Текст книги "Орден"

Автор книги: Руслан Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 68 страниц)

Глава 24

Как только Аделаиду вежливо, но настойчиво впихнули за полог шатра, от взгляда добжиньского рыцаря повеяло неприязненным холодком.

– Кто ты? Отвечай! – С Бурцевым рыцарь говорил менее любезно.

Кто он? Представиться по форме? Имя, фамилия, должность и… и год рождения? Так ведь этот Освальд юмора не оценит. Уж лучше придерживаться легенды, которую невольно сочинила для него польская княжна.

– Вацлав. Ополченец.

Жрать хотелось жутко, а от ремней, накрученных Богданом, руки ныли – мрак.

– И чьего же ты войска ополченец, Вацлав? – рыцарь не замечал страданий пленника и не намеревался ни угощать его, ни развязывать.

– Клеменса, – угрюмо соврал Бурцев, – Владислава Клеменса. Я послан, чтобы…

– Кто твой сотник? – перебил Освальд.

– Сотник? – Да откуда ему знать имена сотников Краковского ополчения!

– А десятник?

– Я шел в бой под прямым командованием Владислава Клеменса, – брякнул наудачу Бурцев.

– Вот как? – Рыцарь скривился в усмешке. – Очень интересно…

Блин! Похоже, сморозил глупость. Допросы вести этот добжинец умел не хуже иного дознавателя.

– К моему отряду, да будет тебе известно, примкнуло много народа. Разного народу, Вацлав.

Освальд поискал кого-то взглядом, громко окликнул человека со свежим шрамом на пол-лица и в добротной кольчуге двойного плетения:

– Янек!

Крутая кольчужка. Абы кто щеголять в такой не станет. Да и делалась, сразу видно, – на заказ. Сидит вон как влитая. Знатный, видать, пан этот Янек.

– Ты ведь знал всех, кто бился под личным началом краковского воеводы, Янек? – К человеку со шрамом рыцарь обращался почти как к равному.

– Да, я служил при воеводе и был хорошо знаком со всеми его дружинниками.

– Этот ополченец утверждает, что он тоже состоял в дружине Владислава Клеменса, – хохотнул добжиньский рыцарь.

Янек нахмурился:

– В дружину воеводы никак не мог попасть ополченец. Я не знаю этого человека. В первый раз вижу. Освальд кивком поблагодарил Янека и вновь повергнулся к Василию: – Итак, ты меня обманул, Вацлав. Больше делать этого тебе не советую. – Рыцарь демонстративно положил ладонь на эфес меча. – Повторяю вопрос. Кто ты?

Бурцев вздохнул. Что он мог ответить?

– Случайный попутчик княжны.

– Попутчик? – Пальцы рыцаря сжали рукоять меча, наполовину вытащили клинок из ножен. Солнечные зайчики брызнули с обнаженной стали. – Опять лжешь, Вацлав? В бою у трех сосен мой оруженосец видел, как ты надел на дочь Лешко Белого какие-то диковинные кандалы, бросил ее на лошадь и увез совсем не так, как положено возить княжну. Кому ты хотел отдать свою добычу, попутчик? Конраду? Казимиру? Тевтонам?

– Я лишь хотел уберечь княжну от напавших на нас татар и от твоих разбойников, – скрипнул зубами Бурцев.

– Мы не разбойники! – Лицо Освальд перекосилось от ярости. – Хоть и громим мазоветские, куявские, тевтонские, татарские отряды и обозы, но лиходеями нас называть не смей, Вацлав! Беженцев мы не трогаем и воюем только с врагами Польши и их приспешниками.

Партизаны, значит. Впрочем, все равно – погибать ли от рук атамана разбойничьей шайки или от меча благородного рыцаря-партизана. Смерть – она в Африке смерть. И в Польше тринадцатого столети тоже…

– А что касается татар, – продолжал Освальд, совладав с гневом, – так язычники в этот лес вообще не заходили. Их Измайлово племя движется сейчас в сторону Вроцлава по княжескому тракту.

– Но как же всадники в масках? – удивился Бурцев.

– В этих, что ли? – рыцарь небрежно кивнул в сторону ближайшего навеса.

Там, в куче скарба, трофейного оружия и тюков фуражом, валялось несколько не замеченных ранее Бурцевым «тартарских» личин. Прямо на него уставилась прислоненная к треснувшему щиту знакомая маска с двумя выпирающими клыками.

