Текст книги "Чужая жизнь. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

– …Это же гениальная схема! Находим в картотеке подобное дело, где в суде рассматривается очередной материальный иск, и оформляем акт о временном изъятии имущества. В обоснование можно вписать, что истец может предпринять потенциальные действия для сокрытия своего имущества. Поди докажи, что это не так?! Если же суд примет решение в пользу истца, то вынесем обратное решение. Пусть уже он подает в суд. Я‑то снова здесь буду ни при чем. Каково? Гениально ведь! Что зенки свои лупишь и молчишь, как в рот воды набрал!?

Он вновь заржал, глядя на обескураженное лицо парня. Как же это было прекрасно! Его аж судорогой сводило от испытываемого физического наслаждения. Как это чудесно, смотреть в лицо неудачника, который раздавлен тобой, и поучать его жизни, оскорблять его. Что может быть прекраснее?

– О! – воскликнул он, когда в дверь с силой застучали и оттуда стали раздаваться выкрики сотрудников службы безопасности. – Намокли поди штанишки? Сейчас тобой пол‑то протрут!

Наконец, массивная дверь рухнула под ударами, и внутрь ворвались четверо плотных крепких мужчин в форменных пиджаках с парализатарами в руках. Они профессионально окружили неподвижно стоявшего парня и взяли его на прицел оружия.

Правда, парнишка, к удивлению торжествующего чиновника, не выказывал никакого страза. Даже, наоборот, демонстрировал нечто напоминающее радость или может удовлетворение. Странная реакция, право слово. Пацан, как и любой другой нарушитель спокойствия в таком учреждении, уже должен скулить и умолять не применять к нему специальных мер (последствия от выстрела из парализатора, скажу вам, штука весьма неприятная: тошнота, понос, дикое сердцебиение, словно сердце выскакивает из груди, дичайшая слабость, и некоторые другие не самые приятные вещи).

– Арестуйте этого человека! – вдруг воскликнул этот паренек, показывая пальцем в сторону Афанасия Полуэктовича. – Он вынес заведомо не правильно решение в отношении моего имущества и только что признался в этом. Что вы стоите?! – прикрикнул он на старшего дежурной смены, крупного дяденьку с небольшими усиками, что недоуменно переводил взгляд с парня и на чиновника, затем обратно. – Вон на полу валяется акт об изъятии моего дома, который подписан этим человеком. Видите?

Старший, не обращая никакого внимания на парнишку, повернулся к Гринькову.

– Ваше превосходительство? – спросил он, кивая головой на продолжавшегося что‑то вещать парня.

Чиновник снисходительно усмехнулся в ответ.

– Пакуйте его Николай Петрович. Он здесь на целый букет статей наработал: и угроза жизни государственному служащему второй категории по табели о рангах, и несанкционированное применение магии в стенах присутственного учреждения. Вообще, неплохо бы его показать психиатрам. Он все время какой‑то бред несет про меня. Буйный, словом. Вы уж разберитесь, Николай Петрович. Можете даже поучить немного уму разуму, чтобы знал, как на старших свою грязную пасть разевать. Я же в долгу не останусь.

Тот кивнул. Мол, все ясно, как божий день. Сейчас запакуем этого непонятного типа и отправим его далее по этапу. Сначала только «выпишем» ему пару ласковых. Надо ведьважного человека, Афанасия Полуэктовича, уважить. Глядишь, после он чем‑нибудь поможет.

Пригладив свои усики, старший смены повернулся к парнишке. После без всякого замаха ударил того в живот. Коварный получился удар. Резкий, сильный удар, от которого сразу же дыхание сбивается, и все тело судорогой боли скручивается. Мастер Николай Петрович был на такие штуки. Не зря в полиции два десятка лет отрубил «копейка в копеечку». Много чему такому наловчился.

