Текст книги "Никогда не разговаривай с чужими"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

6

Когда погибла Черри, полиция приезжала расспросить их. Вероятно, и у Дженифер было что-то похожее. Полицейские беседовали с ней очень долго. Они расспрашивали ее о Питере Моране. Мужчина и женщина, сказала Дженифер, и по ее описанию Джон понял, что приезжала, должно быть, Сьюзен Обри. Джон не встречался с Дженифер, но несколько раз говорил с ней по телефону. Голос Дженифер звучал бесстрастно и монотонно, когда она говорила, что хотела бы испытывать боль, хотела быть сраженной известием, так как считала Питера самой большой любовью своей жизни, но, кроме сожаления и смирения, не чувствует ничего. Она явно чего-то недоговаривала, но Джон понял, что виновником своего бездушия она считает его. Джон рассказал ей правду о Питере Моране, и это изменило ее отношение к любовнику не в лучшую сторону. Но Джон понимал, что, если бы он тогда не сделал этого, она все равно узнала бы обо всем сейчас. Узнала бы из газет, от полиции. Это вряд ли вызвало бы ее ненависть к ним, так почему же она возненавидела его?

Джон звонил ей каждый день. Она по-прежнему не встречалась с ним, но больше не говорила, что никогда не захочет видеть его снова. Она, видимо, забыла и то, что однажды заявила о нежелании когда-либо разговаривать с ним. В середине следующей недели после смерти Питера он позвонил ей, и ответил мужчина. Возможно, полиция, подумал Джон. Полицейский со своими бесконечными вопросами. Однако в голосе прозвучали знакомые нотки, и Джон решил, что, скорее всего, это заехал Фордвич, инспектор уголовного розыска. Но полной уверенности, что угадал точно, у него не было.

Четверг после обеда он провел в Хартлендских Садах. Проходило очередное следственное заседание, и Джон подумал, что сегодня, вероятно, не позвонит Дженифер, а поедет к ней, поедет прямо в Нанхаус, даже не заезжая домой. Притаившееся чувство надежды овладело им с новой силой.

Он оставлял «хонду» на автостоянке у главного входа в Сады. Перед выездом на дорогу, ведущую к Фонтильским высотам, он притормозил и остановился, пропуская поток поднимающихся в гору машин. Они продвигались медленно, с частыми остановками, но с ничтожно малыми интервалами, и Джон повернулся, чтобы заглянуть в лицо шофера каждой приближающейся машины в надежде заметить кивок или взмах рукой, что означало бы разрешение вклиниться в бесконечный поток перед ним. Третьим шофером, кому был адресован умоляющий взгляд Джона, оказался Марк Симмс, сидящий за рулем красного «эскорта». Рядом с ним на пассажирском сиденье он увидел Дженифер.

Марк Симмс поднял руку. Это мог быть вежливый взмах автомобилиста или, более того, сигнал, что он узнал Джона под защитными очками и шлемом. Или не означать ничего, так как фары на «эскорте» ярко вспыхнули, и, вероятно, только поэтому, продолжая балансировать, Джон не двинулся с места, пытаясь осознать, что увидел, но уже понимая всю важность увиденного. Джон смотрел на Марка Симмса, она разговаривала с ним и даже не оглянулась. И сколько он мог их видеть, они так и не коснулись друг друга, просто сидели рядом.

Джон выскочил на трассу и, перейдя на правую, встречную полосу, помчался вверх, лавируя в потоке машин, спускающихся с холма. Он быстро догнал «эскорт» и вклинился впереди. На багажнике идущей впереди машины, как на маленькой сцене, глаза незамедлительно отметили Дженифер в машине Марка.

И он понял! Голос, что ответил по телефону, был голос Марка Симмса. Она отвергла его, Джона, предложение помощи, приняв в замену помощь Марка Симмса. Общение с кем угодно, забота кого угодно были для нее предпочтительней, и это окончательно доказывало, что с ним покончено. Если бы не оказалось Марка Симмса, мог бы появиться еще кто-нибудь другой. В этот момент он понял, насколько сильна была его надежда, как, несмотря ни на что, он продолжал верить и надеяться на лучшее. Надежда не угасла даже после ее просьбы о разводе, после их встречи, где он рассказал правду о Питере Моране, а с его смертью она дала новые ростки. Он поверил, что возвращение Дженифер неизбежно.

