Текст книги "Никогда не разговаривай с чужими"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

16

Процесс против людей, обвиняемых в рэкете, закончился в среду. Обоих признали виновными и приговорили к тюремному заключению. Среди свидетелей был и хозяин небольшого магазина, который утверждал, что его избили, и другой, которому угрожали физической расправой. Джон прочитал отчет в «Свободной прессе», за которой специально сбегал в киоск. Но его удивило, что записки в тайнике появились снова, по-видимому, банду не испугало наказание, постигшее двух ее членов.

Джон скопировал записку, которую нашел внутри опоры на кошачьей лужайке. Ее содержание, конечно же, ему не было понятно. Рыжий котенок, точная копия кота-повелителя, подошел и потерся об ноги. Джон не рискнул наклониться и погладить его. С сожалением он подумал, что многие часы, затраченные на поиски источника кода Брюса Партингтона, попросту пропали даром. Надо попытаться справиться с новым шифром, но, однако, сегодня уже девятнадцатое…

Встреча с Дженифер маячила впереди. После того как он зайдет за ней в «Олбрайт-Крэвен», они, конечно же, должны вместе пообедать. Это было бы неплохо, но, с другой стороны, выдавать такую информацию в ресторане через стол?

В отделе периодической печати библиотеки он поинтересовался, нельзя ли ему сделать ксерокопию страницы газеты с сообщением о Питере Моране. Самому снять копию не разрешили, но сказали, что сделают ее для него. И минут через десять ксерокопия уже была у него в руках. Этот лист бумаги, его собственное притяжение, – как у магнетита, усмехнулся он, – должны заставить поверить в его рассказ. Он был почти уверен. И все же передавать такую новость за ресторанной скатертью?! Но, возможно, она не захочет обедать. Джон был уверен, что, если он расскажет ей сразу, если он сделает это немедленно, как только они встретятся, она вообще не сможет есть. Если бы у него была машина, можно было бы поговорить в ней. Все центральные городские кафе и пабы во время ланча переполнены, а одна она к нему домой не пойдет. Надо реально смотреть на вещи, и в этом, к сожалению, он тоже был уверен.

Телефон зазвонил в середине дня, когда он только что вошел в дом после стрижки газона. У него возникло предчувствие, что звонит Дженифер, чтобы отменить встречу, но он ошибся. Звонил Гэвин. Скворец отказался от пищи, не ел со вчерашнего дня, он взъерошен, и его перья потускнели. Надо ли показать его ветеринару? Джон откровенно не представлял ветеринара в качестве птичьего доктора, но почему нет? Однако он посоветовал Гэвину подождать до завтрашнего дня, а потом, если птице не станет лучше, отнести ее в ветлечебницу, когда Троубридж закроется после ланча.

Какое совпадение, подумал Джон, когда взял забытую на диване «Армию броненосца». Книга раскрылась на рассказе «Болтовня скворца». Он вспомнил, как пытался раскрыть июньский код с помощью первого предложения одного из рассказов этого сборника, но потерпел неудачу. Это было до того, как он начал читать книгу полностью, и с того момента прошла почти неделя.

Короткий рассказ, вероятно, не совсем вписывается в детективный жанр, думал Джон. Три рассказа из этого сборника, которые он уже прочитал, по крайней мере, понравились ему меньше, чем романы того же Ива Югала. Он не собирался дочитывать сборник, но библиотека в среду закрыта, поэтому он вернет «Армию броненосца» и две другие книги в понедельник. Но почему бы не попытаться сравнить новую закодированную записку из блокнота с оставшимися непроверенными рассказами?

Первые строки из пятого и шестого рассказов принесли полную бессмыслицу. Седьмой рассказ назывался «Бронтозавр». Джон написал буквы алфавита под буквами первого предложения «Бронтозавра» и вновь сравнил это с запиской. И в первое же мгновение понял, что ему удалось раскрыть шифр.