– Ну, сопля, успокоился? Понял теперь, как уважаемых людей беспокоить? – ласково улыбаясь, спрашивал он у Бельского, что корчился от боли на полу. – Понял? Добавлю, если не понял с первого раза. Ручки свои сейчас вытяни. Я на них браслеты пристегну. Давай, давай, тяни… Что за взгляд такой? Тебе, дураку, сейчас 203 статья часть вторая корячится. Нападение на государственного служащего, находящегося при исполнении. Понимать это надо. Никто не посмотрит на твои способности. Сразу же упекут на десятку снег убирать в Сибири.

В этот момент, стоявший у самой двери сотрудник службу безопасности, пялившийся в какой‑то прибор, вдруг встревожено крикнул:

– Старшой! Напряжение поля растет!

Старший смены, крепко держа парнишку за руки, недовольно произнес:

– Не балуй, придурок. Ведь еще одну статью нарисуем…

– В желтой зоне уже! – вновь закричал сотрудник с прибором, косившийся на прижатого к полю парнишку. – Черт, в красную перешло…

С щелчком накопителей загудели парализатору, выходя на боевой режим. Пальцы мужчин застыли на курках.

– Не балуй, говорю, – шипел старший смены, сильнее давя на подростка. – Доиграешься… Б…ь! Руки жгет…

Думаешь, тебе сейчас плохо. Ни хрена. Это тебе сейчас хорошо, плохо еще будет

Алексей, из дома отправившийся в Регистрационную палату, даже и подумать не мог, что с ним случится такая напасть. Он лишь хотел разобраться, как такое могло произойти. Почему у них с мамой отбирают дом? Ведь суд еще не состоялся? А как же обещание императора, уверявшего его, что не оставит их семью в беде? Случилась какая‑то ошибка, был уверен парень. Естественно, ошибка, иначе просто быть не могло.

Только желание все сделать по закону привело его совсем не туда, куда ему хотелось. Оно, словно в насмешку на здравым смыслом, кинула его на колени. Ткнула прямо лицом в грязный пол. На! Получи! Вот тебе, закон! Вот, здравый смысл! Вот, правда!

Прижатый к полу, Алексей начинал «закипать». До него лишь сейчас начинало доходить, куда он может засунуть свою правду. Ему молниеносно и без лишних разговоров показали, что он букашка. Его имя Никто!

– Не балуй, паря! – хрипел ему в ухо голос одного из охранников. – Слышишь меня?! Не балуй! Сбавь обороты!

Однако, поднимающуюся волну злобы и ненависти было уже сложно остановить. Это чувство наступало всеобъемлюще, мощно и неуклонно, захватывая его полностью.

– Уже красный уровень! – сквозь красную пелену сознания Алексея пробивался уже другой голос. – Красный! Готовлю подавитель… Быстрее!

– Успокойся, паря! – вновь рычал голос первого охранника. – Успокойся! Ведь возьму грех на душу…

Еще что‑то соображая, парень повернул голову к насевшему на него охраннику.

– Зачем вы так со мной? – прохрипел он, задыхаясь. – Я же ничего не нарушил…. Я пришел за своим. Не за чужим, за своим… Там настоящий преступник…, ‑ подросток пытался махнуть рукой в сторону стола, где сидел чиновник, но не смог пошевельнуть ею. – Он сам мне сказал, что отдал мой дом… Он решил отобрать мой дом… Черт вас дери… Слышишь?

Дюжий охранник, тяжело дыша ему в лицо, ничего не отвечал. Он все еще пытался застегнуть ему наручники.

– … Мне же обещали, что никто не тронет наш дом. Они обещали мне… Анна же говорила, что ее отец поможет, – Алексей, похоже, говорил уже не с охранником, а с кем‑то другим. – Анна сказала, что все будет хорошо. Мама тоже говорила, что здесь во всем разберутся… А тут сидит толстая рожа и плюют мне в лицо…

Это не была только подростковая наивность или банальное отсутствие опыта. Он просто поверил в то, что здесь играют по правилам, по четким, выстроенным для всех, пусть и жестоким правилам. Его убеждали в этом буквально все: мама, просившая его не спешить и подождать; Анна, уверявшая, что ее отец во всем разберется; сам император, убеждавший не волноваться. Все нормально, говорили они. Дворянин находится под защитой Закона, который совершенно незыблем. А реальность оказалась совсем другой – вонявшей свалкой, бившей его под дых и нагло смеющейся ему в лицо.

