Текст книги "Чеснок и сапфиры"

Автор книги: Рут Рейчл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Мы заказали, а потом официант пошел принимать заказы у молодой пары. Девушка смущенно глянула на Марион и, обратившись к официанту, сказала:

– Принесите мне, пожалуйста, все то, что заказала эта дама.

– Ну как можно слушать чужие разговоры! – воскликнула я.

– Вы делали то же самое, – ответила Марион.

Мне показалось, что годы на ней плохо отразились, и я вдруг не нашлась, что ей ответить. Наступила неловкая пауза. Я пыталась придумать, что сказать, но тут явилась еда. Моя закуска – креветки с тмином – в первые пять минут показалась неплохой.

– Это ресторанный трюк, – сказала Марион, попробовав закуску. – Кухонное чудо: они обваляли креветки в муке и сделали их твердыми, а это не просто. Если бы вы попытались достичь такого эффекта, то, возможно, это бы у вас не получилось. Я думаю, что они купили креветки с головами, слишком долго их продержали, а затем переварили. В креветочных головах есть энзим, и после смерти это делает их мягкими. Поэтому креветки и продают без голов.

Она отведала еще немного и кивнула.

– Да, если вы будете следовать этому рецепту, то придете к такому же плачевному результату. С другой стороны, они не хуже моих устриц, если эти маленькие белые кружочки и в самом деле устрицы.

За соседним столом девушка робко подцепила на вилку закуску. Ее лицо просветлело.

– Никогда не ела устриц, – призналась она своему собеседнику. – Думала, по вкусу они будут напоминать рыбу. Но они хорошие, у них вообще нет никакого вкуса.

– Слышали? – обратилась я к Марион и передразнила девушку: – «У них вообще нет никакого вкуса».

Я заговорила совсем тихо:

– Возможно, на самом деле это – сайда или другая дешевая рыба, разрезанная наподобие устриц. Это классический ресторанный обман. Неудивительно, что повар создал такое странное блюдо – орехи, пюре, чатни, – все для того, чтобы отвлечь внимание от устриц и надуть простаков. – Я кивнула направо. – Таких, как они.

– Как же все это выводит меня из себя! – воскликнула Марион.

– Знаю, – ответила я. – Возмутительно, что ресторан обманывает посетителей.

– Я не о том.

Голубые глаза Марион уставились на меня, и я буквально застыла под этим ледяным взглядом.

– Дело в вас, – сказала она. – Вы, вот кто выводит меня из себя. Я ненавижу человека, в которого вы превратились.

Мне показалось, что она плеснула мне в лицо водой из стакана. Я ощущала грим, покрывавший мою кожу, – жирное основание, толстый слой пудры, помаду с привкусом крема. Парик сидел так плотно, что я едва дышала. Я чувствовала, как собственные волосы скручивались под ним, стараясь вырваться наружу. Очки внезапно показались очень тяжелыми, и я сдернула их с носа. И потом начала смеяться. Смеялась и смеялась, пока не испугалась, что задохнусь.

– О, детка, – сказала Марион, когда я наконец-то перестала. – Я почти забыла, что вы – это вы. Как вы можете это переносить?

Я посмотрела на свой ужасный твидовый костюм и поняла, что переносить этого больше не в силах. Мне хотелось знать, что значит быть Эмили, и теперь я знала: это плохо. Я не хотела быть ею, не хотела ее одежды, мне отвратительны были ее убеждения и все остальное, что было в ее жизни. Очень неприятно обнаружить, как легко надеть маску вот такого недоброго, жалкого человека. Если Бренда была лучшей половиной моей души, то Эмили обладала самыми неприятными свойствами моего характера.

Марион наблюдала за моей внутренней борьбой.

– Я помню первый раз, когда вас повстречала, – сказала она. – Это было в Сан-Франциско, на вечеринке в честь Джеймса Бирда. У вас были непокорные кудри, а одежда такая яркая, что вы выделялись в толпе. В следующий раз, когда мы увиделись, на вас были носки разного цвета, и вы сказали мне, что это так и задумано! Мы вернулись в коммуну, в которой вы жили, и вы принялись готовить обед. Кажется, надо было накормить дюжину людей, но народ все прибывал, и каждый раз, когда дверь отворялась, вы лишь улыбались и добавляли воды в кастрюлю. Я думала увидеть вот такого человека, и вот теперь я вижу…

Она замолчала и повела рукой в мою сторону.

