударился. Запутавшись так, сидел схоронясь, и слышу: якуты пригласили вот этого Пепеляева. Достал его призывы, листовки: точь-в-точь мои заветные помыслы! Я вне всяких партий, мне лично ничего не надо, воюю лишь за свободу и счастье народа. Как только захвачу власть, сразу передам самому народу в руки, чтобы он установил самоуправление. Поверил я. Поехал в Нелькан и присоединился к дружине. Вот почему говорю, что и белые не все одинаковы. Прежних-то и белыми называть неохота, – настоящие чёрные бандиты.
– Прежние беляки разве не говорили, что только они одни борются за народ? – спросил Чычахов.
– Ого! Во весь голос! Враньё всегда крикливо…
– А эти… не могут ли и они наврать? – то ли рассуждая, то ли спрашивая, вполголоса произнёс Томмот.
– Нет! – решительно возразил Чемпосов. – Неужели?.. Нет, не может быть!
– Я просто так… Подумал…
– О целях своей борьбы Пепеляев даже стихи пишет.
– Да ну! – искренне удивился Томмот.
– Сам читал… Там, например, есть такие строки… Подожди-ка… Ага, вспомнил… – Чемпосов провёл рукавицей по заиндевелым усам:
Донеслись до нас стоны народные
И сердца разбудили свободные.
Бросив труд, бросив семьи родные,
Собрались мы в ряды боевые.
Не на радость, на подвиг тяжёлый мы шли,
От людей мы не ждали награды.
На пути, разрушая преграды,
Крёстный путь мы свершили одни…
Томмот усмехнулся: смотри-ка, генерал идёт спасать народ.
– Такие стихи может сочинить каждый, если вдоволь наестся.
– Да ты подумай… «Стоны народные… Сердца разбудили свободные…» Или думаешь, что генерал врёт в стихах?
– Кто его знает…
Томмот замолчал, вспоминая стихи, которые недавно прочитал в газете. Их строчки врезались в его память.
Народ разутый, народ раздетый,
Народ голодный, народ холодный
Стонал веками в тяжком ярме;
Борцы за свободу томились в тюрьме,
Кормили вшей по чумным этапам;
Раздолье было царским сатрапам,
То бишь опричникам и палачам;
Была им работа по тёмным ночам!
Сколько братьев наших замучено,
Сколько с детьми матерей разлучено,
Сколько позора,
Сколько разора…
Массив глухого леса стал перемежаться полянками. Всё больше появлялось признаков человеческого жилья. Ехали, каждый погрузясь в свои думы.
Наконец Чемпосов сказал:
– Нам надо бы познакомиться по-настоящему, а то получится по пословице: познакомились на другое утро… Меня зовут Василием Сидоровичем. А тебя?
– Томмот, по отцу – Иванович.
– Если не возражаешь, я буду звать тебя просто Томмотом, а ты меня Василием, а лучше – Басылай. Что ты скажешь на собрании?
– И сам не знаю. Как перешёл к белым…
– Ладно, сойдёт. В заключение призовёшь людей вступать к нам добровольцами.
– Не сумею, наверное, никогда в жизни не ораторствовал. Напрасно на меня понадеялись…
– Тогда первым выступлю я. Лэкес, поторопи коня!
Выехали на просторный алас, на противоположной опушке зачернело около десятка домов.
Остановились вскоре посреди небольшого посёлка, во дворе большого дома. Дом оказался изнутри не перегороженным, в одну просторную комнату. Пять-шесть пожилых мужчин курили, собравшись вокруг камелька. Старик с жиденьким клочком бороды из-под ладоней внимательно пригляделся, как раздеваются у правого орона зашедшие с мороза люди, и, хромая, подошёл к ним поближе.
– Не вы ли приехали провести собрание?
– Да, мы, – ответил Чемпосов, потирая озябшие руки.
– Братья?
– Да, братья… – без особой охоты откликнулся Чемпосов и, избегая дальнейших расспросов, отошёл.
