Текст книги "О социализме и русской революции"

Автор книги: Роза Люксембург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

Официозность теории^*

I

Точно так же, как три года назад, когда развертывание движения за избирательное право в Пруссии^* выдвинуло в центр обсуждения лозунг массовой забастовки, Каутский и теперь поспешил «приглушающе» вмешаться[51]51
  Kautsky К. Nachgedanken zu den nachdenklichen Betrachtungen // Neue Zeit. 1912/13. Bd. 2. S. 532–540, 558–568.


[Закрыть] в оживленную дискуссию о массовой стачке, вызванную результатами выборов в прусский ландтаг^* и ходом кампании против военного бюджета^*.

Каутский снова чувствует себя призванным спасти партию от серьезных опасностей. Он предостерегает от «авантюр», «заговоров» и «интриг», он мечет гром и молнии против синдикализма, путчизма, бланкизма, «революционной гимнастики», против Мостов и Гассельманов^*, он изобличает «наших русских», которые-де враждебны всякой организации и усердно трудятся над тем, чтобы вызвать у масс отвращение к борьбе за парламентские права. Жаль лишь, что об этом плоде буйной фантазии можно сказать то же, что и о лошади Роланда:

 
Очень красива была та кобыла,
Да жаль, что издохла она.
 

Все опасности, против которых ополчился Каутский, не что иное, как ветряные мельницы, созданные силой его собственного воображения.

Если бы Каутского попросили все-таки быть столь любезным и назвать имена и факты, привести сведения поподробнее, сказать, кем и какие «авантюры» и «заговоры» запланированы в партии, он, верно, не испытал бы ни малейшего смущения. Если для того чтобы прослыть путчистами, авантюристами, синдикалистами и «русскими», достаточно подчеркивать необходимость решительной наступательной политики партии, тактической инициативы, энергичного возобновления кампании за прусское избирательное право и в связи с этим обсуждать проблему массовой забастовки, то тогда эта категория злодеев представлена в партии до ужаса многочисленно. Значит, организации в Штутгарте, Эссене, Золингене, во всем Нижнерейнском округе, в Берлине, герцогстве Гота, в Саксонии, а также редакции «Gleichheit»^*, брауншвейгской, эльберфельдской, эрфуртской, нордхойзерской, бохумской и дортмундской и многих других партийных газет состоят сплошь из одних авантюристов и синдикалистов, значит, в германской социал-демократии кишмя кишит «русскими».

Но, правда, Каутский с яростью ведет свой бой против совсем особого рода сторонников «массовых акций». Эти люди в его воображении, совершают грех, желая живьем пересадить в Германию «русские методы» массовой стачки. Поверить Каутскому, так эти люди день и ночь ни о чем другом и не помышляют, как о массовой забастовке, видят в ней панацею и сгорают от нетерпения развязать ее в Германии.

Каутский сообщает о приверженцах «массовых акций», во-первых, что они «без обиняков заявляют: каковы бы ни были экономические или политические условия, массы всегда готовы выйти на улицу, всегда готовы бастовать», а там, где, в виде исключения, это не так, следует искать «вину отдельных личностей».[52]52
  Kautsky К. Nachgedanken zu den nachdenklichen Betrachtungen // Neue Zeit. 1912/13. Bd. 2. S. 536.


[Закрыть]

Во-вторых, Каутский рассказывает нам о тех же самых «массовых акционерах», что они настаивают на возможно скорейшем «стихийном возбуждении» немецких масс, а поскольку оно не желает наступать, категорически требуют от партии, чтобы та искусственно создавала эту стихийность «смелой инициативой, и притом немедленно».[53]53
  Ibid. S. 560.


[Закрыть]

В-третьих, эти люди видят «во всякой сильной организации тормозящий момент акции», а отсюда делают вывод: «Ко всем чертям организацию, если она нам только мешает!»[54]54
  Ibid. S. 538.