Чувство триумфа было необычайным. Ничего в его личной жизни не изменилось. Обе трагедии оставались с ним. События, которые могут иметь большое значение, произойдут только завтра, и это давило. Но внезапно его охватила бившая ключом эйфория, почти возбуждение. Он был на вершине мира. И не только потому, что ему удалось сделать. Да, он раскрыл шифр июня, и это здорово. Но теперь он имел ключ к каждому будущему сообщению после указаний относительно источника следующего кода, который должен неизбежно появиться взамен в конце каждого месяца.

Джон расшифровал и прочитал сообщение. «Левиафан – Дракону и Василиску. Четверг вечером найти рыбака Уайтекеров. Снять и устранить».

Было таинственно, но абсолютно бессмысленно. Но ему необходимо быть в курсе, он должен быть посвящен во все тайны банды. В первый раз он почувствовал элементы угрозы, даже насилия, прозвучавшие в шифровке. Конечно же, он не сомневался, что банда не отказывала себе в жестокости, но сообщение с таким зловещим содержанием попалось впервые.

От неясного чувства тревоги он поежился, словно брызги воды из фонтана попали на разгоряченную кожу. Что означают последние слова? Что значит – снять и устранить?

Часть 3

1

Уайтекеры жили на полпути между Уттингом и Чемни в красном кирпичном доме такого размера, пропорций и общего вида, какой можно найти в наиболее богатых предместьях по всей Англии. Перед домом раскинулся обширный сад с декоративной горкой, по известковым плитам которой струился ручеек.

– Наверняка он искусственный, – сказал Чарльз Мейблдин Патрику Крэшоу. – И воду качают электрическим насосом. На естественный родник не похоже.

Они наблюдали за домом почти все утро. Крикетное поле напротив отделялось от дороги забором из широкой проволочной сетки, вдоль которой росла живая изгородь из боярышника. Чарльз и Патрик бродили по полю кругами, иногда присаживались на скамейку.

– Зачем ему это надо, как ты думаешь? – спросил Патрик.

– А нам-то что?

– Да ладно! Разве тебе не хотелось бы узнать? Я думаю, он имел в виду старичка-гнома? Зачем он хочет разбить его?

– Для начала, он никогда не говорил, что хочет разбить. Он говорил – устранить. Если бы он хотел разбить, я думаю, это было бы похоже на рассказ о Шерлоке Холмсе и головах Наполеона.

Патрик вопросительно посмотрел на Чарльза.

– Внутри одной из них был бриллиант, – пояснил Чарльз.

– Ты думаешь, в старом гноме Рози Уайтекер тоже бриллиант?

– Нет, – холодно ответил Чарльз. – Нет, Крэшоу, я так не думаю.

Повернув голову, он внимательно посмотрел через дорогу. Предметом его внимания была гипсовая фигурка в красном колпачке и короткой зеленой курточке. Гномик, сидя на камне, что выступал над одним из маленьких водопадов, тянул из воды леску.

– Как же его устранить, если не разбивать? – спросил Патрик.

Чарльз проигнорировал его вопрос. Он следил за поднимающимися и складывающимися как жалюзи воротами гаража напротив. Из него начала медленно выезжать машина, которую он фотографировал «на работе». Теперь она была отремонтирована и заново покрашена.

Рано утром Чарльз приметил, как с другой стороны гаража выезжал «мерседес» отца Рози. Не было еще девяти, когда мама Чарльза привезла его в город и они разбежались по дороге в салон.

Рози и ее мама оставались в машине, но через минуту Рози вылезла из нее, закрыла ворота гаража и вернулась в машину, усевшись позади матери.

– Как она все продумала, – заметил Чарльз.

На Рози было черное по щиколотку трико, черная футболка, черная курточка. Черные волосы с зелеными прядями она заколола шпильками.

Затем произошло нечто странное. Машина остановилась на полпути, миссис Уайтекер выпрыгнула из нее и побежала обратно в дом. Через несколько секунд ручеек замедлил свое недавно стремительное течение, побежал тоненькой струйкой, а потом и вовсе исчез. Чарльз рассмеялся и никак не мог остановиться. Без сомнения, в целях экономии Уайтекеры выключают насос, пока отсутствуют.

