Текст книги "Чеченцы"

Автор книги: С.-х. Нунуев

Родился в 1913 г. в крестьянской семье, в селе Белгатой. Окончив сельскую школу, в 1929 г. поступил на Грозненский рабфак. С увлечением приобщался к русской литературной классике. В

1933 г. получил направление на учебу в Москву во Всесоюзный коммунистический институт журналистики газеты «Правда». В 1935 г. – студент сценарно-драматического факультета кино академии. В 1934 г. молодого поэта, автора уже трех книг принимают в члены Союза писателей СССР. В 1937 г. Н. Музаев возвращается из Москвы в родную республику. Он много работает, пишет стихи, пьесы, сотрудничает с Чечено-Ингушским драматическим театром. В 1944–1957 гг. учительствует в Киргизии, заведует редакцией чечено-ингушской художественной литературы в Казахском издательстве. В 1966 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Чеченская литература на путях социалистического реализма» и преподавал в Чечено-Ингушском университете на кафедре родного языка и литературы.

Одно из центральных мест в творчестве Н. Музаева занимает историческая тема. Он стремится осмыслить прошлое своего народа от глубокой древности до современности. В 1957 г. создает эпическую поэму «Сказание о Чечне» («Говорит Салим»). В 60-е гг. пишет многочисленные отдельные стихи о грозненских рабочих, о тружениках совхозов республики. Самыми значительными прозаическими произведениями Н. Музаева о рабочем классе, о новой интеллигенции республики стали романы «Марш смелых», «Сила мечты», пьесы «По светлому пути», «Верить человеку», «Нефтяники».

К 60-летию Нурдина Музаева был издан сборник его лучших стихов под названием «Горячие сердца». Многие стихи Н. Музаева положены на музыку и стали популярными песнями.

Н. Музаев перевел на чеченский язык ряд произведений В. Шекспира, в том числе «Отелло», «Гамлет». А также «Витязь в тигровой шкуре» Ш. Руставелли.

Поэт, прозаик, драматург, литературовед Нурдин Музаев внес заметный вклад в развитие национальной художественной литературы.

Классик чеченской литературы, родился 1 января 1898 года в слободе Воздвиженская. Начало его творческой деятельности совпало с бурными революционными событиями в крае и стране. О них – первое крупное произведение Ошаева – роман «Пламенные годы». Со страниц романа встает Чечня времен Гражданской войны: 20-е годы прошлого столетия, кровопролитные схватки под знаменами революции, начало социального переустройства в горных чеченских селах. Надежды и разочарования, связанные с красивыми революционными лозунгами.

Этот роман, как и все последующие произведения писателя – осмысление автором сложного времени, в которое ему довелось жить.

В начале 20-х годов Ошаев был председателем Чеченского ревкома, заведовал политпросветом Областного отдела народного образования. Затем был ректором педагогического института в городе Владикавказе. Позже Ошаев стал руководителем Северо-Кавказского краевого Горского научно-исследовательского института языка и истории в Пятигорске.

В литературном наследии Ошаева важное место занимают его сатирические пьесы. Такие, как «Побег бюрократа», «Борьба продолжается», «Клещ», «В одной руке два арбуза» и другие. Их тема – высмеивание новой бюрократии и мешающих современной жизни пережитков прошлого. С другой стороны, драматург Ошаев писал пьесы и на историческом материале. Пример тому – пьеса «Асланбек Шерипов» – о герое Гражданской войны, командире Чеченской Красной армии.

Особое место в творческом наследии Ошаева занимает его книга «Брест – орешек огненный». Это – результат многолетнего исследовательского труда. Писатель поставил задачу установить имена чеченцев-участников героической обороны Брестской крепости в первые дни Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Для этого он объехал десятки городов и поселков России, встречался и переписывался со многими очевидцами. В результате Ошаев установил фамилии около 300 чеченцев – защитников Брестской крепости. Книга Халида Ошаева «Брест – орешек огненный» вышла в свет в 1990 году. В книге впервые был опубликован поименный список всех выходцев из Нахистана, защитников крепости-героя.

Эта книга вместе с другими произведениями Ошаева о войне показала вклад чеченского народа в победу над фашизмом. В суровые годы войны чеченский народ вместе с другими народами СССР отстаивал свободу, честь и независимость нашего Отечества.

