Текст книги "Орден"

Автор книги: Руслан Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 68 страниц)

Глава 30

Первыми ехали, перегородив весь тракт от обочины до обочины, легковооруженные лучники и копейщики в войлочных шапках, с круглыми плетенными из прутьев и обтянутыми кожей щитами. На некоторых копьях вместо крючьев для стаскивания с седел вражеских всадников трепыхались конские хвосты бунчуков.

За легкой кавалерией следовали воины в пластинчатой броне и стальных шлемах. Эти, помимо луков и пик, были вооружены кривыми саблями, да и щиты их поблескивали металлом. Даже лошадей тяжелой монгольской конницы надежно прикрывали обшитые железной чешуей доспешные попоны и стальные налобники на всю морду.

– Татарские паны, – процедил дядька Адам. – Языческие витязи. Вроде наших дружинников и рыцарей.

Бурцев прильнул к просвету между еловыми лапами. Рыцари, значит? Собственно, по своему вооружению татаро-монгольские «паны» практически не уступали гордой польской шляхте, а кое в чем и превосходили ее. Сравнить хотя бы надежный панцирь знатного кочевника и кольчужную рубаху Освальда… Сравнение, пожалуй, не в пользу последней.

А это что за чудо? В ряды панцирной кавалерии затесалась неказистая фигурка маленького высохшего седовласого старичка. Бездоспешный, безоружный, в длинном халате, с желтым гепатитным лицом, он казался заплутавшим среди грозных воинов путником. Однако сами воины относились к дедку с почтением и подобострастием. Неужто главный?

Э, нет. Главный – другой.

– Вон там, видишь, – подсказал дядька Адам. – Ну, вон же, в самом центре этой адовой дружины. Тот, который с лисьим хвостом на шлеме, сидит – не шелохнется.

Всадник в богатых одеждах и доспехах, с саблей на боку, надменно взирал из-под шлема, отороченного мехом и украшенного хвостом чернобурой лисицы. На груди верхового поблескивала серебряная пластина в ладонь величиной.

– Голову на отсечение – татарский князь это или воевода, – дядька Адам нервно теребил тетиву лука. – Сшибить бы его прямо сейчас, так нельзя ведь. Татары за одну мою стрелу весь лес перевернут. И себя погубим, и пана Освальда тоже. Племя Измайлово нас в два счета переловит. Или не переловит? Как думаешь, Вацлав?

Вопрос риторический – дядьку Адама ничуть не интересовало мнение соседа по ветке, так что Бурцев промолчал. А волчьешкурый лучник уже щурился прикидывая расстояние до цели…

– Эх, кабы спросить дозволения у пана Освальда сшиб бы, как пить дать, сшиб!

До «князя» метров четыреста. Солидная дистанция. Даже из «калаша» не каждый поразит цель с такого расстояния одиночным выстрелом, а тут лучник сказки рассказывает. Бурцев позволил себе усомниться в словах бородача, но тот лишь презрительно скривил губы:

– Я с отцом белок в глаз стрелой бил, когда ты Вацлав, еще мальцом голозадым по мамке ползал.

Но тут дядька Адам ошибался. Когда он начинал белковать, Бурцева вообще-то и в помине не было. Равно как и его мамки. И отца, и деда, и прадеда.

А пальцы партизана все не отрывались от тетивы. Видать, соблазн для лучника…

– Сшибить-то можно, – тихонько рассуждал бородач. – Эвон – у супостата лицо открыто. В глаз бей. Как ту же белку, и наверняка будет. Только разить нужно сразу – первой же стрелой, иначе дружинники прикроют щитами…

Бурцев снова подивился оптимизму пожилого стрелка.

– Я, кстати, и тебе, Вацлав, целил точно в глаз, когда нашел вас с княжной в лесу. В правый глаз, – уточнил дядька Адам. – Дернулся бы – там бы и лег.

Бурцеву стало не по себе. Поддерживать разговор не хотелось.