– Под ней прятал лицо Якуб Одноухий – пояснил Освальд. – Правая рука Казимира Куявского, исполнявший со своей шайкой самые грязные поручение князя. Вот уж кто истинный лиходей и разбойник. Когда-то я лично отсек ему ухо. А вчера – голову. Такой головы не жаль. Хоть и польская она, но поганая слишком.

– А маски? Зачем же маски? – не мог взять в толк Бурцев.

– Да чтоб не узнали. Якубу и его людям никак нельзя было отбивать Агделайду для Казимира Куявского с открытыми лицами. Не добре это, когда поляки поляков же избивают и увозят княжну силой. А ну как пойдут слухи? Если же станет известно, что на беженский обоз и кнехтов дочери Лешко Белого напал татарский разъезд – так то совсем другое дело. Потому и искали малопольскую княжну куявцы в демоновых личинах, прикинувшись богопротивными язычниками. Но такие личины, Вацлав, могут обмануть, смутить и напугать только того, кто ни разу не видел настоящих татар. А я видел и не единожды вступал с ними в схватку. Хорошие они воины, но на демонов, вопреки молве, не похожи и масок никто из язычников не носит.

Бурцев кивнул. Он и раньше-то сомневался, что конники в масках, охотившиеся за Аделаидой, – настоящие татары. Но вот почему Освальд тоже разыскивал княжну? Он-то как узнал, какая важная птица залетела в здешние леса?

– А тебе откуда стало известно о княжне, пан рыцарь? – вежливо поинтересовался Бурцев.

– Было кому рассказать, Вацлав, – снова нехорошо усмехнулся Освальд. – И о знатной панночке, и о княжеском гербе на повозке – белом коронованном орле на красном фоне. Не ты ведь один спасся из обоза, на который напал Якуб Одноухий.

Разве? Вроде бы «маски» на глазах Бурцева беспощадно вырубили всех – от мала до велика.

– Есть у меня один свидетель, есть. Вон, у огня сидит.

Возле костра, где жарилась кабанья туша, мелькнула рыжая голова.

– Яцек! – позвал Освальд.

Глава 25

– Тартарин он, пан рыцарь, как есть тартарин! – бормотал беззубый землепашец. Даже к связанному Бурцеву Яцек опасался подходить близко и держался на более почтительном отдалении, чем от самого Освальда. – Колдун языческий! С ним мужики из нашего ополья справиться не смогли.

– Правда? – Рыцарь взглянул на пленника другими глазами. С уважением, что ли… – Ну-ну… Ты ведь, Вацлав, и трех лучников дядьки Адама раскидал у трех сосен. Ох, сдается мне, не простой ты ополченец. Совсем не простой.

Бурцев пожал плечами. Освальд продолжал:

– Я готов поверить, что ты действительно не вез княжну к куявцам, мазовцам или тевтонам, хоть и мог получить за Агделайду такую награду, что век горя не знал бы…

При слове «награда» насторожился Яцек. Глаза полыхнули алчным блеском, а уши… Уши под взлохмаченной рыжей шевелюрой аж ходуном заходили.

– Да, пожалуй, я в это поверю, – продолжил Освальд, – но лишь потому, что против тебя, Вацлав, выдвигается не менее серьезное обвинение. Яцек утверждает, что ты – пособник Измайловых сынов, безбожников и язычников, извергнутых адовой бездной. Если он прав, то, выходит, именно им ты хотел отдать Агделайду Краковскую.

– Ничей я не пособник и никому отдавать княжну не собирался, – устало возразил Бурцев. – Она на правляется к Сулиславу – брату воеводы Владислава Клеменса. А я всего лишь ее сопровождаю.

Яцек слушал внимательно. Настолько внимательно, что Бурцев мысленно обругал себя: не стоило, наверное, болтать в присутствии рыжего о цели путешествия Аделаиды.

– Вообще-то у тебя есть возможность доказать правдивость своих слов, Вацлав, – задумчиво сказал польский рыцарь. – Кто-нибудь другой приказал бы тебя повесить без разбирательств…

«Ну, это мы уже проходили!» – Бурцев вспомнил гонца Генриха Благочестивого и его краткое «вздернуть».

– … но я в подобных делах больше полагаюсь не на скоропалительное решение смертных судей, а на высшее провидение. Законы Польской правды позволяют обвиняемому уповать на Божий суд. И я спрашиваю тебя, Вацлав, согласен ли ты подвергнуться испытанию и доказать свою невиновность на этом суде?