– Ты, сопляк, закрой свою пасть и не рыпайся, – ему снова прилетел под дых сильный удар, заставивший его со свистом хватать ртом воздух. – Смотрю, доброго к себе отношения совсем не ценишь. Тогда лови еще одну статью. Николай, фиксируй на камеру, – старший дежурной смены схватил парня за волосы и повернул голову в свою сторону. – Господин Бельский, вы обвиняетесь по статье 372 часть 1 «Сопротивление сотруднику службу безопасности присутственного учреждения». Доигрался…

Алексей чувствовал, что вот‑вот сорвется. Его магический источник, ощущавшийся как раскаленный сгусток энергии внутри него, уже не просился наружу, а буквально требовал. Парень еще сопротивлялся этому давлению, прекрасно понимая, что такой срыв ни к чему хорошему не приведет. Нельзя ему было срываться, категорически нельзя. Только это внутреннее благоразумие уже почти растворилось в захватывающем его безумии. Бешенство все быстрее и быстрее заливало его сознание, полностью смывая остатки барьеров.

– Старшой, сейчас будет выброс! Активировать подавитель?! – громко орал сотрудник службы безопасности, что держал в руках какой‑то монстрообразный агрегат. – Старшой! – палец мужчины застыл на курке подавителя. – Есть!

В готовящегося сорваться Алексея, окутавшегося морозной дымкой магического выброса, ударил подавитель. Оружие, разработанное для противодействия магам, не подвело. В очередной раз сработало, как надо. Выгнувшегося от дикой боли, парня тут же накрыла волна энергии сверхвысокой частоты, мгновенно подавляющая колебание магического источника. Подавитель был особенно эффективен тогда, когда маг еще только готовился применить магию. В этот момент маг был наиболее уязвим, а его источник легко подавался воздействию. Оружейный блок подавителя сам выбирал мощность выстрела, сканируя магический источник цели. Если источник был слабым, выстрел тоже получался на этом уровне. В случае с сильными магами подавитель, напротив, работал с избыточной мощностью, чтобы с гарантией «успокоит» цель. Когда же маг начал «работать», подавитель мог и не сработать. Как говорить, пятьдесят на пятьдесят, получается.

В этот раз все получилось. Забившегося в судорогах, подростка вытащили из кабинета и, подхватив под руки, потащили по коридору. Последним шел тот самый сотрудник службы безопасности, что нажал на курок. Каждый из проходивших мимо него коллег, успел хлопнуть его по плечу. Мол, дружище, нормально сработано. Сам же он почему‑то выглядел не сильно довольным. Не успевал стирать с лица лившийся градом пот. Чуть подергивалась правая сторона лица. Взгляд же, нет‑нет да и косился на застывшие на приборе подавителя цифры, что фиксировали мощность последнего выстрела. Показатели были каким‑то странными. Сроду таких не видел. Честно говоря, не слышал даже. Не веря своим глазам, он несколько раз пристукнул по оружейному блоку подавителя. Может, прибор замкнуло, что и привело к неправильному замеру мощности. Только цифры не изменились, по‑прежнему, показывая трехзначное значение, чего просто не могло было быть в природе. Это что же тогда за источник должен был быть у этого парнишки?

Тем временем рвущийся из цепких рук охраны, парень хрипел. На губах пузырилась пена, клочьями падавшая на пол. Голова моталась из стороны в сторону, как плохо накачанный мяч.

От терзавшей его боли он то и дело начинал стонать. В голове звенела лишь одна мысль – «Боже, когда же это все закончится». Хотелось, сдохнуть прямо сейчас, только бы прекратилась эта боль.