Педантично, последовательно Чарльз обдумывал каждое слово в приказе Левиафана. Если он написал вечером, стало быть, надо понимать – не раньше полудня. А сейчас только десять на его часах, которые он, по общему мнению, обязательно позже потеряет. Новые часы он получил на свое четырнадцатилетие вместе со специальным туристическим снаряжением, в котором насчитал двенадцать секретных кармашков. Башня «Сит-Вест» отсюда не просматривалась, но, возможно, ее видно со ступенек дома Уайтекеров.

Миссис Уайтекер вернулась, и они с Рози уехали. Теперь рыбак выглядел совсем смешно, рыбача в сухом русле ручья. Неужели его надо разбить? Но возможен и другой смысл приказа «устранить». А что, если просто утащить гномика и спрятать где-нибудь, к примеру, под Александровским мостом? Раздвигая вместе с Василиском ворота в ограждении крикетного поля, Чарльз принял решение слегка ослушаться приказа, который получил от Левиафана.

2

Анданте из сюиты до-минор Телемана<sup>[17]17
  Филипп Телеман (1681–1767) – немецкий композитор.


[Закрыть]</sup> лилось из комнаты Ангуса. Манго слышал музыку у себя на верхнем этаже, Люси – в холле, куда она только что вошла, вернувшись из больницы. В наружном шкафу, где посыльные оставляли вещи из чистки, почту и подобные вещи, она обнаружила огромный громоздкий сверток с пометкой «Осторожно! Стекло». Сверток был адресован Манго. Люси положила его на столик в холле. Похоже, в свертке какая-то статуэтка, и Люси подумала, что не следует оставлять ее внизу. Надо сказать Манго, чтобы он держал ее в своей комнате.

Все время после обеда Манго бился над кодом Штерна, используя главным образом последнюю шифровку, которую он скопировал у тайника на Невинской площади. Штерн был очень самоуверенный руководитель. Он, должно быть, отлично отдавал себе отчет, что Лондонский Центр знает об этом тайнике. Вероятно, Филипп Перч, который наверняка следил за ним до того, как Манго его заметил, тоже мог видеть, как он вынимал записку из тайника под рукой Лисандра Дугласа. Однако в нем появилась новая записка. Они продолжали пользоваться тайником, следовательно, были уверены в невозможности раскрыть шифр.

Обе записки, как и те, которые попадали ему в руки раньше, начинались и заканчивались числами. Невозможно было понять, одно ли это большое число или ряд однозначных цифр. Первые шифровки начинались с числа из одной или двух цифр, как, например, это могли быть 6 или 17, затем шли буквы одна за другой без пробелов, затем опять серия цифр. Могло быть так 22 ндитвнытугвсфонмфрсксфхарнурн 931, и вторая записка: 24 фцвнтсормнрскгтусхфтудн 1003. Последнее число было всегда больше первого раз в восемь, но вряд ли это наблюдение могло пригодиться.

Манго пробовал складывать цифры: 9+3+1=13 и брать за основу тринадцатую букву алфавита. Затем он складывал 3+1, и за первую букву шифровки брал четвертую из алфавита. Никакого результата. И что тогда означают числа 22 и 24? Как их использовать?

Было очень жарко, и Манго устроился у широко открытого окна. Легкий ветерок едва шевелил листы бумаги. Музыка из комнаты Ангуса долетала через распахнутую дверь. Возможно, существует какой-нибудь способ раскрыть шифр на компьютере, но и компьютер вряд ли подскажет, что означают эти цифры. Грэхем, Ян и Гейл ушли прогуляться на Хилл-стрит, а затем намеревались поплавать в городском бассейне в Февертоне. Зеленый фургон с надписью «Чертог Могола» остановился внизу на Черч-Бар. Вышел шофер и вытащил из него стеллаж с алюминиевыми контейнерами. Манго ставил кухню «Могола» второй за его любимой индонезийской и высунулся из окна, чтобы что-нибудь унюхать. Когда фургон отъехал, он вернулся на стул.