Дядька Адам стрелу так и не выпустил. Дружина знатного кочевника неспешно проехала мимо. Зато на дороге появилась еще более диковинная процессия. Впереди на флегматичных коньках двигались барабанщики. Немного – с полдюжины. Но шум, который они производили, мог бы сделать честь полковому оркестру. У каждого по обе стороны седла приторочено по тамтаму, похожему на гигантский шлем. Остроконечный, перевернутый, туго обтянутый кожей.

Оружие «музыкантов» болталось за спиной. В руках – огромные колотушки. Этими «барабанными палочками», которые можно использовать в качестве дубин для Божьего суда, всадники монотонно лупили по натянутой коже тамтамов.

Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п!

Ритм неизменный, завораживающий, словно на ритуальных плясках шаманов. Барабанщики задавали темп идущей позади них толпе пеших, оборванных, грязных и уставших людей – мужчин и женщин.

Пленные! Бурцев чуть пригнул ветку, закрывавшую боковой обзор. Среди них может оказаться и Аделайда!

– Спрячь голову, дурень! – шикнул над ухом бородач. – Или хочешь, чтоб тебя татарин, как шишку, стрелой сбил?

Отпущенная ветка упруго поднялась, хвоя царапнула по лицу. Снова довольствуйся, Васек, редкими просветами в колючей и пахучей зелени.

Пленники тянули тяжелые деревянные конструкции, уложенные на колесные платформы. Кое-где вместе с людьми были впряжены медлительные быки и тощие лошадки. Вероятно, скотину, как и людей, кочевники пригнали из окрестных деревень или с разгромленных обозов.

Вообще-то татаро-монголы вели с собой целый табун загонных[8]8
  Запасных.


[Закрыть] лошадей. Но степных скакунов кочевники берегли для боев, а в качестве основной тягловой силы предпочли использовать пленных.

Конные барабанщики синхронно поднимали и опускали колотушки. И сотни ног послушно поднимались и опускались в заданном ритме. Бр-р-рум-бам-п! Шаг-два. Бр-р-рум-бам-п! Левой-правой.

Между упряжками сновали надсмотрщики, плетьми погоняя нерасторопных.

Аделаиды среди полонян не было.

– У-у-у, злыдни… – прошипел дядька Адам. – Людей, как скотину, гонят.

– А как тут у вас принято с пленными обращаться? – поинтересовался Бурцев.

– Если пленник знатный – напоить, накормить и в темницу – пока родня выкуп не привезет. Если не знатный… таких в полон не берут – незачем.

– Отпускают?

– Чего ради? Порешат на месте – и дело с концом. Но то ж мы, а то они – татарва проклятущая.

Бурцев не уловил логики в рассуждениях дядьки Адама и предпочел сменить тему:

– А что это они тащат-то – на телегах?

Ни на кибитки, ни на походные шатры тяжелые деревянные рамы и грубо отесанные бревна не походили.

– Ясно что. Пороки. Вон, видишь бревно… Тараном будет, не иначе. А вон там – черпаки деревянные, вроде ложек, только большие – это чтоб камни метать. Вот подвезут татары все свое добро к Вроцлаву, соберут адовы машины да начнут бить, пока стену или ворота не порушат. Видно, изгоном взять город не удалось – так теперь к осаде готовятся.

Бр-р-рум-бам-п! Бр-р-рум-бам-п! Осадные орудия татаро-монгольского воинства медленно ползли по польскому тракту.

Глава 31

… – Много, очень много, – дядька Адам, отвечая на вопрос Освальда, сокрушенно качал головой. – Одной дружины у татарского князя десять раз по десять будет. А легких воинов да простых стрелков-лучников вдесятеро больше, чем дружинников.

Бурцев в изумлении воззрился на старого партизана. Ай да бородач! Ай да дядька Адам! Не зря сидел на ели. С толком время провел. Успел пересчитать врага, пока Бурцев ворон ловил.

– Плохо, – Освальд хмурился. – Видно, основательно язычники обложили Вроцлав, раз осадные машины к городу подвозят. На тракт нам выходить теперь опасно – там татарские разъезды хозяйничают. А в лес возвращаться негоже, пока не узнаем, что с княжной стряслось. Говоришь, Вацлав, не было Агделайды среди полонян?

