Текст книги "Чеснок и сапфиры"

Автор книги: Рут Рейчл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Эмили

– Вы забронировали столик?

Голос женщины звучал так холодно, что у меня по спине поползли мурашки.

– Да, – ответила я.

– Ваше имя?

Ее глаза, поверх очков в роговой оправе, смотрели на меня враждебно.

– Ньюмэн, – сказала я. – Тони Ньюмэн.

Она всмотрелась в журнал, подтянула наверх очки.

– А! – произнесла наконец-то, словно бы в отчаянии искала знаки, препятствующие моему входу в ресторан. – Нашла. А ваша гостья?

– Похоже, она еще не пришла. – Я подчеркнуто оглядела пустое помещение.

Женщина нахмурилась. Она была красива, точеная фигура, облегающий твидовый костюм. Непреклонное лицо обрамлено короткими блестящими черными волосами, перемежающимися седыми прядками.

– Туда, – сказала она, и ее похожий на сучок палец указал в сторону стула с деревянной резьбой. – Идите, садитесь.

Стул стоял возле холодного камина.

Я уселась на жесткое сиденье, а она снова уткнулась в журнал, от которого оторвалась при моем появлении.

Я оглядела небольшое помещение, пытаясь понять, почему этот ресторан из года в год называли «самым романтическим». Справочник Загата [84]84
  Тим Загат известен как основатель компании, которая более 20 лет составляет ресторанные рейтинги.


[Закрыть]употребил эпитет «изысканный», назвал его «шкатулкой для драгоценностей», «идеальным для песен Роджерса и Харта».

Прием никак нельзя было назвать теплым. Должно быть, ресторан заслужил такую оценку благодаря витражам на окнах, множеству каминов, старинным портретам на стенах. Комната, в которой я находилась, напоминала одну из рекламных фотографий Ральфа Лорена – из разряда тех, где так и ждешь, что в помещение в любой момент войдет хозяин поместья в сопровождении собак. Он сдернет кожаные перчатки и прикажет подать кружку эля. Однако минуты проходили, а дверь оставалась закрытой. Когда же наконец распахнулась, на пороге появилась высокая блондинка в короткой черной юбке и черной кожаной куртке. Она обладала ногами, растущими от ушей, польским акцентом и желанием найти работу.

Администраторша прищурилась, взглянув на нее.

– Вы здесь легально?

Блондинка замялась и растерянно пробормотала:

– Нет.

Твидовую женщину это не обескуражило.

– Оставьте резюме, – сказала она и протянула руку. – Мы позвоним.

Блондинка подала ей лист бумаги и нерешительно переступила с одной длинной ноги на другую. Твидовая женщина скривила губы и сделала жест рукой, означавший, что блондинка должна помолчать. Другой рукой она потянулась к звонившему телефону.

– В эту субботу? – спросила она. – Невозможно! Повесила трубку и разъяренно взглянула на стоявшую перед ней блондинку. – Вы все еще здесь?

– Когда фы шелаете мне пошвонить? – прошепелявила полька.

Администраторша пожала плечами.

– Откуда я знаю, когда нам понадобится помощь?

Она снова потянулась к телефону.

– Нет, на пятницу на восемь часов ничего нет, – сказала она, – хотя я могу втиснуть вас на девять сорок пять. Как хотите.

Она хлопнула трубку на рычаг и снова сердито взглянула на блондинку.

– Уйдите, – резко сказала она и повернулась к телефону, который снова начал звонить.

Блондинка посмотрела в мою сторону, пожала плечами, как побежденная, и вышла.

Минуту спустя явился официант. Его голова комично торчала из огромного пиджака, плечи которого находились на уровне локтей официанта, а карманы свисала до колен. Твидовая женщина взглянула на него, и нос ее сморщился, словно от дурного запаха.

– Как вы посмели явиться на работу в таком виде? – рявкнула она.

– Это все проклятая химчистка, – пожаловался официант. Слова он произносил с ярко выраженным нью-йоркским акцентом. – Они потеряли мой пиджак. По-видимому, перепутали. Дали мне вот этот.

– Китайская прачечная? – осведомилась администраторша.

– Да, – воскликнул он с таким выражением, словно она сказала что-то умное. – Как вы узнали?

Она не удостоила его ответом.

