Текст книги "Никогда не разговаривай с чужими"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Заглянув в газету через плечо брата, Ангус прочитал: «Камерону Я. М. – Фиалки – голубые цветы, мой Валентин – ты. Лорна».

Ангус не успел переварить прочитанное, как Ян резко повернулся и укоризненно посмотрел на него.

– Это мне лично.

– Неужели? Не может быть! А вдруг это мне?

– Не дурачься! Ты же Камерон А. К, так?

– Ну, а вдруг просто совпадение?

– Сомневаюсь. – Ян указал на другое сообщение: – Смотри, это я сам поместил. «Маркхем Лорне – Я + ты = любовь! Я. М. К». – Ян откровенно радовался.

Ангус снова заглянул в газету, где в левой колонке он, кажется, заметил и свое имя.

– Что, и тебя кто-то любит? – съехидничал Ян. – И кто же это, ты знаешь?

– Понятия не имею. – «Камерону Ангусу К, – прочитал Ангус. – НХИАХТРПТФ АПТСТ КЬЧИУШ ПИ КХЬЫЬЖНГВ РВТХЬИ УЬРАЬЛРАГТ РИПВХ».

Подписи не было, хотя она, возможно, тоже зашифрована. Конечно же, Ангус сразу догадался, от кого сообщение, и радостное чувство захлестнуло его. Он вспомнил, что в прошлом году Гай рассказывал, как подружка Яна поместила в газете поздравление с Днем святого Валентина, и они дразнили Яна, который поначалу пытался убедить всех, что это не ему. Гай, должно быть, вспомнил об этом и захотел поблагодарить его, Ангуса, за книгу таким необычным, можно сказать, даже таинственным способом. Без сомнения, Гай для шифра использовал строчку из какой-то книги. Они всегда так делали.

Ангус провозился почти весь день, пытаясь разобрать код по всем книгам своих любимых авторов, какие у него только были. Книга определенно должна быть о шпионах, и очень вероятно, какой-нибудь роман Ива Югала. Он просмотрел «Дорогу скорпиона», «Дань тигру», «Ужимки обезьяны», «Жилище тарантула» и «Укус осы». Понятно, Гай не стал бы использовать какое-нибудь предложение из середины книги. Он же хотел, чтобы код был разгадан, разве нет? Конечно, он обрадуется, если Ангусу придется как следует попотеть, прежде чем разгадать его, но в любом случае Гаю нужен положительный результат. Также можно предположить, что у Гая в Уттинге не так уж много такой художественной литературы, а составить сообщение он должен был еще там, несмотря на то что сейчас он дома. Ангус мало знал о порядках в Уттинге, но у них в Россингхеме с занятиями в спортивных клубах, изнурительными приготовлениями домашних заданий, с военной подготовкой оставалось слишком мало времени для чтения. Добро бы прочитать книги по программе! К тому же заведующему пансионом очень не нравилось, когда кто-нибудь из учеников держал книги у себя в спальне. Какие же книги мог взять с собой Гай? Вряд ли он использовал какой-нибудь учебник или книгу из обязательного чтения. Но на всякий случай, хоть и с большим сомнением, Ангус попытался шифровать по первой строке из книги о Юлии Цезаре, из «Убить пересмешника» и, совсем без надежды на успех, из Доде. Но все напрасно!

Ангус сосредоточенно обдумывал шифр, переворошил массу книг, затратив на этот сизифов труд весь вторник и почти всю среду. Вечером среды вся семья Камерон отправилась на ужин к подруге Люси. В доме оказались две сиамские кошки, одна из которых повредила накануне лапу, упав с дерева.

– Вы только посмотрите на ее походку, – причитала подруга. – Надо бы отнести кошечку к ветеринару. Нет-нет, я думаю, ничего серьезного, но все-таки неплохо узнать, что с лапкой.

«„Кошачья походка“! – чуть не закричал Ангус. – Ну, конечно же, как я раньше об этом не подумал! Эта книга точно была у Гая в Уттинге. И наверняка он ею воспользовался».