– А если откажусь?

– Тогда – петля. Без всякого суда.

Бурцев понятия не имел, в чем заключается Божий суд по Польской правде тринадцатого века. Однако не ведомое испытание предпочтительней верной смерти. Может быть, перед Божьим судом полагается накормить обвиняемого или хотя бы развязать ему руки.

– Согласен. Валяй, Освальд, суди.

– Прекрасно! Обойдемся без лавников[6]6
  Присяжные.


[Закрыть] и коморников[7]7
  Судебные служители.


[Закрыть]. Я не прибегал к их помощи, когда разбирал жалобы на землях Взгужевежи, не потребуются они мне и здесь.

Освальд заметно приосанился. Он явно страдал от комплекса непризнанного юриста и намеревался использовать предоставившуюся возможность поиграться в правосудие. А может быть, у этой лесной братии просто не хватает других развлечений, и Божий суд, чем бы он там ни был, для них – единственно доступное шоу?

– Божий суд! – громогласно провозгласил Освальд. Обнаженный меч в его руке взметнулся к небу.

– Божий суд! Божий суд! Божий суд! – загомонили лесные воины. Все побросали свои дела. Даже повара, плеснув на угли водой, оставили вертел с недожаренной тушей вепря.

Не прошло и трех минут, как вокруг Освальда и Бурцева столпились обитатели лагеря. Пропускать Божий суд не хотел никто. Не повезло только лучникам дядьки Адама – им надлежало сторожить княжну в шатре.

Радостный галдеж прекратился, стоило Освальду еще раз взмахнуть обнаженным мечом. Наступила тишина. Голос рыцаря зазвучал громко и торжественно:

– Вацлав, ты не признаешь обвинения в пособничестве язычникам, так ли это?

– Так.

– И ты не можешь выставить перед судом свидетелей в свою защиту?

– Вообще-то могу. Княжна…

– Агделайда, дочь краковского князя Лешко Белого, не будет твоим свидетелем, ибо она не могла знать о твоих тайных помыслах. Княжне неведомо, куда ты на самом деле намеревался ее везти. Есть ли у тебя еще свидетели, готовые подтвердить твою не виновность?

– Нет.

– В таком случае ты можешь доказать свою правоту в священном поединке. А если по какой-либо причине не можешь биться, тебя подвергнут испытанию железом или водой.

– То есть как это? – насторожился Бурцев.

– Тебе придется пройти голыми ногами по раскаленному железу. Или пронести его в руках. Затем твои раны обвяжут воском и травами, а на третий день снимут повязки. Если ожоги не заживут, ты будешь признан виновным.

– А испытание водой?

– Оно пройдет в озере, куда впадает наш ручей. Тебя привяжут к бревну и бросят в воду. Твоя вина будет доказана, если бревно перевернется и ты окажешься под водой.

– Поединок, – угрюмо произнес Бурцев. – Я выбираю поединок.

Толпа возликовала. Оно и понятно – гладиаторский бой не идет ни в какое сравнение с занудной возней железного или водного испытания.

Снова взметнулся вверх меч Освальда. И снова крики смолкли.

– Да будет так! Ответчик Вацлав, против которого свидетельствовал кмет Яцек, по доброй воле выбрал поединок. Пусть же Господь укажет нам правого.

– Я что, должен биться с ним? – Бурцев уставился на Яцека. Тот в ужасе попятился. Справиться с таким пугливым противником не составит труда – это ведь ясно и без веяких Польских правд.

– Нет, Вацлав, – покачал головой Освальд. – Яцек лишь свидетель, а обвиняю тебя сейчас я.

– Значит, моим противником будешь ты? – еще рольше удивился Бурцев.

Благородный предводитель партизан усмехнулся:

– Твоя дерзость начинает мне нравиться, Вацлав. Но ты опять ошибаешься. Устраивать турнир с простолюдином я, разумеется, не стану. Ты не рыцарь, а потому я выставляю против тебя своего оруженосца… Збыслав, выйди сюда!

Толпу без особых усилий растолкал кривоногий круглолицый здоровяк разбойничьего вида. Типчик еще тот! Шея – обхватишь и не удержишь. Рост – ненамного меньше, чем у Бурцева. Плечи – что омоновский щит, положенный поперек. А мускулистые руки средневекового качка, казалось, играючи сомнут не только подкову, но и любой шлем. Вместе со всем содержимым. Если бы вместо грязных косм непокрытый затылок Збыслава венчал стриженый ежик волос, оруженосец Освальда сошел бы за типичного боевика эпохи рэкетирского расцвета.

