Текст книги "Дочь Клодины"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Розалинда Лейкер
Дочь Клодины
Люси Ди Кастеллони оказалась восхитительной! И это было превосходно видно в театральный бинокль. Ее пальцы грациозно летали по клавишам рояля, завершая последний аккорд, затем она клала руки на колени, ожидая нужного момента, чтобы снова приняться за игру. Она сидела прямо и неподвижно, свет был направлен на ее лицо, будто она исполняла роль, и Кейт поняла, что где-то раньше уже видела Люси Ди Кастеллони. Этот образ был знаком ей из прошлого. Она напряглась. Ее сердце начало тревожно биться в груди. Казалось, что на сцене находится Клодина.
Глава 1
Она стояла на высоком большом камне, пылая от ярости, вуаль дамской шляпы развевалась за ее спиной, кудри пышных, густых волос то и дело попадали на лицо, выражающее неистовую злость. Люси Ди Кастеллони смотрела вдаль и ждала, когда же, наконец, приедет первый поезд на недавно построенную железнодорожную станцию, всем своим видом высказывая протест и недовольство скоростному транспорту. Несколько месяцев назад среди высоких холмов, окруженных кипарисами, и небольших ферм, начали разрушать жилища и уничтожать поля для того, чтобы построить железную дорогу, по которой можно было бы доехать в Пистою.
– Я его вижу! Едет! – внезапно закричала она, показывая на клубок дыма, появившийся далеко за холмами.
Сельские жители шепотом начали передавать сказанное Люси друг другу. Теперь они все могли слышать приближение поезда, далекий гул и шум отдавались эхом. Солнце играло лучами на металлической крыше поезда, клубы дыма становились все гуще, окутывая деревню. Гул приближающегося состава становился все сильнее и отчетливее, и малыш, стоявший рядом с Люси и державшийся за ее юбку, захныкал от страха. Нежно и ласково она взяла его на руки и прижала к себе, не отрывая взгляда от железного гиганта, который показался вдали. На крыше поезда она увидела высокие узкие дымовые трубы, а по краям смазанных маслом черных колес проходили красные полосы. Поезд ехал с огромной скоростью, и вагоны шумно грохотали.
«Боже мой!» К поезду были прикреплены развевающиеся на ветру вымпелы и флаги, на которых лучи солнца оставляли свой отблеск.
Железная дорога принесла лишь беды: честные трудолюбивые мужчины остались без работы, сицилийские чернорабочие, которые прокладывали рельсы, насиловали или похищали женщин, а пятеро ребятишек погибли, упав с прогнивших лесов. Район, в котором жила Люси, был намного опаснее, чем другие, расположенные в этой местности.
В полном молчании небольшая толпа наблюдала, как поезд постепенно снижал скорость. И только Люси яростно двинулась навстречу, размахивая кулаками. Это единственное, что она могла сделать, чтобы выразить отвращение к скупости и жестокости мужчин; но дым от паровоза окутал ее и остальных стоявших рядом жителей, они моментально превратились в безликих привидений, и, как только локомотив отъехал и воздух очистился, очертания людей снова стали прорисовываться.
Люси стояла и смотрела вслед уходящему поезду, а ребенок все еще крепко прижимался к ней. Было очень трудно отстаивать свою точку зрения, но она не унывала. По неосторожности она запачкала подол юбки, и высокие сапоги с кнопками также были в грязи. Крестьяне, собравшиеся здесь вместе с ней, начали медленно расходиться, на их лицах застыла печаль, некоторые все еще смотрели на молодую вдову в трауре, которая сделала гораздо больше, чем кто-либо, чтобы помочь им справиться с холодной и голодной зимой. И не только уничтожение полей железной дорогой приносило печаль. Никогда еще не было такого холодного сильного ветра, столько смертельных болезней, отчаяния, и никогда кусок хлеба не доставался так тяжело. Она самоотверженно помогала людям справляться с болезнями и голодом и одновременно заботилась о своем муже, который был намного старше ее и долгое время находился в коме, пока несколько дней назад смерть не пришла за ним.