– Достаточно, – сказала я. – Давайте забудем об Эмили, хорошо? Она сейчас уйдет, а мы попытаемся развеселить себя в этом нелепом ресторане.

После этого все стало хорошо. Марион рассказала мне об устроенных ею кулинарных курсах.

– Я развесила в своем районе объявления, что приглашаю людей, которые никогда раньше не готовили, и буду учить их бесплатно. Это страшно интересно. Вы представляете, как выглядит рецепт для человека, который читает его впервые?

– Нет, – ответила я.

– Им кажется, что он написан на иностранном языке! Я попросила одного из моих учеников на скорую руку приготовить салат. Он поставил миску на стол, отошел в другой угол кухни и начал бросать в нее оттуда салатные листья. [88]88
  Она употребила при этом глагол «toss». Первое значение этого слова – «бросать».


[Закрыть]

– Вы шутите.

– Нет, – сказала она. – Это действительно произошло. И если задуматься, то почему бы и нет? Мои ученики не понимают идиом, которые употребляются в рецептах, таких как: «to cream the butter», [89]89
  Буквально: «залить масло сливками», а на самом деле – «растереть масло».


[Закрыть]хотя о сливках речь не идет, или почему глагол «bone» означает то же, что и «debone». [90]90
  Снять мясо с костей (англ.).


[Закрыть]Если не знать особенностей кулинарного жаргона, то это – полная ерунда.

Я в свою очередь рассказала ей о Кэрол, о том, что в глубине души не верила, что она поправится. А затем передала ей слова Ники, которые он сказал после нашего посещения «Радужной комнаты».

– Хотите знать, что я думаю? – спросила она и продолжила, не дожидаясь ответа: – Думаю, что вам пора сделать что-то еще.

У меня дрогнуло сердце.

– Что? – спросила я.

Она внимательно посмотрела на меня и сказала.

– Не знаю. Но у меня есть идея. Я знаю астролога…

– Не верю я в эти сказки! – воскликнула я. – И вы это знаете.

– Я тоже не верю, – ответила она. – Но это неважно. Этот человек – настоящий мудрец. Он всегда помогает мне в трудные минуты. Я хочу вас с ним познакомить. Когда вы решите, что готовы, позвоните Алексу. Поверьте мне, вы не пожалеете.

Она написала на клочке бумаги номер телефона и подала его мне. А затем, словно и не бросила бомбу на стол, положила в рот кусочек говяжьей вырезки и поменяла тему.

– Этот ресторан, – сказала она, – должен пожалеть, что готовит такое мясо.

Шло время, и было заметно, что блондинку с лысым партнером интересовала не столько еда, сколько алкоголь: их голоса становились все громче. А молодая пара за столиком справа, напротив, совсем примолкла. Похоже, их ожидания были обмануты, но они не понимали, отчего так получилось. Марион смотрела на их горестные лица, и я видела, что она боролась с собой. Наконец, она не удержалась. Наклонилась к ним и сказала:

– Прошу прощения, что вмешиваюсь. Мне показалось, что в рестораны вы ходите не слишком часто.

Она говорила, и я вспомнила женщину из «Даниеля» – Мюриэл, которая произнесла тогда почти те же слова. И, разумеется, вспомнила о Бренде.

– Нет, мадам, – сказал молодой человек и расправил плечи. – Я долго копил на этот вечер. Мы впервые в таком модном ресторане.

– Похоже, вы не слишком довольны, – заметила Марион.

– Нет, почему же! – воскликнула девушка. – Мы очень довольны. Правда, Ричи?

Ее глаза умоляли юношу согласиться.

Но он, словно извиняясь, пожал плечами и повернулся к Марион.

– Нет, – сознался он, – нам здесь не нравится.

– Нам – тоже, – сказала Марион. – Это очень плохой ресторан.

– Но как же реклама! – воскликнул он.

Молодой человек казался совсем юным и очень серьезным.

– Я читал много статей, и там написано, что это – лучшее место. Самое романтичное.

– К несчастью, – сказала Марион, – журналы не всегда пишут правду.

И в этот момент Эмили безвозвратно исчезла, хотя я все еще была в ее парике. Заговорила Бренда.

– Позвольте мне оплатить ваш чек, – сказала она. – Приберегите ваши деньги и потратьте их на другой ресторан. На хороший.

Он покачал головой.

– О нет, – сказал он. – Я не могу позволить вам сделать это.

– Нет, можете, – возразила Марион. – Конечно, можете.

Ее улыбка была светлой и подбадривающей.