Бурцев не сразу опознал в ходячем шкафе того самого лихого малого, что в схватке у трех сосен ловко выбивал кистенем из седел воинов Якуба Усатого.

Бандитская морда расплылась в глумливой ухмылке, и Бурцев машинально отметил, что у громилы отсутствуют два передних резца. Но, в отличие от щербатости Яцека, этот изъян не казался смешным. Наоборот, возникало чувство жалости. К тому несчастному, кто посмел вышибить Збыславу зубы. Вероятно, безвестный герой после того необдуманного поступка, как минимум, лишился головы.

– Освободите пленника, – прозвучал приказ Освальда.

Кто-то полоснул по ремням острым лезвием. Путы спали. От притока крови к онемевшим конечностям закололо под кожей. Бурцев принялся с ожесточением растирать посиневшие кисти. Следовало поскорее восстановить кровоток: на Божьем суде понадобится вся сила и ловкость рук.

– По законам Польской правды, я обязан дать ответчику срок в две седмицы на подготовку к священному поединку, – вещал тем временем Освальд. – Но для нас это непозволительно большой срок. По тому я спрашиваю: согласен ли ты, Вацлав, биться прямо сейчас?

– А что мне еще остается?!

Руки постепенно обретали утраченную чувствительность.

– Это не ответ, – нахмурился Освальд. И зарядил по новой: – Согласен ли ты, Вацлав…

– Да согласен, согласен!

– Хорошо! Поскольку никто из вас двоих не отличается знатностью рода и пока не состоит в рыцарском звании, то и биться вам надлежит не мечами, а палками.

Толпа снова загалдела. Бурцева же несколько озадачил выбор оружия. Похоже, на потеху публике его вовлекают в ребяческие игры а-ля Шаолинь. Впрочем, нет. С легкими гибкими шестами китайских ушуистов две крепкие увесистые дубины, положенные к ногам Освальда, не имели ничего общего. Одного точного удара такой «палочкой» достаточно, чтобы сделать человека калекой или вовсе вышибить из него дух.

Обе дубинки выглядели отнюдь не свежестругаными. Отполированные рукояти, вмятины на прочных желвакообразных утолщениях, выбитые сучки, грязь и, как пишут в милицейских протоколах, пятна бурого цвета. Видно, Божьи суды на палках в лагере Освальда Добжиньского – дело обычное.

А к дубинам уже положили два небольших круглых щита: легкая деревянная основа, обитая кожей, – как раз то, что нужно для палочного боя. На щиты кинули пару засаленных подушек все с теми же буроцветными пятнами. Интересненько… На голову их, что ли, полагается нахлобучивать или как? Ладно, придет время – все станет ясно.

Но время шло, а прояснение не наступало. Наоборот…

Бурцев в изумлении воззрился на глиняные чашки, наполненные пеплом. Их притащили от притушенного костра с кабаньей тушей. Объяснить предназначение этого странного атрибута предстоящей схватки Бурцев не мог.

– Подойди, Збыслав, – приказал добжиньский рыцарь.

Оруженосец шагнул к своему господину, преклонил колено, крепко зажмурил глаза.

И тут произошло то, чего Бурцев не ожидал. По знаку Освальда один из волчьешкурых погрузил обе ладони в глиняную посудину, зачерпнул полную горсть пепла и высыпал прямо на голову Збыслава. Легкий ветерок потянул с волос силача плотный шлейф мышиного цвета. Оруженосец даже не шелохнулся. «А ну-ка, Добрынюшка, обсыпь его мелом!» – Бурцеву вспомнился старый анекдот о дуэли Ильи Муромца с д'Артаньяном.

Странная операция повторилась несколько раз. Голова Збыслава напоминала теперь потушенный очаг, а пепельные разводы на круглой физиономии придали ему сходство со спецназовцем в камуфляжном гриме. Который, правда, перестарался, обеспечивая себе маскировку.

– Теперь ты, Вацлав, – скомандовал Освальд.

– Зачем это? – запротестовал Бурцев. – Я уж как-нибудь обойдусь.

– Так положено! Польская правда гласит, что обоим поединщикам перед Божьим судом надлежит насыпать в волосы пепел. Ибо если кому-нибудь разобьют голову, но не убьют до смерти, то кровь из раны, смешавшись с пеплом, не потечет в глаза и не помешает дальнейшей борьбе.

