Текст книги "Чеснок и сапфиры"

Автор книги: Рут Рейчл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Карту он так и не опустил, а потому не знал, что официант ушел, так и не просветившись.

– Вы тоже разбираетесь в вине? – любезно спросил Майкл у миссис Шапиро.

Кроме слов «добрый вечер», мы от нее пока ничего не услышали.

– О нет, – ответила она. – Я пью то, что мне предлагает Дейви.

– А еду выбираете тоже по указке? – спросил он.

Я толкнула его под столом ногой.

– Честно говоря, я почти всегда на диете. Так что только пробую. А вот мальчики пошли в Дейви.

– Мальчики? – спросил Майкл. – У вас есть дети?

– Двое, – откликнулся мистер Шапиро, опустив наконец карту. – Когда младшему исполнится восемнадцать, устрою для них трехзвездное путешествие по Франции. А в это лето мы путешествовали с Бобби. Целый месяц ежедневно обедали по меньшей мере в одном трёхзвездном ресторане.

– Какое, должно быть, удовольствие он испытал! – воскликнул Майкл.

Я снова пнула его ногой. Старалась при этом сохранять нейтральное выражение лица, а сама дивилась тому, что восемнадцатилетний парень вытерпел ежедневные походы с отцом по модным ресторанам.

– Бобби сказал, что это было его лучшее путешествие! – торжественно заверила нас миссис Шапиро; ее голос звучал искренне. – Мы считаем, что это – отличное образование.

– Я хочу, чтобы мои мальчики стали культурными людьми, – подхватил мистер Шапиро. – Хочу передать им свои знания. У меня ушли годы на то, чтобы сделаться настоящим гастрономическим воителем.

Нога Майкла переплелась под столом с моей ногой, и я поняла, что тем самым он молит меня не понуждать господина Шапиро на дальнейшее развитие этой темы. Но мне очень хотелось продолжить разговор, и я готова была рискнуть, но в этот момент Шапиро радостно воскликнул:

– А вот и сомелье!

Правда, он тут же разочарованно протянул:

– Такой молодой!

Молодой, но умный, подумала я. Ему было не более двадцати пяти. На глаза падали блестящие черные волосы. Губы у него были очень красные, а ресницы невероятно длинные Лицо живое и веселое, тело гибкое. На шее висела дегустационная чашка.

– Ну как, нашли что-то интересное? – спросил он, трогая цепочку.

– Я думал начать с «Шардонне Croyini Хиллз», – сказал мистер Шапиро.

– Да вы знаток, – сказал сомелье. – Сразу угодили в одно из наших сокровищ. Очень мало людей понимает, что за шедевр «Стоуни Хиллз».

– Меня немного беспокоит его возраст, – сказал мистер Шапиро. – Восемьдесят пятый год – старовато для американского шардонне.

– «Стоуни Хиллз» входит в силу не ранее, чем через десять лет, – пробормотал сомелье. – Уверен, что вы не будете разочарованы.

От моего внимания не ускользнуло, что Шапиро нацелился на одно из самых дорогих белых вин.

– А что потом? – осведомился сомелье.

– Полагаю, бургундское. Какое из них сейчас в фаворе?

В фаворе оказалось «Кло-де-Вужо» восемьдесят девятого года. Шапиро согласился и завел разговор о винограднике, явно стараясь подловить молодого человека. Потерпев неудачу, пустился в воспоминания о недавнем своем посещении винодельни и о сделанных им удачных покупках. Сомелье изобразил на лице восхищение. Так южная красотка очаровывает поклонника на первом свидании.

Перешли к бордо. Согласившись на «Леовиль Пойфер» восемьдесят второго, мистер Шапиро спросил:

– Вы его декантируете?

– Разумеется, – почтительно ответил сомелье. – Вина восемьдесят второго года великолепны, но все же молоды.

– Я рад, что вы не согласны с теми, кто утверждает, будто вина в бокале получают весь воздух, который им необходим.

– Смехотворное утверждение! – воскликнул сомелье.

Я заглянула ему в глаза и поняла, что, если бы Шапиро придерживался противоположной точки зрения, молодой человек так же охотно бы с ним согласился.