– Я даже подскажу вам, куда пойти, – сказала я. – Могу заказать вам столик.

– Куда? – спросила Марион, радостно мне улыбаясь.

– В «Радужную комнату», – сказала я.

– Я не могу вам этого позволить, – повторил он.

– Можете, – сказала я. – Это – часть моей работы.

– О чем вы толкуете? Что это за работа такая?

В тоне его голоса слышалось все то, что он считал невежливым высказать вслух. Он посмотрел под стол, словно ожидая увидеть спрятанную там камеру.

– Моя работа – подсказывать людям, чтобы они не тратили попусту деньги в таких заведениях, как это, – сказала я.

– Не понимаю.

– Я ресторанный критик.

Он колебался. Я это чувствовала.

– Откуда я знаю, говорите ли вы правду? – сказал он.

В ответ я сделала то, чего никогда не делала раньше. Прямо здесь, в обеденном зале, я сдернула с головы парик Эмили.

Девушка раскрыла рот. А блондинка за столиком слева взмахнула пустым бокалом из-под мартини и сказала:

– Похоже, я слишком много выпила.

Рестораны

Романтический декор для привлечения клиентов

Рут Рейчл

В последний раз, когда внимание «Таймс» привлек ресторан «Бокс Три», газета писала о нем как о претенциозном месте, где повара готовят для своих посетителей экстравагантную еду не слишком хорошего качества. Кухня здесь европейская, цена фиксированная – 78 долларов с человека. Статья была опубликована шесть лет назад. За истекший период времени в ресторане случилась продолжительная забастовка, которая закончилась в прошлом месяце в пользу работников. Можно было предположить, что дела в ресторане изменились к лучшему.

Этого, увы, не произошло. Могу повторить: ресторан «Бокс Три» – претенциозное место, подающее посетителям экстравагантную еду не очень хорошего качества. Еда эта по-прежнему европейская, цена по-прежнему фиксированная, но уже по 86 долларов с человека. В прежние годы обслуживание было радушным и внимательным. Сейчас око такое же претенциозное, как и обстановка.

Взять хотя бы для примера ленч в середине недели. Я вошла в дверь ресторана и увидела интерьер, пытающийся изо всех сил выглядеть, как картинка из журнала с рекламой дома Ральфа Лорена. Администратор едва поднимает глаза: «Вы заказывали столик?» – спрашивает она меня ледяным голосом. Отвечаю утвердительно. «Ваша гостья не пришла», – говорит она и указывает мне на стул в гостиной возле камина. «Ждите здесь». Я вынуждена слушать ее телефонные переговоры. Тем временем является официант, жалуется, что в химчистке потеряли его пиджак. После администратор громко отчитывает помощника официанта в соседней комнате. Не могу припомнить более холодного приема.

Наконец является моя гостья. Когда нас приводят в нарядный зал со стенами, облицованными темными деревянными панелями, витражами на окнах и изысканными каминами, я никак не могу понять, почему меня заставили сидеть в вестибюле. На каждой тарелке терпеливо лежат розы, а зал совершенно пуст. Несколько дней спустя, посетив тот же ресторан, я удивилась тому, что метрдотель отказался посадить нас в стороне от шумной компании. «У нас нет свободных столов», – заявил он, хотя все, у кого есть глаза, могли видеть, что это не так.

Затем он задал такой вопрос: «Кто у нас хозяин или хозяйка?», выделяя последнее слово. Возможно, это один из последних ресторанов в Америке, который дает гостям меню без указания цен. Жаль, ибо человек, оплачивающий счет, наверняка захочет, чтобы его гости знали, что еда столь же дорога, сколь и неудовлетворительна.

Порции к тому же слишком большие. Это не всегда хорошо. После того как вы с трудом осилите закуску, суп, антре и салат, появление десерта вызовет лишь отвращение. Но если уж судьба занесет вас в «Бокс Три» (как-никак он считается самым романтичным рестораном Нью-Йорка), то вам будет приятно услышать, что там можно заказать несколько приемлемых блюд.

Обратите внимание на закуски. Мне больше всего понравился кусок гладкой утиной печени, поданной в сопровождении тоста в маленьком горшочке. Улитки тоже неплохи. Их подают на керамическом блюде под соусом перно и посыпают тертым сыром. Холодная вареная форель сочна и приятна на вкус. Но ни в коем случае не берите гребешки с пюре из калифорнийских орехов и ужасные переваренные креветки.