– Нет, княжны я не видел.

– Жаль. Лучше бы она была там.

Бурцев в ужасе представил Аделаиду под бичом надсмотрщика, впряженную в повозку с разобранным тараном или катапультой…

– Тогда Казимиру точно не досталась бы краковская княжна, – пояснил добжинец. – А мы бы с божьей помощью попробовали б умыкнуть ее у татар. Но раз ee там нет…

– То что ты предлагаешь, Освальд?

– Есть вообще-то способ выяснить судьбу Агделайды. По крайней мере, узнать, брали дочь Лешко Белого в плен язычники или нет.

– Как? – вскинулся Бурцев.

– А самим полонить какого-нибудь татарского рыцаря или князя. Повиднее да поважнее, чтоб знал обо всех знатных пленниках, захваченных под Вроцлавом.

Бурцев присвистнул: – Думаешь, это так просто?

– Однажды мне удалось захватить в плен даже орденского комтура[9]9
  Комтур в Тевтонском ордене – комендант замка, начальник гарнизона.


[Закрыть]. Много он интересного порассказал тогда о планах ордена.

– Ты знаешь немецкий, Освальд?

– В достаточной мере.

– А как насчет татарского?

Добжиньский рыцарь пожал плечами:

– Ну, придется в придачу к пленнику выкрасть еще и толмача.

Бурцев только развел руками:

– Кстати, Освальд, а что стало с комтуром?

– Обменял его я. На Збыслава и дядьку Адама. Збыслав, как ты знаешь, – литвин, дядька Адам – из пруссов. У обоих к немцам старые счеты – тевтоны да меченосцы[10]10
  Орден меченосцев, позже более известный как Ливонский орден, в 1237 году слился с Тевтонским орденом. Сохранив некоторую самостоятельность, он тем не менее стал своего рода «филиалом» тевтонов. До объединения основным символами меченосцев были красный меч на белом фоне под красным же германским крестом. Отсюда – название ордена.


[Закрыть] пожгли их деревни, вырезали семьи. Вот и сколотили Збыслав и дядька Адам лесную ватагу мстителей. Оба успели преизрядно насолить рыцарям, пока их не поймали. Намечалась казнь, а тут я с комтуром… Предложил обмен. Враги моих врагов – мне лучшие друзья. В общем, вызволил обоих из пыточной. С тех пор нет на свете людей, которым я доверял бы больше. Кстати, если удастся захватить знатного татарского пана, его тоже можно попробовать обменять. На Агделайду. Надеюсь, она все-таки попала к язычникам, а не к Казимиру Куявскому.

В словах добжиньца был смысл.

– Когда мы выступаем, Освальд?

– Ночью. Проще будет обойти татарские разъезды. А сейчас всем спать. Дядька Адам, Янек, выставите стражу.

… Ночь выдалась идеальной для темных дел и скрытных передвижений. Клочковатые тучи затянули небосклон и надежно упрятали колючие звезды. Полумесяц луны лишь изредка выглядывал из клубящихся прорех сплошной пелены. Но отсутствие лунного света отчасти возмещали багровые отблески на горизонте. Для заката было слишком поздно, для рассвета – рано, так что сомнений насчет источника зловещего зарева не оставалось.

– Татары вроцлавские предместья жгут, – хмуро пояснил дядька Адам. – А может, уже и город подпалили.

Партизаны обматывали копыта коней и оружие тряпками. У каждого в седельной сумке нашелся запас нарезанного полотна. Бурцев же не обладал предусмотрительностью лесных воинов и не успел прихватить в лагере даже смену одежды. Он уже собирался пожертвовать единственной исподней рубахой, когда Збыслав – ходячая палочка-выручалочка – протянул ему ворох нестираного тряпья.

Оруженосец Освальда понаблюдал за потугами Бурцева, безуспешно пытавшегося намотать на копыто Уроды обрезок заскорузлой штанины, потом молча отстранил его и за несколько минут сделал всю работу сам. Бурцев не возражал: в конной милиции подобным хитростям не обучали.