– Либо они найдут ваш пиджак, – кисло сказала администраторша, – либо заменят его на другой. Сегодня так и быть – работайте, но если и завтра явитесь в таком виде, я отправлю вас домой.

С этими словами она поспешно вышла из комнаты. Виновато опустив плечи, официант последовал за ней.

Кэрол предупредила меня, что вернется от врача, поэтому меня не тревожило, что она опаздывает. Я оглядывала пустое помещение, запоминая подробности для будущей статьи. В этот момент из-за стены послышались крики.

– Я сказал, чтобы вы подготовились к сегодняшней частной вечеринке!

В соседней комнате говорил человек, голос которого я не узнала. Затем зазвучал другой голос. Он, без сомнения, принадлежал администраторше.

– Вы знаете, скамейки мы для этого не используем. Стулья, стулья, стулья. Вы знаете, что такое стулья?

Вслед за ее резким голосом послышался стук передвигаемой мебели, скрип дерева, перетаскиваемого по полу.

– О! – простонала она, словно в мелодраме, и стулья проскрипели ей в тон. – Вы что, не понимаете по-английски? Просто поверить невозможно, до чего же глупы иммигранты!

Стулья скрипели и подвывали, а она кричала все громче, браня мужчин, которые, как я поняла, были мексиканцами. К моменту появления Кэрол я потеряла аппетит.

– Здешняя администраторша, – сказала я, вставая, чтобы поцеловать подругу, – настоящий кошмар. Пойдем в другое место.

Кэрол страшно похудела, и, обняв ее, я испугалась, что поломаю ей кости.

– Нет, подожди, – задохнулась она. – Извини, я должна сесть.

Почувствовав себя полной дурой, я отправилась за администраторшей, ориентируясь на звук сердитого голоса.

– Сюда, – сказала она.

Растянув губы в сахарной улыбке, она повела нас из гостиной. Я испытала облегчение, оттого что уходила подальше от протестующей мебели.

Ресторан «Бокс Три» состоял из маленьких залов, и все были пусты. В том, куда привела нас твидовая администраторша, было холодно. Столы надеялись на встречу с посетителями, а камин нетерпеливо ждал, когда вспыхнет спичка. Бросив на розовую столешницу два меню, администраторша удалилась.

– Как оживленно! – сказала Кэрол. – Народу-то сколько!

Худое лицо сморщилось в улыбке.

– Чудное место для праздника!

– Тебе здесь невесело? – спросила я. – Все, чего здесь не хватает, – это одной красивой женщины.

– О чем ты толкуешь? – спросила она.

– Официант вчера пролил свет на то, что он назвал «теорией Киприани». Он сказал, что свои рестораны они строят такими маленькими, для того чтобы вошла красивая женщина, и все тотчас бы ощутили, что явились в правильное место. Если бы сейчас сюда вошла Джулия Робертс, разве ты не подумала бы, что здесь замечательно?

– Вряд ли, – сказала она и указала на официанта.

Он вошел в комнату и стоял, переступая с ноги на ногу в своем огромном пиджаке.

– С ним я вряд ли бы настолько забылась.

Официант, должно быть, видел меня в гостиной и наверняка знал, что я слышала его нью-йоркский выговор, но, открыв рот, он вдруг заговорил с английским акцентом. Ничуть не смущаясь, он описал суп со сморчками. Затем перешел к консоме с говядиной, причем вдался в такие подробности, что мы почти видели шеф-повара в облаках пара, очищающего бульон до последней капли. Так он прошелся по всему меню – что еще оставалось ему делать? – рассказал нам о двухфунтовом омаре, который, прохлаждаясь в холодильной камере, страстно мечтал превратиться в сказочное фрикасе. Шеф приготовит этого зверя на пару, отделит мясо и соединит его с только что приготовленным «белым маслом». [85]85
  Соус из сливочного масла, лука-шалота и белого вина.


[Закрыть]Печень с трюфелями, по его заверениям, была их фирменным блюдом. Ее нарезали на тончайшие кусочки и прижигали так быстро, что она становилась бархатной, после чего ее окунали в соус, который вкушают разве только ангелы. И ни один здравомыслящий человек, заявил он, не уйдет из их ресторана, не отведав малину с крем-брюле. Последние слова он растянул на добрую минуту.

