355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Мельников » Орден » Текст книги (страница 63)
Орден
  • Текст добавлен: 18 марта 2018, 22:30

Текст книги "Орден"


Автор книги: Руслан Мельников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 68 страниц)

Глава 50

Теперь… Что теперь? Тяжелый шлагбаум упал, так и не поднявшись до конца. Прочные опорные стойки врезались в землю. На пулеметной вышке над караулкой вспыхнул прожектор, поймав «рысь»-убийцу в пятно яркого желтого света. Мля!

Цайткоманда, оказывается, не только телефонизировалась. Фашики даже генератор себе тут установили!

Эсэсовцы из караула рвали с поясов ручные противотанковые гранаты. Каплеобразные чушки на деревянных рукоятях – точно такими Бурцев на Чудском озере прожигал броню фашистских танков. Тоже хорошего мало… Надо стрелять. И двигаться надо. Нельзя сейчас стоять на месте. Никак нельзя! Отто! Где этот долбаный унтерштурмфюрер?!

Отто Майха в танке уже не было. Пленник оказался хитрее и проворнее, чем думал Бурцев. Воспользовавшись всеобщим замешательством, почувствовав, что его больше не держат цепкие пальцы, а в спину не упирается ствол «шмайсера», немецкий танкист лягушкой выскочил в открытый люк, скатился по броне, отпрыгнул подальше от гусениц, завопил:

– Тре-во-га!

И бросился прочь от танка. Да так, чтоб не попасть в сектор обстрела.

Отто, однако, опоздал со своим предупреждением: тревогу уже подняли без него. За шлагбаумом и колючей проволокой взвыла сирена, засуетился народ. Ударили пулеметы с вышек. Застрочили автоматы. И первая же очередь срезала отделившуюся от танка одинокую фигуру – щадить тут не собирались никого.

Две пули попали в грудь, одна в живот, одна – в голову. Унтерштурмфюрер Отто Майх умер почти мгновенно, на бегу…

Потом стальным горохом забарабанило по броне.

– Люк! Закройте люк! – орал Бурцев, не оборачиваясь, не прекращая стрельбы. Орал по-польски и по-татарски. Сам оторваться от пулемета он сейчас никак не мог. Нужно было расправиться с караулом, пока танк не забросали гранатами.

– Люк? – глухо отозвался из-под шлема Освальд. – Какой люк?!

Оглушенный стрельбой добжинец опять находился в ступоре. Рыцарь соображал плохо, очень плохо…

– Дверь, твою мать! Дверь наверху!

Одна-единственная шальная пуля, залетев с вышки внутрь тесного пространства танка, могла бы наделать им делов рикошетами… Слава Богу, сообразительный китаец успел захлопнуть люк прежде, чем это произошло. Лязгнул металл о металл. Теперь уязвимым местом оставалась пробоина в башне. А ну как сыпанут и в нее горсть «гороха»?

– Сема! Прикрой сбоку! – отдал Бурцев новый приказ.

Сыма Цзян занял свое прежнее место, сунул ствол «шмайсера» в прожженную дыру, превратив ее в бойницу. Оружие китаец держал правильно – как учил Бурцев – и на том спасибо. Большого проку, правда, от его стрельбы не будет, но Сыма Цзян хотя бы отпугнет фашиков, если те зайдут с фланга. А впрочем, нет – уже не зайдут. Некому. Эсэсовцы, дежурившие у шлагбаума, расстреляны. У одного выпавшая противотанковая граната рванула под ногами. Ног не стало.

Бурцев дал длинную очередь по караульной будке. Полетели щепки и битое стекло. Из караулки мешком вывалился солдат с сигнальными флажками за поясом. Все, теперь поднимать шлагбаум некому. Но ведь и торчмя торчать перед закрытыми воротами – тоже не дело! Не для того ведь сюда приехали.

А пули все стучали по броне. Особенно старался пулеметчик с вышки над будкой. И хорошо, блин, старался: по перископическому прицелу пошли трещины. Попал, гад… Вот ведь, елки-палки! Так и совсем слепыми в этом железном гробу остаться недолго. Неподвижный танк в круге яркого света – слишком хорошая мишень для вражеских стрелков. Придется сдвигать махину без Отто. Но для начала…

Бурцев бросил пулемет. Пришло время 20-миллиметрового скорострельного орудия «рыси». Ладно, сами напросились, фашики! Пушка – заряжена, как ею пользоваться, представление он имел. А то, что задрать ствол на такой близкой дистанции до уровня пулеметчика с ближайшей вышки не удастся – не беда!