Да, но он сам отправил книгу Гаю. Книжка и была-то в доме, пока он сам не прочитал ее. А сейчас вряд ли сможет приобрести другую. В мягком переплете она не выйдет еще около года, а в твердом… Что ж, придется идти в библиотеку, но и там придется довольно долго ждать. Но эта книга – последняя его надежда. Надо что-то придумать, и, кажется, он уже знает, что.

На следующий день Ангус прямо с утра отправился в книжный магазин Хачарда, филиал которого только что открылся на Эйдж-стрит. «Кошачья походка» была в числе бестселлеров, и он сразу же увидел в витрине ее красочную обложку. Ангус взял из стопки одну, открыл ее. Сравнив несколько первых букв с шифровкой, он понял, что нашел. Да, это именно та книга, что так нужна ему.

Продавщицы подозрительно поглядывали на него. Ангус испугался, ему показалось, что одна из них, худая, невзрачная девушка, собиралась подойти и, вероятно, сказать, что нельзя читать книгу, пока за нее не заплатил. Но ничего не произошло. Он быстро расшифровал сообщение, ничего не записывая. Он все запомнил.

Гай написал: «ПРЕКРАСНАЯ КНИГА ПОЧЕМУ НЕ ПРОДОЛЖИТЬ СТАРОЕ МОСКОВСКИЙ ЦЕНТР». Это была его подпись – Московский Центр. Именно здесь, в книжном магазине Хачарда, Ангусу стало понятно, что Гай имел в виду. Он хотел организовать шпионскую сеть. Они задумывались над этим и раньше, хотелось знать, сумеют ли они создать что-то подобное М-15 или СЛС<sup>[6]6
  SLS – программа медицинских исследований США.


[Закрыть]</sup> или ЦРУ и как-то использовать. Но они так и не придумали, для чего их сеть сможет пригодиться. И, конечно же, они никогда не думали использовать ее друг против друга. Тогда они были всегда вместе, учились в одной школе.

Совсем иное дело сейчас. Они оказались бы в разных группировках и противостояли бы – так пишут в газетах, – как Запад и Советы. Между ними невидимый барьер, как между Востоком и Западом. В данном случае граница прошла бы по реке, которая делит город. Уттинг находится в восточном предместье, где когда-то стояла деревня с таким же названием, тогда как Россингхем лежит в двадцати милях к западу в одном из самых – если верить школьным учебникам – живописных мест Англии. Но, впрочем, такого барьера, как между Восточным и Западным блоками на международном уровне, у школ не существовало.

Ангусу очень хотелось сразу же ответить Гаю, но он понимал, что не должен этого делать. Контакт установлен, пока достаточно. Что-то в предложении Гая настораживало. А что, если, приобретая Край привидений – этого названия на тот момент еще не было, его придумает Гай два дня спустя, – он потеряет друга? Да, они затеют интересную игру в шпионов с интригами, шифрами, ловушками – всей атрибутикой такой игры, но они больше никогда не встретятся, как раньше. Они будут встречаться только как на дипломатическом приеме где-нибудь в Вене, но так, как раньше, никогда. Их дружбе придет конец.

Но притяжение Края привидений было таково, что заставило Ангуса не принимать собственные доводы в расчет. И если сейчас Ангус и сожалел об этом, было слишком поздно. Для него игра закончена, он выбрал свою дорогу, как, впрочем, и Гай – свою, они больше не встречаются, разве что случайно. При неожиданной встрече на улице они приветствуют друг друга взмахом руки или возгласом «Привет!». Но тогда такая перспектива, если она вообще была, казалась невозможной. Край привидений казался всем.

Его ответом Гаю стала вербовка двух полевых агентов из своего пансиона в Россингхеме, у одного из которых кузен учился в Уттинге. Кузен признался, что Гай уже пытался завербовать его, но ему больше нравится работать на Западную разведку. И Ангус дал ему первое задание – вернуть, точнее, выкрасть у Гая «Кошачью походку». Это послужило сигналом начала игры. Как только пропажу обнаружили, Гай тотчас же поменял код и устроил тайник для сообщений на территории Уттинга.