Супы здесь проблема. Биск из омаров ужасен. Биск из сморчков еще хуже. Если не учитывать преобладающего вкуса хереса, вам вообще будет трудно сказать, что же вы такое едите. «Консоме из целой коровы» может позабавить лишь названием. Зато велут с морковью и имбирем очень хорош, и холодный суп из йогурта с огурцами весьма освежает.

Основные блюда описать труднее всего. Ни в коем случае не заказываете ничего, приготовленного из омара. Официант убедил меня взять фрикасе из омара. Он сказал, что это – двухфунтовая особь, вынутая из панциря и приготовленная в «белом масле». Если панцирь, украшавший блюдо, принадлежал омару, который в нем жил, то на два фунта он явно не тянул. А в так называемом белом масле попадались комки сырого крахмала, и оно было заправлено укропной водой. Омар под соусом морни, поданный на ужин, оказался жестким. Говяжья вырезка под соусом арманьяк – самый неприятный кусок мяса, который мне когда-либо подавали в ресторане. «Медальоны» из телятины с лесными грибами оказались лишь слабым утешением. Если вам захочется мяса, берите филе ягненка. К лососю у меня тоже не было претензий: два толстых филе на подушке из чечевицы.

Каждое основное блюдо подают здесь с одинаковым сложным овощным гарниром, правда, за этим следует вкусный салат из эндивия, водного кресса и стилтонского сыра.

Трапеза близится к окончанию, и, если вы убережете себя от непропеченного яблочного пирога и растекшегося крем-брюле, десерт не доставит вам особенных мучений. Пирожное с меренгами и шоколадом и малиновое мороженое очень хороши.

Самый приятный момент, когда понимаешь: пора уходить. В отличие от других ресторанов, работающих по такой же ценовой схеме, «Бокс Три» не одаривает вас маленькими подарками, с тем чтобы вы подольше задержались за столом. Ни тебе птифуров, ни шоколадок. И хотя почти невозможно найти официанта, который налил бы тебе вина, подписать счет не представляет никакой сложности. Щелкни пальцами, и тебе его тотчас подадут.

Призраки

Стоял один из тех жарких дней, когда неподвижный воздух, кажется, вырывает изо рта дыхание. Горячие волны отрываются от тротуаров и, тошнотворно вибрируя, качаются над головой, словно призрачные змеи, готовые к нападению. Асфальт на улицах напоминает болото, он липнет к обуви, угрожая засосать ее.

– Слишком жарко, – стонут друзья, когда я приглашаю их с собой на ленч.

Кэрол, однако, согласилась.

– «Юнион Пасифик»? – спросила она. – Заметано! Скажи только, кем ты собираешься стать.

– О боже, – сказала я. – В такую жару я не могу ходить в парике. Меня ужасает сама мысль о макияже, нескольких слоях одежды… Что если я пойду такая, как есть? Столик я забронирую на твое имя, но не думаю, что вообще смогу есть. Просто посижу возле кондиционера и посмотрю на еду.

Придя в ресторан, мы оказались в полутемном вестибюле, таком восхитительно прохладном, что воспоминание об обжигающем тротуаре тут же исчезло. Женщина-администратор повела нас вокруг маленького бассейна, за водяной занавес. Кэрол подставила руку под падающие капли.

– У меня хорошее предчувствие, – сказала она.

В ресторане было тихо, с высоких потолков лился бледный приглушенный свет. Администратор посадила нас в кабину в задней части помещения. Золотистый свет, лившийся из-под стеклянной крыши, был лишен жара. Один официант взбивал подушки, другой накрыл стол – поставил вазы с лимонами и бокалы с ледяной водой.

– Кажется, тебя вычислили, – сказала Кэрол.

– Почему ты так решила? – спросила я. – Только потому что нам достался самый большой стол и… – Я замолчала, пораженная чьими-то стонами.

За соседним столом сидела женщина. Она и стонала.

– Мм… – подвывала она с набитым ртом и широко раскрытыми глазами. – Мм…

Мы обе уставились на нее, но она ничего не замечала: сосредоточилась на собственных вкусовых ощущениях.

– Интересно, что она ест? – сказала я.

– Фуа-гра с лесной земляникой, – сказал наш официант, неожиданно появившись возле нашего стола. – Она восхитительна. Вкус яркий и насыщенный. Позвольте, я и вам принесу.

Кэрол вздохнула.

– Мне нравится, когда тебя узнают, – сказала она. – Это куда приятнее, чем ходить с бедной Бетти. Однако у меня возникает вопрос. Как думаешь, это женщина – подстава?

– Что? – не поняла я.