– Обещаю, – сказал он, когда заказ был окончен, – что обед вам запомнится.

Он говорил так убежденно, что я позабыла твидовую администраторшу, перестала обращать внимание на искусственный акцент и пустую комнату. Решила ему поверить.

– Похоже, все будет хорошо! – сказала я Кэрол.

Потом присмотрелась к ней и спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила она.

– Хорошо? – засомневалась я.

– Я устала, – сказала она. – После лечения прошло всего два дня. На выздоровление требуется время. Но химиотерапия не так и страшна. В клинике я со многими познакомилась. Большая часть из них чувствует себя много хуже. А вот я хорошо переношу лечение. Врачи надеются на удачный исход. Через два месяца мы будем знать больше. Если не подействует, пройду еще один курс. Я поправлюсь. И сейчас мне очень хочется съесть наш обед.

Я поняла, что о своей болезни она мне говорить не хочет. Ей требовался отпуск из страны больных. Поэтому мы стали говорить о работе, жаловаться. Мы рассказывали истории о разных начальниках и их фобиях, о том, что они постоянно делают не то что нужно. Разговор был знакомый и утешительный.

Официант явился что-то очень быстро и объявил:

– Bisque aux morilles! [86]86
  Лаковый суп со сморчками ( фр.).


[Закрыть]

Голос его звучал так убежденно, что, когда он поставил передо мной тарелку, я с надеждой заглянула в ее глубины. Суп был густым и маслянистым, над ним поднимался пар. Я зачерпнула его ложкой и поднесла ко рту.

Проглотила одну ложку супа, потом другую. Все еще не в силах поверить, зачерпнула еще.

– Что? – спросила Кэрол.

Передо мной стояла тарелка чистых горячих сливок. Возможно, в них была добавлена капля хереса, но и только. Я не почувствовала и запаха грибов. Абсолютно.

– Ты похожа на кошку, трогающую зеркало, – заметила Кэрол. – Знаешь, как они смотрят на себя, протягивают лапу, словно не верят, что это зеркало, а не другая кошка? Сейчас ты ведешь себя точно так же.

Она взяла ложку и окунула ее в консоме. Ее лицо выразило недоумение. Она проглотила еще одну ложку.

– Думаю, – сказала она, – что и я стала похожа на пресловутую кошку.

С каждым новым блюдом наша трапеза становилась все комичнее. Омар нам попался сухопарый. Похоже, прежде чем попасть к нам на стол, он долго прохаживался вокруг холодильника или другой мебели. Рассеченная рыбья плоть была опущена в густой соус, приготовленный из муки и молока с добавлением щепотки укропа и огромного количества хереса. Печень оказалась жесткой, и ее вкус перебивал все тот же херес.

– Это – самая плохая еда, которую я когда-либо ела в ресторане! – воскликнула Кэрол. – Если бы ты не была со мной, то я посчитала бы, что это – последствие химиотерапии, лишившей меня способности чувствовать вкус. Представь себе человека, с трудом скопившего деньги, чтобы прийти в самый романтичный ресторан города…

Или, подумала я, можно представить и другой сценарий. Представить ресторанного критика, пригласившего больную подругу, которая может насладиться пищей лишь раз или два в месяц. Можно было бы взять ее в любой другой ресторан, но ты привела ее сюда.

– Ты должна что-то сделать, – сказала Кэрол.

– Не беспокойся, – сказала я. – Сделаю.

Я сидела за компьютером, писала о безвкусной пище, а в моей голове звучал визгливый голос твидовой администраторши. Я пыталась представить себе жизнь человека, который ведет себя подобным образом. И затем придумала за нее ее жизнь. Замуж она вышла рано, а муж оказался грубым подонком. Она терпела это – сколько лет – пять, шесть? – и, наконец, ушла от него. Детей не было. И теперь она вела одинокую жизнь на краю счастья других людей, лелеяла свою ненависть, чтобы не застыть.