Один из известных чеченских писателей 20-го столетия – оставил о себе память как человек, который в своем творчестве и в общественной деятельности плодотворно осваивал опыт других культур, в первую очередь – российской и европейской.

Молодость Арсанова пришлась на бурное революционное начало века. Он учился в С.-Петербургском политехническом институте, участвовал в студенческих демонстрациях, за что был арестован, сослан, бежал из ссылки, эмигрировал в Германию. Затем его бросило в гущу гражданской войны. Вернувшись в Россию, Арсанов воевал на Дальнем Востоке на стороне большевиков. Типичный путь прогрессивно мыслящего интеллигента того времени. Мировоззрение Арсанова с молодости формировали общественно-политические события в России и на Западе.

В начале 20-х годов Арсанов на различных руководящих постах в партийных и советских структурах в Чечне много внимания уделял вопросам просвещения. В это время он регулярно публиковал в газете «Советский юг» рассказы и очерки, посвященные становлению советской власти в Чечено-Ингушетии. Эти его первые литературные опыты были положительно оценены известным советским писателем А. Фадеевым. У двух литераторов сложились творческие и дружеские связи. «В 1924 году Фадеев приезжал в Грозный, чтобы помочь мне организовать областную газету», – писал в своих воспоминаниях Арсанов.

С 1926 по 1930 год Арсанов – уполномоченный представитель Чечни в Москве. Вскоре он уехал по путевке ЦК партии на ответственную работу на Колыму. Затем ему поручили возглавить Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт языка, истории и литературы. По инициативе Арсанова и при его участии были подготовлены сборники фольклора на русском, чеченском и ингушском языках. Один из них был издан в Москве в 1940 году.

Роман, над которым Арсанов работал все эти годы, был издан в 1956 году в Алма-Ате, столице Казахстана, где писатель находился в годы депортации. Автор дал ему новое название – «Когда познается дружба». Первое в чеченской литературе крупное эпическое произведение было высоко оценено критикой. По сложности проблематики и масштабам освещения народной жизни этот роман Арсанова и по сей день занимает в чеченской литературе одно из ведущих мест.

В восстановленной Чечено-Ингушетии Арсанову пришлось много заниматься организационно-административной работой. С 1957 года он возглавлял Союз писателей ЧИ АССР. При его участии проводились литературные семинары, издавались произведения поэтов. Как депутат Верховного Совета республики Арсанов занимался вопросами культуры, образования, науки и литературы. И только после ухода на пенсию он смог всецело отдаться литературному труду. Тогда была написана вторая часть романа «Когда познается дружба», очерки, рассказы, путевые заметки, публицистические статьи. Герои малой прозы Арсанова не только чеченцы; цикл рассказов о представителях народов Севера («Серебристая улыбка», «Ононди» и др.) был написан по впечатлениям о поездке писателя в места, где он жил и работал в молодости. Отличительной особенностью всей прозы Арсанова является то, что размышления писателя о человеке, его судьбе, его делах никогда не ограничивались национальной тематикой.

Х. Туркаев, Ю. Айдаев

Стихи чеченских поэтов

Утро в горах

 
Как сизый голубь, утро прилетело
И опустилось в замершем саду,
Где, заневестясь, вишня в платье белом
Стоит у всей округи на виду.
 
 
Уже ведром горянка загремела:
Спешит к ручью, приветствуя рассвет.
А солнце, встав на цыпочки, несмело
Из-за горы глазеет ей вослед.
 

Уходящий день

 
Подожди, не прячься за горами,
Подожди немного, ясный день,
Не спеши оставить между нами,
Словно стену, темноту и тень.
Я прошу, не гасни надо мною,
Подожди немного, светлый день,
Очень виноват перед тобою —
Целый день я дома просидел.
Я еще не жил сегодня, даже
Не успел напиться и воды.
Я еще людей не видел, дай же
Поглядеть на них до темноты…
 
 
День уходит, постепенно тая,
Сумерки ползут по следу дня…
Вот он речку перешел, блистая,
Он не может больше ждать меня.
Ясный день костром пылает красным.
Светлый день огнем уже горит,
И, мигая мне огромным глазом,
Исчезает за спиной горы…
 