Числа могут быть номерами страниц книги, подумал Манго. Только она должна быть достаточно толстой. Библия?

Слабый запах жареного цыпленка, дразнивший его из кухни, подсказал, что этой книгой может быть и Коран.

Пакет на столике в холле был адресован ему, и Манго попытался, не разворачивая бумажную упаковку, определить, что там. Что-то пугало его, и даже возросший к этому времени аппетит слегка уменьшился. Упаковку все-таки пришлось развернуть. Дракон и Василиск выполнили приказ, и он ожидал этого меньше всего. Лучше сказать, выполнил Дракон. Манго не сомневался, кто был главной направляющей силой. А он был уверен, что Московский Центр будет предупрежден заранее и рыбака уберут прежде, чем Чарльз появится там! Конечно, могло быть и так, что Рози сама пыталась убрать гнома, но родители, которым она вряд ли бы что стала объяснять, не допустили этого. Но почему-то Манго в это не верилось.

Ангус сбежал по лестнице и, направляясь в кухню, бросил быстрый взгляд на Манго и нахмурился. Рыбак, освобожденный от упаковки, стоял на рваной коричневой бумаге, и Манго, не отрываясь, смотрел на него. Чарльза Мейблдина инструктировали устранить рыбака, но он, видимо, почувствовал какую-то в этом опасность. И слишком хорошо просчитал свою выгоду. Манго вздохнул. Он был так уверен, что рыбака там не будет, и даже не подумал, что с ним делать дальше, если он окажется на месте. Без сомнения, это – воровство, а он всегда был его противником. К тому же хорошо запомнил слова Ангуса, что такие «невинные» дела могут закончиться слезами и даже несчастьем. Но несчастье из-за гномика не произойдет, если он сможет его избежать. А что касается Чарльза Мейблдина, был ли он предателем, так это ничего не доказано. Только лишний раз убедился в его хитрости и дальновидности.

– Манго!

– Иду! – отозвался Манго, но отец уже появился на лестнице.

Взглянув на своего младшего, который разглядывал гипсовую статуэтку, освобожденную от обертки, Фергус сказал с беспокойством:

– Ну, Манго, с какой стати ты решил купить это? Она, должно быть, стоит целое состояние? У тебя нет таких денег. Да и нам, между прочим, такие вещи не нужны. Это надо вернуть.

– Да, папа, я понимаю, – сказал Манго. – Не беспокойся, я завтра же верну.

3

Дженифер спустилась по ступенькам лестницы здания «Олбрайт-Крэвен» в несколько минут второго. На ней было легкое летнее платье из белой в серый горошек хлопчатобумажной ткани и белые сандалии на плоской подошве. Темные стекла солнечных очков в очень широкой оправе скрывали выражение ее лица, оно казалось бесстрастным, равнодушным.

Дженифер подошла к Джону без улыбки, как будто спрятавшись за этими темными стеклами.

– Ужасно жарко. Я не переношу жару, когда так влажно.

Раньше Дженифер никогда не жаловалась на жару. Она, бывало, тосковала по солнцу и радовалась, когда оно выглядывало. Джону показалось, что жена очень устала и выглядит напряженной. По пути к ней он заглянул в винный бар в Февертоне. Несколько столиков под полосатыми зонтами от солнца стояли прямо на тротуаре рядом с баром, и Джон заранее заказал один из них. Предложенный ему столик находился в густой тени самого большого из сохранившихся фрагментов старой городской стены – защитного бастиона, средневековую кирпичную кладку которого густо заплели желтофиоль и дикий виноград. Дженифер буквально рухнула в плетеное кресло, уронила руки на стол и, с трудом переводя дыхание, с надеждой посмотрела на него.

– Ты обдумал, наконец? Ты сделаешь это? – О цели их встречи она, казалось, совсем забыла.