Ребенок начал вырываться, требуя, чтобы его поставили на ноги, страх улетучился, и Люси опустила его на дорожку, позволив сбежать вниз по крутому склону. Она последовала за ним и подошла к двухколесному экипажу, который ожидал ее. Как только Люси отъехала, вновь подумала о том, как бы она хотела помочь бедным людям, которые так сильно страдали. Компенсацию за разрушение частной собственности, а также за взимание необходимой земли железнодорожная компания заплатила богатым владельцам домов, но не их арендаторам, которым теперь приходилось куда-то переезжать и искать кров.
Она ехала по извилистой дороге, подгоняя лошадь, так как осознала, что отсутствует дома слишком долго, ведь она рассчитывала, что эта поездка займет у нее намного меньше времени. Похороны Стефано прошли только сегодня утром, и с ее стороны было неуважительно, что она оставила его семью наедине с этим горем, а сама поехала, чтобы увидеть поезд. Вскоре она приблизилась к рядам виноградников и разрастающейся оливковой рощице. Эта территория принадлежала Ди Кастеллони и переходила из поколения в поколение. Затем она проехала рядом с огромным цветущим садом, в котором росли вишни и яблоки, в эту пору они цвели розовыми и белыми цветами. В конце концов она повернула к загородному дому, который был построен на этом месте сто лет назад во времена, когда еще известная семья Медичи, занимающаяся производством вкусного качественного вина, жила в нем. Мимоза так разрослась вокруг особняка, что почти достигала красно-коричневой крыши. В саду она никого не заметила, но, когда вышла из экипажа и направилась ко входу, встретила служанку, которая показалась ей немного взволнованной.
– Синьора, все ждут вас! Адвокат уже приехал, а без вашего присутствия завещание не может быть оглашено.
– О! Я так сильно опоздала?
Люси побежала по широкой лестнице, чтобы поскорей добраться до спальной комнаты, в которой ее поприветствовала Алина, женщина среднего возраста, постоянно прислуживающая ей. Алина срочно помогла своей хозяйке переодеться, сменить грязную одежду на чистую и свежую, а также подала ей другую черную вуаль. Служанка вытащила шпильки и гребешок из густых волос Люси, заново их расчесала, собрала и заколола волосы наверх в простую прическу, которую та очень любила. От выстиранного, выглаженного кружевного носового платка исходил благоуханный аромат, ожерелье из черного янтаря было закреплено в волосах, золотая брошь блестела на воротнике черного траурного платья около горла. Люси была готова. Глубоко вздохнув, кончиками пальцев она пригладила кружева на платье вокруг тонкой талии и спустилась вниз, более спокойным уравновешенным шагом направляясь к гостиной, где ее ожидала семья. Все мужчины встали, чтобы поприветствовать Люси, а адвокат, стоящий за письменным столом Стефано, поклонился ей.
Она села в огромное резное кресло, поставленное специально для нее как для вдовы, хотя она была третьей женой Стефано, несмотря на его пенсионный возраст, а его многочисленные дети от предыдущих браков, некоторые были намного старше Люси, сидели полукругом с обеих сторон от нее. Юрист кашлянул и начал читать завещание. Его голос напомнил Люси жужжание шмеля.
Она молча сидела, облокотившись на спинку кресла, и спокойно, беспристрастно слушала. Если остальные думали, что она расстроится, когда поймет, что в завещании не упомянуто ее имя, то они слишком плохо ее знали. Она стала невестой Стефано, но никогда не думала о деньгах. Люси не искала выгоды и не была ни алчной, ни жадной. Пусть тот, кто хочет стать наследником этого богатства, получит его, и она отнесется к этому доброжелательно и благосклонно. Она знала, какое великодушное, благородное сердце билось у ее мужа в груди. И этого ей было достаточно.