Я дала ей имя – Эмили – и адрес. Она жила в этом печальном, безликом районе рядом с рестораном. Место считалось обветшало-респектабельным, и, когда люди спрашивали, где она живет, Эмили, преувеличивая, отвечала: «В Верхнем Ист-Сайде», надеясь, что все подумают, будто это Парк-авеню. На работу она ходила пешком. Когда брала такси – это случалось редко, – то давала на чай десять центов. Каждый день ела одно и то же – что бы это было такое? Яйцо, сваренное в мешочек, и сэндвич с ливерной колбасой. После работы возвращалась домой, ставила чайник, аккуратно вешала одежду в шкаф и проводила вечер, глядя в телевизор. Ночью спала беспокойно. Ее волновал лишний вес. Она тревожилась о будущей жизни. Когда представлялся случай, она забавлялась тем, что унижала менее удачливых людей.

Нравилась ли ей еда в собственном ресторане? Я сообразила, что могу это выяснить.

Майкл в ту неделю был занят – работал над делом преступной группы, издевавшейся над детьми. Ужасная история педофилов вызвала у меня желание ни на секунду не отпускать от себя Ники, поэтому в субботу я взяла его и двух его друзей в музей науки в Нью-Джерси. Пока ехали, я прислушивалась к их разговору на заднем сиденье. Они спорили, есть ли Бог и какова форма Вселенной.

Им захотелось пройти по абсолютно темному туннелю, но, стоило нам там оказаться и на коленях пробираться в полной темноте, как они перепугались и стали жаться ко мне. Мы двигались, словно слепые котята, задыхались и хихикали. Я позволила себе стать ребенком и наслаждалась каждым моментом. После мы играли в виртуальный баскетбол. Оказалось, что это очень непросто. Но самым интересным для группы восьмилеток оказалась демонстрация физических явлений. Они посмотрели на эту науку, как на удивительную игру. Музейный работник надул маленький резиновый шар и засунул его в банку с жидким азотом, а потом бросил к мальчишкам замерзший предмет. Они завизжали и бросились врассыпную, когда она упал на пол, развалившись на множество осколков.

Приятель Ники, Мэтью, поднял-одну из ледышек.

– Рут, – сказал он, – а что бы вы приготовили с помощью азота?

– А что бы сделал ты? – спросила я.

– Мороженое! – закричали хором все трое.

– Интересная мысль, – сказала я. – Придем домой и проведем небольшое исследование.

Вот так я обнаружила заметки миссис Агнесс Маршалл, английской кулинарной писательницы, которая в самом начале двадцатого века предложила использовать жидкий газ для изготовления мороженого.

– Здорово! – воскликнул Ники, когда мы прочитали об изобретении Маршалл. – Оказывается, приготовление еды может быть очень интересным.

– Могу поспорить, что так оно и есть. Почему бы нам не испечь пирог?

Я взъерошила ему волосы.

– Ванильный пирог! – закричал он. – Давайте испечем ванильный пирог.

Мальчики побежали в кухню и устроили там форменный беспорядок. Они взбили масло с сахаром. Мешали деревянными ложками так энергично, что у них получилась совершенно гладкая эмульсия. Каждый вбил в миску по одному яйцу и мешал с такой силой, что я радовалась тому, что миска не стеклянная. Они отмеряли муку и соду с невероятной придирчивостью, а форму смазали маслом так тщательно, что и миллиметра не осталось не смазанным. Затем они припудрили форму мукой, и на кухне поднялось мучное облако. Когда я взглянула на свою погибшую кухню, то подумала, что жизнь не может быть счастливее.

Ванильный пирог Ники

Вам понадобятся:

200 г несоленого масла комнатной температуры;

1 стакан сахара;

3 больших яйца;

2 стакана муки;

1 чайная ложка пищевой соды;

2 чайные ложки пекарского порошка;

1 чайная ложка соли;

200 г сметаны;

2 столовые ложки ванильной эссенции.

Предварительно нагрейте духовку до 180 °C. Форму для выпекания смажьте маслом и посыпьте мукой.

Разотрите масло с сахаром, пока не получится легкая и пышная масса. Добавьте яйца по одному, каждый раз тщательно перемешивая.

Положите в муку пищевую соду, пекарский порошок и соль. Соедините это с масляной смесью. Хорошенько перемешайте. Добавьте сметану, хорошо промешайте, влейте ванильную эссенцию. Тесто должно быть густым.

Вылейте тесто в подготовленную форму и выпекайте 40–45 минут, готовый пирог должен быть золотистого цвета. Выньте форму, поставьте на металлическую решетку. Охлаждайте в течение пяти минут. Затем выньте пирог из формы и оставьте на решетке, пока не остынет.