Он почти не запомнил, как добрался домой. Как лошадь знает дорогу в свою конюшню, так, похоже, знала дорогу и «хонда». Обычно Джон заботливо выключал двигатель, прежде чем закатывать мотоцикл в теплицу. Он боялся навредить растениям выхлопными газами. Не самое удачное решение держать «хонду» в теплице, и иногда Джон задумывался о необходимости соорудить для нее какой-нибудь специальный сарайчик или купить со скидкой в Троубридже. Он продолжал сидеть в седле перед теплицей, бесцельно вращая ручку газа, меняя обороты двигателя. Дверь и окна теплицы оставались широко распахнутыми, дни стояли все еще очень теплые. Не выключая мотора, Джон вошел в теплицу и захлопнул окна. Затем он снял шлем, очки и перчатки и положил все на полку перед горшочками с перцем. В голове было пусто, и он, казалось, понимал только одно – он остался абсолютно один в этом городе равнодушных тысяч, в этом мире безучастных миллионов.

Выше дерева гинкго, выше садовой ограды, оплетенной ломоносом с бесчисленными темно-синими цветочками, раскинулось оранжевое от заката небо. Ровно урчала «хонда», похожая на животное, полезное вьючное животное, дружелюбное, но нелепое, каким, к примеру, может быть старый толстый осел. Вместо того чтобы выключить зажигание и заглушить мотор до того, как закатить мотоцикл в теплицу, где он оставлял его на ночь, Джон снова уселся в седло и заехал вовнутрь.

Он толкнул позади себя дверь, и она захлопнулась. Теперь теплица была закрыта почти герметично. Джон слез с седла, все еще не отпуская ручку газа и даже слегка прибавляя обороты. Теплица заполнялась выхлопным газом. Он предусмотрительно прислонил мотоцикл к полке. Не выключая мотора и ритмично двигая рукоятку газа, Джон не отрывал глаз от тускнеющего золота неба. Он смотрел на него как загипнотизированный, руки автоматически продолжали крутить газ. От ядовитых выхлопов начала кружиться голова…

А затем он услышал шаги. Он не убрал руку с рукоятки газа. Ему даже не очень хотелось знать, кто там мог быть, но он точно знал, кого быть не может. Он медленно повернул голову и увидел, как по боковой дорожке прямо к нему направлялась Флора, девочка из Троубриджа. Паника немедленно охватила его, он представил, как, должно быть, ужасно выглядит его лицо с широко распахнутыми глазами, устремленными на нее. Девушка распахнула двери теплицы, когда он убирал руку с газа. Мотор заглох.

– Что вы делаете? Здесь как в газовой камере! Вы же можете отравиться!

Он невнятно пробормотал насчет того, что просто ставил мотоцикл.

– Вы уверены? – Флора подозрительно смотрела на него. – А вы не пытались?.. Нет, правда, Джо-он?

То, что она имела в виду, о чем догадывалась, было правдой, и он знал это.

– О! Нет, – сказал он. – Конечно, нет! – Теперь ему и самому хотелось верить, что он вовсе не собирался покончить с собой. Когда загазованность стала бы сильнее, он вышел бы, разве не так? Он только, вероятно, загубил перец. – Вот растениям я точно хорошо не сделал.

Он вышел наружу и остановился, вдыхая чистый вечерний воздух. Она спасла его жизнь, этот кудрявый с ясным лицом эксперт по деревьям, или только составила ему компанию на вечер?

– Вы пришли посмотреть обезьянье дерево?

Вопрос, казалось, смутил ее, и она принялась торопливо объяснять:

– Я искала квартиру, нет, просто комнату, койку, какое-нибудь жилье. А потом вспомнила про Женева-роуд и араукарию и пошла по дороге. Но я не увидела дерева. – Она посмотрела на него, затем подняла глаза на окно спальни Черри. – Вы все еще один живете здесь?

Он кивнул, все еще сомневаясь, что все происходящее реально. «Может быть, я уже умер? Буду ли я когда-нибудь благодарен ей за то, что она успела вовремя, или буду убеждать себя…»

– У меня есть две свободные комнаты, – неожиданно для себя сказал Джон и добавил: – Пойдем, я покажу тебе обезьянье дерево.