Доменико, самый старший сын Стефано, сузил глаза с густыми ресницами, уставившись на молодую вдову и поздравив себя мысленно, что, несмотря на то что ее брак с его отцом длился в течение пяти лет, по какой-то причуде или слабоумию отец не включил ее в свое завещание. Все было завещано законному наследнику. А именно: большой особняк в Риме, этот дом, расположенный на окраине Флоренции, в котором все и собрались, чтобы похоронить Стефано; палаццо на острове Адриатики, которое также находилось в собственности Стефано; виноградники; большая часть состояния старика. Кроме этого, Люси, рожденная в Италии, но англичанка по происхождению, осталась без гроша, потому что даже не была упомянута в завещании Стефано. Доменико почувствовал свое превосходство, и его пульс забился еще быстрее.
Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни даже хорошенькой, но тем не менее у нее было выразительное лицо правильной формы, нежная бархатистая кожа, яркие серые глаза, а ее волосы необычного рыжевато-золотистого оттенка спадали каскадом крупных кудрей. Ее изящные руки с длинными пальцами лежали одна на другой на коленях на черном шелковом платье.
Он возжелал эту женщину с того самого момента, когда отец впервые привел ее в их дом. Поражаясь сейчас ее хладнокровию и самообладанию, он вспомнил, как однажды ночью в саду она превратилась в мегеру, когда Доменико решил показать ей свои чувства.
– Не трогай меня! – пронзительно закричала она на безукоризненном итальянском и задрожала. – Я жена твоего отца! Я люблю его!
Доменико не сильно на нее разозлился, его гордость и самомнение не были сильно оскорблены, он даже засмеялся. Старый Стефано никогда не считался привлекательным мужчиной, а его старший сын был красавчиком. Теперь, на склоне лет, отец превратился в толстого уродливого старика, напоминающего демона, с красным лицом, нависшими веками, из-за которых почти не было видно глаз, и с огромным круглым животом, похожим на бочку. Но между Стефано и Люси было взаимопонимание и согласие, а у девушки появилась особая привязанность и любовь к мужу. Стефано всегда дорого одевал ее, дарил драгоценности, Люси часто сопровождала старика на светских раутах, отдавая дань уважения и почтения его мужественности и зредому возрасту. Позже, когда он заболел, она могла просто поручить его сиделкам, но вместо этого сама заботилась о нем как о гаденьком ребенке, ночи напролет просиживая у его постели. Когда он умер, она упала на колени около кровати, прижала его руку с разбухшими венами к своей щеке и зарыдала, а после, когда вся его семья вздохнула с облегчением – наконец-то все закончилось! – Люси продолжала стоять рядом с ним, в полном одиночестве оплакивая потерю любимого человека…
– Подойди к ней, Доменико.
Шепот жены прервал его мысли, и он понял, что, очевидно, задумался. Доменико осознал, что завещание о наследстве было прочитано до конца. Он поднялся со стула, высокий, статный, аккуратный мужчина, который, должно быть, очень гордился своей внешностью, и после вежливого учтивого кивка адвокату он взял Люси под руку, тем самым подняв ее с кресла, на котором она сидела. Она сделала шаг, ее юбка зашуршала, все присутствующие в комнате поднялись, выражая ей свое уважение. Это был последний раз, когда им нужно было выразить свою учтивость, ведь теперь все в прошлом, каждый мог себе позволить быть благородным напоследок, ведь они были включены в завещание отца, в отличие от нее. Они поклонились ей, женщины сделали реверанс, в то время как Доменико выводил ее из комнаты. Те, кому она нравилась и кто хорошо к ней относился, немного улыбнулись ей вслед, другие же не могли скрыть своего счастья и удовлетворения, что ничего, принадлежащего семье Ди Кастеллони, не досталось чужому человеку.
Доменико вел Люси по длинному коридору, окна которого выхолили на пышные сады, ряды миндальных деревьев, высокие сосны, достигавшие красно-коричневой крыши дома. Только когда они дошли до ее спальной комнаты, он расцепил пальцы и убрал руку.