Пирог рассчитан на 10 порций.

***

Когда на следующее утро я проснулась, Ники лежал подле меня, свернувшись клубком, точно котенок. Я смотрела, как он спит, ощущала запах ванили и сахара, впитавшийся в его волосы. Когда он открыл глаза, мы еще полежали некоторое время и шепотом рассказали друг другу о планах на день.

– Может, пойдем в «Радужную комнату»? – спросил он.

Мы ходили туда отмечать день рождения Майкла, и Ники влюбился в этот ресторан. Несколько месяцев он просил меня снова туда пойти, но я сопротивлялась – предосудительно маленьким детям находиться в столь модных ресторанах, – но сейчас смирилась. Один поздний завтрак не превратит моего ребенка в маленького гастрономического сноба.

На шестьдесят пятом этаже лифт отворил двери и выплюнул нас в холл, сверкавший черными и белыми огнями. Ники поскакал вперед меня в обеденный зал и вприпрыжку вернулся, громко крича:

– Мамочка, подожди, пока не увидишь это!

Он схватил меня за руку, словно он сам придумал великолепный зал в стиле арт деко на последнем этаже Рокфеллеровского центра.

– Посмотри, – сказал он, размахивая руками, – вот это вид!

Он подвел меня к окну, и мы смотрели на остров и видели его весь, вместе с Эмпайр-Стейт-билдинг и рекой за ним.

– Отсюда, мне кажется, можно увидеть и Научный центр в Нью-Джерси, – сказал он. – А теперь посмотри на это.

Он потащил меня к буфету. Он был установлен посредине комнаты.

– Еда двигается, – сказал Ники. – Если встать здесь, то все, что ты захочешь, само к тебе придет. Разве не замечательно?

Ну разве не глупо устанавливать еду на вращающийся подиум посреди зала? Только не с точки зрения восьмилетнего человека. Мой сын стоял, пока буфет не совершил пять поворотов, выбирая то, что ему больше всего нравилось. Устрицы и креветки были не для него, другое дело – немыслимые омлеты, затем он мечтательно засмотрелся на мясо: ножи нарезали на куски говядину и индейку. Уничтожив сандей с горячим фаджем, [87]87
  Сандей – подогретое шоколадное пирожное, а фадж – горячее ванильное мороженое с шоколадным соусом.


[Закрыть]он положил в тарелку столько пирожков и печенья, что я была вынуждена вмешаться. Он сунул ладошку в мою руку и поднял на меня глаза:

– Я так рад, что пришел сюда, – сказал он.

Официанты умиленно улыбались, глядя на нас, а нам показалось, что мы – короли в зачарованном замке.

– Хочешь ходить сюда каждый день? – спросила я сына.

– Нет, мамочка, – ответил он. – Иначе я все испорчу. Сюда нужно ходить по особым дням.

Я улыбнулась, довольная, что он понял настоящее назначение ресторана, такого как «Радужная комната». Но Ники прибавил:

– Знаешь, чего мне хочется?

Его серьезные карие глаза уставились на меня.

– Я не хочу, чтобы ты ходила по ресторанам. Хочу, чтобы мы ужинали дома вместе каждый вечер.

Я и раньше слышала от него такие речи. Но сейчас это прозвучало как-то особенно.

Стать Эмили было просто. Начала я, разумеется, с посещения Ширли.

– Как там Кэрол? – спросила она.

– Она здесь еще не была? – спросила я.

Лицо Ширли приняло горькое выражение. Оно не изменилось, когда я прибавила:

– Думаю, она не хочет, чтобы кто-то из нас увидел ее лысую голову.

– Но ведь это моя работа! – воскликнула Ширли. – Это то, что я делаю.

Она была так обижена, что просто запустила руку в лежавшую на прилавке мягкую груду и вытащила короткий черный парик и подала его мне. Он сразу пришелся мне впору, и я поняла: раньше она со мной играла, устраивала развлечение, отыскивая для меня нужный парик.

– Готова поспорить, ты могла дать мне сразу светлый парик в тот день, когда я впервые к тебе пришла, – сказала я.

Ширли пожала плечами.

Одежду Эмили было найти так же просто: в любом магазине поношенной одежды на Верхнем Ист-Сайде полно было костюмов из твида. Я даже обнаружила кожаную сумочку с замком и очки в роговой оправе.