Снаряды «рыси» ударили точнехонько в основание вышки. Прожектор погас. Громоздкая конструкция покачнулась и медленно-медленно, плавно-плавно повалилась на караульную будку. Караулка сложилась, как карточный домик.

Бурцев всадил еще несколько снарядов по комендантскому штабу с антенной на крыше. Рухнули балки перекрытий. Антенна исчезла. Следующими он снес шлагбаум. Обломки павез, стальные упоры и клочья колючей проволоки полетели в стороны. Путь был свободен. Да только ведь аппетит приходит во время еды!

Бурцев решил не останавливаться, пока видны цели. Целей – важных и не очень – было много, снарядов – тоже. И танковая башня вновь наполнилась грохотом и едким дымом.

Самозарядная двадцатимиллиметровка «рыси» безжалостно месила немецкую базу. Вспахивала взлетно-посадочную полосу. Взрывала склады. Дырявила ангары. Рушила казармы. Валила вышки и сметала с них пулеметные площадки. Только купол на замковом холме Бурцев не трогал. Купол прикрывал остатки арийской башни перехода. А этот древний телепортационно-магический портал был ему нужен. До зарезу нужен…

Дорогу к платц-башне им еще пытались преградить. Из дальнего искореженного ангара выполз полугусеничный броневичок с открытым верхом, вместительным кузовом и прицепом, который гитлеровцы так и не удосужились отцепить. Видимо, неторопливая мощная машина использовалась здесь в качестве вспомогательного тягача. Однако имелись у цайткомандовского трудяги-вездеходика и пушечка с пулеметом.

Полноценной артиллерийской дуэли у эсэсовцев, впрочем, не вышло. Бронированное рыльце машины еще не успело развернуться орудием к противнику, а Бурцев уже влепил один за другим три снаряда – в приземистую кабину, под капот и по гусенице. Легкобронированная цель остановилась, задымилась.

Теперь вроде можно ехать…

– Держитесь покрепче, сейчас немножко потрясет! – предупредил Бурцев соратников.

И полез к месту механика-водителя.

Глава 51

Трясти начало сразу. И совсем даже не «немножко». Только сейчас он понял, каким все-таки асом был Отто Майх. Что там ни говори, а танк свой унтерштурмфюрер водить умел. Бурцев же, непривычный к габаритам «рыси», двигал многотонную трофейную машину по расстрелянной базе медленно и неуклюже, ловя гусеницами каждую яму и каждую кочку.

Внутри опять лязгало и громыхало. Бил по мозгам незадраенный люк: крышка подскакивала и грохала о броню, снова подскакивала. А их все еще поливали огнем. Шмолил пулемет на единственной чудом уцелевшей и покосившейся вышке. Кто-то строчил из автоматов. Но кто, откуда – не понять. Лишь стучало по броне, а стрелки попрятались по щелям, как тараканы.

Сыма Цзян тоже несколько раз пальнул очередями из своей бойницы. Зачем, почему и попал ли – это так и осталось для Бурцева загадкой.

– Моя все! – растерянный, обиженный голос. – Невидимая стрела улетела. Вся улетела. Самострела молчится…

Патроны, значит, у китайца кончились.

– Возьми мой! – крикнул Бурцев, не отрываясь от перископа механика-водителя. – Он уже заряжен.

Валявшийся у ног «шмайсер» утянули проворные руки.

Снова стрельба на ходу… И снова патронов хватило ненадолго.

Бросить рычаги управления Бурцев не мог, а значит, броня и двигатель сейчас – их единственное оружие. Да меч Освальда. Слава Богу, добжинец вложил наконец его в ножны. Иначе заточенный клинок всем им дырок понаделал бы при этакой-то тряске!

По броне барабанило. В танке – жара. Или просто казалось в горячке боя? Волосы – взмокли. Пот – ручьями со лба. Перископ запотел.