[Закрыть]

Поскольку Каутский хочет подкрепить существование мнимого «направления», против которого он воюет, главным образом высказываниями из моих статей, то самое простое – противопоставить его утверждения моим аутентичным высказываниям. В трех статьях, опубликованных в «Leipziger Volkszeitung» под заголовком «Бельгийский эксперимент», я дала себе труд доказать, что массовую забастовку нельзя вызвать искусственно по команде сверху, что массовая забастовка может стать действенной только тогда, когда имеется соответствующая ситуация, т. е. экономические и политические условия, а также если она стихийно возникает из роста революционной энергии масс подобно разразившейся буре.

«Здесь вопрос стоит так: или – или. Или ведут дело к политической буре масс, вернее, приводят к ней, поскольку таковая не дает вызвать себя искусственно, или дают пришедшим в возбуждение массам вступить в бурю; тогда надо сделать все, что делает эту бурю как можно неодолимее, мощнее, концентрированнее… или же вообще не хотят этой бури, но тогда массовая забастовка – заранее проигранная игра».[55]55
  Здесь и далее Р. Люксембург выделяет курсивом отдельные фразы при цитировании своих прежних статей из «Leipziger Volkszeitung», а также в статьях К. Каутского и других материалах.


[Закрыть]

И дальше со всей категоричностью:

«Политическая массовая забастовка не есть потому сама по себе, абстрактно взятая, чудодейственное средство. Она действенна только во взаимосвязи с революционной ситуацией, как выражение высокой, концентрированной революционной энергии масс и сильного обострения противоречий. Вылущенная из этой энергии, отделенная от этой ситуации, превращенная в заранее предрешенный, педантично проведенный по взмаху дирижерской палочки стратегический маневр, массовая забастовка в девяти случаях из десяти должна потерпеть неудачу» («Leipziger Volkszeitung», 19 мая).

В другой связи, при обсуждении вопроса о забастовке как средстве борьбы за прусское избирательное право, я говорю:

«Массовая забастовка в такой же малой мере есть чудодейственное средство, чтобы вывести социал-демократию из политического тупика или привести к победе несостоятельную политику, как избирательная борьба или любая другая форма борьбы. Она сама по себе тоже лишь одна из форм борьбы. Но ведь не техническая форма решает исход борьбы, победу или поражение, а политическое содержание, вся используемая тактика».

И далее:

«Мы живем в такой фазе, когда повлиять на важнейшие политические вопросы может только собственное вмешательство широких масс… Но и наоборот, применение массовой забастовки отнюдь еще не гарантирует размаха и эффективности социал-демократической акции в целом… Не сама по себе массовая забастовка в каком-то определенном случае является решающей, а политическое наступление как выражение общего курса партии».

И наконец, особенно в отношении борьбы за избирательное право в Пруссии:

«Однако было бы роковой ошибкой вообразить, будто вопрос о прусском избирательном праве можно было бы разрубить, подобно гордиеву узлу, одним ударом меча посредством, скажем, какой-либо проведенной по решению партийного съезда или по его заданию массовой забастовки… Сейчас на нас лежит обязанность не «готовить» какую-то определенную массовую забастовку, а так подготовить нашу организацию, чтобы она была пригодной для крупных политических боев, не «воспитание рабочего класса для массовой забастовки», а воспитание социал-демократов для политического наступления».

Так выглядит на деле фанатичная, путчистская, синдикалистская пропаганда, так выглядит «категорическое требование», чтобы партия «искусственно создала» стихийную массовую забастовку, «и притом немедленно».

Точно так же Каутский ухитряется бесстыдно поставить с ног на голову мое высказывание о соотношении организованных и неорганизованных в крупных массовых акциях. То, что я старалась доказать в «Leipziger Volkszeitung», так это точно ту же самую мысль, которую я уже семь лет тому назад высказала – тогда под оживленные аплодисменты Каутского – в моей брошюре о массовой забастовке:[56]56
  Massenstreik, Partei und Gewerkschaften.