– Тебе необходимо немного времени, чтобы успокоиться, собраться с мыслями, настроиться и начать новый этап твоей жизни, – сказал он милостиво, но властно, таким образом демонстративно показывая свое новое к ней отношение. – Ты, конечно, можешь спуститься и поужинать со всей семьей, когда придет время. Да, недолго ты занимала место за столом, предназначенное для жены отца, хозяйки дома.
Она продолжала стоять на том же месте, где он отпустил ее руку, как раз посреди просторной комнаты с мраморными колоннами и позолоченной мебелью. Она стояла сбоку от него, но ее взгляд был направлен не на Доменико, она смотрела на стеклянные двери, которые вели на балкон.
– Я уже давно решила, что буду делать, когда наступит этот день, – тихо произнесла она.
– Правда? – переспросил он несдержанно, в его голосе послышалось возмущение. Его недовольство означало лишь одно: то, что он хотел сделать так, как намеревался, а именно – подчинить ее своей воле.
Она повернулась к нему лицом, оно сияло.
– Я еду домой.
Сначала он подумал, что Люси имеет в виду монастырь, в котором она воспитывалась с рождения, у него сразу появилось желание разубедить ее, он подумал, что будет очень плохо, если мужчины лишатся такой девушки, отлично подходящей для плотских забав.
– Нет! Это не твое призвание! Ты не можешь постричься в монахини! Я слышал, ты и сама об этом говорила.
Ее аккуратные, необычно прямые брови в недоумении поднялись кверху.
– Ты меня не понял. Я еду домой, туда, где родился мой отец, я хочу найти это место. В Англию.
Доменико был ошеломлен.
– Но твой дом в Италии. Ты родилась в этой стране, и, если бы в монастыре не было монахини из Англии, ты никогда не узнала бы ни одного слова по-английски.
– Я думаю, что поэтому моя мама и оставила меня именно в том монастыре, где жила англичанка.
– Это никак не связано.
Он знал все о ее происхождении. Монахини предоставили Стефано биографические документы Люси, и Доменико, у которого был дубликат ключей от сейфа отца, сделанный специально, достал эти документы и с огромным интересом их прочитал.
– Твоя мать оставила тебя именно в том монастыре, потому что он ближе всего располагался от дома, в котором ты родилась, а твой отец умер, – жестоко произнес он. – Для нее было так удобно, она как можно скорее хотела избавиться от тебя и вернуться в Англию.
– Это неправда!
В детстве она постоянно думала о своих родителях, по описанию сестры Эллис она представляла, как они выглядели. Люси утешала себя, рисуя образы своей красивой рыжеволосой мамы и симпатичного отца, который приехал в Италию, для того чтобы воспользоваться последней возможностью поправить свое здоровье, ведь он был болен туберкулезом и болезнь его истощала. В родном городе ему помочь не смогли, и в Италии тоже. Увы, но смерть забрала его.
– Моя мама потеряла рассудок после смерти папы. Горе убило ее. Она так его любила, что поехала за ним в Италию, и последние месяцы его жизни была рядом с ним. Если бы он выжил, они забрали бы меня с собой в Англию, и я провела бы свое детство в особняке Атвудов, в доме своих родителей.
– Да она ни разу не написала тебе и никак с тобой не связалась. Все, что она делала, это играла в азартные игры, спуская золотые монеты; и когда деньги, оставленные на твое содержание в монастыре, закончились, монахини не позволили тебе больше в нем оставаться.
Доменико насмехался и говорил колкости, раня ее невинную душу, не обращая внимания на то, что перед ним молодая женщина, которую он так страстно желал.
– Твоя мать продала дом, о котором ты упоминала, одному из дальних кузенов твоего отца, которые не захотели тебя даже увидеть. Когда монахини узнали об этом, они обратились к новому владельцу и потребовали денежную компенсацию за воспитание и содержание девочки. Но кузен ответил им, что у Лионела и Клодины Атвудов не было потомства, кроме младенца, родившегося мертвым в Италии, а также он язвительно им посоветовал использовать их папистские уловки и хитрости при вытягивании денег у доверчивых людей, а не у таких, как он.