Когда дошли до сладких вин, нога Майкла задергалась под столом с дикой нетерпеливостью. Этим дело не кончилось: стоило сомелье удалиться, как наш гастрономический воитель углубился в обсуждение еды. Когда с заказом было покончено, оказалось, что за столом мы просидели более часа. Нам подали ahmusey – свиные риллеты на маленьких тостах с перечным соусом. Мистер Шапиро попробовал и тут же отставил закуску в сторону.

– Вкуснотища! – сказал Майкл и уничтожил риллет.

Миссис Шапиро жадно смотрела на риллеты. Тост начал движение по направлению к ее рту, но сидевший напротив муж энергично замотал головой. Рука жены остановилась на полпути и двинулась в обратную сторону. Она положила тост на тарелку и протянула ее Майклу.

– Хотите мой? – грустно спросила она.

Майкл живо схватил его.

– Спасибо, – сказал он.

Миссис Шапиро не отрывала глаз от его рта, пока в один присест он не проглотил закуску. За столом повисла неловкая пауза.

– Ну, – весело сказал Майкл, разыгрывая свою роль, – скажите, Дэвид, чем вы занимаетесь?

– Образованием, – коротко ответил мистер Шапиро.

– О, вы учитель?

– Не совсем, – сказал Шапиро. – Я бизнесмен. Занимаюсь производством оборудования для учебных заведений. Столы, доски и прочее. Большинство людей понятия не имеет, как выгодно этим заниматься.

Я вздрогнула. Надо было срочно менять тему разговора, чтобы Майкл не перешел к отвратительным подробностям.

– Оказывается, – произнесла я, поворачивая руль беседы, – эти школьные доски покупают вам множество великолепных обедов.

– Вот именно! – воскликнул Давид Шапиро. – Школьные доски разрешают мне вести жизнь гастрономического воителя.

Мы все еще находились на опасной территории.

– Расскажите о лучшем обеде, который был у вас с Бобби во время путешествия, – попросила я, делая отчаянную попытку направить разговор в другую сторону.

Попытка удалась. Шапиро начал подробно описывать обеды, поглощенные им в дальних уголках Франции. Одна звезда выскакивала за другой, и, начищая каждую, он складывал их в свою коллекцию.

– Жоэль Робушои, – сказал он. – Вы у него побывали?

– О да, изумительно, – ответила я. – Моя подруга Патриция Уэллс, которая перевела его кулинарную книгу, зарезервировала столик, и нас, конечно же, великолепно обслужили. Таких технологически сложных блюд я нигде больше не ела. Я даже не могла понять, как их приготовили.

– Вот именно! – поддакнул он.

Майкл и Шерри молчали.

– А Дюкассе? – спросил он.

– О, я обожаю его кухню, – сказала я. – Я несколько дней его интервьюровала, когда он приезжал в Лос-Анджелес. Такой интересный человек! Это было давно. Он очень беспокоился, что японцы крадут рецепты у французов. Он считал, что следует установить квоту японским поварам в отношении французских блюд. Впрочем, думаю, что с тех пор он изменил свое мнение.

– Да, он мастер, – подтвердил господин Шапиро. – Но встречались ли вы когда-нибудь с Аланом Шапелем?

Я сообщила, что много лет назад выступила в роли переводчика, когда великий кулинар готовил в ресторане Мондави, [76]76
  Роберт Молдави, знаменитый винодел.


[Закрыть]рассказала и о том, как мы объездили всю страну в поисках петушиных гребешков, которые ему тогда требовались для обеда. Мне удалось произвести впечатление на Шапиро. Он упомянул Оберж де Л’Илль, а я рассказала, как побывала там с Паулой Вулферт и Джимом Вилласом. Он описал большой обед в «Л’Эсперанс», а я рассказала, как Марк Мено кормил меня и моего приятеля Давида самыми лучшими блюдами, и мы просидели за столом пять часов.

– Некоторые люди думают, что Мено уже не так велик, как когда-то, – заметил Шапиро.

– Некоторые люди ошибаются, – возразила я.

Он согласился, и мы продолжили наше кулинарное путешествие на юг. Он выразил сожаление но поводу угасания мастерства Роже Верже, [77]77
  Великий профессионал кулинарного дела, обладатель трех звезд Мишлен.


[Закрыть]а я хвасталась тем, что удалось поработать у него на кухне.

– У вас что-то болит? – неожиданно спросил мистер Шапиро.