Некоторое время они только подшучивали друг над другом, выясняли, кто на что способен. Проводили незначительные операции, такие, например, как кража личного имущества. У заместителя Гая была электрическая зубная щетка, которую он держал у себя в комнате в пансионе Оппенгейм-Хаус. Его называли инспектором Чемнинского отделения. Чемни, небольшая деревня, располагалась рядом с Уттингом. Поэтому считалось большой удачей, когда один из его лучших агентов ухитрился выкрасть щетку и остаться незамеченным. Вскоре после этого он стал «кротом», то есть двойным агентом.

Но со временем у них появились дела более сложные и серьезные. К примеру, обнаружение перебежчиков и проведение обвинительных процессов. Первым действительно серьезным и важным делом они считали кражу планов строительства многоквартирного дома, который предполагалось построить рядом с домом родителей Брюса Рейнолдса. Архитектором проекта был муж лучшей подруги матери Айвена Штерна. Дело поручено лучшему агенту. Он каким-то образом проник в мастерскую архитектора вместе с Айвеном и его родителями, когда те были приглашены на барбекю. И пока архитектор со своими гостями наслаждались едой в саду, он проник внутрь, взял главный лист с генеральной сметой расходов, высотами здания и тому подобным, выскользнул незамеченным на улицу, завернул за угол и в круглосуточном фотосалоне моментальной съемки переснял его. Это был смелый, удачный ход. Но это был гениальный агент, – иногда думал Ангус, он же Химера. И какой же тяжелый был удар, когда обнаружилось, что агент работал в то же время и на Гая.

Гай изучил план раньше, чем его фотокопии оказались на столе отца Брюса Рейнолдса в фирменном конверте, но без сопроводительного письма. Мистер Рейнолдс на самом деле поверил в подлинность бумаг и действовал соответственно. Он подумал, что конверт пришел от одного члена городского совета, известного своими махинациями. Мистер Рейнолдс собирался продать свой дом, окажись планируемое здание слишком высоким. Но, изучив полученные планы, он изменил решение, снял дом с продажи и приступил к строительству пристройки, в которой планировал закрытый плавательный бассейн и спальню для Брюса, вдвое большую, чем была у него до того.

Вот чем они занимались успешно или не совсем. Бесполезными делами или просто глупыми, а иногда и опасными. И все это тянулось до тех пор, пока однажды в летние каникулы, перед самым его шестнадцатилетием, когда он закончил среднюю ступень и становился старшеклассником со следующего учебного года, Ангус проснулся утром, вспомнил о первоочередном деле – сходить в Убежище и заняться разборкой последних нарушений, – и неожиданно подумал: «О господи! И какой же ерундой я занимаюсь…»

7

– Они просто как школьники, – сказал Фергус, выключая телевизор. – Как дети. Дети любят так играть.

Главная тема ранних вечерних новостей касалась самого последнего в США судебного процесса по делу шпионажа.

Манго мысленно рассмеялся. Уже не впервые он слышал такой комментарий, но слова отца никогда не вызывали желания отказаться от своего тайного увлечения. Впрочем, тайна не была только его. Манго уже несколько раз перехватывал заговорщицкий взгляд Ангуса.

– Должно быть, элемент игры и заставляет их всех действовать, – продолжал отец. – Но только глупец видит здесь какой-то смысл. В этом нет ровно никакой пользы для человечества. Скорее наоборот. Я имею в виду, что и без этого безумия у нас слишком напряженные отношения между Востоком и Западом.

– Вряд ли, дорогой, – возразила Люси. – Игра тут ни при чем.

Манго вздохнул с облегчением.

Обед, который Люси называла хлам-едой, или обедом на скорую руку: булочка, горчица, маринованные огурчики и сосиски, заканчивался. Сегодня семья собралась за столом в маленьком уютном кабинете. Фергус и мальчики сидели в креслах, и только Люси устроилась на софе. «Мебель должна соответствовать размерам человека», – пошутила она. Кроме хлам-еды, на столе стояли ананасовый сок и бутылка белого вина. Манго искренне удивился, когда отец предложил ему стакан вина и подозрительно посмотрел на него, когда тот отказался. Что, в самом деле, происходит? Ведь он никогда не пьет вино.