Намеки Доменико на то, что ее мать отказалась от нее, повергли ее в шок. Ее лицо побелело, и даже губы потеряли цвет. Но Люси тихо ему ответила:
– Но я знаю, что я дочь Клодины. У нее не было причин лгать монахиням, а у них – говорить неправду мне. То, как она поступила, еще раз подтверждает, что моя мать потеряла рассудок из-за тяжелой утраты.
– Но она не оставила никаких документов. Никакого доказательства, подтверждающего твою личность. Как ты можешь быть уверена в том, что ты не отпрыск другой женщины?
Люси не могла позволить ему сломить ее, она взбодрилась и расправила плечи.
– Когда моя мать принесла меня в монастырь, я попала к сестре Эллис. И именно с ее слов я знаю, что очень похожа на свою маму, и я этим горжусь.
– Хм-м… Очень жалко, что, когда тебя принесли в монастырь, его настоятельница была слишком старой и дряхлой и уже не обладала разумом, для того чтобы потребовать документы, подтверждающие твою личность. А также жаль, что сестра Эллис, к которой ты попала, не сделала заявления до того, как умерла настоятельница.
– Значит, ты думаешь, что я хочу предъявить претензии и требования семье Атвудов. Но это не так! Я никогда не думала о том, чтобы предъявить свои права на наследство моих родителей, я просто хочу увидеть их дом, пройтись но тропинкам, но которым гулял мой отец, и побродить по местам, где он провел свое детство.
– Ну да, так я тебе и поверил! Ты поедешь в этот дом как самозванка, как человек, выдающий себя за другого.
Доменико не проявлял к Люси никакого сожаления и милосердия, а лишь хотел увидеть, как она вздрогнет от боли. Но она не доставила ему такой радости.
– Вообще-то я планировала сама зарабатывать себе на жизнь.
Чтобы еще больше ухудшить ситуацию, он продолжил с сарказмом:
– Каким образом? Драя полы?
Ее взгляд был таким же решительным и непоколебимым.
– Если потребуется. Я мыла полы в монастыре, так что я с этим справлюсь. Но не думаю, что мне нужно будет этим заниматься. Я могла бы обучать музыке или итальянскому языку, или вышивать, а можно заняться чем-нибудь более смелым. Я отлично умею играть в карты, этому меня научил Стефано, я могла бы играть в азартные игры на деньги. Кто сказал, что я не могу применить свои умения и навыки на практике?
Его терпение лопнуло.
– Не неси чушь! Ты не можешь поехать в Англию. Я не позволю. Так как ты являлась женой моего отца, а теперь вдова, то мы должны заботиться о тебе до конца твоих дней, поэтому ты останешься в семье. Я еще раз напомню, что у тебя нет ни копейки, нет денег даже на билет, и я тебе их не дам, поэтому ты останешься здесь и не поедешь в Англию.
Люси понимала, что он обманывает се. Он хотел оставить ее в этом доме не для того, чтобы заботиться. Мужчина страстно смотрел на нее, то, что творилось в голове Доменико, было давно ей известно, намного раньше, чем он посмел протянуть свои омерзительные ручонки к ее телу. Она знала, что не была писаной красавицей, но куда бы она ни шла, происходило одно и то же: откровенно повернутая голова в ее сторону, пристальный взгляд, преследующий ее повсюду. Люси осознавала его неописуемую страсть, которую не могла контролировать. Его глубокие темные глаза постоянно посылали ей сигналы желания, которые она пыталась не замечать.
– У меня есть кое-какие сбережения и украшения, которые мне подарил Стефано, – ответила Люси. – Поэтому я не такая беспомощная, как ты думаешь.