Глядя на мымру, в которую превратилась, подумала, что мне трудно будет найти компаньона. Майкла в городе не было, но, если бы и был, то в качестве партнера отражавшейся в зеркале особы вряд ли был бы уместен. Клаудия подошла бы мне идеально, но она по-прежнему находилась в Лос-Анджелесе. Ее трехнедельное путешествие длилось уже полгода, и я начинала думать, что вряд она ли вернется. А все те люди, которые восклицали: «Почему ты не возьмешь меня с собой в хорошее место?», – явно не годились.

Я позвонила Майрону: ему страшно хотелось сходить на дармовщинку в модный ресторан. Когда я сказала, что ресторан, который я намереваюсь посетить, называется «Бокс Три», и я там уже побывала, описала и ту свою трапезу, то у Майрона вдруг объявились срочные дела.

К счастью, в самый последний момент на помощь мне пришла Марион Каннингхэм. Она приехала в Нью-Йорк на обсуждение своей последней книги – «Учитесь готовить» – вместе со своим издателем, и, когда я сказала ей, что ужин должен быть ужасным, она лишь рассмеялась.

– Какая разница! – воскликнула она. – Я счастлива, что проведу с вами время. Я бы и в «Макдоналдс» с удовольствием сходила.

– «Макдоналдс», пожалуй, будет получше, – сказала я.

– Если бы дело было в еде, – сказала она, – то я осталась бы дома. Просто скажите, куда мы пойдем и кем вы будете на этот раз.

– Как тебя зовут? – спросил Ники, когда я предстала перед ним в новом обличье.

– Эмили Стоун, – сказала я.

– А чем ты занимаешься?

– Я – менеджер ресторана. Я очень пунктуальный человек.

– Что это значит?

– То, что я никогда не опаздываю. И не делаю ошибок. Я очень строгая. Я тебе не понравлюсь, потому что я очень противная.

– Нет, мамочка, – возразил Ники, – ты не можешь быть противной.

Он ошибался.

– На что ты уставился? – рявкнула я на Джина, едва войдя в лифт.

Давно прошли времена, когда я его дурачила. Теперь у него была новая роль. Джин стал последним инспектором. Ему нравилось осматривать меня и подмечать, не выбилась ли из-под парика прядка волос, не надела ли я перчатки, бусы или шарф – те, что носила раньше. Обычно эта процедура мне нравилась.

Но сегодня, когда он сказал: «Вы хорошо выглядите», я только промолчала. Он продолжил разговор:

– На этот раз все хорошо. Иногда я боюсь, что вы перебарщиваете, а сегодня все нормально.

Я поджала губы и снова не сказала ни слова.

– Как вы ее назвали? – не уступал Джин.

– Эмили, – сказала я. – Для тебя – мисс Стоун.

– Да, мадам, мисс Стоун, – сказал он и приподнял воображаемую шляпу.

Он опустил лифт и открыл дверь.

– Позвольте мне сказать, мисс Стоун, – пробормотал он, когда я протиснулась мимо него, – похоже, сегодня вам не будет весело.

– Обрати внимание на свои манеры, – прорычала я и вышла из дома.

* * *

Я шла по тротуару, и на лице было написано: только попробуйте встать на моем пути. Никто не осмелился. Дойдя до угла, увидела молодую женщину, робко размахивающую руками в надежде остановить такси. Желтая машина шла навстречу. Я командным жестом вскинула руку, и автомобиль, скрипнув тормозами, послушно остановился. Молодая женщина сделала слабую попытку подойти, но я отпихнула ее в сторону и открыла дверцу, думая при этом, что такие люди не должны жить в Нью-Йорке. Если она не знает, как вызвать такси, то пусть и не претендует на мой автомобиль.

– Но, но, но… – залопотала она, когда я хлопнула дверью перед ее носом.

– Угол Сорок девятой и Второй, – бросила я шоферу. – Поезжайте через парк на Семьдесят девятой. Так будет быстрее. С Пятой поверните на Пятидесятую, чтобы не попасть в пробку. И не задерживайтесь на светофорах.

– Мм… – произнес водитель, но сделал все, как я сказала.

Я уселась на заднее сиденье. Молча смотрела на счетчик.