– Ты не хочешь пить, Дженифер? Мы могли бы взять бутылочку вина или какой-нибудь напиток, что-нибудь холодное.

– Мне все равно. Вина, если ты хочешь. – Она подняла глаза и со слезами в голосе продолжила: – Ты, наверное, думаешь, что я тебе угрожала, по крайней мере, это могло так показаться. Извини, я вовсе не хотела. Я не взяла бы у тебя ни пенса, ты знаешь. Мне и в голову бы не пришло делить твой дом.

Как будто чья-то рука сжала сердце. Теперь он понимал, почему писатели и поэты прошлых лет говорили о сердечной боли, о том, как разбиваются сердца, нечто подобное он сейчас почувствовал внутри себя, в своей груди сам.

– Я хочу, чтобы мы делили дом, – прошептал он. – Ты и не представляешь, как я этого хочу.

Дженифер затрясла головой. Подошла официантка, Джон заказал вино и немного льда на случай, если оно окажется недостаточно охлажденным.

– Если бы я курила! Иногда было бы неплохо выкурить сигарету, но я не курю. И никогда не могла научиться.

«Как и я, – подумал Джон. – Мы так с ней похожи, даже думаем о многом одинаково».

Меню было написано мелом на доске, выставленной у двери, но Джон был уверен, что Дженифер, так же как и он, не сможет съесть сейчас ни крошки. И действительно, он спросил, она отказалась:

– Нет, я ничего не хочу. Слишком жарко.

Выходя из дома, Джон не надел пиджак. Сейчас на нем была только тонкая хлопчатобумажная рубашка с закатанными рукавами. Сложенный вчетверо листок – сделанная в библиотеке ксерокопия сообщения о Питере Моране – лежал в кармане брюк. Кончиками пальцев он чувствовал гладкую поверхность плотной бумаги.

– Нам не следовало бы жениться никогда, – неожиданно резко сказала Дженифер. – Это была ужасная ошибка. Я вышла за тебя замуж только потому, что не смогла выйти за Питера, ты должен это знать. Ты мне нравился, но я не была влюблена в тебя. И что он однажды вернется, мне надо было б уяснить.

– Он когда-нибудь говорил тебе, почему сбежал?

Вопрос, казалось, удивил Дженифер, но официантка, принесшая вино, помешала ей ответить. Джон выпил полный бокал, чего никогда не сделал бы раньше, но уроки Марка не прошли бесследно.

– Я должна быть с тем, кто во мне нуждается, – уклонившись от прямого ответа, начала Дженифер. Золотистое вино в ее бокале слегка искрилось. – Я поняла, что должна заботиться о том, кому это необходимо. Большую часть своей жизни я заботилась о ком-нибудь, об отце, который долго болел, потом о матери. Ну, да ты все знаешь. Удивительное чувство охватывает, когда понимаешь, что от тебя зависит чья-то судьба, чья-то жизнь. Кто-то нуждается в твоей заботе и поддержке. Я подумала, что и тебе нужна моя забота, Джон. Но ты, оказывается, в ней не нуждаешься, ты сильный. И ты сам собирался обо мне заботиться. А Питер зависит от меня, я для него опора, он пропадет без меня.

– Это я пропадаю без тебя. – Голос Джона дрожал.

– Нет, это неправда. Ты выживешь, а он – нет. Он цепляется за меня, как если бы я была – ну, своего рода поддерживающий жизнь аппарат. Я должна спросить тебя снова, я должна добиться от тебя ответа, ты дашь развод? Пожалуйста, Джон.

Джон налил себе второй бокал и подумал – теперь или никогда! Лучше как-нибудь рассказать ей. Для нее же лучше узнать все. «В конце концов, я ее муж, а это значит, что могу использовать все права, чтобы вернуть ее, всю силу магнита, чтобы притянуть ее к своему полюсу».

