Текст книги "Орден"

Автор книги: Руслан Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 68 страниц)

Глава 3

Тевтоны их ждали. А дождавшись, начали действовать. Быстро, решительно, безжалостно. Несколько человек, словно по команде, выскочили из проломов парковой ограды. На бегу распахивали куртки, выхватывали что-то из карманов и сумок, чиркали зажигалками. Секунда, две… В окна и баки милицейских машин полетели бутылки с горючей смесью. Смесь приготовлена грамотно: автомобили – все до единого – мгновенно полыхнули в ночи гигантскими факелами. Раздались крики обожженных. Начали рваться бензобаки. Взметнувшееся пламя осветило пространство за воротами и оградой парка. И людей. Десятки, может быть, сотни бритоголовых молодчиков двигались на омоновцев.

– Ну ни фига ж себе! Откуда их столько?! – прошептал кто-то совсем рядом.

– Взвод, вправо, сомкнись! – рыкнул Пацаев.

Ошеломленные, обожженные омоновцы едва успели перегородить щитами улицу позади горящих машин. Мегафонные призывы к тевтонам немедленно разойтись действия не возымели. Майор срывал голос, матюгальник ревел и хрипел в ночи, толпа приближалась. Молчаливая, плотная, насупленная, готовая громить и убивать.

Нет, не толпа. Мало ЭТО напоминает бестолковое человеческое стадо. Опытный глаз Бурцева различал четкие действия слаженных команд. Скины наступали организованно. Пугающе организованно. Определенно, сегодняшняя вылазка не являлась обычными массовыми беспорядками. Уж очень много здесь порядка.

Передние шеренги неоскинхедов были вооружены небольшими дубинками, резиновыми шлангами со свинчаткой внутри и легкими короткими стальными прутьями. Оружие это вовсе не походило на те устрашающие арматурины, которые прежде доставались омоновцам после разгона групповых молодежных драк в спальных районах. Оружие скинов – много короче. Зато действовать в тесноте им сподручнее, да и рука устает меньше. Впрочем, кое-кто из тевтонов умело поигрывал нунчаками, а кое-где поблескивали кастеты и ножи.

Скины перестраивались на ходу. Вперед выдвигалась ударная группа из амбалов-штурмовиков, завалить которых будет ой как не просто. Бритоголовые качки образовали подобие клина, выискивая перед атакой уязвимое место в сплошной стене омоновских щитов.

«"Свиньей" идут, – усмехнулся Бурцев. – Тевтоны – они и в Африке тевтоны». Но вообще-то сейчас не до шуток. Если скиновский клин пробьет брешь – с ними уже не совладать.

Головы штурмовиков защищали мотоциклетные шлемы и строительные каски. Некоторые нацепили на себя хоккейные щитки – тоже неплохая защита от резиновой дубинки. Чем вооружены задние шеренги – не разглядеть. Наверное, там к бою уже готовятся команды метателей. Если с камнями-кирпичами – не страшно, а если опять бутылки с зажигательной смесью? Бурцев мельком взглянул на командира. Пацаев был сам не свой.

Ну, еще бы! Это тебе, майор, не демонстрации престарелых коммунистов разгонять. Тут заварушка посерьезнее будет. И удастся ли справиться с тевтонами без оружия – большой вопрос.

Почти все пространство перед парком заволокло густым дымом от горящих машин. По милицейской цепи пробежала дрожь. Монолитная стена омоновских щитов зашевелилась.

Не дойдя двух десятков метров до оцепления, толпа остановилась. Неужто обойдется?

Не обошлось.

Первый камень, вылетевший из дымовой пелены, упал неподалеку от Пацаева. Прогремел взрыв, и майор с перебитыми ногами рухнул на асфальт. Матюгальник откатился в кусты. Рядом повалились еще два бойца ОМОНа.

Так это не камень?! Граната? Вряд ли. Тогда осколками выкосило бы как минимум отделение, да и самим скинам тоже хорошенько досталось бы.

Еще один снаряд вылетел из толпы. Еще взрыв… И опять люди падают, словно кегли… Самодельные бомбы!