– Ты хорошо дерешься, Вацлав, но при этом не знаешь самых простых вещей, которые любой воин осваивает сызмальства. Очень странно… – отметил Збыслав. – Давай-ка помогу тебе укрыть и оружие тоже, а то на твое бряцанье сбегутся все татары из-под Вроцлава.

Выехали уже за полночь. Сначала двигались рысью – под прикрытием деревьев вдоль княжеского тракта. Но когда большак свернул в поля с редкими рощицами и чахлым кустарником, перешли на шаг. Ехали молча. Металл, оберегаемый обмотками, не звенел, тряпичная обувь лошадей глушила удары копыт. Умные животные, словно осознав ответственность скрытого перехода, не нарушали ночную тишину ржанием, даже не всхрапывали.

Освальд выслал дозорных на все четыре стороны света, однако ни один вражеский разъезд им пока не встречался.

– Видать, уже приступили к штурму Вроцлава, – сделал вывод добжиньский рыцарь. – Знают, псы Измаиловы, что некому прийти на помощь осажденным, ну и славно. То, что язычники не опасаются удара в спину, нам только на руку.

Они опять зарысили. Держаться тракта больше не было необходимости: дорогу к Вроцлаву указывало теперь зарево пожарищ.

Горело сильно и уже совсем рядом – где-то за ближайшими холмами. Там же гулко барабанили тамтамы кочевников. Замолкали. И барабанили снова, отдавая невидимым еще войскам зашифрованные в древних ритмах приказы.

Потом ветер донес отголоски чьих-то криков, ржание лошадей.

Освальд приказал снова перейти на шаг, потом – спешиться. На холмы они взбирались со всеми предосторожностями, непрестанно вертя головой на триста шестьдесят градусов. Потому и заметили опасность вовремя.

Шевельнулись тени! Неясные силуэты всадников показались из густых кустистых зарослей меж двумя возвышенностями. Отряд в несколько верховых двигался в ночи так же беззвучно, как и партизаны Освальда. Тоже небось обмотали копыта и снаряжение тряпками.

Догнать? Напасть? Захватить языка?

Освальд молчал. Рука добжиньца – на рукояти меча, но никаких жестов, никаких команд… Да, все правильно: незаметно подобраться к всадникам уже не удастся, а звенеть мечами в тылу противника чревато… Нет никаких гарантий, что в рядовом дозоре окажется важная шишка, знающая о судьбе краковской княжны. Привлекать же к себе внимание раньше времени и ради того, чтобы полонить какого-нибудь десятника, – глупо. Значит, нужно пережидать и молиться, чтобы татарский дозор не заметил притаившегося врага.

Их не заметили. Едва выбравшись из тени холмов, чужой отряд умчался прочь. Торопился, видать, куда-то здорово. Ну, и скатертью дорога.

Глава 32

На холмы отряд Освальда поднялся благополучно. Укрылись в промытой дождями ложбине и только после этого решились взглянуть вниз.

Башни и зубчатые стены Вроцлава возвышались над Одрой (поляки реку эту называли именно Одрой, а не Одером, как привык Бурцев) в два ряда. Первый рубеж укреплений – поплоше и пониже – защищал сам город, кварталы торговцев, ремесленников и прочих вроцлавцев, достатка которых хватило, чтобы поселиться за стенами.