Происходящее вокруг него превращалось в мутный, неразборчивый фон, казавшийся неприятным тягостным звуком. Людские голоса, тревожные выкрики, какие‑то посторонние хлопки и удары, все это сливалось в одно целое.

– Крепче держи, олух царя небесного! Вырвется, бошку себе свернёт. Кто потом отвечать будет?

– Удержи его попробуй! Как молодой телок брыкается… Вона‑вона… Сейчас вырвется, сука!

– Б…ь! Хватай его!

– Адреналин кольните этому уроду, а то загнётся!

Лишь у самой лестницы, когда хрипевшее тело уже начали грузить в спец автомобиль, в это какофонию звуков ворвалось нечто новое, что, впрочем, тоже прошло мимо Бельского.

– Стойте! Стойте, я сказала!

– Да, пошла… Ой! Ваше Выс…. Ваше Высочество, прошу меня извинить…

– Отпустите его.

– … Ваше Высочество… никак нельзя. Сведения о нападении на государственного служащего уже ушла в систему фиксации. По хорошему, спецсудья уже начал рассмотрение дела по существу… Я просто не имею права, Ваше Высочество… Поймите меня. Я же под трибунал пойду.

– Иди, иди…

Это и все остальное, что происходило с ним в спецмашине, словно осталось за кадром фильма. Алексей скрипел зубами, пытаясь разгрызть специальную палку, вставленную ему между зубами. Рвался из удерживающих ремней, крепившихся к полку и потолку автомобиля. Словом, зверь в клетке.

… Отходить от последствий выстрела из блокиратора Алексей начал лишь в… камере. Как это ни странно, но в его случае, он, действительно, пришел в себя в самой настоящей камере изолятора особого режима категории «С». Приставка «С» очень многое могла рассказать знающему человеку: и про особый материал стен, потолка и пола камеры, и про встроенные автоматические блокираторы в стенах, и про тяжесть предъявляемых обвинений, и т. д.

– Камера, б….ь! – первое же, что выдал, парень, придя в адекватное состояние.

Ошибиться было невозможно: он попал в какое‑то спец учреждение. Его шаривший по небольшому помещению взгляд натыкался на все соответствующие атрибуты: небольшое решетчатое оконце под самым потолком, узкая строго заправленная кровать, унитаз за невысокой перегородкой, минимум иных предметов.

Парень пытался привести свои мысли в порядок, находившиеся в изрядном беспорядке после известных событий. Получалось с большим трудом. Все путала боль, остатки которой отдавались во всем теле.

– Вот тебе и закон, брат, – зашептал он, осматривая синяки на груди. – Хорошо отметелили. Грудина так болит, что вдохнуть сложно… Хорошо, еще про императора не вспомнил. Кхе‑кхе‑кхе, – вырвавшийся у него смех больше напоминал карканье старого побитого жизнью ворона. – Мне бы, наверное, еще статью про оскорбление императорской особы, впаяли. Чертовы дуболомы…

Заключение, как бы мы к нему не относились, позволяло о многом подумать в тишине и без лишних свидетелей, чем сейчас Алексей активно и занялся. О других занятиях здесь можно было смело забыть.

– И что у меня в «сухом остатке»? – он глазами снова пробежался по убранству камеру. – Физиономия в синяках, головокружение, тошнота… и, б…ь, отнятый дом. Неслабое богатство, мать его… Сам виноват.

Он качнул головой, соглашаюсь с последним.

– Сам, больше некому. На черта было всем им верить? Нюни развесил, уши распустил. Хвостиком передо мною махнули, я и растаял… Сколько раз уже обманывался. Надоело до чертиков.

В памяти всплыли точенная фигурка княжны Анны, которая без тени сомнения на лице рассказывала об обещании отца помочь Бельским. После вспомнил самого императора, что давал слово прижать Вяземских. Все обещали помочь, когда настанет время. Обнимали, улыбались, по плечу хлопали. Только время прошло, а толку никакого.