[Закрыть] социал-демократия не должна и не может ждать с крупными политическими массовыми акциями до тех пор, пока весь рабочий класс не станет организованным в профсоюзы и политическую партию, а напротив, войском нам послужат также и неорганизованные или враждебно организованные массы, если только партия сумеет в соответствующей ситуации стать во главе массовой акции.

«Однако социал-демократия, – писала я, – благодаря теоретическому пониманию социальных условий своей борьбы, в невиданной никогда ранее мере внесла в сознание пролетарскую классовую борьбу, дала ей ясность цели и движущую силу. Она впервые создала прочную массовую организацию рабочего класса, а тем самым – твердый становой хребет классовой борьбы. Но было бы роковой ошибкой вообразить, что с тех пор и вся историческая способность действовать перешла к одной только социал-демократической организации, что неорганизованная масса пролетариата превратилась в бесформенную кашу, в мертвый балласт истории.

Как раз наоборот. Живой субстанцией мировой истории, несмотря на социал-демократию, все еще остается народная масса, и только если между организованным ядром и народной массой существует живое кровообращение, если обоих оживляет одно и то же биение пульса, только тогда и социал-демократия тоже может оказаться пригодной для крупных исторических акций» («Leipziger Volkszeitung», 27 июня).

Итак, поскольку я объявила социал-демократию становым хребтом классовой борьбы, мыслящим умом массы, дающим движению сознание и ясность, то Каутский заключил, будто я объявляю всякую организацию излишней, даже тормозящей. Поскольку я говорю, что каждая крупная классовая акция включает не только организованных как авангард, но также и неорганизованных как арьергард, Каутский делает отсюда дедуктивный вывод, будто я хочу проводить акцию только с неорганизованными. Потому, что я говорю буквально: «В Бельгии как профсоюзные, так и политические организации оставляют желать довольно многого, они в любом случае не могут даже отдаленно сравниться с немецкими. И все же (значит, несмотря на это!) вот уже 20 лет внушительные массовые забастовки за избирательное право происходят там одна за другой», Каутский ухитряется подсунуть мне буквально противоположное утверждение, будто в Бельгии «массовые акции процветают сильнее всего именно потому, что их организации оставляют желать довольно многого».[57]57
  Kautsky К. Op. cit. S. 538.


[Закрыть]

Становится ясно, что оригинал моих взглядов во всех своих частях примерно столь же схож с изображением их Каутским, сколь марксистская теория и тактика – с обычными ревизионистскими интерпретациями. Как наши ревизионисты сначала сооружают чучело из «теории обнищания», «чистого отрицания», презрения к «практической работе», чтобы затем с наслаждением испробовать на нем острую сталь своей критики, так и Каутский, вопреки яснейшим словам и всей тенденции моих высказываний, произвольно мастерит карикатуру, чтобы поупражняться на ней в своем искусстве приглушения и спасти отечество.

Но и в этом случае борьба против воображаемых опасностей имеет объективную тенденцию встать на пути порожденного ситуацией стремления к действительному развитию партийной тактики. Ничто не доказывает этого лучше, чем собственная теория Каутского о массовой забастовке.

II

Каутский различает прежде всего «разные типы» массовой забастовки, а именно с географической точки зрения. Как в статье к тридцатой годовщине со дня смерти Маркса в «Vorwarts»[58]58
  Kautsky К. Zum dreiβigsten Todestag von Karl Marx. 1833-14 Marz – 1913//Vorwarts. N 62. 1913. 14 Marz.