– Подстава, – повторила Кэрол. – Понимаешь, человек, специально посаженный в ресторан, чтобы произвести впечатление на критика.

– Я об этом не подозревала, – удивилась я.

– Иногда, – сказала она с некоторой суровостью, – мне кажется, что ты слишком доверчива. Разве ты не замечала, что каждый раз, когда тебя узнают, владельцы ресторана ублажают не только тебя, но и столы по соседству с тобой, где сидят их друзья?

– В самом деле? – Я удивилась еще больше.

– О господи! Ну конечно. Они зовут всех знакомых на бесплатный обед. Те должны много заказывать и громко восхищаться едой. Я постоянно слышу такие истории.

– Ты мне никогда не говорила! – сказала я с упреком.

– Но неужели та сама ничего не знала?

Я могла бы ответить, но в этот момент появилась фуа-гра, и я начала понимать, почему соседка так громко стонала. На тарелке лежал бледно-розовый цилиндр с рассыпанными по нему темно-красными ягодами и крошечной фасолью цвета весенних листьев. Первое ощущение вызвало шок: печень была сдобрена арманьяком и специями. У меня загорелся язык. Я взяла в рот еще кусочек, и интенсивность вкуса сменилась чем-то приглушенным – его усмирила земляника. Третье ощущение вызвала фасоль, гладко-скользкая на фоне бархатистой поверхности печени. Это блюдо лишало вас дара речи. Долгое время никто из нас не произнес ни слова.

Молчание нарушила Кэрол.

– Расскажи мне, – попросила она, – о Рокко Ди Спирито.

Впервые я попробовала еду Рокко в девяносто пятом году в ресторане «Дава», и его блюда поразили меня своей оригинальностью. Тогда он был молод – ему не исполнилось и тридцати, – и он не мог еще привлекать к себе толпы. Ходило много слухов о том, что стоимость еды зашкаливает и выходит из-под контроля, поэтому я не удивилась, что ресторан закрыли. Год спустя или чуть больше он появился в новом ресторане, «Юнион Пасифик». Готовил он сказочно, но еда так нескоро оказывалась на столе, что я дала ему лишь две звезды. Его фанаты громко протестовали. Началась кампания, которую, как я подозревала, он и организовал. «Рокко, – написали они, – был ограблен!» Даже гастрономический воитель, господин Шапиро, принял участие в протестном движении. «Уходите, – написал он. – Ди Спирито – великий талант. Вы совершили ошибку; этот шеф заслуживает трех звезд».

И вот я здесь, без маски, в самый жаркий день года, снова во власти чар мастера.

Мы ели холодный, яркий, летний салат – сахаристые брусочки арбуза перемежались с гладкими полосками авокадо. Кольца кальмаров цвета бледной лаванды непостижимо сплетались со скользким авокадо и хрустким арбузом. Ощущение от гладкой, бархатистой и скользящей поверхности непрерывно и захватывающе менялось. Некоторое время спустя я постаралась отбросить анализ и сосредоточилась на вкусе, и тут я поняла, что три составляющих салата обладают удивительным сходством – общей умеренной сладостью. Блюдо оказалось таким соблазнительным, что я нескоро заметила, что Кэрол тоже примолкла.

– Я прислушиваюсь к вкусу, – сказала она. – Зобная железа со щавелем и дыней-канталупой – поразительное блюдо. На, попробуй.

Она передала вилку и я ощутила поразительное сочетание. Сладковатая зобная железа и дыня отлично гармонировали с пикантной щавелевой кислинкой.

– Мне кажется, что я в магическом коконе, – сказала Кэрол, – и здесь могут происходить лишь приятные события.

– Понимаю, – сказала я. – Я чувствую то же самое.

Мы просидели там целый день, наслаждаясь необычайными вкусовыми сочетаниями. На стол явился белоснежный квадрат трески. Он был похож на огромную маршмеллу с разбросанными по ней блестками. Я взяла в рот кусочек, предполагая, что почувствую океанский рассол, а на деле ощутила совершенно другой вкус, насыщенный, глубокий и загадочный. Рыба была приготовлена в гусином жире, она впитала вкус птицы. Это было удивительно и волнующе. Казалось, что я одновременно плыву и летаю. Курица тоже оказалась необыкновенной: ее пропитали ароматом лимонной цедры так, что она совсем не пахла птицей. Затем филе нарезали длинными полосками, необычайно мягкими и нежными. Она благоухала лимоном, специями и летними трюфелями. Из этих грибов приготовили пюре и уложили на него курицу.