7

Проснувшись, Манго понял, что он должен делать. Однако сначала он сходил к тайнику под эстакадой, чтобы забрать сообщение от Дракона. Чарльз был согласен встретиться сегодня позже. Как-то без сожаления и не делая из этого драмы, Манго понял, что никогда не придет сюда больше, никогда не будет украдкой пробираться среди рощицы металлических столбов и прятать записки внутри центральной опоры. Ангус сказал бы, что предупреждал об этом. Но Манго сейчас было все равно, что говорил Ангус.

В сентябре выходила новая книга Ива Югала. Проспект о ее издании висел в витрине книжного магазина Хачарда: «„Добыча льва“ – его блестящий новый бестселлер», но даже сигнального экземпляра еще никто не видел. Тухлое название, подумал Манго, а может быть, к этому времени он просто наелся такой литературой?

Манго пересек Невинскую площадь и, даже не удосужившись заглянуть, есть ли что в тайнике Лисандра Дугласа, направился на Хилл-стрит, а затем Черч-Бар. Грэхем собирался пойти в новый открытый плавательный бассейн на Руксетер-роуд вместе с Яном и Гейл – они все сходили с ума от плавания, – но обещал вернуться к ланчу. Машина отца стояла в воротах гаража. Он выполнил свои ранние вызовы, а приема в клинике в пятницу днем у него не было.

Манго вошел в дом через боковую дверь и спустился в кухню. Фергус сидел за столом с чашкой любимого какао и читал «Таймс». Он предложил приготовить какао и для Манго, но Манго, как все всегда делали, поблагодарил, но отказался.

– Я не знал, что Грэхем курит, – сказал Фергус, сморщив лоб.

– Не знал?

– Он, вероятно, тщательно скрывал это, чтобы не сказать – обманывал. Я даже не подозревал. Это меня очень расстроило.

У Манго возникла дикая идея разразиться хохотом, хоть это было и не смешно, абсолютно не смешно. Ирония!

– Полагаю, – продолжал отец, – он думал, что меня нет, и спустился сюда с сигаретой. Многие начинают курить в этом возрасте. Эта пагубная привычка появляется в юности. Ты знаешь это, Манго?

– Собственно, да.

– А ты когда-нибудь курил его сигареты?

– Нет, – сказал Манго и, посчитав такой ответ недостаточным, добавил: – Я вообще не курил никаких сигарет. Мне не нравится запах дыма. – Фергус внимательно посмотрел на сына. – Извини, папа. Мне надо кое-что посмотреть.

Музыку, которая лилась сверху, сочинил Альбинони. Манго знал это только потому, что Ангус часто говорил ему о нем. Почетный венецианец, композитор, которым восхищался сам Бах, автор более сорока опер, объяснял ему брат. Поднимаясь по лестнице, Манго задумался о старой дружбе Ангуса и Гая Паркера, о которой он смутно вспоминал и слышал что-то неопределенное. То ли Ангус предал Гая, то ли наоборот? Или вообще ничего подобного не было? Или было что-то другое? Он толком ничего не знал.

Дверь, как обычно, была широко распахнута. Аллегро закончилось, и Ангус, держа в руке книгу, пытался другой перевернуть пластинку. Это ему удалось, и зазвучало адажио.

– «Гибель мыши от рака подобна разграблению Рима варварами», ты случайно не знаешь, кто это сказал? – спросил Ангус.

– Я? Нет, не знаю. Зачем это мне?

– Что ты хочешь на ланч? Я обещал маме, что схожу за едой. Она звонила, у нее неожиданный вызов. Как насчет еды из греческого ресторана?

Манго, который едва ли когда ругался, яростно завопил:

– Не-ет! Только не еду проклятых греков. Все, что угодно, но только не это.

– Что? Хватило Корфу?

И неожиданно Манго абсолютно ясно увидел одно из тех, как сказал бы Ян, видений. Ангус стоит на склоне холма, а он на смотровой площадке, собираясь объяснить ему свою разгадку шифра, но Ангус не стал его слушать. Он развернулся и сказал что-то насчет того, что пора жить по-человечески, а не играть в игры. Он сказал это зло и, прежде чем Манго продолжил объяснение, помчался вниз по склону, поросшему душистыми травами, между оливами и кипарисами.

Манго посмотрел на брата, на его родное озабоченное лицо, и видение растаяло как туман над Шот-Тауэр.