Ров, вал, воротные, угловые башни и мощная бревенчатая стена с узкими бойницами, конечно, впечат ляли, но не шли ни в какое сравнение с каменной цитаделью, построенной внутри города. Кремль-детинец и замок в одном лице, изначально предназначавшийся для городской знати, в лихую годину мог стать последним оплотом вроцлавцев. Если грамотно построить оборону на боевых площадках цитадели, даже немногочисленные защитники успешно сдержат натиск превосходящих сил противника. Выросло, впрочем, вокруг польского города и третье кольцо укреплений. Но его возвели не поляки. Под защитой оградки из заостренных кольев и спешно сколоченных щитов в свете костров суетились осаждающие. Татаро-монголы пока только готовились к решающему штурму. Собственно, сами кочевники больше кричали, размахивая руками и плетьми, а всю тяжелую работу выполняли полоняне. Пленные укрепляли ограду. Пленные под прикрытием плетеных и деревянных щитов подбирались ко рвам и сбрасывали вниз мешки с землей, охапки хвороста, связки соломы. Пленные сколачивали штурмовые лестницы оббивали крытые сараеподобные тараны на коле мокрыми шкурами для защиты от зажигателых стрел. Пленные жгли костры, чтобы татарские лучники сами могли без перерыва пускать в город горящие «гостинцы». И пленные же гибли в первую очередь, принимая на себя основной удар осажденных. Тела полонян, утыканные стрелами, виднелись повсюду. А степные воины почти не несли потерь.

– Ох и скорыми оказались язычники, – пробормотал над ухом Бурцева дядька Адам. – Уже и тын вокруг города построили, и мантлеты[11]11
  Большие осадные щиты – стационарные или на колесах.


[Закрыть] поставили, и пороки собрали.

Бурцев действительно разглядел у самого частокола стенобитные орудия. «Батарея» метательных машин располагалась как раз перед затаившимися партизанами. Все орудия готовы к бою. Вернее, почти. Чуть поодаль возвышался странный каркас, увенчаный огромной, как у подъемного крана, стрелой-рычагом. Под стрелой, презрев все правила безопасное копошились люди. Осадную башню они там строили что ли? Громкий выкрик-команда. Пленные поляки двинули высокие – в полтора человеческих роста колесные щиты, оббитые влажными шкурами. Шатры были уже утыканы стрелами вроцлавцев. «Артилерия» тринадцатого века не отличалась дальнобойностью. Ее силенок хватало, чтобы метнуть увесистый снаряд максимум на полторы-две сотни метров, а потому осадную технику и «орудийную» прислугу приходилось защищать от вражеских лучников и арбалетчиков осадными мантлетами. Едва щиты расползлись в стороны, в образовашийся проем полетели стрелы. Наконечники были обмотаны горящей паклей: защитники надеялись поджечь вражеские пороки. Увы, это им не удалось.

Огонь быстро залили водой из кожаных бурдюков. Зато убитых и раненых на площадке перед осадными орудиями прибавилось. Три человека отчаянно кричали, пытаясь вырвать из тела горящие стрелы. Еще двое лежали неподвижно. Но очередная зычная команда уже привела в действие натянутые до предела жгуты и ремни. Заряженные машины дали залп.

Одни пороки походили на огромные арбалеты. Стрелы, пущенные ими в верхние ярусы стен, не уступали по размерам рыцарским копьям и навылет прошивали деревянные навесы над бойницами. Другие напоминали обмотанные канатами половники, в которые укладывались камни. Эти пороки сшибали со стен целые зубцы и дощатые переходные галереи, проламывали защитные перекрытия, а также забрасывали в город дымящиеся горшки. На глазах Бурцева пара таких горшочков по навесной «минометной» траектории обрушились точно на стены. Огненные брызги разметались по боевым площадкам, в проемах бойниц ярко полыхнуло огнем. Наверху истошно закричали люди в горящих одеждах и латах. Елки-палки! Напалмовая атака!

Судя по всему, средневековым нефтяным «напалмом» город поливали уже давненько. Вроцлавцы не успевали тушить многочисленные пожары, а горящие стрелы татарских лучников, мелькавшие в ночи диковинными трассерами, поддавали жару. Зарево над городом становилось все сильнее. Стены же вздрагивали от ударов каменных глыб.

Новая команда – и щиты, прикрывавшие «батарею», встали на место. Убитых и раненых оттащили в сторону. Пронзительно заскрипели вороты, жгуты, ремни. Полоняне натягивали толстые тетивы и упругие канаты пороков заново. Работа, благодаря надсмотрщикам, шла споро. Вскоре перезаряженные пороки вновь были готовы к бою.

Опять звучит команда. Опять раздвигаются мантлеты. Еще один разрушительный залп навстречу стрелам защитников крепости…

– Против языческих аркабаллист и катапульт устоять трудно, – нахмурился Освальд. – Но против требюше – почти невозможно.