Через час или около того ему надо быть под эстакадой и посмотреть, не появилось ли чего в тайнике по его душу. Он ожидал услышать от агента Николаса Ролстона, или Единорога, что тот решил проблему и разузнал, какое именно решение посоветовал Блейк Строительному комитету по делу о расширении клиники. И если усилия Единорога не увенчались успехом, он подключит запасного агента Чарльза Мейблдина, или Дракона, который, по его мнению, намного лучше Единорога. Да что говорить, Дракон самый лучший его агент, пожалуй, лучше любого из хвостатых звезд или, если хотите, великолепных «хвостов», братьев Штерн.

Чарльз Мейблдин перешел на Запад прежде, чем Манго принял на себя руководство Лондонским Центром. Тогда он был только правой рукой Ангуса. Это произошло в летний семестр, когда Ангус решил окончательно выйти из игры, и школьник Манго должен был занять его пост. Никто не догадывался об их смертельной тайне…

Манго готовил домашнее задание в рабочей комнате пансиона. Ангус, если верить книге записей, все еще не возвращался из города. Это была политика руководства Россингхема – размещать братьев в одном и том же доме пансиона, если только родители специально не просили не делать этого. О'Нилы, например, настаивали, чтобы Кита и Грэхема разместили отдельно, полагая, что так Грэхем быстрее станет самостоятельным. Но когда Манго поступил в Россингхем, его поселили в Питт вместе с Ангусом. И Ян, когда здесь учился, тоже жил в Питте, хотя Фергус в свое время почему-то был в Гледстоуне.

Телефон в пансионе находился в гостиной. Там же стоял и телевизор. Его никто не запрещал смотреть, если домашнее задание было выполнено. А вот пользоваться телефоном разрешалось крайне редко. Даже старшеклассники, которые могли делать практически что угодно и где угодно, не могли воспользоваться телефоном, чтобы позвонить за пределы школы. Звонить разрешалось только по очень уважительным причинам, например, если кто-то заболел, или чтобы предупредить родителей об отмене воскресного визита, или еще случилось что-нибудь экстранеординарное. К тому же телефон был платный, и это делало маловероятным пользование им без крайней необходимости.

Номер телефона от учеников хранили в великой тайне. Его не было в телефонном справочнике, поэтому и за пределами школы его также никто не знал. Даже родителям его не сообщали. Если возникала необходимость, они могли воспользоваться только телефоном руководства или личным номером заведующего пансионом, телефон которого был установлен у него на квартире. Ангус как-то говорил, что за все три года его жизни в Питте он ни разу не слышал телефонного звонка. Мало того, он даже не знал никого, кто бы мог похвастаться, что слышал его.

Тем вечером, в июне прошлого года, когда Манго сидел в рабочей комнате и зубрил биологию, а Грэхем рядом с ним с головой увяз в учебнике истории, до них донесся звонок. Где зазвонил телефон, понять было трудно, и они подумали, что, возможно, дверь в квартиру мистера Линдси оказалась открытой и они услышали его телефон.

Кто-то, кого Манго не знал достаточно хорошо, так как тот не был его агентом, подошел и сказал, что ему звонят. Манго охватила паника. Неужели кто-то заболел или? не дай бог, умер! А так с чего бы это звонили ему? Он вскочил и стремглав понесся к квартире заведующего пансионом.

– Не туда, в гостиную! – догнал возглас гонца.

– Да ты что? Не может быть!

Мальчик пожал плечами.

– Как знаешь.

– Ради бога! Кто звонит? – Манго замер, ожидая ответа.

– Он не назвался, но голос тревожный.

С полдюжины мальчиков сидело у телевизора, но никто не смотрел его. Все уставились на трубку, лежащую у телефонного аппарата. «Наверное, они вздрогнули, как от орудийного залпа, когда он зазвонил», – подумал Манго. Он не забыл таинственно прикрыть трубку рукой, и кто-то писклявым детским голосом, еще не начавшимся ломаться, произнес:

– Я – Чарльз Мейблдин. Я хочу перейти к вам.