Я обернулась на Майкла. Муж держался за щеку.

– Кто бы не заболел, если б пообедал с вами, – прошептал он сквозь зубы.

– Прошу прощения? – не расслышал Шапиро.

– Да, – ответил Майкл. – У меня разболелась десна. Сегодня утром мне вырвали зуб. Думаю, что отходит болеутоляющее.

Это была чистейшая ложь.

– Предатель! – прошептала я.

Майкл и глазом не моргнул.

– Если не возражаете, – тихо сказал он, – то мне лучше поехать домой.

– Теплая вода и соль, – сказал мистер Шапиро. – Вот что вам сейчас необходимо.

– Да, – согласился Майкл. – И две таблетки снотворного.

С этими словами он вышел в ночь.

Господин Шапиро не преувеличивал, когда утверждал, что ресторан покидает последним. Мы съели фуа-гра (по-прежнему слишком жирную) и картофельные оладьи (опять слишком тяжелые). Мистер Шапиро храбро съел голубя, запеченного в соли. Мы с миссис Шапиро поделились уткой с кум-кватом, а затем перешли к десерту. К этому времени Шапиро и сомелье звали друг друга по имени. Нам подали «Шато-Рьессек» восемьдесят третьего года – Шапиро его забраковал, и поэтому мы перешли к вину восемьдесят пятого года, за ним последовал семильон. Пошел второй час ночи, но мистер Шапиро категорически отказался покинуть ресторан, пока из зала не ушли последние посетители. Когда наконец мы поднялись из-за стола, оказалось, что мы просидели шесть часов. У меня затекли ноги, и я едва двигалась.

– Час еще ранний, – заметил Шапиро.

– Не для меня, – возразила я.

Неужели гастрономический воитель еще не угомонился?

Мы спустились в лифте в полном молчании. Двери раздвинулись, и я пошла к раздевалке. В пустом помещении гулко раздавались шаги.

– Рут! – услышала я за спиной.

Оглянувшись, обнаружила Дэниела Джонса, писателя, винодела и человека, заведовавшего винными отделами ресторанов, таких как «Монтраша» и «Нобу». Он оживленно махал мне рукой.

– Дэниел! – воскликнул мистер Шапиро и, выдвинувшись вперед, протянул ему руку.

– Да? – сказал Дэниел с вежливым выражением, означавшим: разве-я-вас-знаю?

Он взял руку Шапиро, хотя и осторожно.

– Я встречался с вами в «Монтраша»! – заорал Шапиро. – Помните? Я принес аэрофотоснимок виноградника Ла Таш.

– Да, конечно, – сказал Дэниел.

По его тону нельзя было понять, действительно ли он вспомнил Шапиро.

– Что вы делаете здесь в такое время? – спросила я.

– У нас была вечеринка в честь «Нобу» в отдельном номере, – сказал он. – Почему вас там не было?

– Вы же знаете, что я бы не пошла. На вечеринки с шеф-поварами я не хожу.

– А мы ходим! – воскликнул мистер Шапиро.

Он схватил Дэниела за руку и повел его назад, в лифт, жена потащилась следом. Войдя в лифт, Шапиро помахал мне рукой и закричал:

– Доброй ночи. Доброй ночи. Спасибо за ужин. Доброй ночи.

Я глянула на Дэниела. Казалось, он видит кошмарный сон. Двери лифта захлопнулись.

– Как ты мог меня бросить? – возмущенно выговаривала я Майклу на следующий день. – Как мог улизнуть и оставить меня с этими людьми? Они что, показались тебе такими невыносимыми?

– Дело не в них, – спокойно ответил он.

– О чем ты говоришь? – спросила я.

Майкл дотронулся до моей руки.

– Не хотелось бы тебя обижать, – сказал он, – но ушел я не из-за них, а из-за тебя.

– Из-за меня? – поразилась я. – Из-за меня?

– Да, – сказал он. – Я не мог вытерпеть того, что ты делала. Не выношу, когда ты притворяешься таким человеком.

– Каким человеком? – не поняла я.

– Ресторанным критиком «Нью-Йорк таймс». Принцессой Нью-Йорка. Миссис Знаю-что-я-права-в-отношении-еды-и-не-спорьте-со-мной.

– Неужели я была такой ужасной? – прошептала я.