Вот как?! Предусмотрительный, блин, народ, старополяки. Но раз такое дело, значит, ни шлемов, ни даже подушек для защиты черепушки не положено. При взгляде на дюжего соперника, который уже поигрывал своей палочкой, стало тоскливо: все-таки пепел в волосах – не самая лучшая защита от дубья. Но в чужой монастырь со своим уставом впускают редко. Ладно, пусть будет Польская правда, туды ж ее за ногу. Бурцев нехотя склонил голову.

Пепел, сыпавшийся сверху, был еще теплым, пах костром и едой. Упитанный, видать, кабанчик попала лесным охотникам – жира в огонь накапало столько что рот голодного Бурцева вмиг наполнился слюной А сердце – ненавистью. Ничего уже он не чувствовал кроме досады и жуткой обиды на негостеприимного Освальда, на его громилу-оруженосца, на весь этот сброд полупартизан-полубандитов. Ишь, собрались вокруг раззявили рты и зенки. Крови жаждут. Его, Бурцева, крови. По глазам видно – никто не верит в победу чужака. Что ж, плевать, если суд и впрямь Божий, правда на его стороне. А где правда, там и сила. Хотелось, чтоб так и было.

Бурцев поискал взглядом Яцека. Но беженца, из-за которого он, собственно, и вляпался в неприятную историю, нигде не видать. Жаль. С каким неописуемым удовольствием опустил бы Бурцев свою дубину на рыжую голову. Стоп, а вон там… Показалось? Или в самом деле огненная шевелюра мелькнула возле шатра, куда загнали Аделаиду? Чего ради мужичка потянуло к княжне, когда весь лагерь собрался поглазеть на бесплатное шоу?

– Вацлав, ты что, оглох?! – Окрик Освальда заставил его встрепенуться. – Хватит по сторонам зыркать. Все равно не сбежишь. Бери оружие и топай на ристалище.

Бурцев поднял дубинку. Да, хорош «демократизатор»! Весил дрын столько же, на сколько и выглядел. Если приложиться как следует, пепел в волосах точно не поможет.

Теперь щит… Полегче омоновского будет, но и поменьше. А вот подушка – она-то ему на кой ляд?

– Подвяжешь под плечом, – объяснил Освальд, – будет удобнее щитом прикрываться. Палка – она не меч, сразу не убивает, а если бой затянется – рука устанет держать щит.

Насчет «сразу не убивает» верилось с трудом. Но совету рыцаря он внял. По примеру Збыслава Бурцев приладил подушку под плечом. В самом деле, удерживать щит так гораздо сподручней.

Ристалище оказалось небольшим утоптанным пятачком на краю лагеря. Противников поставили друг против друга на расстоянии нескольких шагов. Затем зрители расступились, освободив пространство для поединка.

Бойцовское чутье подсказывало: справиться со Збыславом будет непросто. Перепачканный сажей оруженосец ощерился, словно угадав мысли Бурцева. Совсем не голливудская улыбочка вышла! Уж не в таком ли вот спарринге на дубинах ты лишился своих зубов, Збыслав?

Освальд в который раз поднял к небу меч:

– Божье провидение да укажет нам истину! Приступайте!

Глава 26

– … пайте!

Голос Освальда еще не умолк, а Збыслав уже атаковал, целя своей дубиной в висок противника. Бурцев едва-едва успел приподнять край щита. Треск…

Удар был страшен. Щит выдержал, подушка самортизировала, погасив большую часть энергии, но вот сам Бурцев не устоял. Под ликующие вопли толпы он покатился в грязь. Сажа с волос запорошила глаза. Выпавшая дубинка отлетела в сторону.

Встать ему дали. Дали возможность проморгаться, протереть веки и поднять оброненное оружие. То ли оруженосец рыцаря тоже решил вести себя рыцарски, то ли таковы законы пресловутой Польской правды.

Бурцев встал, взмахнул дубиной и сам напал на громилу. А в последнее мгновение изменил направление удара – уж такой-то финт косолапый здоровяк отразить не сможет. Увы, внушительная комплеш Збыслава ничуть не мешала ему передвигаться со скоростью боксера-легковеса. И реакция у поляка оказалась что надо. Он отклонил дубину противника щитом. Пошатнулся, но устоял, а потом нанес ответный удар. Бурцев подставил свой щит. Ударил снова. И опять прикрыл. Так продолжалось пару минут. Кружась по ристалщу они обменивались мощными, но безрезультатными ударами. Монотонный глухой стук чередовался с пыхтением поединщиков и азартными выкриками зрителей.