– Помогли… Лапшу на уши навешали… Никого не надо было слушать. Размазал бы всех этих уродов по стенке, как прошлых…, ‑ он лег на койку. – В следующий раз даже думать не буду…, ‑ отвернулся к стене и вскоре затих, провалившись в сон.

Сложно сказать, сколько он проспал. Может час, а может и все два. Перенесший сильную встряску организм словно выключился, ничего не чувствуя вокруг себя. Наверное спал бы и дальше, если бы не раздавшийся громкий металлический лязг двери.

Потирая глаза пальцами, Алексей поднялся и сел. Входная дверь камеры распахнулась и пропустила внутрь высокую молодую женщину в элегантном белом брючном костюме. У нее было решительное волевое лицо: четко очерченные скулы, поджатые тонкие губы, высокий лоб и давящий взгляд темных глаз. Напор и нетерпение чувствовались в ее резких, порывистых движениях. Вот и сейчас, незнакомка молча пересекла камеру, брезгливо смотрела стены, небольшой столик у окна. Затем одними кончиками пальцев, затянутых в перчатку, провела по однотонной серо‑зеленой стене. На нежной кожаной поверхности перчаток остался грязный след. Увиденное ей пришлось совсем не по нраву. Загорелись глаза, крылышки носа стали недовольно раздуваться.

– Дежурный! – вдруг выкрикнула она в сторону двери. – Что это?! Что это такое? – вбежавшему в камеру плотному мужчине в темно‑синем мундире службы исполнения наказаний ткнула в лицо испачканную перчатку. – Бардак развели! Не справляетесь? Поможем, понизим и отправим сортиры чистить, – она с торжествующей улыбкой кивнула его погоны дежурного. – А сейчас убирайся! Прочь!

Едва посеревший мужчина исчез за дверью, незнакомка подвинула стул и села на него. После по‑доброму улыбнулась Алексею.

– Хорошо, я это чучело пуганула? Побежал, наверное, остальные камеры драить. Напугался, что я дальше проверять буду, – подмигнула она парню, разглядывавшему ее во все глаза. – Смотрю не узнал меня? – подросток покачал головой. – Странно. Ученику императорской гимназии нужно знать в лицо одного из попечителей своего учебного заведения.

У задумавшегося Алексея внезапно вспотела спина. Узнал. Это же великая княжна Наталья Алексеевна, старшая дочь императора. Ведь ее фотография висела в холе гимназии на самом видном месте, мимо которого просто нельзя было пройти.

– Узнал, Ваше Высочество, – он попытался встать с койки, но от внезапнострельнувшей острой боли в ребрах свалился обратно.

Она махнула рукой. Мол, сиди болезный, вставать совсем необязательно.

– Что же ты такое устроил? Не мог позвонить в имперскую канцелярию? Или набрать номер Анны? Мы бы во всем разобрались, – укоризненно заговорила женщина, явно имя ввиду недавнее происшествие в Регистрационном комитете. – Надо было лишь на коммуникаторе пару кнопок нажать и с кем‑нибудь из нас связаться. Несложно, ведь. Зачем было так спешить?

Парнишка ответил ей взглядом исподлобья. Совсем ему не понравилось, что крайним решили сделать его. Он ведь все сделал, как они ему сказали. Сидел и не высовывался. Мать тоже успокоилась, решив, не подавать часть родовых активов для покрытия долга. За ними был следующий ход, которого Бельские так и не дождались. Разве императорской семье сложно было его защитить? Руководитель империи не мог снять трубку и уладить эту проблему с долгом?! Может ему и матери стоило безропотно согласиться со всеми претензиями Вяземских и освободить дом? Получается, император со семье просто наплевали на свои обещания

– … Ты потерпи немного. Государь‑император уже в курсе этой ситуации и предпринимает необходимые шаги, – продолжала цесаревна. – К сожалению, всесложнее, чем казалось сначала. Ты наворотил больших дел. Уже прошло предварительное заседание суда…, ‑ вновь посетовала она. – Больше не наделай глупостей. Слышишь меня? Держи себя в руках…

Алексей неопределенно хмыкнул. Получается, снова он виноват. В чем его вина? Он же по‑хорошему пришел в этот проклятый комитет, что хотел отобрать его дом! Хотел просто спросить, почему они вынесли такое решение. Его же с порога мордой об пол, фигурально выражаясь. Как к собаке отнеслись! Слова даже не дали сказать!