У меня загорелись щеки, и кожа покрылась испариной.

– Хуже, – сказал он. – Ты выглядела, как те особы, над которыми сама же всегда потешалась.

Мне стало тошно. Но Майкл не все сказал.

– Ты ведь по-настоящему любишь еду и способна передать свое удовольствие другим. Но если ты превратишься в… как это назвал мистер Шапиро?

– Гастрономический воитель, – подсказала я.

– Вот-вот, – подтвердил он. – Если позволишь себе сделаться…

Он помолчал с минуту и снова заговорил:

– Вчера вечером у меня в голове крутилась строчка из Элиота, из «Четырех квартетов»: «Пристал сапфир, прилип чеснок, в грязи по ось ползет возок…» [78]78
  Перевод А. Сергеева.


[Закрыть]Я вспомнил, что, когда ты занялась этой работой, для тебя это было почти священнодействием. Ты любишь еду, любишь писать, тебе по душе щедрость поваров и то, что происходит за столом, когда подают по-настоящему хорошую еду. То, что я видел вчера, не имело к этому никакого отношения.

– Но я делала это ради благотворительности, – запротестовала я.

– Для благотворительности можно найти что-нибудь получше. – ответил он. – Не растрачивай себя понапрасну.

Рестораны

Рут Рейчл

– У вас особый случай? – спрашивает нас официант. – Может, мы для вас споем? День рождения? Юбилей? Или что-то другое?

Обновленное «Окно в мир», словно резвый щенок, хочет понравиться во что бы то ни стало. Улыбающиеся стюарды в ярких костюмах приветствуют пассажиров, осуществивших непростое путешествие в лифте.

«Добро пожаловать к нам на ужин». Сотрудницы ресторана весело встречают гостей, словно друзей, с которыми они давно не виделись. Официанты с огромным энтузиазмом описывают достоинства еды. – «Взгляните, вон там стадион «Янки»», – говорит один, по-хозяйски указывая в окно, словно город, раскинувшийся в ста семи этажах отсюда, существует только для того, чтобы порадовать их посетителей. Сервис исполнен такой энергии, что придирки по отношению к еде воспринимаются как неблагодарность.

Большинство жителей Нью-Йорка знают историю ресторана: «Окно в мир» находилось в упадке, после того как в девяносто третьем году во Всемирном торговом центре взорвалась бомба. Администрация Нью-Йорка и владельцы здания решили закрыть ресторан и подыскать нового управляющего. Свыше 30 рестораторов хотели взяться за эту работу, среди них – Дэвид Боули («Боули»), Алан Стиллмэн («Смит энд Воллеиски») и Уорнер Лерой («Таверна на Грин»). Большинство голосов снова были отданы Джозефу Бауму, создателю «Окна в мир», и его партнерам, Майклу Уайтмэну и Дэвиду Эмилю.

Многие из нас были обрадованы таким решением. Во времена моей юности он изменил нью-йоркские рестораны и превратил походы в них в настоящее приключение. Он оставил свой след повсюду – от высококлассных заведений, таких как «Времена года» и «Радужная комната», и до мелких закусочных сети фаст-фуда, таких как «Зум-Зум».

Для осуществления своего проекта партнеры пригласили человека большого таланта – Джорджа Масраффа. Он должен был отвечать за кулинарию. Позвали и повара Филиппа Фере. Он прекрасно проявил себя в «Кафе Сентро». Ожидания были велики.

Когда же в июле ресторан распахнул свои двери, первым моим чувством было разочарование: архитектор Хью Харди и дизайнер Мильтон Глейзер сделали все от них зависящее, чтобы вдохнуть индивидуальность в стерильное пространство, тем не менее огромное помещение по-прежнему напоминает вестибюль аэровокзала. Настроение изменилось после того, как я уселась в удобное кресло и огляделась по сторонам. Мне показалось, что я сижу в авиалайнере, зависшем над Манхэттеном. Такую иллюзию создавали приятные приглушенные цвета и необычайный вид из окна.

Перечень блюд в меню – хотя и грамотно подобран – обещал не многим больше того, что предлагает нам европейская кухня. Фуа-гра подавалась в качестве «праздничного блюда». В меню имелся голубь, запеченный в соли, – «смелый способ приготовления пищи, популярный у поваров Барселоны», и овощи – «поддержка местных фермеров». Первые блюда меня не вдохновили, но я верила, что в дальнейшем все наладится.