Почему же потом он почувствовал, что сделал, должно быть, что-то безнравственное и несправедливое? Дженифер сидела, печально опустив голову. Затем подняла руку и сняла темные очки, до этого все еще закрывавшие ее глаза. Джон медленно вытащил из кармана сложенный лист бумаги и, взглянув на Дженифер, неожиданно увидел за ее спиной Марка Симмса. Марк сидел за столиком рядом с входом в винный бар. Он был один, графин красного вина и какой-то салат, к которому он, похоже, не притронулся, стояли перед ним. Джон поспешил отвернуться.

– По телефону я сказал, что должен кое-что рассказать тебе, – обратился он к Дженифер.

– Да? Я забыла, – откликнулась она. – Ну и что же?

Джон был почти уверен, что жена уже знала все. Вероятно, именно поэтому она и несла всякую чушь о механизмах жизнеобеспечения. Догадка страшно огорчила его. Но, возможно, это и к лучшему?

Он начал говорить торопливо, беспристрастным тоном, излагая только факты, которые были ему известны, кратко передавая содержание газетной статьи. Когда Джон дошел до признания Питера Морана в домогательстве к ребенку, он заметил, как Дженифер мертвенно побледнела и покраснела полоска, оставленная на переносице солнечными очками.

– Я не верю тебе, – сказала она, когда Джон закончил рассказ.

– Разве ты ничего не знала? А я почему-то думал, что ты уже знаешь.

– Ты все выдумал.

С досадой он швырнул ей через стол листок и на его середине появилось серое пятно от пролитого вина. Джон пил еще и еще, снова доливая и расплескивая вино. Дженифер внимательно читала отчет, потирая рукой лоб. Испарина выступила над верхней губой, в лице не осталось ни кровинки. Джон отвел взгляд и снова посмотрел на Марка Симмса. Однако тотчас же пожалел об этом. Марк заметил его и нерешительно помахал рукой.

Дженифер, к ужасу Джона, заплакала. Сначала почти без слез, беззвучно, напрягшись, как струна, но потом уронила голову на скрещенные на столе руки и горько разрыдалась, дрожа всем телом.

Люди с любопытством оглядывались на нее. Джон сидел опустошенный, безразличный ко всему окружающему. Откуда-то выплыла фраза: «Не делай добра, не наживешь зла». Он был к ней добр, и она тоже благосклонно к нему относилась, или это только казалось ему?

– Дженифер, – прошептал Джон. – Дженифер, прости.

Она не ответила. Он дотронулся рукой до ее дрожащего плеча и ужасом ощутил, как она отпрянула от него. Джон зажмурился. «Ну, и что дальше делать? – спросил он себя. – Каков следующий шаг?»

Джон открыл глаза, почувствовав, что кто-то склонился над ним. Это был Марк

– Я могу что-нибудь сделать?

– Нет, – ответил Джон. – Благодарю, но не надо.

– Я подумал, что, вероятно, смог бы помочь.

– Как ты можешь помочь?

«Просто оставь нас одних. Ты и так навредил достаточно».

Неожиданно Дженифер подняла голову. Выглядела она ужасно, бледная, возбужденная, обезумевшая от горя. Ее лицо, залитое слезами, распухло.

– Я пойду, – сказала. – Мне надо идти, я должна вернуться.

Она не уточнила, куда или что должна идти домой. Джон подметил это, и накатила радость, вместе с тревогой.

Марк продолжал стоять рядом, не отрывая от них глаз. Видимо, он ожидал, когда Джон познакомит его с Дженифер. Тяжело, как старуха, Дженифер поднялась, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Джон достал из кармана, где лежала ксерокопия газетной статьи, чистый, хоть и неглаженый носовой платок и протянул его. Хоть это было и абсурдно, но его сердце сильно забилось в груди, когда Дженифер не отказалась, а взяла платок и вытерла им лицо.

– Я пойду на автобус, – еле слышно пробормотала она, не отрывая платок от глаз.

– Ты одна не пойдешь, – возразил Джон. – Подожди, я расплачусь.