Бурцев неловко вел чужую машину и громко матерился при каждом толчке. Освальд что-то бормотал на латыни, китаец угрюмо молчал, а немецкий пулеметчик снаружи нервировал все больше.

Бурцев разогнал «рысь», направил прямиком на вышку.

– Держись, братва! – забывшись, рявкнул по-русски.

Ни поляк, ни китаец не поняли. А может, просто не успели ухватиться покрепче.

Он протаранил. И пожалел о совершенной глупости. Это только в фильмах про войну танки лихо сметают любое препятствие на своем пути. В жизни все обстоит иначе. Совсем иначе! Сотрясение от удара было такое, будто «рысь» налетела бронированным своим лобешником не на деревянную конструкцию, а, как минимум, на железобетонную плиту. От резкого толчка чуть не вылетели наружу потроха. А голова с такой силой впечаталась в железо, что не уберег даже толстый войлочный подшлемник. На мгновение помутилось в глазах. Потом Бурцев понял, что цепкий Сыма Цзян отлетел от своей бойницы. И еще бесконечно долгую секунду гудел топхельм добжиньского рыцаря: Освальд славно так приложился к затвору танкового орудия.

Зато вышка упала. Зато вражеский пулемет умолк. Бурцев гнал дальше. Потирал шишку и злорадно, дико, безумно хохотал. Он вновь не удержался от соблазна: проезжая мимо гаражных ангаров, мазанул-таки бортом по сгрудившейся недострелянной технике фон Берберга. «Цундаппы» разлетелись. «Кюбельваген» перевернулся.

Танк пошел в гору – на замковый холм. Через засыпанный ров. Через разбросанный вал. К широким, чуть приоткрытым воротам куполообразного строения, прятавшего от чужих глаз основание древней арийской башни. К тем самым воротам, откуда выходили взвод за взводом солдаты цайткоманды СС, откуда гитлеровцы выкатывали переброшенную в прошлое военную технику. Откуда, не жалея хребтов, выносили тяжеленные ящики с патронами, снарядами и гранатами в надежде пробить, проломить, взломать всей этой мощью сплетенную много веков назад вязь истории. И изменить все.

Теперь эти ворота предназначались для другого. Теперь они должны пропустить его, Василия Бурцева, бывшего омоновца и нынешнего рыцаря, оседлавшего немецкую «рысь», к гордой и прекрасной дочери Лешко Белого Агделайде Краковской. Пусть она ушла от него сама. Пусть она ни в грош его не ставит. Пусть… Но ворота все равно пропустят. Хотя бы потому, что им не устоять перед танком.

И тут его подловили.

В щель между воротными створками выскочили двое эсэсовцев в офицерской форме. У каждого – по противотанковой гранате в руках. Знакомые каплевидные килограммовые болванки. Немцы появились всего-то в двух десятках метров. Бурцев прекрасно видел их решительные лица, горящие ненавистью глаза, оскаленные рты. Чего уж там – не только красноармейцы умеют бросаться под вражеские танки.

Эх, был бы в руках сейчас пулемет, а не рычаги управления – скосил бы обоих, на фиг! Может, успел бы. Да будь хоть у Сыма Цзяна в «шмайсеровском» рожке малость патронов – развернул бы машину пробитым боком к этим двоим. Рявкнул бы на старика-китайца погромче, чтоб не жалел «невидимых стрел». Шансов еще меньше, но все-таки!

А так… Так – разворачивай, не разворачивай, останавливай, не останавливай… Так – кранты.

С двадцати… какой там, – с пятнадцати уже метров… с тринадцати… с десяти… В общем, ребята не промахнутся. Сами эсэсовцы тоже, конечно, того… От гранатных осколков им теперь не укрыться. Но танк остановят, фашистские камикадзы, мля! И экипаж сожгут, герои фатерландовы!

Тоскливо стало сразу. И из-за обреченной Аделаиды. И вообще… Перед мысленным взором предстали обгоревшие трупы немецких танкистов. Страшная смерть, если подумать… Вспомнился обезумевший от боли гитлеровец, что выскочил вот из этой самой прожженной кумулятивной струей «рыси». Парень орал и стрелял. Но орал, пожалуй, громче. Его-то хоть стрелой успокоили, а тут милосердным стрелам взяться неоткуда.