[Закрыть] он сделал оригинальное открытие, будто имеется марксизм немецкий, австрийский, голландский, русский, так и теперь он оперирует русской, австрийской, бельгийской массовой забастовкой с целью противопоставить всем им совершенно новый тип «немецкой массовой забастовки». Жаль, что эта профессоральная схематизация, расщепляющая живую взаимосвязь, чтобы аккуратно разложить все по полочкам совершенно абстрактной классификации, игнорирует простейшие общеизвестные факты. Что следует, например, считать «бельгийской» массовой забастовкой, если в Бельгии с 1891 до 1893 г., в 1902 г. и в 1913 г. применялись совершенно различные «типы» массовой забастовки^*, которые находились даже в сознательном противоречии друг другу? Что следует считать «итальянским» типом, если в Италии проводились как политические забастовки-демонстрации, например, против триполитанской войны^*, так и профсоюзно-политические забастовки, например знаменитая стачка железнодорожников, а также чисто профсоюзные массовые забастовки сельскохозяйственных рабочих и, наконец, боевые забастовки и одновременно стачки солидарности (например, успешная миланская всеобщая забастовка в июне этого года)?

Совершенно непостижимо, что следует понимать под «русским методом», которым ныне с особенным предпочтением оперирует Каутский. Тот, кто в известной мере следит за русским рабочим движением в последнее десятилетие, знает: нет такого рода и та-кого типа массовой забастовки, который не применялся бы там многократно. Политические и экономические забастовки, массовые и частичные, забастовки-демонстрации и боевые всеобщие стачки в отдельных отраслях и всеобщие – отдельных городов, спокойные выступления за повышение заработной платы и уличные бои, планомерно вызванные и вполне дисциплинированно прекращенные забастовки, а также стихийные вспышки – все это в России в революционный период перекрещивалось, соседствовало, переплеталось, переливалось из одного в другое. О каком-либо особом роде «русской массовой забастовки» может говорить только тот, кто или не знает фактов, или же полностью забыл их.

Несколько лет назад Каутский еще сам принадлежал к числу тех, кого справа травили как «революционных романтиков», как «фанатических приверженцев русских». Сегодня же он борется с другими как с «русскими» и употребляет название «русские методы» как воплощение неорганизованности, примитивности, хаотического и дикого в образе действий. В его изображении русский рабочий оказывается стоящим на самой низшей ступени, «самым неприхотливым из всех европейских рабочих», способным продержаться без заработка и пособий дольше, чем «какой-либо другой рабочий класс капиталистической Европы».[59]59
  Kautsky К. Nachgedanken… S. 560.


[Закрыть] Я должна снова, как и в наших спорах 1910 г.^*, возразить Каутскому: его изображение российского рабочего класса и русской революции – это пасквиль на тамошний пролетариат. Доселе только анархисты утверждали, будто наивысший революционный идеализм вырастает из глубочайшей материальной деградации, из отчаяния и чувства «больше нечего терять». А ныне Каутский хочет представить все революционные действия русского пролетариата как акт отчаяния илотов, которые борются только потому, что «нечего терять». Он забывает, что с кули, которые не имеют никаких потребностей и довольны коркой хлеба да солнечным светом, нельзя вести никакой кампании за восьмичасовой рабочий день, такой, свидетелями какой мы были в 1905 г. в Петербурге^*, никакой борьбы за политические права и за современную демократию; что с таким пролетариатом невозможно выдержать никаких регулярных профсоюзных боев, нельзя создать современные профсоюзные организации, какие возникли по всей России в 1905–1907 гг.; что такой пролетариат нельзя вдохновить целями интернационального социализма, поднять на акции высшей классовой солидарности, на чудеса пролетарского идеализма, которые и сегодня стоят в России на повестке дня.

С другой стороны, Каутский мог даже из обычных газетных сообщений установить, сколь ложно его утверждение, будто в России «с тех пор по сей день хронические массовые забастовки замерли».[60]60
  Kautsky К. Op. cit. S. 560.