Исправилось, но очень незначительно. Представьте себе экстравагантное блюдо из моллюсков. Меню называет его «всемирным взглядом на морепродукты». Оно явилось на стол, роняя по дороге кусочки льда. На блюде лежала гора моллюсков, устриц, мидий и крабов. Со всех сторон свешивались креветки. Блюдо на двоих такое огромное, что просто представить трудно, что принесут, если сделаешь заказ на четырех человек. Тем не менее половину порции мы отослали обратно в кухню: плоские устрицы, квелые креветки и жесткие гребешки, сверх меры залитые маринадом, – все это никуда не годилось.

Гусиная печень на троих тоже огромное блюдо – чистый холестерин, глазированный в сладком сотерне и поданный с тяжелыми, точно свинцовыми, картофельными оладьями. Большая часть порций тоже отправилась на кухню. Равиоли со спаржей и свежими сморчками оказались тяжелыми, к тому же они утопали в таком липком коричневом соусе, что если бы я не заглянула в меню, то и не поняла бы, что ем.

Гребешки, насажанные на сахарный тростник и поданные в соусе карри, оказались слишком солеными. В другой мой визит колбаса из омара, поджаренная на гриле и поданная в окружении консервированной фасоли и помидоров, была такой водянистой, что с нее буквально капала вода.

Несколько закусок мне понравились. Пришлась по вкусу маринованная рыба махи-махи с салатом из морских водорослей, очень понравилась похлебка из омара. Азиатский суп из морепродуктов с крабовыми клецками тоже хорош – при условии, что его подадут горячим. И «французский тост» – гусиная печень соте на поджаристой булочке – тоже очень вкусен.

Соль оказалась главной проблемой. Один раз мне подали голубя (приготовленного пресловутым «смелым» способом), и он оказался излишне соленым. Во время других посещений картофельное пюре, шпинат или ризотто невозможно было есть по той же причине. Приправы же, напротив, здесь используют весьма робко: прекрасную телячью ножку, завернутую в пергамент и натертую тмином, чесноком и другими специями, могли бы сделать более пикантной. Мне нравится то, что в суп, приправленный имбирем, не скупясь кладут морепродукты. Что же до жареных креветок под слоем икры, поданных со сливочным соусом с аквавитом, [79]79
  Водка, настоянная на травах.


[Закрыть]то они меня не вдохновили, хотя и претензий особых я к ним выдвинуть не могу.

Телятина здесь мягкая и приятная, а утка (поданная на двоих), обладает хрустящей корочкой, но жирнее, чем хотелось бы. Но все остальное, что я здесь попробовала – омар, доведенный на гриле едва ли не до углей, передержанные овощи, безвкусная жареная рыба – вызвало у меня чувство разочарования.

Десерты не многим лучше. Они меняются, но ресторан, кажется, не умеет их правильно готовить. В мое последнее посещение фаворитом стало огромное блюдо с малиной.

Имеются и утешительные моменты. Карта вин составлена очень грамотно, а сомелье, Ральф Херсом, приветлив и исполнен энтузиазма. Он из любого человека может сделать поклонника вина. Кроме того, буквально на этой неделе приехал талантливый Эрве Пуссо (работал в «Ле Бернардине»). Пуссо возьмет на себя ответственность за выпечку.

И все же, если вам хочется вина и десертов, лучше будет сэкономить деньги и отправиться в «Небесный погребок». Он открылся две недели назад и показался мне весьма многообещающим. (Кстати, это заведение является филиалом «Окна в мир».) Если вас в первую очередь прельщает вид из окон, то вы сможете получить его за гораздо меньшие деньга в баре, вместе с суши, сабу-сабу, сырыми морепродуктами и живой музыкой.

Миссионер вкусной еды

«Если к вашему столу явится официант со стандартным набором от шеф-повара – тостом со скучным взбитым паштетом, – знайте, что обед вас ждет не блестящий. Все начинается с безвкусного хлеба, а заканчивается неинтересным десертом. Кухня редко сможет убедить вас в обратном».

Так я писала о ресторане «Капсуто Фрере».