– У нас народу немного. Помоложе да поздоровее все подались к красным… – Спохватившись, что сказал лишнее, хромой старик обернулся к остальным: – Эй, парень, поди созови всех!
Семилетний на вид мальчишка, шмыгнув мокрым носом, проворно выскользнул за дверь. Вскоре в доме набралось человек двадцать.
– Все, кто может, уже здесь, – сообщил хромой старик.
Чемпосов с Томмотом сели за стол.
– Разве не найдётся никого, чтобы вести собрание? – немного подождав, обратился к молчащим людям Чемпосов.
– Как же, был такой, да сейчас его нет!.. – зашумели собравшиеся. – Мэхясь…
– Не князёк ли?
– Наш ревком. Ушёл с красными.
– Я спрашиваю не про ревкомовцев!
– А-а, он спрашивал о других…
– Все наши, «имеющие голову», давно уже улепетнули в сторону слободы.
– Здесь одна беднота…
– Выберите председателя собрания! – остановил поднявшийся гомон Чемпосов.
– А зачем нам выбирать там кого-то? – просипел старик со старой ситцевой повязкой на голове. – Вернётся Мэхясь, ну и будет по-прежнему главенствовать…
– Я говорю: выберите человека, чтобы вёл собрание!
– Если только на сегодня, то пусть распоряжается старик Никус-скороход. Пусть он будет хозяином сугулана.
– Вот и ладно! – смеясь, зашумели люди.
Никус-скороход, хромоногий старик, не только не вёл за всю жизнь ни одного собрания, но, пожалуй, и был-то на них два-три раза. Не разобрав, в шутку или всерьёз его выбрали руководить собранием, он стал затравленно озираться.
– Иди, чего крутишься! – поторопил его Чемпосов.
Никус-скороход, привыкший идти куда велят, захромал к столу. Подражая когда-то увиденному им человеку, ведшему собрание, он встал возле стола, упираясь о него большим и указательным пальцами левой руки, вздёрнул повыше жидкую бородёнку и помотал головой.
– Ти-и-хо! – крикнул он вдруг не своим голосом.
Люди сначала испуганно примолкли, а затем весело зашумели.
«Не идиот ли этот чёртов старик? – с раскаянием подумал Чемпосов. – Не надо было мне тянуть эту волынку с избранием председателя».
А старик Никус тем временем, не зная, что делать дальше, затоптался на месте.
– Скажи, что слово предоставляется мне! – шепнул ему Чемпосов.
– Сейчас этот товарищ… Эй, как его… брат… Он говорит, что слово предоставляется мне.
Опять послышались смешки.
– Прекратите смех! Надвинулись времена нешуточные. – Краем глаза увидев, что старик Никус продолжает по-прежнему торчать истуканом, Чемпосов цыкнул на него: – Садись! Якутская земля охвачена пламенем, залита кровью. Злодеи, называя себя то коммунистами, то ревкомовцами, истребили цвет нашего общества, именитых и знатных, подорвали благоденствие народа.
Вынув трубку изо рта и подавшись широким, дочерна загорелым лицом вперёд, человек, сидевший заложив ногу за ногу, плюнул сквозь зубы на шесток печи.
– Что до меня, то опасаться нечего – гол как сокол…
– …Но белу свету шествуют беды да несчастья, – пропустив мимо ушей недоброжелательную реплику, продолжал Чемпосов.
– Правильно говорит! В беду нас ввергли проходимцы и разбойники, вроде Коробейниковых да Артемьевых. И Пепеляев этот…
Звонкоголосого крикуна, видимо, кто-то подтолкнул в бок, и он осёкся на полуслове.
– Якутский народ, доведённый до отчаяния, вынужден был обратиться с призывом о помощи и спасении к генералу Пепеляеву. Вняв этому, благородный генерал созвал свою дружину. И вот, пройдя через испытания похода, он появился сейчас в вашей Амге.
– Я вот себя считаю якутом, но почему-то не помню, чтобы обращался за помощью к генералу. – Сиплый старик с повязкой на голове уставился в потолок, словно что-то припоминая.