Освальдова оруженосца из толпы подбадривали. На долю же Бурцеву доставались лишь насмешки. Может, поэтому он и отвлекся, допустил ошибку когда дубинка Збыслава вдруг ударила не слева, а справа. Оруженосец лихо рубанул наискось, с оттягом, будто вовсе не увесистая палка была в его руке, а меч или сабля. Бурцев впопыхах принял секущую дубину не на щит. Прикрываясь, неловко подставил под коварный удар собственное оружие. Увы, он толком еще не приноровился к нему, а потому не смог удержать тяжелый дрын в руках. Нечеловеческая сила выцепила дубину из отсушенных пальцев, рванула ее куда-то вниз и в сторону.

Второй раз дубина Бурцева шлепнулась в грязь под оглушительный хохот публики. В затянувшемся «фехтовании» он все больше ощущал себя жертвой. Нужно срочно вспоминать тренировки с «РД-73».

– Так тебе не удастся доказать свою невиновность Вацлав! – Слова Освальда прозвучали как предупреждение о дисквалификации за пассивное ведение боя. Первое и последнее предупреждение.

Скрежетнув зубами, Бурцев второй раз поднял выбитое оружие. И снова ему в этом никто не препятствовал. И снова Збыслав с самоуверенной усмешкой ждал в двух-трех шагах, хоть и имел прекрасную возможность размозжить голову безоружному сопернику.

Бурцев пообещал себе впредь не давать повода для подобных усмешек. Обещание это он выполнил.

Резкий неожиданный – не удар даже, а тычок концом дубинки под дых – отбросил оруженосца назад. Щербатый противник больше не скалился. Первобытный танец под аккомпанемент глухого перестука продолжился. Если мерить затянувшуюся «дуэль» привычными мерками, прошло уже раундов пять-шесть – не меньше. Оба бойца заметно ослабили натиск, оба чуть пошатывались от усталости, но оба знали: кто-то из них вот-вот сломается, ошибется, пропустит роковой удар. Публика поутихла. Лесные партизаны были озадачены: поединщик-чужак, так неумело начавший схватку, держался почему-то слишком долго. Он оказывал достойный отпор, то и дело проводя опасные атаки и контратаки.

Бурцев пожалел, что перед боем не скинул одежду – от пота та уже промокла насквозь. Зато подушка под плечом – скомканная, сбитая, сопревшая и вонючая – и впрямь служила добрую службу. Щит теперь казался необычайно тяжелым, и, не будь этой подушечки, Бурцев, наверное, уже не смог бы ворочать онемевшей от дикого напряжения левой рукой. Сухой пепел давно не сыпался с головы при резких движениях. Вероятно, там образовалось то же густое месиво из пота, волос и золы, что и в космах Збыслава. Грязные струйки стекали с висков по щекам, но в глаза, слава богу, не попадали. Зато голова зудела жутко. Эх, небольшой бы тайм-аут! И погрузить в волосы обе пятерни! Но перерыва не предвиделось. Идти же на хитрость и специально ронять дубину чревато. Кто знает, позволят ли ему поднять оружие в третий раз? Благородство уставшего Збыслова может-ведь и истощиться.

Неизвестно, как насчет благородства, но терпение рыцарский оруженосец уже утратил. Он вдруг обхватил свою дубину обеими руками и с оглушительны и ревом ринулся в решающую атаку. Подушка из-под плеча Збыслава свалилась наземь, щит болтнулся на левом локте отмершим атавизмом, а дубина начала стремительный полет сверху вниз. По прямой. Без всяких фехтовальных изысков.