* * *

 
Ты не сердись:
Я только на минуту.
Незваный гость,
А все же не гони.
Я притулюсь на краешке уюта,
Как будто в те
Неправдашние дни.
Я сам не свой…
Со мной такое редко.
Не прогоняй, дай дух переведу.
Передохну,
Докончу сигарету
И, как пришел,
Из памяти уйду.
Я день за днем
Плутал в лесу просчетов.
И, хоть до слез
Упущенного жаль,
Не мне винить
В утраченном кого-то
И самому себе читать мораль.
Но кто о чем,
А я опять про то же —
Опять судьбу
Листаю наизусть.
К тому же, словом делу не поможешь,
Не надоел?
Но я не засижусь.
Уже пора.
Спасибо за молчанье.
Я непривычно много говорю?
Да вот устал, и годы за плечами…
Но разрешишь,
Я снова закурю?
 

* * *

 
Вершины вытянулись в ряд,
Их темя лысое в тумане.
От ветра времени крестьяне
Следы минувшего хранят.
 
 
В ущелье, темном и сыром,
Не скачут солнечные блики;
А башни дремлют даже днем,
Как одряхлевшие владыки.
 
 
Дорога, как змея, ползет,
Карабкается на вершину,
А горная река с высот
Бежит, по-лисьи выгнув спину.
 
 
И небо голубым огнем
Прольется вниз с надгорной шири…
Вон монастырь – а, может, в нем
Томился в келье бедный Мцыри?.
 

Летний вечер

 
Мошкара клубится роем,
Длится сумеречный час.
За соседнею горою
Луч метнулся и погас.
Вечер долог, сумрак тонок,
Свет и тьма еще в родстве.
Как проказливый ребенок,
Ветер шастает в листве.
Сон спешит, густеют тени
Речка путает слова.
И в одном переплетенье
Слиты ночь и дерева.
Птица кинулась в испуге,
Пронеслась – и не слышна.
И опять во всей округе
Верховодит тишина.
 

Встреча

 
И ждать не ждал,
И думать позабыл.
А повстречал – и весь мой труд напрасен.
 Но я ж простил,
Отрекся,
Позабыл!
Я сжег мосты и память обезгласил.
Я приказал рассудку: «Замолчи!
Она мертва, ушла бесплотной тенью.
Перетерпи.
Не мне тебя учить
Нерадостному мужеству забвенья».
Но вот стою – и горькие года
Не властны над восторженностью прежней.
А ты —
Несуетлива и горда,
И смотришь
Веселей и безмятежней.
Будь счастлива:
Моя печаль не в счет.
Нас время полюбовно рассудило.
Пускай оно
По-старому течет:
Ты – в сердце,
Ты вовек не уходила.
 

Время не ждет

 
Как пожухлая медь,
Осыпаются дни нашей жизни —
Отрывной календарь
Невезений и редких удач.
Вот уходит один —
Ты лицо заслони в укоризне,
Отлетает другой —
Ты его, словно друга, оплачь.
 
 
Он был ярок, что плод,
На губах не оставивший вкуса,
Переменчив, как сон,
Как закат, растерявший огни.
Погоди, не спеши,
Пересиль эту слабость искуса:
Проследи его ход —
И бестрепетно в завтра шагни.
 
 
Видишь, время не ждет —
Все стрекочут его шестеренки,
И сегодняшним днем
Закрепляя вчерашнего след,
Поспеши записать
На металле, на камне, на пленке
Все, что было с тобой
И чего для тебя больше нет.
 
 
Как пожухлая медь,
Осыпаются дни нашей жизни —
Отрывными страницами календаря
Ты им вслед погляди
И лицо заслони в укоризне:
Сколько прожито лет,
Сколько по ветру пущено зря!
 

* * *

 
Ну что ж,
Всему приходит этот срок —
Похоже, время облагает данью.
Но помолчим…
Я все сказал, что мог…
А ты чиста и выше оправданий.
Пускай просчет останется ничьим,
Хотя итог
Взаимностью печален.
Но лучше напоследок помолчим,
Как, помнится,
Влюбленными молчали.
 

Зелимхан

 
Над зеленой долиной
Дрожит ручеек на весу.
Дует ласковый ветер
В кудрявом Веденском лесу,
И на этом ветру
Шелестит, словно зыбкий ковыль,
Еле слышная песня,
Седая абрекская быль.
 