– Что? Что ты хочешь? – опешил от неожиданности Манго.

– Я хочу уйти от Гая Паркера и работать на вас. И могу принести кое-что. Это тебе понравится, я уверен. Шифровальную книгу Гая Паркера.

Проходя сейчас мимо большого гаража Мейблдинов, Манго вспомнил об этом и улыбнулся. Гараж, в котором отец Чарльза держал подержанные «Вольво», находился на западном берегу у Ростокского моста, хотя семья жила милях в десяти отсюда, в одном из пригородов. Чарльз устроил для них новый тайник в дереве, росшем на открытом участке рядом с мойкой машин. Тайник мог сейчас очень пригодиться. Будет благоразумно пока не пользоваться тайником под эстакадой из-за наблюдателя, которого он видел, или думает, что видел в прошлый раз, когда приходил сюда.

На город опустился прохладный, влажный вечер. Было еще достаточно светло, два дня назад – в полночь на субботу – часы перевели на летнее время. В легкой дымке тумана это пустынное место казалось загадочным и таинственным. Каменные ступеньки сбегающей к воде лестницы влажно блестели под желтым светом, льющимся из окон паба. Манго поднялся по ступенькам, миновал место, где когда-то задушили девушку, и в этот раз направился вверх по Бред-лейн мимо большой кучи мусора у стен высокого кирпичного дома с разбитыми окнами на верхних этажах. Сегодня – понедельник после пасхальной недели, и эстакада, казалось, дрожала под нескончаемым потоком машин, летящих в это время суток на север. Горожане возвращались домой после праздничной пасхальной недели. Но внизу было тихо, темно, покойно. Манго заметил зеленые огоньки кошачьих глаз, прежде чем разглядел его всего. Мальчик перешел через дорогу и хотел погладить кота, но тот фыркнул, резко отскочил в сторону и скрылся в колючих кустах.

Пластиковый конверт со вложенной в него бумажкой был приклеен внутри центральной опоры на уровне его подбородка. – «Что-то легко отклеился, – заметил Манго. – Василиск плохо прикрепил или, похоже, кто-то отклеивал его после? Интересно, это опять мои фантазии?» – спросил себя Манго, засовывая пакетик в карман.

8

Джону Криви было лет шестнадцать, когда он впервые заметил, что его сестра – дурнушка. Кажется, ей было одиннадцать. Он делал домашнее задание по истории, писал эссе о войнах испанских королей – странно, что он помнит такие подробности, – когда она вошла в комнату сказать что-то о торте. О праздничном торте, который был куплен на ее день рождения. Точно, он вспомнил, ей именно в этот день исполнилось одиннадцать. Она вошла и сказала, что чай готов, и в столовой накрыт стол, и на столе ее торт с одиннадцатью свечками. Он оглянулся и как будто в первый раз разглядел ее лицо. Наверное, это случилось, потому что она появилась внезапно, он не слышал, как она вошла. Выпуклый лоб, который, казалось, нависал над бровями. Круглые, как яблоки, щеки. Вздернутый нос и серпообразный рот. Да она просто уродина, а он никогда не замечал этого.