Пацаев, которого вместе с другими ранеными ребята пытались оттащить подальше, кричал и матерился. Да, скины умели воевать, раз первым делом вывели из строя майора. Толковая, блин, пошла нынче молодежь. Омоновцы, оставшись без командира, отступали. Еще немного – и строй сломается окончательно. Кто-го пальнул из обреза. В самом центре оцепления упал навзничь еще один человек с щитом и резиновой дубинкой. Ударопрочное прозрачное забрало «Ската», не выдержав прямого попадания картечи, разлетерось вдребезги. Лицо под ним превратилось в кровавую кашу.

Острие скиновского клина нацелилось в образовавшуюся брешь.

– Мужики, стоим! – заорал во всю силу легких Бурцев. – Стоим!

Вовремя закричал: дрогнувшая было цепь сомкнула щиты. И тут же в них ударила бритоголовая толпa. Стена щитов прогнулась, но сдержали натиск: тевтонская «свинья» разбилась о преграду, остановилась… И стала медленно пятиться обратно!

Бурцев без устали лупил дубинкой – по строительным каскам, мотоциклетным шлемам, лысым головам, по плечам и рукам противника. Тех, кто оказывался слишком близко, просто сшибал щитом, добавлял ногой в голову… Тяжелым берцем – как те трое, что топтали девчонку, только сильнее и профессиональнее. Перешагивая через распластанные тела, шел дальше. Рядом блаженно работали дубинками ребята из его отделения.

Сейчас главное – не останавливаться, не терять контакт ближнего боя, не давать противнику возможности опомниться и перестроиться, иначе – беда. Очухаются, забросают своими бомбочками и бутылками с коктейлем Молотова, расстреляют из обрезов, и уж со второго захода сметут обязательно.

– Дави! – кричал Бурцев. – Дави их!

Омоновская цепь постепенно возвращалась к начальным позициям. Дубинки и щиты оттесняли неоскинхедов за горящие автомобили. Толпа бритоголовых теряла былую организованность, раскалывалась, отступала. Все быстрее, быстрее…

Бурцев вбежал в плотное облако дыма, не переставая молотить дубинкой. Действовать теперь приходилось почти вслепую, задыхаясь от гари. Пара ударов наугад достали кого-то. Кто-то еще налетел на щит. Бурцев отпихнул живое препятствие, опрокинул его и наподдал ногой под ребра.

С хриплым кашлем он вывалился из дыма возле парковых ворот, жадно глотнул чистого воздуха. Скины отступали, а омоновцы гнали их в глубь парка. Но недолго. Деревья уже разорвали сплошную цепь щитов, монолитный строй распадался.

– На-зад! – в горле першило, крик обратился в хрип, Бурцева скрутило в очередном приступе кашля.

Его не слышали. Увлеченные атакой, жаждущие мести бойцы ОМОНа перли вперед. Линия щитов взломалась, начался хаос. Лысые черепа, мотоциклетные шлемы и каски-«скаты» смешались друг с другом. Увы, милицейских «скатов» было слишком мало. Разрозненные, отбившиеся друг от друга, они теперь выглядели жалкими островками в бритоголовом море. Вновь решающим фактором стало численное преимущество. Уравновесить его могло только оружие, но – спасибо майору Пацаеву – отбиваться приходится дубинками и…

Едкий запах «черемухи» ударил в нос. Эх, поздно, ребятки, поздно. Уже не поможет… Судорожными пшиками из газовых баллончиков ничего теперь не добьешься. Только своих потравите вместе с чужими.

– Пре-кра-тить! – прохрипел Бурцев. И его опять нe услышали.

Кто-то самый сообразительный отчаянно вызывал по рации подмогу. Но когда она еще прибудет, эта подмога? Смогут ли омоновцы, разбросанные по кустам и заросшим клумбам, продержаться? Или сейчас главное вовсе не продержаться, а прорваться? Нет, не назад, а туда, к центральной алее, где за деревьями мелькнул слабый огонек. Там вокруг костра стоят люди. Немного – с полдесятка. Странные смутные тени вкачиваются в трансе и не обращают ни малейшего нимания на бедлам у парковых ворот. Бурцев оскалился. Ох, не просто так встали скины живой стеной у входа в парк. Что-то они защищают, что-то оберегают, подставляя под удары «демократизаторов» бритые черепа. Что именно? Языческие пляски на месте древней магической башни – вот что! Ну ладнонько, тогда и мы потанцуем! Тем более что ублюдка магистра наверняка следует искать сейчас именно на этих танцульках.