[Закрыть] Как раз прошлогодний Первомайский праздник, впервые отмечавшийся в России, и притом полумиллионом участников, «хронические» массовые забастовки протеста сотен тысяч в связи с Ленским расстрелом^*, по поводу осуждения матросов в Кронштадте, по поводу преследования легальных социал-демократических газет в Петербурге^*, ставшие поистине «хроническими» за последние два года бесчисленные экономические стачки доказывают, что пролетарские массы в России, которые во время ужасов контрреволюции 1908–1911 гг., казалось, совсем замерли, в действительности оставались несломленными ни в боевом мужестве, ни в своем идеализме, что их революционные действия были вовсе не актом отчаяния стоящих на низшей ступени илотов, а проявлением революционного классового сознания и упорной боевой энергии.

В противовес точке зрения, свысока рассматривающей русский пролетариат как стоящий на самой низкой точке развития, а методы его борьбы – как продукт отсталости, я все еще придерживаюсь взглядов прежнего Каутского, который во втором издании своей «Социальной революции» писал в 1907 г.:

«Против «революционного романтизма» есть только одно возражение, которое, правда, высказывается все чаще, а именно, что условия в России ничего не доказывают для нас в Западной Европе, поскольку они коренным образом отличны от наших.

Различие условий мне, разумеется, небезызвестно, хотя его и не следует преувеличивать. Недавняя брошюра нашего товарища Люксембург[61]61
  Massenstreik, Partei und Gewerkschaften.


[Закрыть] ясно доказывает, что русский рабочий класс вовсе не стоит так низко и не так уж малого достиг, как обычно считают. Как английским рабочим пора отвыкнуть смотреть на германский пролетариат словно на отсталых представителей рода человеческого, так и мы в Германии должны отвыкнуть делать то же самое в отношении русского». И далее: «Английские рабочие стоят ныне как политический фактор еще ниже, чем рабочие экономически наиболее отсталого, политически наиболее незрелого европейского государства: России. Здесь – живое революционное сознание, дающее им огромную практическую силу; там – отказ от революции, ограничение интересами данного момента, так называемая реальная политика, превращающая ее в нуль действительной политики».[62]62
  Kautsky K. Die soziale Revolution. I. Sozialreform und Revolution. Berlin, 1907. S. 59. und 63.


[Закрыть]

Но это между прочим. Что же может сказать нам Каутский о «немецком методе» массовой забастовки, противостоящем «русскому методу»? Здесь он прежде всего с возмущением отвергает всякое решающее участие в ней неорганизованных рабочих. Кто же составляет эту неорганизованную массу? – вопрошает он. Она образуется из бессильных, подавленных, изолированных, опустившихся элементов, из невежественных и бездумных, погрязших в предрассудках или бессовестных субъектов. И вот такие элементы должны дать нашей борьбе самую энергичную боевую силу?

На этот вопрос теории, на ощупь бредущей в тумане, практика отвечает простыми фактами политической и профсоюзной борьбы. Каждое значительное профсоюзное выступление издавна не могло обойтись без поддержки неорганизованных, и только крупные сражения, в которых участвовали неорганизованные, издавна давали главный прирост организации. Без соучастия неорганизованных масс важнейшие бои профсоюзов, а без этих боев их рост как организации были бы просто немыслимы. Весной 1910 г. в Хагене (Вестфалия) союз рабочих-металлистов выдержал первую пробу сил с металлопромышленниками, отличный ход которой имел огромное значение: в результате этого авангардного боя у союза промышленников почти исчезло желание осуществить запланированный генеральный локаут. Увольнение затрагивало около 20 тысяч рабочих, в том числе 2790 организованных и 17 тысяч неорганизованных. И эта масса под руководством организации безупречно выстояла в борьбе 17 недель. Заключительным итогом явилось то, что после локаута число членов союза рабочих-металлистов в Хагене удвоилось.