Он любил Черри, и она тоже любила его. В их семье вообще все любили друг друга. У них была дружная, счастливая компания. И внешний вид, наверное, как-то не очень их беспокоил. Что касалось его самого, ему было все равно, уродлива его сестра или красива, но он с тревогой подумал, что будет с ней потом. Кто-нибудь захочет ее? Кто-нибудь когда-нибудь женится на ней? Когда сестра повзрослела, он заметил, что у нее хорошая фигура, высокая грудь, прекрасной формы ноги и чудесные волосы. Цвета спелого каштана, густые и блестящие. Но это, даже в его глазах, не могло искупить явные признаки болезни. Как-то он увидел репродукцию картины Веласкеса, на которой лицо придворного карлика было точно как лицо сестренки. Он не понимал, почему она так выглядит. Сам он не урод, это уж точно. Не красавец, но довольно привлекателен, и отец такой же. А что касается матери, так она просто хорошенькая. Но позже, просматривая альбом со старыми фотографиями, он наткнулся на семейный снимок дедушки, бабушки и тетки отца. Все стало ясно. Да, гены работали. Он стал особо заботлив с ней, как будто с инвалидом, и с ужасом думал о том времени, когда симптомы ужасной болезни заметят все. Сестра не отличалась особым умом и вряд ли могла стать учительницей или секретаршей. Окончив школу, девушка начала работать в маленькой строительной фирме, офис которой размещался в деревянном бараке на западном берегу недалеко от Ростокского моста. В ее обязанности входила рассылка клиентам выписанных счетов. Ей исполнилось шестнадцать, и ее окружала толпа подружек, по мнению Джона, весьма симпатичных девушек. Ему было горько видеть сестру в их компании и понимать, что Черри не замечает разницы. Мейтленд, хозяин строительной фирмы, имел в городе репутацию волокиты, несмотря на то что был женат и имел детей и внуков, но это никогда не вызывало у Джона опасений. Человек, подобный Мейтленду, вряд ли взглянет на Черри дважды.

А потом однажды она встретила Марка Симмса. Марк был красивый и высокий, с прекрасной стройной фигурой и широкими плечами. У него были темные глаза и ослепительно белые зубы. Он был далеко не глуп и к тому же имел отличную работу. Джон не верил своим ушам, когда она однажды объявила, что они с Марком обручились. Джон подумал, что по своей наивности Черри что-то перепутала, ошиблась, неправильно истолковала какое-нибудь его высказывание о браке. Но когда он встретил Марка, он понял, что так оно и есть. Все именно так, как сказала Черри. И что удивительно, это не было жестом сочувствия или, наоборот, равнодушия, скажем, к внешности. Нет, было ясно видно, что он влюблен. Достаточно хотя бы один раз увидеть, как он смотрел на нее, чтобы понять…

Все произошло в этой самой комнате дома на Женева-роуд. Именно в ней Черри познакомила его с Марком. Семнадцать лет назад, точнее, почти восемнадцать. И вот теперь он снова здесь, все такой же стройный и красивый, с такими же великолепными зубами и слегка поседевшей, но по-прежнему густой шевелюрой. Несостоявшаяся женитьба почти, а может быть, полностью забыта. Хотя Джон не был уверен, что Марк сумел забыть его сестру. Он, конечно, смог найти другую женщину и даже женился на ней, но все равно, в его сердце была только Черри.

Марк и Колин Гудман смотрели по телевизору мультики. Они все вместе были в пабе, оттуда переместились в итальянский ресторан, а сейчас здесь все трое сидели в его гостиной, попивая «Карлсберг», с включенным на полную мощность электрокамином. Марк курил трубку.

Они не встречались целую вечность, точнее, лет десять, но, столкнувшись сегодня вечером в пабе, не почувствовали никакой неловкости. Все было также, как в те дни, когда Марк ухаживал за Черри и собирался стать Джону зятем.

«Я обиделся на него за ту женщину и что он женился на ней. Что было, то было. Я ждал, что он останется верен Черри всю жизнь. Боже, какой я дурак! Женитьба ровным счетом ничего не изменила. И лучше бы мне оставить все обиды и негодование при себе. Бедный Марк!»

Джон включал телевизор в основном на спортивные программы или новости. Мультфильмы он не любил. В ожидании, когда гости досмотрят их, он принес еще пива, вычистил пепельницу, достал пакетики с сырными чипсами и арахисом. В ресторане они без остановки болтали о каких-то пустяках, но ни один не решился затронуть вопросы, действительно их интересовавшие. И сейчас Джон задумался, правильно ли он поступил, попросив Колина присоединиться к ним, чтобы избежать беседы тет-а-тет и чувствовать себя по возможности уверенней. Ему казалось, что в воздухе витает дух исповеди, тоска по откровенности. Он понимал, что никогда не решится, но ему страстно хотелось поговорить с Марком о Дженифер, когда тот вспоминал Черри. У них есть что сказать друг другу, но вряд ли они начнут прямой разговор, пока здесь Колин.