 
О, рассказ о героях,
Что в те отгоревшие дни
Умирали в лесах
За свободу родимой Чечни!
 Мнится, жизнь их была
Даже этой листве дорога,
Их природа сама
Укрывала от взора врага.
 
 
И лепечет ручей,
Вьется ветер в зеленой тени.
Зелимхану слагают
Хвалебную песню они:
– Зелимхан Харачойский!
Привет тебе, славный джигит!
Пусть народная память
Вовеки твой сон сторожит!
 
 
О свободе народной
Звенел твой бесстрашный кинжал
Бедноту, Зелимхан,
Ты своею семьей называл.
Ты детей и жену
Предоставил заботам судьбы,
Бросил дом
И пришел
В этот лес для великой борьбы.
 
 
Здесь играли метели,
Взвивая серебряный прах,
По ночам завывали
Голодные звери в горах.
За народное дело
Ты бился, народный герой,
Этот путь для тебя
Был родней,
Чем семья и покой.
 
 
Став абреком,
Себя
Ты великим лишеньям обрек,
По суровым горам
Ты оленем блуждал, одинок,
Ты свой слух напрягал:
Не таится ли враг за спиной?
По-орлиному взор твой
Сверлил этот сумрак лесной.
 
 
Ты не спал по ночам:
Не таится ли недруг в тени?
Но тебя охраняла
Природа родимой Чечни.
Если голод томил,
Ты был рад, ежевику найдя,
Если мучила жажда,
Ты рад был и капле дождя.
 
 
Было небо само
Одеялом твоим голубым,
А родная земля —
Незастеленным ложем твоим.
Ты подругу имел —
Закаленную шашку свою,
Ты имел побратима —
Кинжал, выручавший в бою.
 
 
Ты бродил, одинок,
По хребту истощенной страны
И выслушивал
Жалобы
Сонной лесной тишины.
А когда, утомлен
Тяжким грузом неслыханных дел,
Ты к жилищам людей,
Словно раненый сокол, слетел,
 
 
Вкруг тебя зашумело,
Страшась твоих глаз,
Воронье —
И свершило к полуночи
Черное дело свое.
Царь был счастлив:
Ты умер!
Но слава твоя не умрет —
Не забудет тебя
Твой свободный чеченский народ!
 

1934

* * *

 
Как ночь темна! Как ночь грозна!
Какая буря завывает!
Метели серая стена
Пути-дороги закрывает.
 
 
Мой вороной едва бредет,
Укрыт густой попоной снега.
Над нами – снег, под нами – лед
И полстолетья до ночлега.
 
 
Не греет бурка, конь продрог.
Буран ревет, леса шатая.
И неотступно – близок срок! —
Идет по следу волчья стая.
 
 
Мы заблудились. Мы в плену.
Хотя б спасительная стежка!..
И вдруг
Мелькнул сквозь пелену
Огонь далекого окошка!
 
 
Кричу: «Эй, люди! Кто тут есть?»
От заметенного забора:
Уж он-то сразу отличит
Друзей от недруга и вора!
 
 
Кудлатый пес навстречу мчит
Но кто бы ни был, он поможет:
Для горца гость – извечно честь,
И чем нежданней, тем дороже.
 
 
И вот уже на храп коня
Хозяин выскочил наружу:
«Ай, нынче праздник у меня!
К нам гость – в такую темь и стужу!
 
 
Да будет мирным твой приход!
Гляжу, намаялся в дороге?
Входи, живи хоть целый год,
И позабудь свои тревоги».
 
 
И впрямь: хозяйка очага
Мне, точно родственнику, рада.
А у меня в глазах – пурга,
Летучий промельк снегопада.
 
 
Накормлен конь. Вздыхает печь.
Хозяйка радостно хлопочет.
В углу постель – пойти и лечь,
Забыть бездомность этой ночи.
 
 
Мне не согреться до утра.
Но я дошел, добрался, выжил…
«К нам гость!» – ликует детвора
И подбирается поближе.
 

Раскаяние

 
Когда над слабым властвовала сила,
Я пули слов закладывал в строку —
И правота насилие косила.
Хвала и честь умелому стрелку!
 
 
Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что лишь однажды правды не сказал!
При мне обидчик слабого терзал —
Я не вступился, занятый собою,
Я был совсем не подготовлен к бою.
Я мог и не решился – не сказал!
 