Оруженосец вроде все рассчитал верно – напал, отбив очередной выпад Бурцева, напал в ту самую безопасную долю секунды, которая необходима противнику, чтобы вновь занести уставшую руку для следующёго удара. В эту долю секунды можно не думать о защите. И Збыслав думал только об атаке. Если она атака, сорвется, оруженосцу придется отбиваться одной дубинкой – воспользоваться щитом он просто не успеет. Но уж если атака достигнет цели…

Збыслав намеревался припечатать раз и навсегда расшибить, размозжить, размазать противника последним сокрушительным ударом, в который рыцарский оруженосец вложил всю оставшуюся силу, всю волю и весь вес. Он аж подпрыгнул, чтобы придать большее ускорение дубине. От двуручного дрына не убережет уже никакой щит. Даже если Бурцев выживет после ТАКОГО, то подняться уже не сможет. А Божий суд, окончившийся нокаутом, укажет Освальду, кто прав, а кто виноват. Хоть поверженный и невинен. Петля – вот что ждет Бурцева в итоге, если деревянная колотушка сразу не расплещет его мозги по всему ристалищу.

Единственный способ избежать такой участи – разминуться с дубиной, пока еще есть вре…

Но до чего же мало его осталось! Ничтожно мало!

Свист дубинки…

… мя…

Бурцев отпрыгнул, уже в прыжке крутнулся волчком, в балетном развороте сделался настолько плоским, насколько это возможно. И невозможно. Чтобы деревянная смерть в руках Збыслава прошла мимо. Чтобы не зацепило. Не зацепило! Тяжкое гхуканье огромных легких Збыслава смешалось с громким треском. А затем изумленный выдох толпы поглотил все звуки. Словно осколки разорвавшейся гранаты, взметнулись вверх грязные брызги и щепа. Что-то большое, увесистое, желвакастое, безумно вертящееся мелькнуло в воздухе. А там, где только что стоял Бурцев, аккурат между двух отпечатков рифленых подошв омоновских берц – красовалась вмятина. След от удара дубины Збыслава был заметно глубже следов подошв.

Долгожданный тайм-аут! Оруженосец Освальда удивленно взирал то на обломок своей деревянной палицы, то на противника, чудом выскользнувшего из-под удара. Он явно не мог понять, что произошло. И как произошло. Щит окончательно соскользнул с левой руки Збыслава, упал, сковырнув краем грязь возле его ног. Зрители притихли.

Ну, а теперь повоюем. Наступил черед Бурцева демонстрировать благородство. Он без сожаления отбросил дубинку и щит. Стряхнул из-под плеча набухшую потом подушку, встал в боевую стойку. Посмотрим, чего стоит грозный соперник в рукопашной схватке.

Збыслав пришел в себя быстро. Взбешенный неудачей, он ринулся напролом. Никакой техники, никакого бойцовского искусства. Лишившись дубинки, щита и выдержки, оруженосец перестал быть опасным противником. Да и школа кулачного боя в Польше тринадцатого века была развита явно слабее фехтовального мастерства. Громилу влекли вперед лишь уязвленное самолюбие и слепая ярость. Но пудовые кулаки бессмысленно молотили воздух.

Ответ оказался гораздо серьезнее. Збыслав с ходу налетел на серию хрястких боксерских ударов. Отшатнулся – ослепленный, оглушенный, ошарашенный. Но тут же попер снова. Протянул руки, намереваясь вцепиться в горло, раздавить кадык, свернув шею. Руки Збыслава длинные, да. Но нога – она ж всегда длиннее руки. Для начала – точная и эффектная «вертушка». В прыжке. В голову. В реальной драке редко выпадет случай так красиво – по-киношному – припечатать соперника. А здесь вот выпал. Косолапый гиган сам подсунул голову под удар. Грех было не восполь зоваться. Прием прошел великолепно. Бугай издал кхэкающий звук, пошатнулся. Руки его опустились. Толпа еще раз удивленно охнула. Ногами здесь драться, кажется, не привыкли. Однако Збыслав крепкий орешек – все еще стоял на своих двоих, не доуменно тряся косматой головой.

Бурцев собрался и нанес удар с разворота – правой голенью в неосмотрительно выставленную поляком косолапую левую ногу. Набитая, замозолившаяся за годь тренировок кость врезалась аккурат под коленную чашечку. На ринге срубить опытного противника таким приемом непросто. Но Збыслав – другое дело. Парировать хорошо поставленный нижний удар оруженосец не умел. Он взвыл, рухнул на подломившуюся ногу. Идеальная для красивого завершения боя позиция: голова на уровне живота, открыто ухо, висок, шея. Упуститить такую возможность?! Бурцев еще раз крутанул корпус. Ударил. Той же ногой, тем же местом.

Нога – не дубина, но если попасть ею хорошо…

Попал!

Голова Збыслава дернулась, оруженосец опрокинутым шкафом грохнулся в грязь. Нокаут! Что и требовалось доказать.