Доменико потерял самообладание и снова продолжил показывать свое пренебрежение. Никто никогда не смел ему перечить. Никто! Его слово было законом для всех членов семьи в этом доме и для тех, кого он нанимал на работу или использовал ради собственной выгоды и обогащения. Переполненный яростью и гневом, он стремительно подошел к Люси и ухватился за ожерелье из черного янтаря, закрепленное в волосах девушки. Он так сильно за него дернул, что цепочка разорвалась, бусинки и камни разлетелись но мраморному полу в разные стороны.
– У тебя ничего нет! Отец ничего тебе не завещал! Ничего! Я не позволю, чтобы у тебя что-либо было!
Люси застыла как вкопанная и не могла пошевелиться от страха, к горлу подступила тошнота, но она продолжала стоять на своем.
– Завтра же утром я отправлюсь в Англию, даже если мне придется пешком пройти весь путь и самой грести веслами, чтобы переплыть через Ла-Манш.
Он сжал кулаки. И чуть ее не ударил. Его тело напряглось, он уже не мог контролировать свои действия. Вожделение и похоть затуманили разум, и он мог думать только об одном – о том, что она совсем близко, ведь он так хотел обладать ею.
– Ты недооцениваешь мою силу, – предупредил Доменико суровым тоном. – В палаццо на побережье есть много секретных комнат. Кто знает, для чего они использовались много лет назад. Для медитации? Для любовных свиданий? Или, может быть, как тюрьма?
Ее зрачки расширились, на лице появился испуг.
– Ты не осмелишься держать меня взаперти! Сейчас тысяча восемьсот пятидесятый год, а не времена рабства.
– Но это моя собственность, и я могу делать в том доме что захочу. Ты говоришь, что твоя мама потеряла рассудок после смерти мужа. Все очень опечалятся, когда узнают, что ты, так же, как и твоя мать, сошла с ума от горя.
Люси чуть не упала в обморок. Теперь она уже сожалела о том, что сказала ему о своем намерении поехать домой. Ей следовало бы тайно покинуть этот дом, никому ничего не говоря, а теперь Доменико прикажет слугам следить за ней. Она знала, что он мог сделать что угодно, мог подкупить прислугу, раздавить всех, ставших на его пути, даже членов своей семьи, и его не будут терзать угрызения совести, он не будет ни о чем сожалеть и приведет угрозу в исполнение. Ему будет необходима фальшивая медицинская справка о том, что Люси психически нездорова, закрытый экипаж, чтобы ее насильно увезти, человек, который будет держать рот на замке, и связка ключей на поясе. Сколько она себя помнила, она всегда была свободна в Италии и не собиралась сдаваться и подчиняться ему.
– Нет! – От ярости Люси энергично закачала головой, отступив от него. – Нет! Этого не будет!
Несмотря на ее протест, Доменико видел, что она сильно напугана, и понял, что сломал ее. Но это было не очень хорошо, потому что его жена благосклонно относилась к девушке, и ее внезапное исчезновение заставило бы ее волноваться и беспокоиться, а остальные члены семьи стали бы задавать лишние ненужные вопросы, выяснять, что случилось, и просто так не оставили бы это дело. Его гнев спал. Осознавая свою победу, он подошел к Люси и положил руки ей на плечи.
– Между нами не должно быть ссор и непонимания, – он начал ласково ее убеждать. – Давай забудем, что было сказано раньше. В этот печальный день мы очень огорчены и взвинчены. Вот увидишь, я буду таким же щедрым, как и мой отец, буду дарить тебе украшения, какие ты только пожелаешь. Пойдем, моя дорогая…
Люси резко вырвалась из его рук, на ее лице было написано омерзение.
– Нет! Нет! Нет! Я уже тебе сказала, что между нами ничего не будет, у нас разные пути!
В смятении она стремительно бросилась к двойной двери, через которую они вошли в эту комнату, надеясь, что добежит до тех людей, которые хорошо к ней относятся. Люси знала, что они обязательно встанут на ее защиту. Но ей не удалось. Едва она приблизилась к дверям и резко дернула их, чтобы открыть, Доменико всем своим весом обрушился на них и не позволил ей сделать этого. Оттолкнув ее назад одним движением руки, он повернул ключ.