– … Через несколько дней состоится второй заседание суда. До этого дня ты должен тихо, как мышка сидеть, – говорила она, напирая на него взглядом. – Во всем слушайся своего защитника. Как несовершеннолетний, ты имеешь право на особый порядок рассмотрения своего дела. Мы все сделаем, как надо. Понял?

Княжна еще несколько минут убеждала его сохранять спокойствие и делать все так, как они договорятся. После мазнув по нему напоследок внимательным взглядом, она развернулась и вышла из камеры.

– Вот, братишка, и вся тебе помощь… Бла‑бла‑бла, – пробормотал Алексей с невеселой усмешкой на лице. – Они реально все тут охренели… Если до костюма дотянусь, по земле размажу…

Начинается…

В этот день ровно в 6.00 в одном из серверов, расположенном в южном полушарии, сработала закладка, активировавшая протокол рассылки архивированного пакета с файлами. В течение нескольких секунд пакетированное сообщение отправилось на адреса нескольких десятков человек, находящихся в разных местах по всему земному шару. Они были разного пола, возраста, социального статуса, разного цвета кожи, не имеющее почти ничего общего друг с другом. Объединяло их лишь одно – все эти люди могли по праву носить имя Лом, то есть лидер общественного мнения. Получатели пакета с информацией – популярные блогеры, ведущие известных теле и радиопередач, редакторы влиятельных печатных и сетевых изданий, медиамагнаты – оказывали прямое или опосредованное влияние на аудиторию ведущих стран с населением в 4–4,5 миллиарда человек.

Архивированный пакеты содержали файлы с чрезвычайно любопытной информацией о руководители одного из могущественных государств мира и его семье. Даже беглый взгляд на содержащиеся здесь сведения говорил, что в руки попала настоящая информационная бомба со взведенным взрывателем. Осознание этого факта привело к тому, что уже с восьми часов утра мировая информационная сфера начала сотрясаться от вбрасываемых в нее сведений. «Взрывалось» по всему миру, к распространению «горячих» фактов подключались все новые и новые информационные ресурсы, разрывались от звонков коммуникационные устройства дипломатических ведомств в разных странах.

Со всех «информационных» утюгов, особенно стран‑соседей империи, звучали только две темы, соперничавшие друг с другом по степени важности. В рамках первой темы средства массовой информации на все лады склоняли российского императора, который всячески покрывает и выгораживает преступника‑жениха своей младшей дочери. Информационная картинка рисует Бельского совершенно асоциальным и неприглядным типом, приписывает ему десятки вольных и невольных прегрешений: от нападения на своего одноклассника, оскорбления девушки‑дворянки и до открытого нападения на государственного служащего. Мастерски подобранные факты, искусно сложенные в единый ряд, не оставляли и тени сомнения в том, что Алексей Бельский, жених цесаревны Анны, закоренелый преступник. Полностью была забыта красивая романтик‑история, где парень своим телом закрывал великую княжну от террориста. Это не укладывалось в канву новой истории, поэтому было смело отправлено в утиль. Все раскладывалось по полочках, прикладывались многочисленные фото и видео материалы, подтягивались интервью неких свидетелей, давались комментарии опытных экспертов. Это была настоящая, мастерски организованная, загонная охота, целью которой, правда, был не этот никому не известный подросток, а лицо, обличенное высшей властью в империи. Истинной целью развернувшейся компании по очернению был император Российской империи.