Официант так тихо подавал тарелки, что, казалось, он движется по комнате на цыпочках, чтобы не разбудить спящих людей. По-видимому, он не хотел разрушить очарования, так как даже не спросил, что мы возьмем на десерт. Я едва заметила, как он убрал курицу и заменил ее мороженым со страстоцветом. Все, что я знала, это то, что вкус поменялся: теперь мой рот наполнился сладостью, мягкой, интенсивной, тропической, не похожей на то, что я до сих пор испытывала. Не говоря ни слова, Кэрол поменяла наши тарелки, и теперь в моем рту была малина и лаванда. Я словно вышла в сад, и ветер раздувал мне волосы.

– Кофе? – спросил официант.

Звук его голоса показался мне очень громким. Казалось, гипнотизер щелкнул пальцами и вернул меня к реальности. Мы с Кэрол в удивлении подняли глаза.

– Да, – ответили мы в один голос, – кофе, да, кофе.

И потом просто сидели и смотрели друг на друга.

– Я, казалось, покинула собственное тело, – сказала Кэрол. – Не думаю, что еда когда-либо оказывала на меня такое гипнотическое воздействие. Как думаешь, может, все дело в химиотерапии?

– Нет, – ответила я, – потому что химиотерапию я не прохожу, а ощущение то же самое. Это поразительно.

– Как же ты напишешь об этом? – спросила она. – Разве это возможно объяснить?

– Не стану писать, – ответила я. – Не смогу.

И даже если я была бы способна описать эту трапезу, то вряд ли бы сделала такую попытку. Критик не имеет права пробуждать необоснованные ожидания: если читатели разочаруются, он потеряет их доверие.

– Кроме того, – сказала я Кэрол, – не думаю, что такие блюда можно повторить. Кажется, мы с тобой попали в магическое время.

– Но ты вернешься?

– Конечно. Это наш первый визит. Ты и сама знаешь правила: не менее трех посещений, обычно их больше. И всегда анонимно.

– Но ведь сегодня ты пришла открыто! – воскликнула она.

– Знаю, – процедила я. – В этом и проблема. Думаю, придется сюда прийти в образе Бетти, или Бренды, или еще кого-то.

– Я думала, тебе нравится переодеваться.

– Нравилось, – подтвердила я. – Было весело.

– Что же случилось?

Я посмотрела на нее, не в силах объяснить, какое впечатление произвел на меня ужин с Марион. Думая о том, что произошло, я понимала, что, превратившись в Эмили, я играла с огнем. Если Эмили была внутри меня – а теперь я знала, что она была, – то мне нужно было ее признать. Притворяться, что она совсем другой человек, было ни к чему. Пора прекратить игры и стать самой собой. Пора иметь в голове собственные мысли. Но не смогла найти слов, чтобы объяснить все это Кэрол. Поэтому я молча на нее смотрела.

Кэрол не стала на меня давить.

– Значит, ты собираешься бросить переодевания и будешь ходить открыто?

Я покачала головой.

– Так делать нельзя. Ты же знаешь, что происходит, если я прихожу открыто: стейки становятся больше, еда появляется на столе быстрее, а места оказываются удобнее. Ни один ресторан не может изменить еду в один момент, но, когда к ним приходит критик из «Нью-Йорк таймс», сотрудники делают все, чтобы доставить ей удовольствие. В кухне отбирают самую крупную малину. Метрдотель сажает ее за самый спокойный стол посреди обеденного зала и посылает к ней лучшего официанта. Сомелье следит, чтобы заказанное ею вино было высшего качества и чтобы ее бокал никогда не пустел. Кондитер вкладывает душу в свои изделия. – Я повела рукой, указывая на нашу большую кабину. – Ты знаешь, я не могу позволить, чтобы все это происходило каждый раз, когда я иду инспектировать ресторан.

– И что же ты собираешься делать? – спросила она. – Сама-то слышишь, что говоришь?

Я кивнула. Слова, которые Марион так непринужденно бросила за столом в ресторане «Бокс Три», до сих пор звучали в моих ушах. Но как я буду жить, если перестану быть ресторанным критиком?

– Не знаю, что делать, – сказала я. – Должен быть какой-то ответ. Но я его еще не нашла.

Кэрол никакого совета мне не дала, и мы сидели, пили кофе, ели холодное шоколадное мороженое, которое принес официант. Нам не хотелось выходить на пылающие тротуары, не хотелось возвращаться в реальный мир.