– Извини, – сказал он. – Ты же знаешь, мне индонезийскую.

Перепрыгивая через ступеньки, Манго устремился в свою комнату. Он примостился у маленького круглого окошка в своем логове под самой крышей. «Мне надо все хладнокровно обдумать. Возможно, снова заняться фехтованием. Или просто начать читать другие книги».

Грэхем, Ян и Гейл показались в конце Хилл-стрит. Ян и Гейл несли свои вещи для бассейна в сумке, Грэхем держал свой сверток в руках. Он погасил недокуренную сигарету до того, как они исчезли из обзора Манго, повернув к боковым воротам. Видимо, такие действия имел в виду отец, упомянув «обман».

Манго вышел из комнаты и начал медленно спускаться по лестнице. Ян и Гейл, не поднимаясь наверх, сразу прошли на кухню варить кофе, который они пили почти беспрестанно. Манго остановился на лестничной площадке у дверей в комнату Грэхема, заметив, что Ангус уже ушел. Дверь в его комнату была закрыта, а это бывало только тогда, когда его не было в комнате.

Волосы Грэхема, все еще влажные, казались потоком черной краски, стекающей с макушки. Он поднимался, перешагивая через две ступеньки. На нем была старая футболка, одна из тех, с осьминогом.

– Мы можем поговорить? – спросил Манго.

Он заметил, как оживление исчезло с лица Грэхема и оно мгновенно потускнело. Грэхем распахнул двери спальни, а потом осторожно прикрыл их за собой. Мальчики остановились лицом к лицу.

– Так это ты крот, да? – спросил Манго. – Я знаю, что это ты, и не пытайся отпираться.

– А я и не собираюсь.

– Мне надо бы догадаться еще, когда я ошибся, назвав номер рассказа из «Армии броненосца», но я не догадался. Я был дураком. Я и правда тогда ошибся. Я сказал восьмой, когда имел в виду седьмой. Вот поэтому-то Московский Центр не смог разгадать наш шифр.

Ему показалось, что глупо всерьез говорить о Московском Центре. Все это, в сущности, выдумка, обман.

– Мне бы хотелось знать, почему ты так никогда и не рассказал им, где было наше Убежище? А может быть, ты говорил, да они не заинтересовались? Я никак не пойму, почему так поступил? Ведь я так доверял тебе.

Грэхем закурил сигарету.

– Это ж только игра, разве не так?

– А в чем разница? – Манго не ожидал ответа и действительно не получил его. – Почему? – снова задал он вопрос. – Почему? Если это была только игра, – осторожно продолжал он, – и, в конце концов, мы все молоды, мы только школьники – я имею в виду, не могли же они предложить тебе чего-нибудь? Денег, скажем, или еще какую взятку? Если не… – Неожиданно одна мысль пронзила его. – Послушай, а они тебя не шантажировали? Может, так?

Грэхем покачал головой. Он был достаточно высок, но все же смотрел на Манго снизу вверх.

– Чем они могли бы меня шантажировать, Боб?

– Не смей называть меня так! Только мои братья зовут меня так

Презрение, прозвучавшее в голосе Манго, заставило Грэхема покраснеть.

– Это было ради – черт побери! О господи! – это было ради шутки!

– Ты предал меня ради шутки?!

Тишина повисла в воздухе. Далеко внизу хлопнула дверь. Манго подумал, что сейчас он, наверное, понял, что имел в виду Ангус, когда говорил о смерти мыши, похожей на какую-то катастрофу. Манго подошел к двери и открыл ее, так как услышал голоса внизу на лестнице. Грэхем, стоя за его спиной, сказал:

– Я лучше скажу тебе, Манго. Я давно ждал удобного случая рассказать тебе. Я ухожу из Россингхема, со следующего семестра я начну учиться в Уттинге.

Голова Ангуса показалась над нижним маршем лестницы.

– Чарльз Мейблдин здесь, Боб. Он говорит, что ты поговоришь с ним сразу же.

Раньше Манго сказал бы с помпой: «Проводите его наверх», но сейчас он просто бросил:

– Хорошо. – Он совсем забыл о договоренности с Драконом. – Пусть проходит наверх, если хочет.