Мультфильмы закончились, а смотреть шоу, которое последовало за ними, никто не захотел. Джон выключил телевизор. «Моя тайная война» Кима Филби лежала на низеньком столике. Он стоял между телевизором и диваном, на котором устроились Колин и Марк. Стол, как почти вся мебель в доме, был куплен еще матерью. Это был массивный дубовый стол с обитой оливковой кожей столешницей. Мать всегда полировала его до блеска. Джон перехватил взгляд Марка и неожиданно для себя заметил, каким грязным, захватанным руками он теперь стал. На крестовине, что соединяла ножки стола в нескольких дюймах от пола, как гриб-поганка, присохла грязь.

«Обычно мужчины не замечают такого, – подумал Джон. – Вот женщины другое дело».

Но Марк смотрел вовсе не на грязь. Его заинтересовала книга, он протянул руку и взял ее. Джон вспомнил, как Марк любил читать, хотя Черри почти никогда не открывала книгу.

Филби не увлек Джона. Он начинал читать, но оставил это занятие на середине книги. Романтик-мужчина – ладно, сентиментальный, почему бы так не сказать? – это не в его вкусе. Описываемые события тоже не были ему интересны, хватало и своих собственных. Марк медленно листал страницы, а другой рукой рассеянно таскал арахис.

– Ты все еще бьешься над тем кодом? – спросил Колин. Джон кивнул. – У Джона есть приятель, который присылает ему зашифрованные письма, только он не может прочитать их, – объяснил Колин, но, видимо, Марка это совсем не заинтересовало. Джон ни с кем бы не стал обсуждать свою догадку, но, похоже, Марка не интересовали дела других людей, впрочем, как и они сами. Его любимым словом было слово «Я». Отец Джона как-то сказал, что Марк сам себе лучший друг. Тогда Джону слова отца показались не совсем справедливыми, но сейчас он в этом не был так уверен.

– Книгу издали в 1969 году. В том году я встретил Черри. Я всегда вспоминаю этот год, как год встречи с моей Черри.

– Неужели это было так давно? – Колин выглядел растерянно, голос прозвучал хрипло.

– Мы были обручены с ней почти два года, – ответил Марк. Джон перехватил его взгляд, и ему показалось, что в них застыла печаль, нет, более того, – горе. Джон был уверен, что Марку хотелось открыть душу и он продолжил бы говорить о Черри, если бы не было Колина. Джон почувствовал себя неловко. И он еще посмел обвинить Марка в эгоизме? Но Марк промолчал и положил книгу на стол.

– Это очень хороший роман, я читал о нем, я имею в виду Филби, – продолжил Марк. – О нем очень здорово написал Тед Олбери. – «Когда он говорил о Черри, – подумал Джон, – его голос звучал совсем иначе, чем сейчас». – Я не помню названия его книги, но, думаю, тебе скажут в библиотеке.

Джон сказал, что спросит обязательно, но про себя добавил: «Если вспомню». Колин посмотрел на часы. Было уже за одиннадцать, и последний автобус давно ушел. Марк предложил подвезти Колина, и тот согласился.

Дождь, который только слегка накрапывал, когда они пришли, сейчас разошелся не на шутку. Джон предложил зонт дойти до машины, но они отказались. Марк попрощался с ним за руку, но это получилось почти официально. За весь вечер он ни разу не упомянул имени Дженифер. Это заставило Джона подумать, что Колин, возможно, успел рассказать Марку кое-что в ресторане еще до поездки на Женева-роуд. Джон представил, как они сейчас едут в машине и Марк пытается узнать, что же действительно произошло у него с женой. Колин, конечно же, расскажет, что она сбежала с парнем, с которым раньше была помолвлена. Колин может еще добавить, что с браком покончено, но Джон отказывался думать так. Он предпочитал говорить себе, что они расстались только на время. Джон поежился, представив, как эти двое – несмотря на то что он любил их, что они были его друзья – болтают о его разорванном браке и, возможно, сравнивают с собственным опытом Марка.