Настал момент оплатить поездку, я отсчитала монеты, добавила скудные чаевые, со щелчком захлопнула сумку и повернула ключ в замке. Направляясь к ресторану, чувствовала спиной тяжелый взгляд шофера.

Впереди меня, держась за руки, шла к дверям молодая пара. Молодой человек казался вымытым до блеска. Даже со спины я видела порозовевшие от волнения полукружья ушных раковин. Иссиня-черные волосы блестели. Пальто на нем не было, и я догадывалась, что его двубортный черный пиджак был поношен, но хорошо отглажен. Скорее всего, он взял костюм напрокат, как и кожаные ботинки. Девушка была еще моложе его, немногим более двадцати. Легкие черные волосы, круглое доверчивое лицо, полные губы цвета земляники. Из-под пальто виднелось платье из бежевого шифона длиною до колен. Пальто было расстегнуто, и я заметила, что к верхней части платья с открытыми плечами была приколота большая красная орхидея. Они были юными, неоперившимися, бедными и преисполненными надежд. Им здесь не место, подумала я, мрачно шагая следом. Если бы они промедлили хотя бы мгновение, я оттолкнула бы их и первой прошла в дверь.

Но они все так же мечтательно, не останавливаясь, вошли в ресторан, а я – следом за ними. Марион подняла голову, когда мы вошли. Она непринужденно сидела на неудобном стуле возле камина и одета была, как всегда: черные брюки, черный жакет, накрахмаленная белая блузка. Серебристые волосы убраны назад, обнажая лицо с прелестными морщинками. Изумрудные глаза, внимательно вглядевшиеся в меня, казались огромными. Молодая пара одновременно обернулась, чтобы посмотреть, кто вошел следом за ними.

– Эмили? – спросила Марион.

Когда я кивнула, она поднялась одним гибким движением, подошла и серьезно протянула мне руку.

– Очень рада с вами познакомиться.

Твидовая администраторша, проигнорировав молодую пару, обошла их, словно не заметила.

– Дамы, – сказала она и взяла наши пальто. – Туда, пожалуйста.

– Но они пришли раньше нас, – тихо сказала Марион.

– Подождут, – бросила администраторша.

Непреклонный тон ясно показывал: она будет рада, если молодежь уйдет, не дождавшись.

Она отвела нас в обеденный зал, где мы с Кэрол ели наш ленч. Сегодня огонь в камине пылал, а за столами сидели мечтательные пары в поисках романтики. Снятые с тарелок розы лежали на скатертях, задыхаясь без воды. Однако медноволосая девушка, сидевшая слева от нашего столика, сунула розу себе в декольте. Цветок подчеркивал глубокий вырез ее платья. Ее партнер – лысый мужчина – изо всех сил старался не смотреть на розу. «Старая калоша!» – ядовито подумала я и повернула стул, чтобы их не видеть.

Администраторша вернулась с юной парой и усадила их справа от нас. Девушка с радостным восклицанием взяла свою розу и заложила ее за ухо. Я недовольно хмыкнула: с розой и орхидеей она выглядела как живая реклама флориста. Администраторша бросила на меня извиняющийся взгляд. Жалкие люди – подумали мы с ней одновременно.

– Я хочу попросить ее предоставить нам другой столик, – прошептала я Марион. – В этом зале нам не место.

Лицо Марион приняло странное выражение. Предположив, что она не поняла, я понизила голос и стала объяснять.

– Только посмотрите на эту комнату! – сказала я, указывая налево. – Он, без сомнения, платит за удовольствие находиться в ее компании. А они, – я махнула рукой налево, – похоже, долго копили, чтобы заплатить за свой обед. Нам должны дать другой столик.

– Нам и здесь хорошо, – возразила Марион.

Она распрямила плечи и основательнее уселась на стуле.

Официант встряхнул салфетки и положил их нам на колени. Сегодня пиджак сидел на нем, как полагается, и английский акцент звучал превосходно. Услыхав, что нам нужна только вода, он не сделал попытки скрыть свое разочарование.

– Минеральная, я надеюсь? – спросил он, и, когда узнал, что нас устроит нью-йоркская вода, его улыбка потеряла большую часть своего блеска.

– Кто у нас здесь хозяин, а кто хозяйка? – осведомился он.