Официантки нигде не было видно, и Джон с раздражением посматривал по сторонам. Возможно, она вошла вовнутрь бара. Дженифер наклонилась над столом и оперлась об него руками. Неожиданно инициативу перехватил Марк, о присутствии которого Джон уже забыл.

– Вы – Дженифер, да? – спросил он. – Меня зовут Марк, я старый приятель Джона. Позвольте мне вам помочь. Можно я провожу вас домой?

Такси материализовалось перед ними как будто из воздуха. Джон поймал взгляд Дженифер, и какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Затем она ушла, и такси умчалось раньше, чем он расплатился за вино.

Чего он ожидал? Что она сразу же отречется от Питера Морана и бросится в его, Джона, объятия? Или, не обращая внимания на его слова, останется верной Питеру, что бы он там ни совершил? Но чего бы он ни ожидал, истина оставалась истиной – никогда не бывает точно так, как ты это себе представляешь. Дома, бесцельно бродя по саду после почти бессонной ночи, Джон пытался убедить себя, что результат их разговора оказался лучшим из всех возможных. Он должен учитывать шок, который Дженифер испытала от сообщения, и просто подождать, пока его последствия пройдут.

Джон чувствовал, что сейчас ничто не способно его удивить. Если бы Питер Моран сошел с ума, или Марк Симмс внезапно появился здесь в роли посредника, или Колин Гудман позвонил, чтобы сообщить о своей ошибке, и это был совсем другой Питер Моран, и если бы Дженифер прекратила требовать развод, одним словом, если бы случилась любая из этих вещей, он бы нисколько не удивился, он был готов к такому.

Однако полдня он не отходил далеко от телефона. Но когда жаркий душный день перевалил за полдень, а никто так и не пришел и не позвонил, Джон понес книги в библиотеку на Люцерна-роуд и, не отдавая себе отчета, почти автоматически, прошел на полмили дальше, к эстакаде и кошачьей лужайке.

Внутри колонны записка была. Джон открыл пластиковый конвертик, переписал сообщение и тут же на месте расшифровал его. «Левиафан – Харибде. Мартин Хилман, Тревор Аллан, разузнать и доложить», – прочитал он.

Кто эти люди? Владельцы магазинчиков, хозяева небольших коммерческих фирм, которых банда собиралась запугать? А впрочем, почему это должно его беспокоить? У него что? Нет других, более важных и неотложных личных дел, о которых надо в первую голову побеспокоиться? Джон вернул шифровку на место.

Котов сегодня нигде не было видно. Впрочем, он не прав, желтый мех виднелся под дальним чахлым кустом, где петля дороги огибала лужайку. Джон и сам не понял, зачем решил подойти ближе. Вероятно, из-за того, что кот не шевелился и его глаза не следили за ним, как обычно. Джон пробрался через сухую колючую траву, разбросанные острые косточки.

Кот-повелитель был мертв. Он лежал, вытянувшись, с открытыми остекленевшими глазами, и мухи в такую жару уже занялись своей работой. Джон не увидел ни крови, ни каких-либо повреждений. Окоченевшая мордочка как будто покрылась белым инеем – кот был старым, наверное, достаточно старым, чтобы умереть естественной смертью. Джон не очень любил кошек, да и этот свирепый полудикий кот не был его любимцем. Однако его смерть вызвала в сердце необъяснимое волнение, даже сострадание. Одинокий трупик станет, скорее всего, добычей питающихся падалью животных, и если бы появилась возможность похоронить кота, Джон сделал, похоронил бы его. Но все, что он мог совершить здесь, как, впрочем, бесполезный жест, это нарвать охапку травы и прикрыть ею кота. Заканчивая грустное занятие, Джон почувствовал удушье. В какой-то книге по биологии он читал, что такого рода переживания могут спровоцировать приступ астмы.

Он медленно направился домой. В груди накапливалась мокрота, глаза слезились. Он мог бы действительно разреветься из-за кота, из-за собственного одиночества, из-за страданий Дженифер, из-за Черри. И никто из прохожих даже не обратил бы внимания. В такую умопомрачительную жару люди редко смотрят друг на друга, они теряют любопытство и наблюдательность.