– А мне-то и подавно не сметь кого-либо звать… Помню за всю свою жизнь один такой случай: в позапрошлом году обращался к ревкомовцам, чтобы выделили мне земельный надел…
– Будете слушать или нет?! – повысил голос Чемпосов.
– Хе, не нравится, когда мы говорим…
Стало тихо, и в этой уже ничем не нарушаемой тишине Чемпосов продолжал. Он говорил о том, что цель Пепеляева – избавить народ от гнёта, о том, что Пепеляев вскоре овладеет Якутском и пойдёт походом дальше на юг, и о необходимости обеспечить дружину подводами, продовольствием и одеждой, а сверх того – каждому записаться добровольцем. Правда, получилось у него это поспешно и как-то неубедительно. Люди молчали, пряча глаза, и невозможно было понять, слушают они или не слушают.
Закончив речь, Чемпосов, не обращая внимания на председателя, передал слово Томмоту.
– Вижу, некоторые из вас не совсем мне поверили. Выслушайте сейчас вот брата Чычахова. Он бывший комсомолец, да ещё сотрудник Чека. Несколько дней назад он перебежал к нам из Якутска. Он вам расскажет, кто такие есть красные и почему он перебежал к Пепеляеву.
Томмот встал и привычно заправил гимнастёрку. Среди студентов техникума он слыл заправским оратором, в политических спорах он был бойцом. В те времена нужные слова приходили на ум сами, нетрудное это было дело – говорить о том, к чему лежит сердце. А теперь, не зная, с чего начать, Томмот замешкался.
– Друзья…
– Смотри-ка, парень отыскал-таки друзей!
– Братья…
– А теперь – братьев! Оказывается, он нам родственник…
– Братья, – повторил ещё раз Томмот. – До недавних пор находился я среди красных, а теперь присоединился к Пепеляеву. Вы должны знать старика Аргылова. Так вот, я бежал к белым с его сыном Валерием…
– Как, тот злодей… – опять на полуслове осёкся тот же звонкий голос.
– Не расстрелян разве – ты хочешь спросить? – обратился Томмот на этот голос. – Нет, не расстрелян. Когда его, как врага трудового народа, чекисты вывели на расстрел, я помог ему бежать.
– Теперь ясно, какой ты «молодец»… – просипел старик с повязкой.
– Не отвлекайся, расскажи, почему перешёл на сторону Пепеляева, – Чемпосов заёрзал на стуле.
– Если же рассказать, почему я перешёл к Пепеляеву, то так. Я родился в бедной семье, отец умер, рос в холоде и голоде, в постоянной нужде, но посчастливилось мне учиться. Если бы я закончил учёбу и стал учителем, то жил бы в достатке. Ещё в детстве завидовал я ухоженным и упитанным учителям, живущим в чистых, по-русски построенных домах. Мечтал я быть похожим на них, но исполнению этой мечты помешали мне вот эти большевики. Если установится их власть, я опять окажусь ровней неимущему народу и даже хуже того: каждый бедняк будет цениться выше меня. Для большевиков ведь самый хороший человек тот, кто беднее всех, а хуже всех – богач. Одним словом, при красных – прощай моя привольная жизнь, прощай достаток и почёт. Никак я не мог согласиться с таким исходом для себя. Поразмыслив, прикинув так и сяк, я решился на побег. Брат Пепеляев, я верю, расправится с большевистской властью и вернёт прежнюю жизнь. И тогда, как уже говорил, я смогу достигнуть всего, к чему стремлюсь.
– Учился ты, чтобы богатым стать?
– Да, это так.
Удивлённый Чемпосов снизу вверх взглянул на Томмота.