В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга, он тяжело дышал, а она стала задыхаться, увидев в его глазах ужасный замысел. Люси направилась было к двери, но он остановил ее на полпути. И несмотря на то что она начала колотить его кулаками, он схватил ее за высокий воротничок траурного платья. Шелк затрещал, одним резким движением он порвал одежду, обнажая ее грудь, подавляя ее пронзительный крик своим влажным ртом, со свирепостью дикого зверя наваливаясь на нее всем своим тяжелым телом.
Когда все закончилось, он ощутил чувство стыда, придя в ужас от собственных действий. Он поднялся с пола, на котором овладел ею, по неосторожности наступив на бусинку от разорванного ожерелья. Тихий хруст показался громким в этой бесшумной комнате. Он пытался не смотреть на Люси, аккуратно застегивая свою одежду и в душе сожалея о том, что сделал. Он пригладил волосы ладонями и в конце концов посмотрел на нее. Она лежала на полу, в ее взгляде было столько страдания и боли, что невозможно было это описать, затем она зажмурилась, свернувшись в клубочек, как маленькое раненое животное, как беспомощный котенок, и накрыла себя лохмотьями, оставшимися от платья. Взглянув на Люси, Доменико осознал весь ужас того, что совершил. Что, если ей взбредет в голову обвинить его и рассказать о произошедшем его жене и всей семье? Он не мог допустить, чтобы на него обрушился такой позор, понимая, что ему придется позволить Люси ехать, лишь бы она ничего не рассказала. Более того, он должен организовать ее поездку как можно скорее, чтобы она вдруг не передумала. Он кашлянул, для того чтобы начать разговор.
– Тебе лучше уехать сегодня же вечером, – сказал Доменико сипло. – Возьми все, что подарил тебе мой отец. Это твои вещи, и у меня нет на них права, также у меня нет причин задерживать тебя здесь. Я прикажу, чтобы тебе приготовили экипаж, он будет в твоем полном распоряжении, с сопровождающим, для уверенности, что ты будешь в полной безопасности. А когда пересядешь на корабль, экипаж переправят на пароходе в Англию, и там ты доедешь на нем до нужного места. Прошу тебя только об одном: находись в своей комнате до отъезда, а затем покинь этот дом, не прощаясь ни с кем. Я не буду предлагать тебе деньги, потому что ты неправильно это поймешь, но все удобства и дорожные расходы будут оплачены лично мной деньгами, снятыми со счета моего отца.
Люси не подала никакого знака, только позволила ему уйти, чувствуя, что в любую секунду может истерически зарыдать. Она услышала звук его шагов, приближавшихся к двойным дверям. Затем он остановился, для того чтобы еще раз на нее взглянуть. После этого повернул ключ в замке, двери распахнулись, он вышел и запер их за собой. Когда выхолил, он заново вставил ключ с внутренней стороны, замок снова щелкнул, он запер дверь, предотвратив появление незваных гостей. Доменико вышел в коридор, в котором из-за плотного ковра его шагов почти не было слышно.
Медленно она села, поджав под себя ноги и склонив голову, ее волосы были растрепаны и спадали на обнаженную грудь. Люси трясло от ужаса и боли, она была шокирована тем, что с ней сделали, у нее вызывало отвращение то, что между ней и мужчиной, который был ей всегда отвратителен, произошел такой близкий контакт.
Ее унизили. Она поклялась, что больше никто и никогда не посмеет подчинить ее своей власти и силе, никто больше так ее не обидит.
Люси с горечью задумалась о своем прошлом. Ее отец, который был так дорог ее сердцу, умерев, оставил ее одну, а мать не испытывала материнской любви к ней, ведь она отдала свою родную плоть и кровь на воспитание другим людям, уехала, бросив родную дочь. Монахини были очень добры к Люси, особенно сестра Эллис, благодаря которой она выучила английский язык. Та с самого начала пыталась научить Люси отстаивать свои права, свободу и независимость. В соответствии с установленными правилами и нормами монастыря в шестнадцатилетнем возрасте Люси выдали замуж за мужчину, который годился ей в дедушки, а теперь его сын осквернил ее честь. Это было так жестоко. Но в конце концов она обрела свободу. Понемногу осознание этого вернуло ей силу и смысл жить дальше.