Второй темой, сделавшей информационную повестку дня, стало известие о незаконности нахождения российского императора на престоле. Если первая новость была бомбой, то вторая, по‑истине, стала горой из этих самым бомб. В самых разных СМИ это известие стало темой всех передач прайм‑тайма: от новостей, политических шоу и до юмористических передач. Зрителю через самые разные технологические каналы предлагалось поверить в то, что нынешний император незаконным образом занял свой трон. Тиражируемые документальные свидетельства, выглядевшие и на первый и на второй взгляд абсолютно достоверными, доказывали этот факт максимально убедительно и красочно. Вбивалась в головы людей убежденность в том, что император Алексей отстранил от власти истинного наследника царской династии. Мол, император и его власть, по‑сути, незаконны. На самом деле трон должен занимать совсем другой человек, про которого скоро все узнают. Правда, фамилия и имя истинного императора не называлась. Казалось, людям предлагалось самим ответить на этот важный и одновременно щекотливый вопрос.

Одновременно в столице империи через пять часов после рассылки пакета со сведениями состоялось открытие совещательного заседания Боярской Думы, которое должно было обсудить вопросы подготовки Имперского собрания и избрания на нем чрезвычайного комиссара с исключительными полномочиями. К началу заседания огромная площади перед многоярусным дворцовым комплексом Дома Империи оказалась забита фешенебельными автомобиля премиум‑класса. Вся территория на несколько километров вокруг была оцеплена сотнями дружинников из охранных отрядов боярских родов, контролировавших периметр в полном боевом вооружении и штурмовой экипировке. На крышах высоток застыли активированные автоматические стрелковые комплексы, медленно водящие своими сенсорами и пулеметными стволами вдоль сектора обстрела. Барражировавшие вдали от них дроны медиакомпаний держались на расстоянии двух – трех сотен метров. Ближе операторы просто не решались подводить технику, опасаясь потерять дорогостоящих роботов. Видеокамеру дронов выхватывали характерные картинки массивных фигур дружинников в штурмовых обвесах, останавливались на их пехотных винтовках и излучателях, показывали армейские подавители магии. Словом, создавали полное впечатление того, что происходили по‑истине грандиозные события.

Тем временем князь Воротынский, старенький дедушка в старинном, согласно протоколу, бархатном камзоле с золотыми позументами, подошел к небольшой трибуне. Ему, как старейшему члену Боярской Думы предоставлялось почетное право открыть ее заседание. Облокотившись на трибуну и несколько раз огладив жидкую бороденку, он начал:

– Родовитые бояре, божьей волей и нашим провидением, наше высокое собрание начато, – проскрипев это, он пристукнул посохом по полу. – Кто из родовитых бояр желает сказать свое слово?

Высказав традиционные слова, князь Воротынский бросил быстрый взгляд в зал. Этот вопрос был древней традицией, данью тем временам, когда возможность высказаться первым позволяла оправдаться от несправедливых обвинений или, наоборот, первым предъявить обвинение. Почти сто лет на каждом заседании Боярской Думы задавался этот вопрос и всякий раз встречал молчание.

– Хм…, ‑ прокашлялся князь и уже открыл рот, чтобы вновь начать вещать свою речь.

Только в тишине старинного зала вдруг раздался звук шагов. Тяжелая походка тучного боярина, идущего под прицелами десятков взглядов, звучала особенно громко. Между рядами глубоких кресел, каждый из которых больше напоминал императорский трон, шел Михаил Андреевич Вяземский, патриарх рода Вяземских. Сегодняшнее его облачение было не в пример скромнее и даже беднее официальных одеяний. Он никогда не упускал случая подчеркнуть в одежде богатство своего рода перстнем с неимоверно крупным изумрудом или запонками с бриллиантами, чистыми, как слеза. Сейчас же боярин выглядел то ли палачом, то ли воином. Его камзол темного цвета без единой нитки золотого или серебряного шиться больше напоминал воинские латы. Ощущение еще больше усиливал скромный кожаный ремень, на котором висел лишь старинный кинжал в ножнах.