Телефон звонил, когда он вошел в дом. Джон подумал, что это, должно быть, кто-нибудь из них – Дженифер, Марк Симмс, Колин и даже Питер Моран. Но это был только Гэвин.

– Я подумал, что вам, должно быть, интересно узнать, что с Гераклом все сейчас в порядке.

Мгновение Джон не мог понять, о ком идет речь. Но потом до него дошло, что Гэвин звонит по поводу скворца. Ему стало обидно. Видимо, только потому, что он одинокий, вроде вдовца, замкнулся в себе и ничего вокруг не замечал, Гэвин решил, что может вот так запросто позвонить ему и молоть всякую чушь. Гэвин говорил и говорил на своем едва понятном сленге о болезни Геракла, о птичьих вирусах, где их можно подхватить, и о том, что он носил Геракла в ветлечебницу три раза.

– Полагаю, фирме грозит оплата счетов, – съязвил Джон и немедленно пожалел об этом. В конце концов, скворец принадлежит Троубриджу и стоит немалых денег.

– Я сам заплачу, – заверил Гэвин.

Телефон больше не звонил. Вот так отпуск, подумал Джон, когда было почти семь. Нигде не побывал, даже тетушку не навестил.

Он позвонил Колину, и трубку сняла Констанс. Как само собой разумеющееся, он получил от нее приглашение посидеть где-нибудь всем вместе, включая, конечно же, и ее. Таким образом, Джон оказался в немноголюдном сельском пабе с грязными столиками и неповоротливым хозяином и должен был принять на себя обязательства весь вечер вести беседу с миссис Гудман о снижении стандартов образования в британской начальной школе.

Никто ни разу не вспомнил ни их последнюю встречу, ни Питера Морана, но через некоторое время миссис Гудман в не допускающей возражения форме начала говорить о современном браке, о том, как она счастлива, что Колин никогда не был женат, так как он разошелся бы уже с женой – она в этом уверена – к этому времени, и что миссис Гудман вряд ли назовет семью, в которой супругам было бы под пятьдесят. Зато она перечислила многих, кого знала и у кого все закончилось печально. Колин откровенно зевнул.

– Извини, если я надоела тебе, Колин. Если тебе так скучно, извини, что я уступила тебе, когда ты настаивал, чтобы я пошла с вами.

– Я настаивал? Ну, это уж слишком! Это просто смешно. Джон позвонил, и ты глупо ринулась в это рискованное предприятие даже раньше, чем я вошел в комнату.

– Ты говоришь, что я глупа, Колин?

Они продолжали пререкание до тех пор, пока Джон не поднялся и не сказал, что ему пора домой. Он возвращался в город на «хонде» через деревню Руксетер и дальше по Руксетер-роуд. Проезжая мимо дома номер пятьдесят три, он бросил на него взгляд. Дом стоял в темноте, окна на первом этаже были по-прежнему заколочены. Часы на башне «Сит-Вест» показывали девять пятьдесят три и двадцать один градус. Яркая звездочка, меньше, но намного ярче мигающих огоньков на башне, прошла позади зеленых цифр и появилась с другой стороны. Метеор или, возможно, спутник, а может быть, просто самолет забрался так высоко. Джон проехал по Александровскому мосту над стеклянной поверхностью реки, в которой, как в зеркале, отражались огоньки фонарей, дальше вниз в восточное предместье по Берн-авеню и Женева-роуд. Он сразу не обратил внимания на «ситроен-диану» впереди у тротуара. Слишком много машин паркуются здесь на ночь по обеим сторонам улицы. Он перекатывал мотоцикл через тротуар к воротам, когда она, как привидение, появилась из тени цветущего дерева, протянула руку и дотронулась до его плеча.

– Дженифер?

– Я ждала тебя два часа, – сказала она, и ее глаза дико сверкнули на бледном лице.