Глава 4

В десантуре и ОМОНе учили не только со свистом рассекать воздух руками и ногами, но и быстро передвигаться в тяжелой амуниции. Сжав зубы – все равно от хриплых криков толку уже не будет – Бурцев кинулся вперед. Через кустарник, через клумбы, через разбитые остовы скамеек… Бежал к огню на центральной аллее, уворачиваясь, пропуская удары, не отвечая на них.

Скины не успели должным образом отреагировать на этот внезапный маневр – они слишком уверились в своей победе. Рассеянные омоновцы либо занимали круговую оборону, встав спинами друг к другу, либо пятились прочь из парка.

Несколько неоскинхедов бросились наперерез Бурцеву, но поздно… Он отбил щитом дубинку одного боевика, вырвался из цепких рук другого, уклонился от схватки с остальными. У него сейчас другая цель. Гораздо более важная. Магистр, мать его так!

Запущенные заросли боярышника, окаймлявшие центральную аллею, он даже не перепрыгнул – просто перекатился по ним, смяв кусты бронированной спиной. Сзади – в темноте – дико взвыли, но вой этот потонул в общем гуле паркового сражения. Бурцев мельком оглянулся. Странно – его больше не преследовали. Тевтоны стояли в нескольких шагах и не предпринимали никаких попыток остановить одинокого омоновца.

Непосвященным рядовым членам странной группировки запрещено приближаться к ритуальному пространству, на котором творит свой дурацкий обряд гуру-магистр? Пресловутое табу в действии?! Что ж, мракобесие скиновской секты весьма кстати.

За боярышником вдоль центральной аллеи выстроились декоративные ели. Декором от них, правда, давно не пахло, но обломанные ветки были еще достаточно пышными, чтобы укрыть в своей тени человека, так что Бурцев незамеченным добрался туда, где происходило главное действо этой ночи.

Их было пятеро – четверо в мешковатых черных балахонах и один – в мундире офицера Вермахта с папкой, распухшей от бумаг. Их светловолосых голов, в отличие от гладких черепов рядовых скинов, не касалась бритва. Глаза закрыты, лица сосредоточенны.

Между четырьмя в черном и одним в мундире горел огонь.

Вблизи костер, разложенный на асфальте, выглядел весьма странно. Лунную ночь жгла не беспорядочная куча дров, а некая надпись, аккуратно выложенная из палочек-факелов, пропитанных горючим расгвором. Буквы… Нет, скорее, цифры. Точно – цифры! Квадратные, угловатые, словно на электронном табло: 1941, потом багровела точка и снова цифры: 03. Опять точка. И еще две цифры, выведенные пламенем: 15. Что бы это значило? 15 марта 1941 года?

Четыре балахонистые фигуры, выстроившись в линию, невнятно бормотали заунывный речитатив. Покачивались в такт словам. Зомбированные, загипнотизиро-ванные или просто вконец обкурившиеся, они не намечали ничего и никого вокруг.

«Четыре медиума, магистр, заклинания…» – Бурцев вспомнил рассказ зарезанной тевтонами девчонки. Еще она говорила о выкраденной из музея «башне перехода»…

Башенка – тут. На асфальте у ног униформиста в немецком мундире. Она то ли отражала свет огня, то ли сама светилась изнутри… Может ли склеенное каменное крошево что-либо отражать? И тем более, может ли камень светиться?

– Мы готовы, магистр… – слаженно и глухо, будто команда чревовещателей, проговорили четверо в черных одеяниях. Медиумы не вышли из транса, не подняли век, не перестали покачиваться.

– Открыть глаза! – приказал тот, кого они назвали магистром. – Смотреть в огонь!

Голос тихий, но повелительный. Действительно, чувствуется легкий немецкий акцент. Кстати, и внешне бросается в глаза явное подражание Гитлеру: маленькие усики, вылизанный пробор, аккуратная метелка недостриженных волос на лбу. Да, сходство было, но какое-то гротескное, карикатурное, что ли. Типаж у магистра не тот. Впрочем, команда новоявленного фюрера этой комичности, похоже, не замечала.

– … в огонь!

Глаза медиумов послушно распахнулись. Бурцеву было хорошо видно, как в расширенных зрачках бьются языки пламени-цифры. Глаза застывшие, оцепеневшие, невидящие. Никто даже ни разу не сморгнул.

– Смотреть в огонь! – повторил тевтонский магистр. – Отстраниться от всего, что происходит за вашими спинами, выбросить из головы суетные мысли и образы, отринуть желания, сосредоточиться на дате обратного перехода. От вашей ментальной силы в момент моего прикосновения к башням зависит и прошлое, и настоящее, и будущее. Только цифра, которую вы видите сейчас, должна гореть перед вашим взором. Только она и ничего более. Мы слишком долго шли по следу малой башни, мы слишком долго ждали, чтобы сейчас упустить свой шанс. Магия огня, чисел, полной луны и древние знания племени ариев, строивших на своем пути башни перехода, да помогут нам. Хайль!

Медиумы замерли. Только чуть качнулись в последний раз складки их длинных черных одежд – и люди обратились в живой камень.

Теперь глаза открыл сам магистр. Но он смотрел не на огонь – на башенку. Свет от нее расходился по старому треснувшему асфальту, будто круги на воде. Или на самом деле сияние шло из-под земли – от древних развалин? Светящаяся окружность напоминала люк, готовый вот-вот распахнуться.

Магистр тевтонов медленно опустился на колено, нагнулся, протягивая одну руку к светящемуся асфальту, другую – к таинственному артефакту. По мере приближения его дрожащих пальцев в черной перчатке свет пульсировал все сильнее.

А вот этот фокус Бурцеву не нравился. Чем бы там ни тешился магистр в гитлеровском мундире, пора ему помешать. Когда Бурцев выскочил из укрытия, ни один из медиумов не шевельнулся. Все четверо по-прежнему тупо пялились на огненные цифры. Отстраниться, выбросить, отринуть… Дисциплинированные люди в черном выполняли приказ вожака.

Одним прыжком Бурцев перемахнул через костер. Чуть-чуть не рассчитал – правая нога все же угодила в огонь. Что-то хрустнуло под подошвой, вверх взвился сноп искр. Молодчик в мундире оглянулся. Лицо под высокой тульей эсэсовской фуражки скривилось от ненависти и ужаса. Отдернув руки от башенки, магистр пятился прочь из сияющего круга на асфальте. Бурцев уже выдернул ногу из огня. Штанина, к счастью, не занялась, а вот аккуратно выложенная цифирь – растоптана. Досталось второй конструкции слева – девятке. Горящая палка, составлявшая нижний край ее «кольца», откатилась к самому основанию. Забавно… Бурцев, сбив один огненный узор, тут же невольно создал другой, превратив «девять» в «два». На застывших в трансе медиумов эта перемена, впрочем, не произвела ни малейшего впечатления. Они глазели на огонь все так же сосредоточенно, не моргая.

Зато человек в мундире взвыл, яростно взмахнул руками, истерично дернулся и вот теперь действительно стал похож на беснующегося фюрера. Толстобокая папка с бумагами выпала из пальцев магистра, раскрылась, на асфальт посыпался ворох документов. Мелкий печатный шрифт, кажется, немецкий, карты, схемы боевых действий…

Ладно, потом разберемся! Сейчас Бурцева куда больше занимала миниатюрная башенка и светящаяся под ней окружность. Он, между прочим, находился в самом центре странного круга. И желал поскорее покончить со всей этой чертовщиной. Хоть и музейная вещичка перед ним, но… Бурцев взмахнул дубинкой.

– Найн! – отчаянный крик магистра сорвался на визг.

Под упругим увесистым концом «демократизатора» сияющая башня разлетелась на куски. И взорвалась вместе с асфальтом. «Люк» не открылся – он рассыпался, ударил этой россыпью в лицо. Еще одна бомба, раложенная в похищенный экспонат?!

Бурцев инстинктивно прикрылся щитом. И оглох. И ослеп окончательно. Яркая вспышка, взрывная волна и туча осколков сбили его с ног. Последнее, что он видел, была трещина, пробежавшая по прозрачному забралу «Ската».

Глава 5

Очнулся Бурцев в ту же секунду. Так ему показалось. Где-то на периферии сознания промелькнуло сожаление о разбитой башенке. Все-таки музейный экспонат, как ни крути. Наверное, уникальный, наверное, представляет какую-никакую ценность, а он ее так вот лихо – дубинкой, да вдребезги. Потом Бурцев открыл глаза. Смутное чувство вины пропало. Возвращались другие чувства.

Да, пожалуй, не секунду он был в беспамятстве. Отключился в полночь, а сейчас над ним дневное небо.

Бурцев лежал на спине. В антрацитово-черной, щедро разбавленной лужами жирной грязи. Редкие облака плыли по изумительно чистому небосклону. И что же не так? Что?! Облака необычайно красивы. Взбитый зефир, залитый в причудливые формы. Жаль, нельзя так вот лежать и восторгаться ими всю оставшуюся жизнь. Пора спускаться на грешную землю.

Проклиная неудобный броник и рискуя глотнуть ненароком отвратительной жижи, Бурцев тяжело перекатился на бок. Внизу хлюпнуло, чавкнуло. Ну и мерзость… В Нижнем парке ничего подобного не было.

Он встряхнул головой. Вроде все на месте – и голова, и шлем с треснувшим забралом. Руки-ноги тоже в порядке. Правая кисть все еще судорожно сжимает дубинку. Потребовалось некоторое усилие, чтобы расцепить собственные пальцы. На левой руке, как и прежде, болтается щит. Только вот в ушах шумит. И ощущение – странное, неприятное. Незнакомое.

Все-таки случилось что-то… Что-то особенное, чего быть не должно. И не с кем-нибудь, а именно с ним случилось – с Василием Бурцевым.

Контузия?

Блуждающий взгляд вырвал деревянное колесо, чуть ли не по самую ось увязшее в чавкающем киселе. И еще одно колесо… Такое же перепачканное. Всего колес было четыре, а над ними возвышалась заляпанная… повозка, что ли? Ну и бред! Не на телегах же их атаковали скины! И куда подевался асфальт, о который его чуть не размазало взрывом. И почему в голе зрения до сих пор не попали парковые деревья. Где ребята из его отделения? А непроглядный дым, от которого было не продохнуть?

Он вновь – обессиленно и со смачным плюхом откинулся на спину. Таких «куда», «почему» и «где» казалось много, слишком много. Достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Бурцев их сделал.

– Нет, Васек, не надейся, никакая это не контузия. Тут дело посерьезнее будет. Психическое расстройство чистой воды – вот в чем фишка. Галлюцинации. Реактивный психоз или что там еще… Хорошенько же тебя шандарахнуло. В город, наверное, уже войска вводят, а ты лежишь посреди Нижнего парка да блаженствуешь – облачка считаешь. Дослужился, блин… Уж лучше бы на парадных лошадках катался в конвой милиции.

Откуда-то доносился отдаленный гул, похожий на шум голосов. Слабое эхо реальных событий, которое кце улавливает его травмированный мозг, или очередная галлюцинация – слуховая? Выяснить можно только одним способом. Ухватившись за ближайшее колесо, Бурцев начал подниматься.

Получилось не сразу: руки срывались с осклизлого дерева, жирное чавкающее месиво облепляло ноги. Отвратительная правдоподобность – совсем уж не по-галлюциногенному. Но придать себе вертикальное положение сейчас наипервейшая задача. Валяться в луже, как ни крути, – занятие, более подходящее для свиней.

Ноги наконец обрели былую крепость – он встал. И едва удержался от соблазна немедленно плюхнуться обратно. Бр-р-р! Ударивший из-за телеги свежий ветерок тоже не казался плодом больного воображения.

После влажной грязевой ванны он студил вполне ощутимо. До слез из глаз.

Бурцев поежился. Прямо скажем – не Африка. Но когда успело похолодать? Или пока он был в отключке, его зачем-то переправили в другую климатическую зону? Что тут за странный сезон? Слякотная зима? Поздняя осень? Или… Бурцев проморгался, смахнул вышибленные бодрящим ветерком слезы и смог наконец как следует оглядеться вокруг. Весна! Причем в полном разгаре.

Ничего хотя бы отдаленно напоминающего Нижний парк. Все иначе. Больше, чем просто иначе. Справа – речушка. Слева – набухшая почками рощица, переходящая в густой лес. Сзади – холм, там сквозь стаявший снежок уже пробивается молодая травка. Впереди – еще холмик, поменьше. Идиллическую картину портила только расквашенная множеством колес дорога. Жирной черной змеюкой она сползала с одной возвышенности и, мудрено извиваясь, поднималась на другую.

На обочине валялись камни, скатившиеся в незапамятные времена с какого-то из холмов. Нет, не камни даже – огромные выщербленные глыбы, этакие неподъемные кубики для неведомого циклопического сооружения. Или все-таки ведомого? Опять пресловутые башни перехода?

Бурцев стоял аккурат меж двух холмов, на краю пестрого притихшего табора. Повозки, брошенные на дороге, сгрудились в беспорядочную кучу. Неказистые груженные каким-то барахлом крестьянские телеги. Впрочем, выделялась среди них одна – в авангарде изломанной колонны. Крытая, яркая с высокими деревянными бортами, расшитая и размалеванная невесть чем. Орлы, что ли? Или грифы? Нет, все-таки орлы – с короной и распростертыми крыльями. Белые коронованные орелики на красном фоне.

Сзади – опущенный полог медвежьей шкуры, спереди – место для возницы. Нет, не карета, конечно, но явно побогаче остальных повозок. И лошадки впряжены – загляденье – не то что полудохлые клячи вокруг. Целых четыре здоровых ухоженных и сытых коняги. Двух из них – пегую и гнедую – можно хоть сейчас под седло ставить.

Кстати, это средство передвижения, в отличие от других телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить – замаешься, а вот голову снять с плеч – запросто. Прямо-таки музейные боевые секиры. Но если б только они…

Оба охранника в кольчугах. На головах – стальные шлемы-шишаки, вроде «Ската», только без матерчатой обшивки. У каждого – по большому четырех угольному щиту в левой руке: добротная деревянная основа, обитая толстой кожей и усиленная металлическими полосами. Такой щит мало в чем уступит омоновскому.

Стоп… Топоры? Кольчуги? Шлемы? Щиты? Это что же такое получается, господа хорошие?! Кино тут снимают, что ли? Или в самом деле… тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? В киношную версию происходящего хотелось верить больше. В собственное сумасшествие не хотелось верить совсем. Но все шло к тому. Или к башням перехода? Мысли о них настойчиво лезли в голову. Бурцев так же настойчиво гнал из памяти дикую сцену в парке. Подумаешь, полная луна! Подумаешь, бормочущие медиумы! Подумаешь, светящийся круг на асфальте…

Глубокий вдох. Помогает от паники – проверено, а сейчас главное – не запаниковать. Второй вдох, третий… Дышал он до полного кислородного одурения.

Потом как следует ущипнул себя. Больно! Страх перед осознанием своего безумия ушел. Вопросы остались.

Самый важный из них: если все это действительно затеяли киношники, то на кой им понадобилось вывозить из Нижнего парка потерявшего сознание милиционера? Чтобы в качестве декорации бросить в грязь под колеса допотопной телеги? Хороша, блин, декорация: боец ОМОНа в историческом фильме. Или тут «Янки при дворе короля Артура» на новый лад снимают? Сейчас и не такие извраты в моде. Но все равно… Киношники, даже самые что ни на есть авангардные, не рискнули бы топить сотрудника милиции в грязи. Дождались хотя бы, когда он придет в себя, объяснили, что к чему…

Бурцев с трудом оторвался от ряженых стражников. Нет ли тут граждан в более приличной и привычной глазу одежде? Должны же где-то поблизости ошиваться режиссеры, ассистенты, операторы, осветители, девочки-мальчики на побегушках и прочая суматошная братия, без которой не обходится ни одна съемка.

Братии не было. Нигде. Не было и камер. И машин с горделивыми кинокомпанийскими надписями вдоль бортов. Зато массовочку сюда нагнали – не хухры-мухры.

Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей – болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно молчаливые статисты в телегах – все, от мала до велика – играли свою роль великолепно, правдоподобно. Даже холодок по коже. И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.

Бурцеву стало тревожно. Есть подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его окружает, а кое-что пореальней. Удручающе-давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Кино ли?!

Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не толкиенисты же и не члены клуба исторической реконструкции довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий пока их не видел. Но слышал отдаленный гомон мужских голосов.

Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого-то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют, что ли?

Простолюдины – вероятно, крестьяне-землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…

«Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», – упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начал догадываться о сути произошедшей перемены.

И догадки эти ему не нравились.