Стрелы взялись! Из ниоткуда! По две на каждого. И еще по одной, и еще… Длинные татарские стрелы! Бурцев видел в перископ, как они – одна за другой – входят в эсэсовскую форму.

Только теперь он сообразил, что к привычным звукам перестрелки давно уж примешивается пронзительное татарское «ура» и зычные вопли русичей.

Наши! Свои то есть! Вовремя подоспели… Прорвались через разбитый шлагбаум и следуют за танком! Палят из трофейных «шмайсеров» почем зря, метко бьют из луков.

Бросить гранаты эсэсовцы так и не успели. «Рысь» промчалась между утыканными стрелами, медленно оседающими в грязный снег телами.

Внутри куполообразного строения не было никого. И ничего. Лишь глубокий котлован с кольцом гигантских глыб на дне. Вниз вел пологий земляной спуск, основательно утрамбованный колесами и гусеницами. Туда Бурцев и направил машину. Резко – так что шлем Освальда вновь звонко ударился об орудие – затормозил в самом центре каменного круга. Заглушил мотор. Танк замер посреди основания разрушенной башни ариев. Бурцев повернулся к китайцу:

– Ну, Сыма Цзян, твоя очередь – не подведи. Ты ведь говорил, что можешь открыть путь от одной магической башни к другой.

Китайский мудрец кивнул – серьезно, торжественно и невозмутимо. И все же, кажется, старик здорово волновался – его татарский был сейчас чудовищным:

– Если два башня арийская мага уже заединена колдовская связя одна с другая, моя нужна только сказаться простая заклинания перехода. Моя даже не надо указаться конечный места перехода. Магия эта башня просто отправлять моя, твоя и наша в та башня, куда была последняя перехода перед наша перехода.

– Так действуй же! Твори заклинание! Раз фон Берберг только вчера переправился отсюда во Взгужевежу, значит, магическая связь существует. Значит, мы сможем идти по его следу!

Сыма Цзян еще раз кивнул. Сыма Цзян даже не стал вылезать из танка. Сыма Цзян просто произнес несколько слов на неведомом языке и…

Вспыхнул багровый свет, похожий на свет пламени в ночи, но не жгучий, а наоборот – холодный, леденящий какой-то, морозный… Свет усиливался, быстро формируясь в пульсирующую сферу на изрытом земляном полу. Сияющая сфера меж огромных каменных плит, обтесанных в незапамятные времена, росла, становилась ярче. Ярче… Мир за ее пределами – расплывчатее. И вот мира не стало вовсе. Мир поглотила продолжительная, почти бесконечная вспышка. И нестерпимо больно было смотреть дальше. Бурцев зажмурился.

А потом произошло все. Все остальное. Только это было уже не в Дерите – во Взгужевеже.

Глава 52

Тишину нарушила немецкая речь. Крик. Ругань. Ругали каких-то вконец спятивших «думкопфов». Ругали где-то совсем рядом… Бранились громко, яростно – так, что за пробитой танковой броней слышно каждое слово. Зато не видать ни зги.

Тьфу ты! Бурцев вдруг осознал, что сидит, по-прежнему уткнувшись в перископ. С зажмуренными глазами сидит.

Он разлепил веки. Былая багровость все еще присутствовала, но лишь в виде легкой дымки, едва окутывавшей танк. Дымка рассеивалась, растворялась в воздухе, ничуть не препятствуя обзору. Скорее наоборот. Ощущение было такое, будто на перископ зачем-то надели розовые очки с мощными линзами.

Перед танком – за границей слабой красноватой пелены – стоял подтянутый человек в форме офицера СС. По выправке видать – высокий чин. Все при нем как положено: ладно сидящая форма, высокая фуражка с нацистским орлом, на поясе – кобура и кинжал-динстдольх, на пальце поблескивает мертвоголовое колечко.

Офицера сопровождали два автоматчика – оба замерли чуть позади со «шмайсерами» на животах. Солдаты смотрели из-под касок угрюмо и выжидающе, стараясь не выпустить обуревавшие их эмоции наружу. Офицер же, в отличие от подчиненных, даже не пытался сдержать своих чувств. Офицер размахивал руками, офицер брызгал слюной, офицер топал ногой от злости. А собственно, чего он так разоряется-то?