Она подняла голову, энергично встряхнув волосами. В будущем лишь одна она будет решать, как ей жить, никто больше не станет ей указывать, и пусть будут прокляты те, кто перейдет ей дорогу или попытается обидеть. Жизнь преподала ей тяжелый урок, и она никогда его не забудет. Несмотря на то что освобождение, которого она так долго ждала, стоило ей слишком дорого.
Покачиваясь, Люси поднялась на ноги, порванная одежда стесняла ее движения, яростно она оторвала свисавшие лохмотья. Черный цвет теперь всегда будет напоминать ей об этом ужасном дне. Она больше никогда не наденет черного платья. Оставив обрывки платья на полу, спотыкаясь, она обнаженная прошла к себе в спальню, а затем в ванную комнату, чтобы смыть все следы прошлого, навсегда оставившего ее.
Когда стемнело, Люси вышла из дома, ни с кем не попрощавшись, только со слугами, которые находились во дворе и видели, как она покидала дом. То, что она решила уехать, стало для них печальной новостью. Женщины плакали и вытирали мокрые от слез глаза фартуками, думая, что новый хозяин, не теряя времени, выгнал ее. Они осознавали, что доброта, любовь и забота, постоянно проявляемая к ним этой девушкой, навсегда остались в прошлом, потому что теперь в доме властвовал новый хозяин. Из семьи Ди Кастеллони было всего двое или трое людей, с которыми Люси хотела бы попрощаться, если бы они знали, что она уезжает и пришли ее проводить. Но они не были ее близкими друзьями, потому что даже те люди, которые хорошо к ней относились, боялись, что она незаконно отнимет у них наследство Стефано. Было немного нелепо и смешно, что Доменико распорядился предоставить ей богато украшенный экипаж с тремя форейторами, ответственными за шесть одинаковых серых лошадей. С ней была Алина, которая всегда уважительно относилась к Люси, была верна и преданна ей, и даже такое продолжительное путешествие в Англию не повлияло на принятое ею решение сопровождать свою хозяйку. Алина сказала, что это ее долг – заботиться о своей госпоже. Без сомнения, она поняла, что означала рваная одежда Люси, которую подобрала в комнате и выбросила, но ни о чем ей не сказала, она также подмела все рассыпанные бусинки и камни от ожерелья Люси, вместо того чтобы приказать сделать это прислуге.
Уезжая из Италии, Люси сожалела лишь об одном: о том, что у нее не будет шанса снова вернуться на Адриатическое побережье, чтобы навестить могилу отца, которая располагалась на церковном кладбище недалеко от дома, в котором он провел последние месяцы своей жизни. Надгробная надпись была на английском языке.
Здесь похоронен Лионел Атвуд, любимый муж Клодины, родившийся в Англии, в Истхэмптоне, в апреле 1796, умерший в мае 1829 года. Покойся с миром.
Монахини всегда разрешали ей навещать могилу отца, и Люси периодически приходила с цветами, клала их на могилку и разговаривала с ним. Однажды с сестрой Эллис они подошли к высоким воротам дома, находящегося недалеко от монастыря, в котором жил отец Люси. Она смотрела на дом и представляла папу, сидящего на веранде и греющегося на солнышке, смотрящего на море и на проплывающие мимо лодки или улыбающегося ее маме, которая подсаживалась к нему, и вместе они вслух читали письма, недавно пришедшие из Англии. После смерти отца дом продали, и люди, купившие его, не проявляли ни малейшего интереса к монастырю, поэтому у Люси больше не было возможности близко подходить к дому. Она могла только издалека на него смотреть.