Побывав в «Палио», я сообщила, что мне подали липкие ньокки, а омар чуть ли не плавал в соусе. В ресторане «Иль Постиио», заметила я, «входная дверь хлопает с такой силой и регулярностью, что кажется, началось землетрясение». Пожаловалась я и на ресторанные цены, жестоко обругала еду и закончила свою статью так: «Трудно улыбаться, когда чувствуешь себя простофилей».

– Ты определенно не в духе, – заметила Кэрол. – Не припомню, когда в последний раз ты написала о ресторане, в который мне захотелось бы пойти. В чем дело? В ресторане или в тебе? Ты вдруг все возненавидела.

– Сама не знаю, в чем дело, – сказала я.

Я говорила неправду. Зимой девяносто седьмого года я ходила то в один, то в другой ресторан и думала о женщине, которую показал мне в зеркале Майкл. Несколько последних лет я смотрела на образы Молли, Бренды, Бетти и Хлои, но так давно не разглядывала саму себя. Теперь я начала задумываться; уж не стали ли для меня чужие обличья чем-то большим, нежели работа. Не изображала ли я других людей, потому что мне не нравился человек, в которого я превратилась?

«Я читал вас с благоговением», – слышала я частенько от незнакомых людей, когда они узнавали мое имя. Я скромно улыбалась и бормотала в ответ вежливую фразу. Однако, когда люди постоянно тебе льстят, очень соблазнительно думать, что ты этого заслуживаешь. Свою карьеру в «Таймс» я начинала с утверждения, что в вопросах вкуса не существует истины в последней инстанции. Верила ли я в это до сих пор или превратилась в гастрономического сноба, человека, убежденного, что лишь его мнение является правильным?

Сомнения в себе могут иметь положительное значение, но только не для критика. Чем больше я об этом размышляла, тем труднее становилась моя работа. Я каждый день ехала в офис и сидела у компьютера, глядя на клавиатуру в ожидании нужных слов. Они упорно не желали приходить. Это было заметно по моим статьям: те, что не источали злобу, были откровенно скучны.

Дома было не слаще. Майкл начал работать над статьей о ядерно-оружейном заводе в Рокки-Флэтс. Каждый вечер он приходил домой с новой информацией о ядерных кошмарах. Что если террорист-смертник сумеет проникнуть на площадку, забаррикадируется внутри и устроит взрыв?

– В этом случае погибнут сразу несколько штатов, – мрачно сказал Майкл.

Ему позвонили трое встревоженных людей. Они беспокоились о безопасности и хотели, чтобы кто-то сделал хоть что-нибудь в этой ситуации. Я подслушала, как Майкл ночью, склонившись над телефонной трубкой, выслушивал апокалиптические сценарии. Потом я услышала еще больше: Майкл, пользуясь навыками журналиста, собирающего конфиденциальную информацию, убеждал этих людей действовать против собственных интересов. Они хотели остаться анонимными, а Майкл настоятельно просил их выступить на национальном телевидении и рассказать свою историю, ведь если они не сделают этого, говорил он, ситуация только ухудшится. Ночь за ночью я прислушивалась к телефонным разговорам. Майкл постепенно добивался их доверия, уговаривал их поступить по совести.

– Они потеряют работу, если расскажут об этом? – спросила я.

– Скорее всего, – ответил он.

В телефонных переговорах его голос звучал уверенно, а по ночам он крутился с боку на бок, просыпался от ночных кошмаров. Во сне или наяву, дома или в офисе, все шло вразброд. Если бы Жан-Жорж Фонгерихтен в этот момент не открыл свой ресторан, не знаю, что бы я сделала.

Фонгерихтен был любимцем журналистов. В «Лафайет» он прославился тем, что заменил сливочное масло и сливки концентрированными фруктовыми и овощными соками. Его ресторан «Вонг» стал первым в Нью-Йорке экспериментом, позволившим по-новому взглянуть на азиатскую кухню, а его бистро «Йо-Йо», несмотря на небольшие размеры, дороговизну и неудобство, постоянно было набито битком. На мой вкус, к новому заведению было привлечено слишком большое внимание прессы. Задолго до открытия ресторана весь Нью-Йорк знал, что он нанял частного фуражира, который должен был снабжать его необычными пряными растениями. Газеты описали в мельчайших подробностях дизайн ресторана от Адама Тихани. Жан-Жорж имел несчастье разместиться в ужасном здании Трамп-билдииг – этот павлин бесстыдно раскинул пышный хвосту Центрального парка. Если бы сказала, что это место мне не нравится, то выразилась бы слишком мягко.