– Власть коммунистов мне не подходит, – продолжал Томмот. – Уже несколько лет, как утвердилась эта власть по всей России. Может, вы думаете, что в России живут одни русские? Это не так. Там живут несколько десятков разных национальностей. И везде верховодят коммунисты, а во главе у них Ленин, он живёт в Москве… Ленин и партия коммунистов ведут такую политику: угнетения одной национальности другой, как это бывало при царской власти, не должно быть. Каждая нация должна получить самоуправление или собственную государственность. Все вместе вольются по доброй воле в состав Советского Союза. Якуты тоже получили самоуправление, то есть автономию. Прежде Якутией управлял царский губернатор, а теперь, говорят, станут управлять люди, которых якутский народ выберет сам. Недавно в Якутске прошёл съезд Советов, на котором были выбраны высшие руководящие органы управления всей якутской земли. Так кто, вы думаете, там заседал и кого избрали? И заседали, и оказались выбранными одни лишь красные партизаны, сами коммунисты, голая беднота да батраки, не разбирающие, где восток, а где запад. Было там немного из старой интеллигенции, так и те стали подголосками коммунистов. Главарями новой власти выбрали они Аммосова, Ойунского, Барахова там и прочих, сплошь одних атаманов тех же коммунистов. И смысл всех их докладов, постановлений разных сводится к одному: всех, кто жил в холе и богатстве, – к ногтю, а беднякам и хамначчитам дать приволье. После этого мне ещё понятнее стало – не по пути мне с ними. И вот – я тут.
Томмот опасливо глянул в сторону Чемпосова. Тот молча ковырял пальцем в столешнице дырку от выпавшего сучка.
– Можно задать вопрос? – из-за голов сидящих впереди высунулась неимоверно большая, с лопату, ладонь, а вслед за тем появился и её обладатель, небольшого роста, очень худой старик.
– Не обессудьте за вопрос. Как говорится, коровы знакомятся через мычание, люди же – через разговор. Что сделают с кабальными долгами? Ревкомовцы говорили, что долги эти все уничтожены. Теперь же, по слухам, их станут взыскивать опять. Мы из поколения в поколение не вылезаем из кабалы, поэтому хотим знать…
Рассчитывая на то, что Чемпосов ответит сам, Томмот молчал, но тот подтолкнул его локтем.
– Спрашивают же тебя!
– Не знаю, как распорядится Пепеляев, – поднялся опять Томмот, – но на съезде Советов было сказано, что кабала уничтожается. А те, кто будет вынуждать к кабале, будут отвечать перед законом и судом.
– Вот это правильно!
– Какие указания были там насчёт хамначчитов?
– Хамначчитов? – Томмот с опаской взглянул на Чемпосова: разговор клонился куда-то «не туда». – О хамначчитах я уже говорил… Словом, говорят, что человек человека не должен угнетать.
– Вот так!
Опустившись на стул с видом усталого человека, Томмот вытер лоб и шёпотом бросил Чемпосову:
– Хватит с меня!
– А как с разделом земли? – просипел старик с повязкой.
Томмот опять взглянул на своего спутника: тот сидел как каменный.
– Я спрашиваю насчёт земли!.. – Старик с повязкой повысил голос и, подпираясь палкой, с трудом стал подниматься, собираясь подойти к столу.
– Землю – по количеству душ!.. – упавшим голосом ответил Томмот, не вставая.
– Э-э… – так и не поднявшись на ноги, старик опустился на место.
– А налог?
Тут Чемпосов резко вскочил:
– Для чего собрались вы: чтобы обсудить постановление съезда коммунистов или воззвание генерала Пепеляева?
– Зачем же сердиться? – пожалел его старик с повязкой. – Сами рассказывали, вот мы и спрашиваем…
– Я познакомил вас с воззванием генерала, рассказал, в чём он нуждается. Те, кто хочет вступить в дружину солдатом или желает сделать пожертвование продовольствием, подводой, одеждой, записывайтесь у меня. За этим всем выедут из слободы особо назначенные люди. Кто запишется в дружину солдатом, поедет с нами.
Чемпосов достал чистый лист бумаги, крупными буквами вывел на нём «Добровольцы», провёл под заголовком жирную черту и покосился на старика Никуса, в важной сосредоточенности сидевшего рядом. Тот принял этот взгляд за понукание и беспокойно завозился на стуле.