 
Я щедрым был: коль жить, так нараспашку!
Не жаль – бери оружие, коня!
Бери – сниму последнюю рубашку.
И по аулам славили меня.
 
 
Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что лишь однажды не помог тому,
Кто шел с надеждой к дому моему!
Он был в нужде, он мне всецело верил —
И оказался у закрытой двери.
Ведь я же мог – и не помог ему.
 
 
Чужой бедой душа моя болела,
И я вставал до солнца, чтоб помочь.
На свете нет ответственнее дела
Вставать с зарей и гнать невзгоду прочь.
 
 
Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что я однажды солнцу изменил:
Не встал, проспал, безволье извинил!
А счастье где-то рядом прошумело,
Хотело подойти, да не посмело.
Я сам себе однажды изменил.
 
 
Я был влюблен и принимал как милость
Моей любимой жест, улыбку, взгляд.
Уйдет – как будто солнце закатилось
И не вернется, ясное, назад…
 
 
Но как я каюсь, как я горько каюсь,
Что был однажды резок и суров!
Я не сказал любимой нужных слов,
Таких простых… И вот брожу по свету.
 
 
Слова со мной, а милой рядом нету.
Я промолчал, и нынче пуст мой кров.
 
 
И вот я каюсь, безутешно каюсь.
Однажды правду высказать не смог.
Однажды душу запер на замок.
Однажды солнце радостью не встретил.
Однажды милой лаской не ответил.
Простите, люди!
Я же это мог!
 

Скала

 
Видел я, как море бушевало,
Как вздымались пенные валы, —
Но не сдвинуть яростному валу
Гордой, неуступчивой скалы.
 
 
Разгоняясь, набирая силы,
Волны злобные скале грозят,
Бьют, колотят! Но не тут-то было:
Отступают, катятся назад…
 
 
Силы и уверенности полной,
Будь, страна моя, такой скалой:
Отражая войны, словно волны,
Ты на страже мира твердо стой!
 

Надписи на камнях

* * *

 
Есть ветер всегда для чинары высокой,
Кто славен, тот не защищен от упрека.
Без брата сестра, – что орел без крыла:
Его исклевать и ворона б могла.
 

* * *

 
Коль воин один, – не составить нам рать,
Коль камень один, – башню нам не сложить.
Но жизнь лишь одна – и другой не бывать, —
И эту одну надо с честью прожить!
 

* * *

 
Коль конь твой хорош, – то один раз стегнуть
Довольно, чтоб несся он вихрем весь путь.
Коль слово разумно, – один раз его
Довольно сказать, чтоб людей повело!
 

* * *

 
Одно только каждому сердце дано,
Но может огнем ярким вспыхнуть оно:
Кто сердце свое посвящает Отчизне, —
Тем жить в миллионах сердец суждено.
 

* * *

 
Огромна земля, – но родная страна,
Как мать и отец на земле лишь одна.
Кто Родине верности клятву нарушит;
Достоин проклятья на все времена.
 

* * *

 
Родимую землю должны мы беречь,
Легко на ней жить и легко в нее лечь.
И славен, кто жизни в бою не жалея,
За землю свою обнажает свой меч!
 

* * *

 
Коня перед скачками зря не хвали,
Дочь не наряжай, если нравом плоха, —
Конь может споткнуться и рухнуть в пыли,
Девица – вовек не найти жениха!
 

* * *

 
Мой друг! Недостаточно шапку носить,
Чтоб храбрым мужчиной в ауле прослыть.
Как вор, что он честен, твердить не привык, —
Дела его рук не прикроет язык.
 

* * *

 
Не греет ни летом очаг, ни зимой.
Нет в доме тепла у хозяйки плохой.
Где правит хозяйка негодная, – там
И холодно мужу, и зябко гостям.
 

* * *

 
Когда я недружную вижу семью, —
То словно терплю пораженье в бою:
На сердце обида, тоска и печаль,
И тех, кто живет в этом доме, мне жаль.
 

* * *

 
Кто гибнет в сраженье, как доблестный воин,
Тот имя свое обессмертить достоин.
А трус малодушный, хоть жизнь свою спас, —
Утративши честь, умирает сто раз!
 