– Кхе…, ‑ едва не поперхнулся князь при виде решительно идущей к нему фигуры боярина Вяземского; на какое‑то время он даже забыл те слова, который согласно ритуалу должен произнести в этот момент. – Назови себя, чтобы Боярская Дума знала, кто желает сказать перед ней свое слово.

Подошедший к трибуне, Вяземский развернулся в сторону зала.

– Я урожденный боярин Вяземский Михаил Андреевич и желаю сказать свое слово, – уже боярин произнес ритуальную фразу.

Опустившаяся в зале тишина казалось гробовой. Некоторые даже дыхание затаили, желая услышать все, до самого последнего слова. Правда, кое‑кто многозначительно ухмылялся, словно прекрасно знал, о чем сейчас пойдет речь. Таких бояр, как ни странно являвшихся сторонниками Вяземского, в зале было не так уж и мало. Примерно половина от всех бояр, собравшихся сегодня здесь.

– Я буду говорить не о радости, которую испытываю при виде всех вас. Ни слова не скажу о славной истории Боярской Думы, – начал он говорить такие слова, которые еще никогда не звучали под древними сводами Имперского Дома. – Я скажу о нашем позоре…

Нарушая тишину, поползли голоса – возмущенные, недоуменные, согласные и т. д. Собравшиеся переглядывались между собой, перешептывались, переговаривались, пытаясь понять, что именно имел ввиду Вяземский. Слишком уж странно и, более того, возмутительно звучали его слова в этих стенах. Ведь Боярская дума – это фундамент всего Российского государств, его основа основ, на которой держится сама власть в империи. Как боярину, вообще, могло прийти в голову говорить о каком‑то позоре?!

– … Я вижу, чувствую и разделяю ваше возмущение, – сильный голос разносился по всему залу, отталкиваясь от стен и из‑за этого усиливаясь еще больше. – Я говорю о нашем позоре, моем и каждого из вас. Мы все виновны в том, что Боярская Дума ослабла и перестала быть нравственной опорой империи. Где наше осуждение, когда открыто и нагло попираются древние законы империи? Почему никто из на не выступил в защиту нашего права жить по старой правде и совести?

Вяземский, словно опытная ткачиха, умело плел свое словесное полотно, возбуждая эмоции в сидевших боярах. Он взывал к их корпоративной солидарности, к чувству их сопричастности с древней элитой, к гордости. Не говоря ни слова по существу, боярин полностью завладел их вниманием.

– Прямо говори, Михайло, – выкрикнул с места, сидевший почти у самой трибуны пожилой полный боярин с красным одутловатым лицом. – Что сказать хочешь?

– Точно! Не юли! – поддержал его кто‑то с задних рядов.

Хищно улыбнувшись в ответ на все эти выкрики с мест, боярин чуть подался вперед.

– Спрашиваю, почему мы слепы к деяниям того, кто должен быть первым из нас? Я говорю о нем! – Вяземский резко развернулся в пол оборота к стене и обличающе ткнул пальцем в огромный портрет, находящегося на троне, императора. – Да, да, мои слова именно о нем, братья!

Не давая никому опомниться, боярин продолжил «давить»:

– Его прегрешения бесчисленны, а вина огромна. Она подобно великой горе, что готова раздавить все то, что мы любим и ценим… Мой язык с трудом готов повторить те обвинения, которые брошены в его адрес. Император покрывает преступника. Его подручные сейчас делают все, чтобы напавший на одного честного служащего избежал своего наказания. Страшнее всего в сложившейся ситуации то, что преступник почти стал частью императорской фамилии. Подумайте только?! Наш император принял в свою семью того, кто нагло нарушает наши законы.

Выложив свой первый козырь в этой игре против своего главного противника, Вяземский потянулся за вторым козырем. Последний должен был вызвать еще большие эмоции у собравшихся, так как непосредственно касался каждого из них.

– Я обвиняю его и в том, что он стремиться отобрать у боярского сословия наши родовые привилегии, – в зале тут же прокатилась волна недоуменных голосов. – Я уже успел пострадать от него. Возможно, кто‑то из станет его следующей жертвой…