– Сегодня нанесу первый визит: пойду на ленч, – сказала я Кэрол в конце весны. – Хочешь пойти вместе со мной?

– В другой раз, – сказала она. – Меня беспокоит желудок.

– В самом деле? – удивилась я. – Ты раньше никогда на него не жаловалась.

– Не думаю, что это что-то серьезное, – сказала она. – Но к врачу схожу. Глупо будет, если у меня и в самом деле что-то не так, а я не обращу внимания.

Она взглянула на меня и добавила:

– Не надо делать такое лицо. Скорее всего, это пустяки. Но если нас СПИД ничему не научил, то лучше прислушаться к собственному организму.

– Ну ладно, – сказала я, направляясь в дамскую комнату, где намеревалась хоть как-то себя преобразить. – Вряд ли ты много потеряешь.

В ванной я натянула непритязательный парик пепельного цвета, вынула из кейса очки и надела простое серое платье.

– Неужели ты надеешься в таком виде кого-нибудь обмануть? – спросила Кэрол, когда я предстала перед нею. – Любой дурак поймет, что на тебе парик.

– Знаю, – сказала я, – но у меня нет сил ни на что другое. Я даже имя себе не придумала.

– А какой кредитной карточкой ты воспользуешься? – спросила она.

– Тони Ньюмэн, – ответила я. – Только что получила. Тони – сокращенно от Антуанетты.

– Ну хорошо, будь Тони, – разрешила она. – Сделай усилие. Хотя бы губы накрась.

Я неохотно вернулась в ванную и поработала над своим лицом. Надела на парик маленькую шляпку.

– Лучше, – одобрила Кэрол, – но далеко от совершенства.

По пути в метро я старалась представить, что за человек эта Тони. Незамужняя женщина, работающая в рекламе? Вероятно. Я представила себе ее жизнь и решила, что сейчас она переживает кризис среднего возраста. Должно быть, подумывает оставить карьеру и заняться чем-то другим.

Поезд подземки, рыча, ворвался на станцию, и мне пришло в голову, что любому здравомыслящему человеку хочется жить спокойнее, комфортнее, без стрессов. Возможно, Тони собирается воспользоваться своими сбережениями, открыть пекарню в чистеньком городке Новой Англии или в каком-нибудь теплом и дружелюбном месте, таком как Беркли.

Я все еще думала об этом, выйдя из шума и темноты подземки на открытое пространство площади Колумба. Небо было голубым, и, когда я поднималась по ступеням ресторана, роскошные медные двери Трампа блестели на солнце. Они молча раздвинулись передо мной, и я вошла. Две пары глаз одновременно уставились на меня. Худощавая молодая женщина с сомнением оглядела меня и перекинула длинные черные волосы через плечо, а я, бессознательно схватившись за парик, назвала имя Тони. Женщина поколебалась, стала просматривать записи в регистрационном журнале. Ей явно не хотелось пускать меня в ресторан. Пока она обдумывала, как поступить, к столу подошел лощеный чернокожий мужчина и пригласил меня за собой в обеденный зал. Женщина, протестуя, подняла руку, но он проигнорировал ее жест.

– Сюда, пожалуйста, – сказал он и слегка поклонился.

Зал встретил меня прохладным светом, в нем была суровая чистота. Помещение так живо напомнило мне храм, что я невольно принюхалась, едва ли не ожидая, что почувствую сейчас запах старых камней и тающего воска. Но нет, здесь был другой аромат – лесных трав и красного вина с примесью фундука, – а откуда-то из глубины на меня пахнуло мятными леденцами. Ощутила и тропические нотки, словно бы комнату недавно оросил теплый дождь и оставил после себя запах кокосовых пальм и деревьев манго. Следуя за метрдотелем, я так глубоко втягивала в себя воздух, что, когда опустилась в кресло, почувствовала легкое головокружение. Пурпурные анемоны в вазе, казалось, тянулись ко мне, приветственно кивая бархатными головками.

Я попросила меню, и, когда сомелье предложил принести к каждому блюду соответствующее вино, подумала: «А почему бы и нет?» Явилось первое вино, я сделала глоток и подержала во рту прохладную светлую жидкость, пока не ощутила на языке сладость. Затем позволила вину пролиться в горло и насладилась его легкостью.