– Требюше? – переспросил Бурцев.

Рыцарь кивнул в сторону сооружения, которое Бурцев ошибочно принял за недостроенную осадную башню.

– Эти метательные машины еще называют фарондиболы, а сарацины именуют их магриби и фаранги. Не думал я, что татары способны построить такое.

Циклопическая конструкция требюше-фаранга состояла из добротно сбитой и устойчивой деревянной рамы. От рамы кверху поднималась целая пирамида прочных стоек. Между стойками располагался деревянный желоб, а к верхушке пирамиды крепился длинный – упругий и подвижный – рычаг. Один его конец тянул к земле тяжелый противовес – огромную корзину, набитую камнями, а другой колодезным журавлем вздымался к небу. С «журавля» вместо ведра свисала сетчатая кошелка на длинных ремнях.

Партизаны наблюдали за «батареей» кочевников уже не меньше получаса, а это грозное оружие так и не выпустило ни одного снаряда. Видимо, скорострельность требюше оставляла желать лучшего. Но должна же когда-нибудь вдарить и эта оглобля! Похоже, все шло к тому.

Деревянного гиганта обслуживал расчет из полудюжины человек. Двумя воротами люди медленно поднимали чудовищную корзину-противовес. По мере вознесения груза к земле постепенно склонялся противоположный конец рычага с сетчатым карманом.

Так ведь это же праща! Огромная праща, которая в состоянии дошвырнуть до городской стены глыбу весом с центнер! Ну, или ненамного меньше. Несколько неподъемных грубо отесанных камней уже валялись у основания метательной машины. Такие же крупные камни лежали и под крепостной стеной.

Противовес тем временем поднялся на максимальную высоту. Обслуга зафиксировала покачивающийся груз. Процесс заряжания метательного орудия тоже занял немало времени. Пленные поляки подкатили каменный снаряд под опорные стойки требюше и обволокли глыбу сетчатой пращой. Один ремень этой сетки был прочно прикреплен к «журавлю», другой же держался на честном слове за небольшой крюк на самом конце рычага. При выстреле, должно быть… Было так, как и должно быть. Снова – команда. Снова раздвинуты щиты. И снова ударили пороки. Только на сей раз к общему залпу присоединился журавлеобразный фаранг. Сила тяжести, используемая им, оказалась пострашнее силы скрученных и натянутых жгутов баллист и катапульт. Противовес требюше с глухим стуком рухнул вниз, а конец длинного упругого рычага взметнулся к ночному небу.

Праща взлетела еще выше, придав каменному ядру дополнительное ускорение. Ременная петля соскочила с крюка, сетчатый карман хлестнул по дереву. А выброшенная глыба ударила в вроцлавскую стену. Туда, где уже отчетливо выделялись отметины предыдущих ударов.

Бурцев понял, почему Освальд с таким уважением отзывался об этой камнеметной махине. От столкновения огромного снаряда со стеной, казалось, вздрогнула вся крепость. Полетели щепки и осколки битого камня. По стене прошла трещина, а сверху, не удержавшись, упал кто-то из защитников Вроцлава. Послышались вопли обожженных людей – на них из чанов выплеснулся кипящий вар.

Тяжелые щиты на колесах сдвинулись, вокруг стенобитных машин вновь засуетилась обслуга. Упавший противовес пращи-журавля начал медленно подниматься вверх.

Если обстрел будет продолжаться, то к утру этот «журавль» проделает во внешних укреплениях города изрядную брешь. Менее мощные пороки посбивают с ближайших стен и башен защитные зубцы и навесы. Ко времени решающего штурма вроцлавцам негде будет укрыться от стрел кочевников и горшков с жигательной смесью. Ну а тараны легко расширят пролом.

Польский город обречен. Только внутренняя цитадель еще сможет продержаться некоторое время, хотя сможет ли? Если осаждающие подтащат и к воротам Вроцлавского кремля свои стенобитные орудия, если поставят напротив городского замка требюше…