Бурцев заставил себя вникнуть в смысл тирады. Понял: им угрожают трибуналом за ненадлежащее использование переходного портала.

– Вы находитесь в транзитно-координационной зоне, предназначенной для переброски живой силы, – орал офицер. – Ваше появление здесь – прямое нарушение инструкций цайтпрыжков и телепортационных войсковых перемещений. Вы блокируете платц-башню и создаете угрозу маневренности всей цайткоманды. Немедленно покиньте танк и объясните причину своего самоуправства!

«Наехать на него, что ли? – вяло подумал Бурцев. – Чтоб умолк наконец». Он все еще не отошел от шока переброски. Руки, лежавшие на рычагах управления, мелко подрагивали…

За спиной зашевелился Сыма Цзян.

– Где мы? – шепнул из-под многострадального шлема Освальд Добжиньский.

Бурцев повертел перископом кругового обзора. Знакомый подвальчик! Высокий – метра под три – потолок, широкий – два с половиной и длиннющий – хрен знает, сколько с четвертью – проход. И низенькие дверки в стенах… По такому коридору и с копьями, и с большими осадными щитами пройти можно и на коне проехать тоже. Танк вот даже поместился.

Правда, громадного стола и длинных лавок, что стояли здесь прежде, теперь нет – и от этого коридор кажется еще более просторным. А вместо привычных факелов с закопченных стен светят электрические лампочки – и здесь тоже генератор поставили! Зато в остальном…

– Во Взгужевеже мы, пан Освальд, – ответил Бурцев.

– Не может быть! Так просто?! Так быстро?!

– Взгляни сам, – он пустил рыцаря к перископу. Освальд даже не счел нужным снимать шлем. Вдавил смотровую щель топхельма в резину окуляров, ругнулся:

– Да ведь это же он!

– Он?

– Тот самый немец, с которым говорил фон Берберг, когда я прятался во рву Взгужевежи.

– Это когда вас выбили из замка, а тебя сочли убитым?

– Да!

Надо же, выходит, перед ними стоит сейчас зам фон Берберга – комендант Взгужевежи оберфюрер СС Фишер!

А эсэсовец все кричал. И все громче. И оскорблял, ничуть не стесняясь в выражениях. И визгливо требовал:

– Всем выйти-и-и из танка!

– А вот я сейчас и выйду! – пробормотал Освальд где-то в промежутке между «славянской швалью» и «отрыжкой еврея».

Бурцев протупил. Бурцев опоздал. Его рука лишь скользнула по кольчуге поляка. Задержать обиженного шляхтича не удалось. Взбешенный добжинец, которому вконец осточертел лощеный эсэсовский крикун, а еще больше – тесное танковое нутро, решительно откинул люк.

Гулкий грохот наполнил подвал Взгужевежи. Вопли смолкли. Выпучив глаза и беззвучно глотая ртом воздух, немец наблюдал, как над танковой башней появилось боевое рыцарское ведро. Офицер отступил на шаг – к охране. Но автоматчики, похоже, тоже офигели не на шутку. Пока добжинец неловко – цепляясь доспехами и перевязью с мечом за края люка – выбирался наружу, никто так и не проронил ни слова.

– Что за маскарад! – спохватился наконец офицер.

Рука эсэсовца судорожно нашаривала пистолет.

Освальд молчал.

– Ваше имя, солдат?! Звание?! Подразделение?!

Освальд спускался с брони.

– Снять шлем перед старшим по званию и доложить по форме!

Освальд приближался.

– Стрелять буду! – предупредил немец. Но стрелять он не мог: взволнованный фашик не справлялся с собственной кобурой. Еще бы – такое потрясение! Не каждый день приходится видеть рыцаря тринадцатого века, разъезжающего в танке.

Автоматчики направили «шмайсеры» на Освальда. Добжинец споткнулся было, но все же преодолел давний страх перед невидимыми стрелами. Сделал шаг, другой… Солдаты ждали приказа. И приказ вот-вот прозвучит – это видно по искаженной арийской физиономии под козырьком фуражки.