– Давайте, давайте…
– Торопит нас Никус! – заметил кто-то с издёвкой. – Раз ему не терпится, пусть записывается. До Якутска на одной ноге он быстро доскачет!
Кое-где сдержанно засмеялись, засмеялся, выставив два, как заячьи резцы, зуба, и сам Никус. Постучав карандашом об стол, Чемпосов спросил:
– Я рассказывал, за что воюет дружина генерала Пепеляева. Все поняли?
– Поняли! Очень даже… – ответили ему.
– Знаете, какая это большая честь – вступить в дружину солдатом?
– Знаем! Знаем, как же…
– Кто записывается?
Люди молчали, сутулясь и опуская головы.
– Так есть кто-нибудь или нет?
Чемпосов начал выходить из себя: о необходимости наибольшего числа добровольцев из среды якутов командующий не уставал подчёркивать при каждом удобном случае, поэтому вернуться с пустыми руками было никак нельзя. Сарбалахов вчера ему посоветовал наобещать с три короба, будто бы они добровольцу выдают сколько угодно мануфактуры, табаку, крупчатой муки и другого, но у него язык не поворачивался в один приём высказать столько лжи.
– Так что же будем делать? Генерала позвали, а когда он появился, показываем ему спину?
– Что ты, право… – старик с повязкой опять задиристо выставил челюсть вперёд. – Чего ты пристал к нам: «звали». Не звали мы его, сказано тебе! Приставай к тем, кто звал!
«Чёртов старик! Выискался, въедливый такой, на мою голову!» – про себя выругался Чемпосов.
– Ну тогда кто может выделить коня? Поясняю вторично: кто сейчас отдаст одного коня, после войны получит двух.
Опять нависла гнетущая тишина. Обе стороны замолчали, как бы негласно состязаясь в выдержке.
– Аю-айа!.. Замучила, прямо смерть! – Схватившись за поясницу, встал сиплоголосый старик. – Ты бы, брат, и сам подумал: откуда у нас лишние кони? Лишних не имеется! Эх, занемела окончательно поясница…
– Так кто выделяет коня? – Чемпосов обвёл взглядом всех, ни к кому в отдельности не адресуясь.
– Нет таких. Не-ет! Закончим!
Даже не спросив насчёт пожертвования продовольствия и одежды, Чемпосов скомкал свой чистый лист с единственным словом «Добровольцы» и засунул его в карман. Облегчённо гомоня, все повалили во двор. «Некоторые, должно, приехали на конях. Отобрать!» – подумал раздосадованный Чемпосов.
– Берите ружья и выходите! – шёпотом сказал он своим.
Живо выскочив за дверь, тут же увидели, как двое пошли к опушке за сеновал.
– За ними! – велел Чемпосов.
Нагнали тех за сеновалом сразу же, возле запряжённого в сани коня.
– Чей конь?
– Мой, – робко ответил хозяин коня, худой, болезненного вида, хотя и молодой мужчина, в старом зипуне, туго подпоясанном.
– Коня твоего я забираю для нужд дружины, – заявил Чемпосов. – Иди, Лэкес, привяжи этого коня к своему. Ну, нохо!
Онемев от неожиданности, мужичонка в зипуне пошёл было следом за Лэкесом, но вдруг повернулся к Чемпосову.
– Что же это? – выдавил он из себя, в замешательстве топчась на одном месте.
– Конь хромает на одну ногу, потому и оставлен в прошлых наборах, – подойдя, объяснил другой, немолодой уже мужчина. – У этого человека большая семья. Кормится он только охотой, и без коня ему нельзя. Хворый. Пешком далеко идти, что-нибудь на себе нести – не в состоянии, лишиться коня – погибель…
– Ничего, что конь хромой, будет в обозе, – не глядя ни на кого, хмуро ответил Чемпосов. – А ты не заступайся! Не заговаривай зубы! Адвокат… Пошевеливайся. Лэкес!