Он написал ответ Дженифер и отправил письмо по дороге в ресторан. Ну, не совсем по дороге, так как он сделал крюк, чтобы заглянуть на кошачью лужайку. Там он отклеил пластиковый конверт и, скопировав слова в свой блокнот, попытался снова приклеить его в щели колонны. Но, возможно, из-за сырости пленка плохо приклеивалась к металлу. Собравшись уходить, он увидел пожилую женщину, которая переходила дорогу. В одной руке у нее была бутылка молока, а в другой – сумка на колесиках. Она, скорее всего, направлялась кормить котов. Вряд ли она заметила, что именно он делал под эстакадой, но на всякий случай он с независимым видом повернул к церкви, за которой на набережной – он точно знал это – был почтовый ящик.

Джон опустил письмо и подумал, что раньше понедельника его из почтового ящика не вынут. Но в любом случае она должна получить письмо к среде. Она просила не звонить ей, но ничего не говорила о письмах. Возможно, Питер уходил из дома раньше, чем доставляли почту? Хотя зачем безработному человеку это надо?

Он начал письмо словами: «Самая любимая Дженифер». Конечно же, он встретится с ней, продолжал Джон. Он страстно желает встретиться с ней в Хартлендских Садах в три часа дня в следующую субботу. Он надеется, что солнце будет сиять для них, написал он, но зачеркнул и начал все сначала…

Вытряхнув пепел, он поставил пепельницу и стаканы в мойку, вернулся в гостиную, сел у камина и снова взял книгу Филби. Филби был шпионом, и это были мемуары шпиона. Почему бы шифровальщику не использовать первое предложение этой книги для кода? Это вполне возможно, как, впрочем, любое другое. Джон достал блокнот и принялся сравнивать зашифрованное послание с первой строчкой «Моей тайной войны». Снова неудача! Ну и пусть! Почему это должно волновать его? И неожиданно он осознал, что, как только он получил письмо от Дженифер, тайны кошачьей лужайки стали меньше занимать его, меньше, чем он ожидал, защищать рассудок от расстройства. Он еще какое-то время разглядывал шифровку и размышлял, но постепенно эти размышления уступили место воспоминаниям о времени, когда они были вместе. Наиболее яркими были воспоминания об их второй встрече, когда он рассказал ей о Черри, а она ему о Питере Моране.

– Я думаю, моя семья была самая обыкновенная, – сказал он ей тогда. – Особо никто ничем не интересовался и ничем не выделялся. Отец работал на почте. Не помню, чтобы мама когда-нибудь где-то работала. По-моему, ей это даже в голову не приходило. Но были очень счастливой семьей, мы не ссорились, никому не завидовали. Мы с сестрой были, в общем, послушными детьми, но и родители не слишком давили на нас, позволяя развлекаться самим. И мы всегда заботились друг о друге, старались предупредить каждое желание. Нам нравилось видеть всех счастливыми. Мы постоянно смеялись, это не звучит глупо? Я имею в виду, что у нас были семейные шутки, смешные словечки, мы рассказывали обо всех смешных случаях на работе. Это происходило каждый вечер, когда семья собиралась за столом. Мама не всегда нам верила и обычно говорила: «Спорим, ты этого не делал? Ты все придумал для красного словца!»

Дженифер смотрела на него изучающе. Ее лицо было добрым, но загадочным одновременно.

– Это так не похоже на вас. По крайней мере, на то, что я о вас уже знаю.

– Тогда я был другим. Я очень изменился. Такая смерть никого не оставила прежним. Мир раскололся.

– Ваша сестра собиралась замуж?

– Да, через два месяца. Ее жених проводил у нас много времени, хотя в нашей семье не было принято приводить в дом друзей. Но Черри и я сломали этот обычай. Для Черри казалось естественным привести Марка в дом пообедать с нами и даже оставить его иногда на ночь. – Заметив ее вопросительно-изумленный взгляд, Джон почувствовал, что краснеет. – Нет, ты не так поняла. У нас было только три спальни, и мама стелила ему внизу на кушетке.