Освальд, дурень! Ну, на кой ты высунулся?! Изрешетят ведь в два счета. Бурцев тоже протискивался к открытому люку, даже не зная еще толком, что будет делать там, снаружи, какую помощь сможет оказать вспыльчивому шляхтичу.

И снова яркая до рези в глазах краснота залила все вокруг. Да что же тут творится?! Он прикрыл глаза ладонью. И… и вздрогнул от дикого ржания перепуганной лошади. Бу-бум! – громыхнули по броне подкованные копыта. Две тени – два всадника один за другим сверзились с танка за пределы багровой сферы.

Фьюить! – вспорол воздух знакомый звук. И лязгнул металл о металл…

Бурцев выглянул из танка… Все кончено! Ну, или почти все: автоматчики дергаются в предсмертной агонии. Дисциплинированные эсэсовцы так и не дождались приказа открыть огонь. А действовать самостоятельно ребята, видать, уже разучились. И вот теперь у одного в груди подрагивает длинная татарская стрела – эта вездесущая палочка-выручалочка, прилетающая когда нужно и бьющая куда нужно. Второй валяется с проломленной головой. Сбитая кистенем-мачугой каска все еще вертится волчком на каменных плитах пола.

Глава 53

Эсэсовский офицер был еще жив. В водянистых глазах – ничего, кроме безумия и паники. Позади немца звонко цокали копыта: Бурангул и Збыслав пытались утихомирить взбесившихся после телепортации лошадей.

А по броне уже топтался кто-то еще. А потом еще и еще… Люди – теперь уже пешие – возникали из багрового – цвета крови – ниоткуда, сыпались с танка, ошалело и торопливо откатывались, отползали в стороны, уступая место все новым и новым воинам. Десант новгородцев и татар заполнял коридор: десятка полтора бойцов Дмитрия и Бурангула отправился вслед за трофейным танком из Дерпта в подвал Взгужевежи. Правда, никто больше не смог заставить коней въехать в пульсирующие ворота телепортационного портала. Впрочем, оно и к лучшему: даже в просторных подвалах «Башни-на-Холме» коннице все же тесновато будет.

– Стоять! – взмокший эсэсовец наконец выдрал «вальтер» из кобуры. – Не сметь! Прекратить!

Освальд стоял. Стоял перед ним. С обнаженным клинком. И он смел. И прекращать не собирался. Удар меча. Выбитый пистолет летит к стене.

Изумленный, полный ужаса возглас:

– Кто ты?!

Ответ, преисполненный достоинства и жгучей ненависти:

– Хозяин этого замка. Пан Освальд из Добжиньских земель. Герб моего рода – серебристая башня – донжон Взгужевежи на синем фоне.

– Спроси у него! Спроси… – Бурцев молил про себя: только бы мстительный поляк на этот раз не слишком торопился с возмездием. Но добжинец знал, что делать. И о чем спрашивать – тоже знал. И методика допроса у рыцаря-разбойника оказалась действенной. Меч поднялся над головой немца.

– Теперь твой черед называть свое имя или боевое прозвище, девиз или фамильный герб, если они у тебя имеются! – тоном неумолимого палача потребовал шляхтич.

Гитлеровец попытался взять себя в руки:

– Оберфюрер СС… Комендант замка Взгужевежа…

Дослушивать поляк не стал:

– Ты будешь казнен немедленно, пан комендант Обер Фюрер Эсэсовский, если не сообщишь, где здесь содержатся пленники…

Меч в руке Освальда поднялся еще выше. Что-то в его голосе заставило Фишера проявить готовность к сотрудничеству. А может быть, фашика просто добило абсурдное столпотворение вокруг. Танк, татарские стрелки, русские дружинники…

– Там! – не оборачиваясь, немец указал на коридор за своей спиной. И вынул из кармана ключ.

В ту же секунду фуражка на его голове развалилась надвое. Голова – тоже. Клинок врубился в череп эсэсовца по самые зубы.

Тело рухнуло, задергалось.

– Если ты сообщишь, то все равно будешь казнен, – закончил свою речь добжинец. – Прими Господь милосердный эту грешную душу, коли тебе такое по силам. Аминь.

Пан Освальд оставался верным себе: чем меньше живых врагов, тем лучше.