– Вы что же, видите здесь мужчин? – рявкнула я.

Официант покраснел.

– Прошу прощения, – сказал он. – Кто из вас хозяйка?

– Я.

– Ага, – улыбнулся он мне, – хорошо.

И начал перебирать меню. Я вытянула руку.

– Если вы ищете меню, в которых не проставлена цена, то не беспокойтесь. Я пригласила свою гостью в самый дорогой нью-йоркский ресторан, и хочу, чтобы она знала, во что она мне обойдется.

– Прекрасно понимаю, – сказал он, и в его голосе послышалось искреннее восхищение.

– Гм, – кашлянул молодой человек, сидевший справа от нас – не могли бы вы дать нам что-нибудь выпить?

Официант его проигнорировал и пошел в поиске других меню. Юноша выглядел подавленным и смущенным.

Марион смотрела на меня так, словно видела впервые, и я почувствовала, что нужно объяснение:

– Я понимаю, что меню без указания цен – вежливый жест со стороны ресторана, – сказала я четким голосом Эмили. – Я знаю, что это – способ позволить вашим гостям не беспокоиться о стоимости. Но позвольте мне сказать вам следующее: обед здесь стоит восемьдесят шесть долларов с человека, и я не вижу причины, почему это должно остаться тайной.

– Да, конечно, – сказала Марион. – Это очень большая сумма. Кто посмеет обвинить вас за то, что вы хотите сделать вашу щедрость общеизвестной?

В ее голосе не было сарказма, но я чувствовала, что он таится где-то в глубине. Это заставило меня поежиться. Хорошо бы она не отказалась от алкоголя: мне очень хотелось выпить бокал вина.

– Вы уверены, что совсем не хотите вина? – спросил официант, и я улыбнулась, думая, что он, должно быть, прочел мои мысли.

Но Марион ответила прежде меня.

– Нет, не хотим, – сказала она. – Но молодые люди, что сидят справа от нас, умирают от жажды.

– О, – сказал он беспечно. – Я к ним еще подойду.

– Почему бы не сделать это сейчас? – сказала Марион, и в ее голосе послышался звон стали. – Они уже достаточно ждали.

Официант сделал шаг назад. В его позе чувствовалась сопротивление. Марион смерила его строгим взглядом, и он наконец повернулся к влюбленной паре, чтобы принять у них заказ.

– Разве это наше дело? – пробормотала я.

Марион не ответила.

Слева от нас блондинка осушила один за другим два бокала мартини, и теперь она помахивала пустым фужером и требовательно повторяла:

– Еще, хочу еще.

А молодой человек справа от нас гордо сказал:

– Мы хотим шампанского!

– Конечно, сэр, – сказал официант и преувеличенно низко поклонился.

С его стороны это выглядело как насмешка, а не как уважение.

Когда он принес бутылку в металлическом ведерке, то столь же театрально вынул шампанское и продемонстрировал наклейку. Все, что он делал, было правильно, но при этом он умудрялся вкладывать презрение в каждый жест. Медленно вынул пробку, громко хлопнул. Плеснул молодому человеку немного вина и встал со скучающим выражением на лице. Юноша не сделал попытки взять бокал, и официант стал притопывать ногой и, подняв брови, взглянул на меня.

Марион понаблюдала за этим, а потом наклонилась к соседнему столу и сказала очень тихо:

– Он хочет, чтобы вы сначала попробовали.

Молодой человек благодарно ей улыбнулся, взял бокал и отпил.

– Хорошо, – сказал он.

Не глядя вниз, официант разлил вино по бокалам, при этом сделал это так небрежно, что вино перелилось через край.

Девушка ждала, пока он не ушел, а затем взяла свой бокал и сделала глоток. Глаза ее расширились, и она чихнула. Когда я засмеялась – не слишком громко, – она густо покраснела.

Марион бросила на меня взгляд, который я не расшифровала, и взяла свою карту меню.

– Думаю, я возьму биск с омарами, – сказала она громче, чем требовалось, – а потом устрицы, запеченные в раковинах, с пюре из каштанов и калифорнийских орехов. Малиновый чатни кажется в этом блюде неуместным, но – кто знает? – может, и сработает. После этого я возьму говяжью вырезку. Это – единственное блюдо в меню, название которого не звучит претенциозно.