– Небольшой amuse bouche в качестве подарка от шеф-повара, – тихо произнес официант.

На столе появился крошечный пирог с белыми грибами в обрамлении нежного салата из зелени. Я ела медленно – сначала кружевной кервель с привкусом лакрицы, затем крепкую пикантную дикую петрушку и наконец ершистые листья укропа. Между ними я обнаружила единственный лист белой мари, кусочки щавеля, одуванчика, мокричника. Один вкус сменял другой… казалось, исчезли стены, с каждым мгновением я забредала все глубже в лесную чащу.

Выйдя из леса, испытала разочарование. С неудовольствием глянула на роскошную современную комнату и город за окнами. Затем официант поставил передо мной глубокую тарелку с крошечными соцветиями лаванды, и я снова позабыла, где нахожусь. Он опустил в супницу поварешку и вылил ее содержимое мне в тарелку. В ноздри ударил каскад ароматов. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Ощутила круглую сладость чеснока, острый мятный запах шнитт-лука и что-то еще. Что? Я открыла глаза и увидела тарелочку с лягушачьими лапками.

Такого супа я никогда не ела. Пикантный, странно утонченный аромат зеленого чеснока. Соцветия шнитт-лука ударяли по вкусовым рецепторам, потом это ощущение, поддразнивая, таяло, и я зачерпывала другую ложку, стараясь разобраться, в чем здесь дело.

Я брала в руки лягушачьи бедрышки, мечтательно раскусывала их зубами и опускала пальцы в теплую воду, разведенную соком лимона.

Вокруг сновали официанты, утки на их подносах источали аромат пяти специй, тут же стояли тарелочки с гусиной печенью, сбрызнутой карамельным соусом. Политые сливками сморчки покоились на ложе из нежно-зеленой спаржи. На десерт официанты подавали большие куски абрикосового торта с только что приготовленным мороженым. Запахи закручивались вокруг меня спиралью. Я погрузилась в ароматную симфонию, и мне казалось, что я ощущаю запахи кожей. Тело пощипывало, словно я замерзла, а теперь потихоньку начинала оттаивать.

Сомелье предложил ледяной гевюрцтраминер. От него пахло душистыми цветами, пока я не сделала первый глоток и не обнаружила элегантный вяжущий вкус. Напротив меня официант выкладывал на тарелку квадрат белокрылого палтуса. От его белизны слепило глаза, рядом с ним с одной стороны он положит красный маринованный помидор, а с другой – бледно-зеленые ленты цуккини. Соус с ореховым ароматом был цвета чуть вылинявшей золотой тафты.

– «Шато-Шалон», – прошептал он, и я подумала: да, только это вино, приготовленное из винограда, подвяленного на соломенных циновках, может обладать таким драгоценным ароматом.

Десерт обрушился на стол медленным ливнем. Сначала шоколадный наполеон. В нем была сдержанная сладость, перекинувшая мостик к теплой малине и ванильному крему. Затем последовал яблочный конфитюр с цедрой апельсина. После взбитая смесь из кукурузного сиропа, сахара, яичного белка под названием маршмелла. Ее нарезали толстыми кусочками. Подали также мелкое миндальное печенье в коробке.

Своим обличьем я никого не обманула, но оказалось, что все было к лучшему: после этого эпизода я почувствовала облегчение. На следующей неделе случайно зашла в очаровательный маленький неаполитанский ресторан «Да Роза». Мать владельца стояла на кухне и вынимала из кастрюль приготовленную своими руками пасту и пухлые маленькие ньокки, в то время как сын любовно наливал одно местное вино за другим и рассказывал о достоинствах винограда старинного сорта аглианико. Я побывала в ресторане «Канал Хауз» и испытала давно забытую радость от макарон с сыром. Открылась «Майя», и меня взволновала возможность отведать блюда великой мексиканской кухни. Затем настал черед «Моливоса», я с удовольствием ела долму, и сырно-медовые треугольники, и жаренную на решетке рыбу. Вспоминала, как сидела когда-то на склоне холма на Крите, лицо овевал бриз, пахнущий орегано, а я смотрела вниз, на темное, словно вино, море. Я провела там несколько удивительных месяцев.