– Ва-а-аслав! Твоя моя поджидай! – взмолился из рассеивающейся багровой пелены китаец, которого едва не затоптали в давке. Но ждать Сыма Цзяна было некогда – Бурцев уже подхватил ключ от темницы и несся по коридору вслед за добжиньским рыцарем.

Впрочем, «вслед за» он бежал недолго. Отягощенный доспехами поляк не мог сейчас похвастать спринтерской скоростью. Уже между спешившимися Бурангулом и Збыславом Бурцев пробежал первым. А если на коня? Нет, не стоит, здесь – не чисто поле, здесь лучше на своих двоих. Закозлит, не дай Бог, коняга под подвальными сводами, встанет на дыбы – шея сразу напополам.

– Вацалав! – окрикнул татарский сотник.

– Пан Освальд! – позвал оруженосец-литвин.

– Оставайтесь здесь! – приказал Бурцев по-татарски. – Прикройте нас с тыла.

– Ждите! – рявкнул добжинец по-польски. Сзади, у танка, уже слышался зычный голос

Дмитрия. Новгородец не терял времени даром – расставлял бойцов для обороны. Русичи и татары взламывали двери по обе стороны от бронированной машины – там будет удобно прятаться от «невидимых стрел» и бить врага в случае атаки.

Бурцев бежал. Освальд пыхтел и звенел кольчугой за спиной.

Коридор резко уходил вправо, и именно оттуда им навстречу выскочили двое. С автоматами. Охрана темницы!

– Что случилось?! – на ходу орали по-немецки встревоженные эсэсовцы. – Откуда лошади? Кто кричал?!

Потом оба наткнулись на Бурцева. И увидели добжиньского рыцаря. При полном доспехе. С мечом в руке. Хвататься за автоматы – поздно. Немцы полезли врукопашку. Бурцев перехватил руку первому. Вывернул. Бросил фашика Освальду. Добжинец сориентировался мгновенно – нанизал эсэсовца на клинок. Пока меч был занят, Бурцеву пришлось повозиться со вторым противником. Здоровым гад оказался. И боксировал нехило. Даже ногами махать пытался. Но подсечка в развороте бросила фрица хребтом об пол. Меч Освальда довершил расправу.

Это был тот самый коридор и заканчивался он той самой тупиковой дверью, за которой в прошлом году томилась Аделаида. Повторяется… все повторяется. Впрочем, замок в дверь врезан новый и выкован он явно не кузнецами тринадцатого столетия. Маленький ключик оберфюрера легко вошел в узкую скважину.

Дверь темницы распахнулась.

Ох, до чего рад был бы сейчас Бурцев, если б на него, как в прошлый раз, бросилась с горшком каши в руках милая княжна. Но княжна не бросилась. Не бросилась и Ядвига. Никто не бросился. Обманул фашик?!

Целую секунду они с Освальдом стояли на пороге, напряженно вглядываясь в полутьму затхлого каменного мешка. Стояли молча, боясь вскрикнуть, боясь позвать, боясь утратить последнюю надежду. Электрический свет бил из коридора, из-за спин, разгоняя мрак и выкладывая на шершавом полу дорожку к глухой каменной кладке. Дорожка эта упиралась в противоположную стену и исчезала. За пределами освещенного пространства густые тени пожирали всех и вся.

Еще секунда… Глаза привыкали – медленно, постепенно. Бурцев рассмотрел две кровати возле сырых стен. Да уж, кровати… Грубо сбитые доски, а сверху – солома и тряпье.

Справа – пусто. Слева… кажется, слева кто-то лежал под грязным одеялом. Что?! Что все это значит?! Что одну девушку уже не спасти, а вторую еще можно? Что какую-то из пленниц отделяют от них столетия, а другая – вот она, здесь, перед ними? Но кому? Кому повезло?

Василий Бурцев и пан Освальд Добжиньский бросились внутрь, отпихивая друг друга.

– Аделаида!

– Ядвига!

Куча тряпья шевельнулась. Куча тряпья повернулась…

Фридрих фон Берберг смотрел на них из-под замызганной шинели. Избитый, окровавленный. С синяками и ссадинами на бледном лице. Фридрих фон Берберг улыбался. Криво, невесело, без издевки, почти сочувствующе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю