Текст книги "Орден"

Автор книги: Руслан Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 68 страниц)

Глава 4

Вот и все. Долгий, почти бесконечный путь позади. В трофейный бинокль из густого подлеска, служившего им укрытием, местность просматривалась великолепно. Сюда они добирались, сторонясь трактов, дорог и явных троп и теперь могли наблюдать за городом спокойно, не опасаясь преследования.

Резиденция дерптского епископа Германа фон Крайземана – бывший русский городок, основанный еще в одиннадцатом веке Ярославом Мудрым и именовавшийся до захвата немцами Юрьевом, возвышался над замерзшей речушкой Эмайыгой. Онемеченный Дерпт не выглядел гостеприимным местом. Каменные стены и башни внутреннего замка были здесь, конечно, поменьше Кульмских. И над островерхими крышами внутренней цитадели не реяли грозные орденские стяги – только топорщились католические кресты да развевался одинокий флаг с гербом его преосвященства.

Благодаря мощной оптике Бурцев смог различить геральдические цвета епископа: красный, серебряный и золотисто-желтый. На красном поле огромный серебряный ключ перекрещивается с серебряным же клинком. В головке ключа вырезано крестообразное отверстие. Бородка – непроста, не примитивна. Для сложного замочка, видать, выкован ключик. Рукоять геральдического меча позолочена. Такой же золотой крест изображен сверху – над ключом и клинком.

Епископский замок, как и положено доброй крепости, построен на возвышении, окружен рвом и валом с обледеневшими склонами. К холму с каменной цитаделью со всех сторон жмутся домишки горожан, а внизу – уже на равнине – Дерпт опоясывает вторая стена – деревянная и невысокая.

Опытный глаз сразу различил бы, что хозяйство в Дерите ведет человек, умеющий не только творить молитвы. Подступы к городу и замку хорошо просматривались и простреливались. Посад под стенами – небольшой, но поставленный добротно и с толком, чтобы в случае штурма разбить, рассеять, задержать противника. Такой посад нетрудно и поджечь при спешном отступлении к крепости.

Фортификации содержались в идеальном состоянии. У городских и замковых ворот собрано достаточно стражи, чтобы отбить неожиданный наскок передового вражеского дозора и даже на время сдержать натиск более крупного отряда неприятеля. Причем сразу видно: воины не отбывают время, не маются от безделья. Все – при полном вооружении, все собранны, подтянуты. Ни одна повозка, ни одни сани мимо таких не проедут недосмотренными, ни один путник не пройдет нерасспрошенным.

На внешних и внутренних стенах тоже поблескивали шлемы и наконечники копий. Меньше, чем требуется для отражения штурма, но больше, чем нужно для простого наблюдения. Дымились костры под котлами с варом – стража согревается, не покидая постов. Видимо, близость к новгородским землям и вечное полувоенное положение приграничья держало епископскую рать в надлежащем боевом тонусе.

Но…

Но до чего же дико и нелепо смотрелись в крепости, полностью готовой к обороне, два солидных – в полпролета стены – пролома. Первый открывал нутро епископского замка. Второй зиял во внешних укреплениях, неподалеку от привратных башен. От одной дыры к другой – по разрытому валу, по засыпанному рву, по оборванным, рассеченным улочкам через весь Дерпт и далее – выступая за пределы городской стены – тянулся не частокол даже – а так себе, невысокий – в рост человека – дощатый забор с бойницами. Укрытие от стрел, и только. А вот перед забором…

Три ряда колючей проволоки. И еще один – четвертый, поменьше, поплоше – на удалении. Этот – не для врага. Этот просто оберегает от неразумных дерптцев и тупой домашней скотины припорошенную свежим снежком полоску земли. Дураком надо быть или средневековым невеждой, чтобы не распознать между рядами «колючки» минные заграждения. И пулеметные вышки по периметру, с боевыми площадками, укрытыми деревянными щитами.

Беспрепятственно попасть за колючую проволоку тут можно только через вынесенные далеко… очень далеко за черту города ворота. Впрочем, настоящие ворота вешают там, где есть мощные стены. Хлипкий забор и столбы с «колючкой» плохо подходят для этой цели. Нет, то были не ворота, а скорее мощный шлагбаум. Обитый щитами-павезами с бойницами. Укрепленный приваренными стальными подпорками – прочными, надежными – вроде противотанковых ежей. Оплетенный спиралями колючей проволоки. Шлагбаум поднят – хоть пешком иди, хоть на коне проезжай, хоть на санях. Опущен – не пройдешь, не перелезешь, тараном не взломаешь.

За шлагбаумом – караульная будка. Над шлагбаумом – еще одна пулеметная вышка. На вышке – полотнище со свастикой. Справа – окопчик огнеметчика. Слева – окопчик гранатометчика. Трубу ранцевого фламменверфера и коническую болванку фаустпатрона нетрудно разглядеть на заснеженном бруствере. Так что, хоть подступы к шлагбаумным воротам и не заминированы, ни пехоте, ни коннице, ни осадной технике противника легко они не дадутся.

На огороженной территории сновали несколько человек в шинелях. В касках. С автоматами. За «колючкой» вообще все было не так, как на тесных улицах Дерпта. Если когда-то там и располагались дома горожан, то ныне от них не осталось и фундаментов. Впечатление такое, будто в цитадели его преосвященства стоял необычайно высокий, тяжелый и узкий шкаф-небоскреб, который случайно уронили на город. Шкаф рухнул, сминая все на своем пути. Шкаф проломил стены, расплющил вал, утрамбовал ров, разнес узкие зловонные улочки. А когда упавшую мебель подняли и унесли грузчики-великаны, по всему Дерпту протянулась выдавленная пустая полоса: длинный-предлинный прямоугольник снесенных на фиг построек.

Образовавшийся пустырь огородили забором, колючей проволокой и минными полями. Поставили мощный шлагбаум с караулкой. Да пулеметные вышки. Да длинные казармы по одну сторону и просторные бревенчато-дощатые строения непонятного предназначения – по другую. Да штабной домик с антенной на крыше.

Но больше всего воображение поражала ровная… ровнехонькая площадка, расчищенная от снега. Не площадка даже, а площадь, площадище целая… Узкая и длинная. Тянется посреди огороженного пространства от подножия замкового холма и почти до самого шлагбаума. Будто заманивает потенциального противника к дерптской цитадели скатертью-дорожкой. Хм, интересно, что бы это значило? Место под новое грандиозное строительство? А вон там что?

В глубине дерптского замка, за засыпанным и утрамбованным рвом, за смятым валом, за порушенными стенами – там, где покоилось до поры до времени основание рухнувшего супершкафа, возвышается наскоро сбитое куполообразное сооружение. Хлипкое, временное, но необъятное, словно дом великана. Словно храм великана. Словно гигантский колпак, закрывший от непогоды и чужих взоров целый городской квартал… Что ж такого ценного в этом квартале-то?

А ведь ясно что! Платц-башня! Цайт-прыжки тут, похоже, уже начались. И гости из будущего подгоняют под привычные стандарты окружающий мир. Вот и возник чудовищный симбиоз средневекового замка и секретной базы Третьего рейха. Вот и наложились друг на друга два разновременных военных объекта. Вот и поднялось неподалеку от флага дерптского епископства знамя, украшенное свастикой.

Глава 5

– Изломанный крест… – хрипло выдохнул Освальд. Добжинец всегда отличался зорким глазом. – Вон там, над воротами из павез. Это ведь тот самый герб, что подняли супостаты над моей Взгужевежей.

Бурцев не ответил. Фашистское знамя над Дерптом говорило о многом. О том, что цайткоманда уже имеет свой город в городе, замок в замке, резиденцию в резиденции. И о том, что эсэсовцы здесь не считают нужным рядиться в чужие одежды и прикидываться монахами или странствующими рыцарями. Дерптские фашики почувствовали свою силу, открыли свое истинное лицо и подняли свой флаг. Как в Взгужевеже, где некому уже было сорвать знамя чужих времен и идей. Псевдолегат Святого Рима убедил-таки епископа Германа фон Крайземана отдать город на откуп «небесному воинству».

Бывший омоновец, польский рыцарь, китайский мудрец и юная нимфоманка смотрели не отрываясь, смотрели во все глаза.

– А это что такое – там вон, за проволочной оградой, где снега нет? – Освальд хмурил брови и нервно подергивал усами. Усы добжиньца всегда приходили в движение, если их хозяин находился в замешательстве. – Видите, длинная ровная и широкая дорога посредине… Ристалищное поле? Так великовато оно даже для групповых схваток. Может быть, епископ устраивает здесь скачки?

«Ипподром» за колючей проволокой что-то напоминал Бурцеву. И очень, очень ему не нравился. Но вот почему?

– Ты что скажешь, Сыма Цзян? – перешел он на татарский.

– Нисё, – пожал плечами китайский мудрец. – Совсем дурасек ваша епископа. Стена – ломай, ров – засыпай, ровная-преровная дорога к городу строй. Так и тарана, и осадная башня, и камнемета, и пешая и конная войска пройдет. Ой, дурасек!

Бурцев невесело усмехнулся. Дурачок, говоришь? Нет, не все так просто, друг Сема. Если у епископа Германа с головой что-то не в порядке, люди фон Берберга вмиг мозги ему вправят и понапрасну дурить не дадут. Нет, по всему видать – не епископская задумка платц этот прокладывать. Тут явно цайткоманда постаралась, выравнивая, будто по ниточке, внутригородское пространство и пересеченную местность за пределами Дерпта. Только – е-пэ-рэ-сэ-тэ! – зачем все это понадобилось фашикам?! Может, ловушка здесь какая-то кроется?

– Ладно уж, чего гляделки глядеть и гадалки гадать, – Освальд Добжиньский решительно рубанул ладонью воздух. – Решили идти в Дерпт, так идем. Ядвига проведет мимо стражи, а там видно будет.

– Не спеши, пан Освальд, – покачал головой Бурцев. – Может, епископ и пустил бы нас в город, да только здесь, похоже, заправляет уже не он.

В бинокль было видно, как засуетилась стража у ворот. Дерптские воины выполняли приказы… приказы эсэсовца. Человек в шинели и каске с рожками-пупырышками попал в его поле зрения лишь на миг, но никаких сомнений у Бурцева не оставалось: вот он, истинный начальник караула!

– И что нам теперь делать? – буркнул Освальд. – До второго пришествия тут сидеть?

– Погоди-ка! – Бурцев снова прильнул к биноклю.

– Ну? Что там еще?

– Из ворот, кажись, выезжает кто-то…

В самом деле… Стража выпускала из города вереницу груженых саней и отряд вооруженной охраны. Купеческий обоз – не иначе.

Добжинец тоже рассмотрел движение. Утихомирился, прикинул вслух:

– А мимо нас ведь проедут! Ждем?

Переглянулись. Поняли друг друга без слов.

– Ждем, – кивнул Бурцев. – Сыма Цзян с Ядвигой останутся в укрытии – держать лошадей наготове, а мы… мы подберемся к дороге. Попытаемся… Может, повезет.

Это был шанс. Если бы удалось захватить языка – пусть хоть даже самого тупого кмета, – можно было б вызнать, что творится за стенами Дерпта. Все ведь лучше, чем идти к чужим воротам наудачу, не зная обстановки.

Но, увы, чем ближе подъезжал санный караван, тем сомнительнее казалось задуманное предприятие. Охраняли купеческое добро, конечно, не рыцари, а конные и пешие наемники из кнехтов, но и эти – тоже не сахар. Особенно в таком количестве. Полдюжины спереди – окружили пузатого бородача в богатых одеждах и с кислым лицом: явно не прибыль подсчитывает сейчас торгаш, а убытки.

Столько же воинов плетется сзади – оберегают тыл, да меж саней еще вон мелькают копья, топоры и шляпообразные каски. А на тюках – позади возниц – разместились арбалетчики. Ох, и основательно же подготовился неведомый купчишка к путешествию по опасным прусско-ливонским землям. Как тут напасть? Как незаметно умыкнуть человечка? Но и упускать обоз тоже жалко. Когда еще такая возможность представится!

– Надо… – упрямо процедил сквозь зубы Освальд. – Полонянина брать надо, иначе ничего и никак нам не вызнать.

– Ну, так уж ничего? Так уж и никак? – ручка Ядвиги легла на плечо Освальда. Полячка улыбалась. Спокойно и весело улыбалась. Гораздо спокойнее и веселее, чем следовало бы в их ситуации. – Там, где бессилен мужчина, всесильна женщина, мой милый рыцарь.

– Что? – встревожился добжинец. – Ты хочешь…

– Я выйду к обозу. Одна. Поболтаю с купцом, узнаю все, что нужно, и вернусь.

Она говорила просто, как о походе по грибы.

– Думаешь, купчина станет с тобой разговаривать?

– Этот – станет, – усмехнулась Ядвига. – Знаю я этого купца. Ирвином его кличут.

– Знаешь? Купца? – Освальд был ошарашен. – Откуда?

– В Легнице встречались, – уклончиво ответила Ядвига. – Еще до прихода татар.

У Бурцева отвисла челюсть. Вот уж действительно мир тесен! Легницкий пеньково-суконный магнат, у которого раньше состояла в услужении Ядвига, отправился за барышами в Дерпт! Ну, чем не удача!

– Она дело говорит, Освальд.

Польский рыцарь в недоумении пялился то на Бурцева, то на свою возлюбленную.

– Вам все равно не захватить Ирвина, – терпеливо объясняла та. – А ведь он наверняка знает лучше остальных, что происходит в Дерите. И мне по доброй воле расскажет больше, чем вы сможете вызнать от полонянина. Которого, между прочим, еще сцапать надо.

– Сцапаем, – обиделся Освальд.

– Конечно-конечно, милый. Только зачем, если Ирвин сам выложит все и не заподозрит ничего худого? Так ведь будет проще и безопаснее.

Да, неплохо придумано! Бурцев восхищенно мотнул головой. Аи, да девчонка, аи да молодец! Сразу видно шпионскую выучку.

– Ты прямо у нас ходячая палочка-выручалочка!

– Сам ты дубина стоеросовая, Вацлав, – ласково огрызнулась Ядвига

Освальд, однако, хмурился:

– Не нравится мне эта затея. Ты будешь одна, а там мужиков не меньше трех десятков. Тебя ведь могут… Ну… тебе могут причинить вред.

Ядвига усмехнулась. Бурцев тоже. Такая особа сама кого хочешь «может», да еще и получит от этого удовольствие. Уж вреда – точно не будет.

– Не забывай, пан Освальд, я ведь знакома не только с Ирвином, но и с епископом Германом. А потому вряд ли кто-нибудь в этих землях рискнет поднять на меня руку.

– Ирвин тебе не поверит.

– Может быть, но все равно побоится дурно обращаться со мной. Он труслив и осторожен сверх всякой меры – уж я-то знаю.

– Но…

– Скажу, что разыскиваю епископа, упомяну имя Фридриха фон Берберга. Этого будет вполне достаточно.

– Пусть едет, – кивнул Бурцев.

– Но…

Пальчик Ядвиги лег на уста добжиньца. Рыцарь замолчал. Девушка обворожительно улыбнулась:

– Я быстро.

Возразить Освальд не успел – Ядвига уже гнала коня по глубокому снегу к дороге. Выбралась из леса, в открытую направилась навстречу торговому обозу. Все, теперь останавливать ее поздно: охрана заметила одинокую наездницу.

Глава 6

Бурцев с добжиньцем спешились, отдали коней Сыма Цзяну. Сами подобрались к обочине – близко, насколько это возможно. Замерли, всматриваясь и прислушиваясь.

Ядвига ехала стремя в стремя с купцом. Кнехты, чуть поотстав, пялились на стройную фигурку всадницы. За лесом не наблюдал никто.

– Если с ней что-то случится – поубиваю всех, пся крев, – грозно пропыхтел Освальд. – Тебя с купцом – первыми.

– Да тише ты со своей песьей кровью, – шикнул Бурцев. – Ничего с Ядвигой не сделается. А если нас услышат – всем крышка.

Мимо как раз проезжал обозный авангард.

– Ох, дорогая Ядвижка, – сокрушался Ирвин. – Пенька, лен и сукно сейчас здесь никому не нужны. Жратва и оружие – вот что в цене. А с Русью ливонцы торговать не велят. Угрожают отобрать товар, а самого повесить. Разорение одно с этим их крестовым походом!

Крестовым походом? Бурцев насторожился.

– Его преосвященство епископ Герман собственноручно чуть не проломил мне голову своей страшной булавой, едва я заикнулся, что мирный торг с русичами более выгоден, чем война, – продолжал жаловаться купец. – Меня даже в темницу к крысам бросили, представляешь, Ядвижка! Насилу откупился. Едва обоз свой спас от полного разорения. Ох, и времечко… А тут еще это небесное воинство объявилось, коему его преосвященство и ливонский магистр Дитрих внимают как зачарованные. Уж не знаю, откуда на самом деле взялась та рать, но, по моему скромному разумению, именно она и подстрекает всех к скорейшему походу на восток…

Купец с Ядвигой проехали, и больше Бурцев не смог разобрать ни слова. Теперь мимо шел обоз. Всхрапывали лошади, шелестели полозьями сани, кто-то что-то тихонько напевал. Потом ветер донес задорный смех Ядвиги. Громко хохотнул и Ирвин, у которого в компании бывшей служанки быстро улучшалось настроение. Заржали кнехты из охраны. Освальд скрипнул зубами от ревности и злобы.

Вскоре обоз скрылся за поворотом. Добжинец начал нервничать:

– Догнать надо! Отбить! Немедленно! Ее же похитили, Вацлав!

Бурцев сдерживал рыцаря, как мог. И четверть часа спустя «похищенная» вернулась сама. Лицо лазутчицы было непривычно серьезным и озабоченным. Что бы это значило? Как оказалось – ничего хорошего.

– Фон Берберга в крепости нет, – доложила Ядвига. – Епископа Германа тоже.

– Все ушли на фронт? – скривился от досады Бурцев.

– Выступили навстречу основным силам ливонцев. Вильгельм Моденский уже объявил крестовый поход, а ливонский ландмейстер провозглашен верховным магистром ордена. Дитрих фон Грюнинген собрал под свои знамена не меньше десяти тысяч рыцарей с кнехтами и оруженосцами.

– Десять тысяч? – Бурцев нахмурился. – В этой ораве непросто будет отыскать фон Берберга. Он хоть не сменил еще своего приметного медведя на другой герб?

– Нет. Вестфалец по-прежнему носит медвежий герб и считается главным советником магистра Дитриха и дерптского епископа. Правда, Ирвин говорит, власти у него сейчас поболее, чем положено иметь простому советнику.

– А свое войско у него есть?

– Фон Берберг ведет с собой невиданное знамя[76]76
  В данном случае речь идет не о стяге. «Знаменем» в феодальном войске называлась боевая единица из нескольких «копий». «Копьем» именовалась свита из вассалов, слуг, оруженосцев и стрелков, которую вел за собой на войну один рыцарь.


[Закрыть]. Откуда явились эти воины и где взяли свое грозное оружие, не знает никто. Известно только, что они беспрекословно подчиняются вестфальцу. В Дерпте этот отряд называют не иначе, как небесным воинством, но говорят о нем с таким страхом, будто сам Дьявол встал на сторону фон Берберга. Даже сам бесстрашный епископ Герман побаивается своих новых союзников.

– Ядвига, это все, что тебе удалось узнать?

– Извини, Вацлав, об Агделайде в Дерпте ничего не слышно. Я специально расспрашивала Ирвина о даме сердца доблестного фон Берберга…

– И?

– Ирвин говорит, у вестфальского рыцаря вообще нет никакой дамы сердца. Фон Берберг прибыл в Дерпт лишь со своим оруженосцем, в сопровождении небольшого отряда ливонских рыцарей. Женщин среди них не было.

– Проклятье! – Бурцев застонал от бессилия. – Где он мог ее спрятать?!

– Да где угодно, – хмуро ответил Освальд. – Вацлав, смирись, Агделайду не отыскать, пока мы не найдем самого фон Берберга. Только он в силах помочь тебе. Если, конечно, захочет.

– Не захочет – заставим. Ядвига, куда направляются крестоносцы?

– В Дерпте поговаривают, будто новгородский князь Александр Ярославич повел свои дружины к Пскову и Изборску – эти города еще в позапрошлом годе немцы отбили у русичей. Наверное, ливонцы выступят навстречу новгородцам. А может, уже выступили. Торопиться им нужно со своим походом, иначе до весенней распутицы не управиться. В болотах и грязи много ведь не навоюешь. А мажец месяц[77]77
  Март (польск.)


[Закрыть] закончился. Кфечень[78]78
  Апрель (польск.)


[Закрыть] уж на дворе.

– Распутица?! – пробормотал Бурцев. – Март?! Апрель?!

Надо же, он совсем потерял счет времени!

– Ага, весна, – мечтательно закатила глазки Ядвига. – Зима-то нынче в этих северных краях лютой оказалась. Не то что в прошлом годе на юге, в Силезии. Тогда у нас рано травка полезла, а сейчас – вон снега лежат, как в люты месяце[79]79
  Февраль (польск.)


[Закрыть]. Лед только-только подтаивать начинает.

Бурцева словно в прорубь студеную окунули. Лед подтаивает?! Елки-палки, да как же он мог забыть! До Ледового побоища считанные дни остались. Вот где следует ждать диверсии цайткоманды! Вот куда ударят эсэсовцы! И уж если фашики примкнут к немецкой «свинье» – не видать тогда победы Александру Невскому. Разобьют ливонцы русичей на Чудском озере. Оттяпают Новгородчину, а там, глядишь, и остальную Русь под себя подомнут. Что будет дальше – и предположить страшно. Вся история пойдет прахом. Если уже не идет. Ну да шут с ней, с историей! Судьба Аделаиды – вот что сейчас заботило Бурцева больше всего. Но между ним и дочерью Лешко Белого по-прежнему стоит треклятый вестфалец.

– По коням! Живо! – Бурцев первым вскочил на коня. – Нужно предупредить князя Александра. Примкнем к новгородцем, а уж тогда с фон Бербергом не разминемся.

Секунда – и под добжиньским рыцарем тоже скрипнуло высокое седло.

– Верно говоришь, Вацлав…

Ядвиге и Сыма Цзяну пришлось догонять.

Глава 7

От Эмайыги свернули к урочищу Хаммаст. Оттуда – к поселению Моосте. Стороной прошли Мехикоорму. Диковинные названия эстонского приграничья между владениями братства Ливонского дома, дерптским епископством и новгородскими землями вызнавали у перепуганных местных жителей. Те поначалу принимали их за немцев и едва языка не лишались от страха. Понятное дело: что прусские, что ливонские тевтоны были любезны и обходительны только со своими земляками – переселенцами из Германии. Аборигенов же на захваченных землях Христовы рыцари ни в грош не ставили. Могли и зарубить под горячую руку либо сжечь заживо. Просто – забавы и устрашения ради.

Роды, чьи вожди отрекались от дедовых богов, принимали немецкую веру, отдавали крестоносцам в бесправные холопы и подневольные вой своих людей да откупались великой данью, еще могли рассчитывать на снисхождение. Остальным оставалось прятаться в глуши и уповать на оберегу лесных и болотных духов. Но не все чудины-эсты при виде незнакомых вооруженных всадников втягивали головы в плечи. Однажды их встретили стрелой.

Вылетело оперенное древко из надежного схрона в густом кустарнике. Ударило точнехонько в грудь Освальду. Да просчитался лучник: костяной, с частыми зазубринками, наконечник охотничьей стрелы не одолел доброй кольчуги двойного плетения, упрятанной под теплый плащ. Обломился наконечник, застряв в мелких звеньях.

Добжинец взвыл – не от боли, от гнева. Пришпорил коня. А из укрытия в кустах уже выпорхнул одинокий лыжник. Молодой – мальчишка еще. Волчья шуба, волчья же и шапка… Под серым мехом – копна длинных белобрысых волос. Лук в налучье – за спиной. Тул со стрелами – на бедре. Полетел парень птицей.

Широкие, подбитые прочной шкурой с лосиных ног лыжи скользили по насту легко, но спасти своего хозяина от всадника не смогли. Снег тут был не вязкий. А к лесным скачкам рыцарь-разбойник оказался привычен. Хоть и вел беглец преследователя за собой хитро – к веткам, что пониже да поковарнее, поляк умело объезжал препятствия, не сбавляя скорости, уворачивался от растопыренных древесных лап и мчал, мчал дальше.

Освальд настиг наглеца меж двух буреломов. Сбил лесного стрелка конем. Уж занес меч, да вовремя распознал неумелую брань на немецком. И понял, что немцев же и бранит молодой лучник. Добжинец опустил клинок. Захохотал, спешился, поднял вывалянного в снегу молодого эста на ноги. Долго объяснял по-немецки, что сам не крестоносец и к германцам симпатии не питает. Нескоро, но вроде убедил. Привел за собой запыхавшегося лыжника, объявил тоном, не терпящим возражений:

– Пойдет с нами. Будет вместо Богдана.

Вейко – так звали этого горячего эстонского парня – промышлял в здешних местах охотой и не смог устоять перед соблазном подстрелить немецкого рыцаря, за которого он издали принял Освальда. Причина для подобных намерений у мальчишки имелась: пару лет назад во время похода на Изборск крестоносцы вырезали всю семью Вейко. За то лишь, что род его посмел вести мену по мелочам с рыбаками-русичами, заплывавшими с противоположного берега Чудского озера: любая торговля с восточным соседом в орденских владениях каралась жестоко. Сам паренек спасся чудом. Когда пришли немцы, он как раз гостил у тех рыбаков на русской стороне.

По-русски, кстати, эстонец говорил заметно лучше, чем по-немецки, что весьма радовало Бурцева. Правда, молодой лучник казался скрытным, нелюдимым и не по годам молчаливым, но для охотника-одиночки это как раз нормально. Главное, Вейко обещал провести их кратчайшими охотничьими тропками хоть до самого Пскова. А знающий проводник был бы сейчас неплохим подспорьем к карте фон Берберга.

– Пойдем через Моосту, – сказал Вейко. Неторопливо, протяжно, смешно сказал. И в то же время серьезно, сурово, сердито даже. Почти как зрелый муж.

Бурцев предложил парню хотя бы на время сесть в седло. Эст презрительно сплюнул. Буркнул:

– Потом как-нибудь. И так уж засиделся, вас в засаде дожидаючись. Размяться надо.

Деловито заскрипели по снежку лыжи на лоснящемся меху. Бурцев и Освальд переглянулись, пожали плечами.

… К Моосте подъехали уставшие, замерзшие, злые. Не то чтобы мороз стоял лютый, но доконал мокрый липкий снег, поваливший сразу после встречи с Вейко. Все же весна-красна была пока только на календаре. А вокруг – мерзко, промозгло. И на душе не лучше.

Моостовскую деревеньку в пару дюжин дворов окружал старый покосившийся частокол. Бревна – облеплены снегом, заостренные концы прячутся под белыми шапками. Грубо прорубленные бойницы и широкие щели меж раздавшимся дрекольем забиты обледенелой коростой.

Хищных зверей да, может быть, небольшую банду лихих людей такая ограда остановит, но никак не воинский отряд. Однако не похоже, чтобы деревню кто-то разорял. Ни пожарищ, ни трупов, ни проломов в оборонительном тыне. Впрочем, нет здесь и признаков жизни. Нет движения, нет следов на свежем снежке. Молчат вездесущие звонкоголосые детишки, безмолвствует скотина. Не слышно собачьего лая. Не видать дымов над круглыми отверстиями в низких – почти вровень с сугробами – тесовых крышах.

Запустение царило в Моосте. Ворота… да какие уж там ворота – калитка частокола, в которую едва-едва пройдут крестьянские сани, распахнута. Обе створки плотно увязли в снегу. Давненько их не запирали. По всему видно, в леса подались жители деревеньки пережидать лихую годину. Тяжко, небось, и беспокойно жить сейчас простому крестьянину, да под немецкой пятой.

Перед открытыми воротцами слежался хороший плотный наст – копыта в снег не проваливаются, но и не разъезжаются по льду: скачи – не хочу. Хоть в полный галоп пускай лошадь по гладкой равнине. Поля, наверное, тут или лужок какой укрылись под белым покрывалом. Позади деревеньки тоже виднеется почти безлесая пустошь – только не такая плоская: более бугристая, холмистая, кочковатая с редкими деревцами – гниленькими, сухонькими, кривыми, да с чахлым болотным кустарником.

Путники раздумывали недолго. Чего думать-то: и людям, и коням отдых потребен, а какое-никакое человеческое жилье все же лучше, чем очередная ночевка в лесу – в снежной норе или под еловым шатром. Бурцев глянул на товарищей. Заснеженные усы Освальда висели понуро и безрадостно. Сам рыцарь смотрел вокруг хмуро, в седле сидел нахохлившись, что твой воробей. Ядвига куталась в теплый плащ добжиньца, да только вряд ли промокшая шерсть хоть немного согревала сейчас девушку. Сыма Цзян до самого носа натянул огромную шапку. Не сразу и поймешь, что азиат… Лыжник Вейко, так и не севший на лошадь, – тот вообще едва передвигал ноги, хоть и пыжился изо всех сил, скрывал усталость. Нет, как ни крути, а передохнуть нужно. Бурцев первым направил коня к распахнутым воротам.

Двигались мимо приземистых покосившихся домиков осторожно, опасливо. Чудинские жилища – убогие, но для засад такие годятся как нельзя лучше. Проехали шагом всю деревеньку. Снова уперлись в частокол. С этой стороны он был еще ниже и плоше – так себе, оградка от зверья. В нескольких местах тын прогнил и покосился, перекособочился от времени. Видно, беспечные хозяева не очень-то и боялись нападения с тыла.

Здесь тоже был вход. Лаз, точнее. Еще одна – теперь уж одностворчатая хлипкая калитка, без претензий на большее. И тоже распахнута настежь. А за калиткой… За калиткой тянулась стежка следов. Такие же следы сбегались к узкому выходу от ближайших домов. Или все моостовцы гуськом и совсем недавно уходили из родной деревни, или… Или сюда кто-то пришел!

Человек, до сих пор прятавшийся по ту сторону частокола, распрямился, поднялся в полный рост, шагнул в открытую калитку. Скуластое лицо, злые глазки-семечки, черные брови, редкие усики… Он был в теплом тулупе поверх кожаного панциря. В железном шишаке с меховой оторочкой. С луком в руках. С натянутым луком. С мощным степным луком, от которого нет спасения.