* * *

 
Мужчина, что гордость свою бережет,
Как крепость, Отчизны надежный оплот.
А девушка, верная чести своей,
Сравнима с надежностью трех крепостей!
 

Рассвет в горах

 
Озаренные рассветом,
Розовеют выси гор,
С первым солнечным приветом
Оживает птичий хор.
 
 
И олень ветвисторогий
Сквозь редеющую тьму
Устремляется в тревоге
К олененку своему.
 
 
Потому что в чаще где-то
Выл всю ночь свирепый волк,
Даже в зареве рассвета
Волчий голос не умолк.
 
 
Вторит волку диким воем
Бурный, пенистый Аргун, —
И весьма обеспокоен
Этим всем олень-прыгун.
 
 
Легкой тенью вверх несется
Мать-олениха, с ней сын,
Чтоб добраться раньше солнца
До спасительных вершин.
 
 
И луна, взглянуть не смея.
Как лучами блещет день,
Прочь с небес бежит скорее,
Как испуганный олень.
 

Улица детства

 
Я часто представляю, как на гребне
Встречных лет,
В накрапах середины
Вернусь я в тот далекий вечер летний,
Где спит калитка
В кущах тишины.
Тревожные глаза,
Глаза соленые,
Стесненное дыхание в груди…
Я руку подаю: «Прими, зеленая!
Оставленная улочка,
Прости!
Дай руку, вольно пахнущую травами…»
Не узнавая,
Та глядит светло.
Уже давно живет Иными нравами,
Подвинувшееся к городу
Село.
Другое детство
На просторных улицах
Здесь оглашает криками возню.
Лишь изредка в толпе —
И что тут хмуриться? —
Я сверстников забытых
Узнаю.
Узнай меня,
Нам данная в наследство!»
Очарованье верности храня,
Ведет меня
Звонкоголосым детством,
В улыбках окон
Улочка моя.
Поет арык, давно прорытый другом,
Врачуя душу свежестью,
Речист…
А в вышине —
Взметенной в небо туго
Акации
Смеется каждый лист.
И груша, что я посадил когда-то,
Плодоносит.
Спасибо, брат, ее спасавший в осень!
Протянутые ветви пожимаю. —
«Давай-ка жить, не старясь!» —
призываю…
 

Клятва

 
«Я все смогу!» —
Не ради красоты
Пятнал иной истории страницы…
История ломает вам хребты —
Слепым, самонадеянным спесивцам!
Того, кто сеял не зерно,
 а зло
Под голубым,
Добро творящим небом,
В жестокости лишь
Видя божество, —
Смело, как сор,
святым народным гневом.
Коварный князь,
губивший храбрецов
За смелый взгляд,
за дерзость ослушанья,
Что стоишь ты
перед судом веков,
Перед глухим молчаньем мирозданья!
 
 
«Я все смогу!..»
Вы яростным копьем
Жестокий клич
в историю врезали…
Правители,
вы сталью и огнем
Калеча мир,
бесследно исчезали.
Наполеон,
ну, где твои полки?
Эй, бесноватый фюрер!
Вас хватало,
Чтобы топить в крови
материки —
Народная пята
вас
в прах втоптала.
 
 
Звучи
во имя мира и добра
Людская клятва,
с верой и любовью!
А клятву,
что во имя зла дана,
Бесплодному зерну
уподобляю.
 
 
Страна моя!
ты все перенесла,
Как богатырь,
ты не кичилась мощью.
И в праве говорить:
«Я все смогла!
Я все смогу!»
Уверен я —
ты
сможешь!
 

Первая любовь

 
Цвел медленный закат у родника,
Где выкликало сумрак
Птичье пенье…
Любимая,
Как облачко, легка,
Прозрачна…
И страшит прикосновенье.
 
 
Грел щеку встрепенувшийся листок,
В сиянье яблонь,
Золотых и летних,
Пойми, моя любимая, восторг,
Мой отроческий,
Первый мой! —
Последний…
 
 
Мешая краски, шум затих земной.
Недвижно я стоял перед тобою.
Какое чувство
Завладело мной,
Восторгом охватив,
Лишив покоя?
 
 
Сверкал родник
И тихо пел, скрепя.
Чист и кристален,
Без соринки, фальши,
Не смея оглянуться на тебя,
Я уходи все дальше,
дальше,
дальше.