Кто назначил встречу, Чарльз Мейблдин или он? Манго не мог вспомнить, да и зачем? Какая теперь разница?! Он стоял рядом с дверью, придерживая ее, чтобы Грэхем мог пройти, и отвернулся, когда тот выходил. Манго не рискнул посмотреть на Грэхема, потому что боялся тех неизвестных внезапных эмоций, что могли заставить его сделать что-нибудь такое, за что ему потом будет стыдно. В комнате остался запах сигаретного дыма. Войдя, Чарльз Мейблдин, сопя, повертел головой и фыркнул, как какой-то маленький привередливый зверек

– Привет!

Манго кивнул молча.

– У меня к тебе несколько вопросов, – начал Чарльз. Голос звучал дискантом, хоть и начал ломаться. Мальчик выглядел невозможно аккуратным и чистым, как будто только что покинул салон своей мамочки, где его вымыли и почистили. – Несколько вопросов.

Чарльз Мейблдин не решался продолжить, и Манго опередил его.

– Я снимаю с себя обязанности, – сказал он. – Я отказываюсь от руководства Лондонским Центром.

Маленький розовый язычок Чарльза мгновенно облизнул губы.

– О? – только и смог сказать он, но затем добавил: – Я думаю, ты передашь дела Медузе?

Манго взорвался:

– Не-ет!

Они посмотрели друг на друга.

– Ланч через пять минут будет на столе, – раздался снизу голос Фергуса.

Манго начал:

– Думаю, ты сумеешь…

– Да! – перебил его Чарльз. – Да, я смогу.

– Тогда попозже решим все.

– Тебя ждут завтракать, я, пожалуй, пойду сейчас. Я думаю, что смогу сам все довести до конца.

Неожиданно он заговорил, как будто ему лет сорок. Но в нем всегда немного присутствовало такое. Он ушел, а Манго по-прежнему стоял в середине комнаты. Странное чувство овладело им. Вот так он мог бы простоять здесь вечность – ну, часы, – опустошенный, застывший, изрядно подавленный сознанием того, что, пожалуй, ему теперь нечего делать да и вряд ли когда что будет.

Но скоро оцепенение прошло, он прищурился, встряхнулся и, создавая видимость очень занятого человека, поспешил вниз за своим индонезийским ланчем.

8

Победа далась с трудом. Чарльз вспомнил как раз вовремя, что ему не следует на самом деле задавать Манго вопросы, почему его проверяли таким способом, зачем его послали – как приманку или жертву? – к Питеру Морану. В конце концов, он убийца и объект для правосудия. Так что это не темы для разговора с кем-нибудь. Об этом, пожалуй, даже намекать не стоит.

Его это больше не заботило. Он мог с этим жить. Правда, ему продолжали сниться и падение с лестницы Питера Морана, и ужасный хруст костей, и окровавленная челюсть – и он просыпался с криком. Прибегали обеспокоенные мама и папа. Но они объясняли эти ночные страхи половым созреванием. Так или иначе, он мог жить с этим. А теперь он сможет прожить с чем угодно, когда получил что хотел. Он – Чарльз Мейблдин, Дракон – Главный руководитель Лондонского Центра.

Теперь все почувствуют перемены. «Манго-стилю», с его сомнениями, угрызением совести и прочей ерундой – непонятно, почему Манго отступил от него в деле с Питером Мораном? – не будет места при новом режиме. Или вы полагали, что разрешить все проблемы со Строительным комитетом, с проектом «Колеса», возвращением имущества, с получением приглашений сколько хотите было бы возможно, если не отбросить все колебания? И чепуху с кодированием тоже надо послать. Это всегда было слишком надуманно. Для чего тогда телефон? Запрет на то, что Манго по наивности называл «нечестностью», надо отбросить в первую очередь. Лишь такая Мафия – Чарльз решил это название иметь в виду – быстро распространится среди сливок подрастающего поколения, лучших умов страны, молодой элиты государственных школ и под руководством того, кто уже убил человека…

Прекрасный день: три минуты второго и двадцать четыре градуса. Чарльз пересек Хиллбари-плейс и направился к салону. Мать должна сейчас прерваться на ланч. Точнее, угостить своего сына ланчем, поправил себя Чарльз. Он распахнул двери салона, и когда мама, прервав разговор с клиентом, повернула голову, он, улыбаясь, вытащил из сушилки несколько раскрашенных яиц и синего кролика. Ему хотелось бы выпустить оттуда стаю голубей, но он еще не научился делать это.