Другой пример политического характера. В последней массовой забастовке в Бельгии, по данным «Vorwarts», участвовало от 400 до 450 тысяч рабочих. Число членов партии в Бельгии составляет, по данным официального отчета последнему Международному социалистическому конгрессу в Копенгагене, 184 тысячи человек; численность присоединившихся к профсоюзной комиссии партии, а также независимых профсоюзов составляет, согласно тому же отчету, 72 тысячи, а всех стоящих на почве классовой борьбы организованных в рядах профсоюзов – 126 тысяч и, наконец, членов кооперативов – 141 тысяча человек. Заметим, кстати, что в большинстве случаев в этих трех категориях речь идет об одних и тех же лицах. Отсюда следует черным по белому, что около трех пятых всей массы участников недавней борьбы за избирательное право в Бельгии составляли неорганизованные.

Вопреки теории Каутского, бессильные, бездумные и опустившиеся элементы оказывают вполне дельную и неотъемлемую помощь в решающих экономических и политических битвах! Да где бы были мы с нашей парламентской акцией, если бы нам пришлось полагаться только на организованных? При одном миллионе организованных в партии и двух с половиной миллионах членов профсоюзов, из которых к тому же большая часть – женщины и молодежь в возрасте до 25 лет, нам отдают голоса четыре с четвертью миллиона избирателей. И это все – «слабые, трусливые, нерешительные», что образуют свыше половины наших избирателей?

Теория Каутского о застывшей противоположности между организованным авангардом и остальной массой пролетариата столь же недиалектична, сколь фальшива и неудовлетворительна как для обычного профсоюзного и парламентского классового действия, так и для особых моментов крупных массовых битв. Обращение с неорганизованными, как с трусливым сбродом, затрудняет понимание и живых исторических условий пролетарского действия и задач организации, ее роста.

Правда, Каутский ссылается на забастовку горняков^*. Она отчетливо показала, что мы не можем положиться ни на какую иную силу, кроме как на наши собственные организации. Следовало бы, однако, еще проанализировать, насколько неудаче забастовки горняков способствовало именно неуверенное, тормозящее руководство, которое уже ряд лет старается локализовать и отсрочить любой крупный конфликт, лишив его тем самым всякого политического размаха и уверенности^*. Я и здесь согласна с прежним Каутским, который в 1905 г. писал об «уроках забастовки горняков» в Рурском бассейне:

«Только на этом пути могут быть достигнуты значительные успехи горняков. Забастовка против шахтовладельцев стала бессмысленной; забастовка с самого начала должна носить политический характер, ее требования, ее тактика должны быть рассчитаны на то, чтобы привести в движение законодательство… Эта новая профсоюзная тактика политической забастовки – сочетание профсоюзной и политической акции – является единственной еще остающейся возможной для горняков, она вообще призвана вновь оживить как профсоюзное, так и парламентское действие и придать как тому, так и другому повышенную наступательную силу».[63]63
  Kautsky К- Die Lehren des Bergarbeiterstreiks//Neue Zeit. 1904/05. Bd. I S. 780–781.


[Закрыть]

В конечном счете сам Каутский, если захочет привести более подробные данные об условиях массовой забастовки и в Германии, придет поневоле к следующему результату:

В общем и целом о ней можно сказать, что предпосылкой ее успеха является такая ситуация, которая настолько возбуждает рабочий класс, что все его слои – не только члены партии, но и свободных профсоюзов, даже массы во враждебных профсоюзах и сами неорганизованные массы – единодушно требуют действовать самыми острыми средствами.

Слушайте! Слушайте! Итак, предпосылкой победоносной массовой забастовки и в Германии тоже в конце концов оказывается единодушное взаимодействие как организованных, так и «слабых, трусливых, нерешительных, то есть неорганизованных», когда результат возбуждения охватывает равным образом оба слоя. Или, как я писала в «Leipziger Volkszeitung» [27 июня 1913 г. ]: «Только если между организованным ядром и народной массой существует живое кровообращение, если обоих их оживляет одно и то же биение пульса, только тогда и социал-демократия может оказаться пригодной для осуществления крупных исторических акций».

Но если это так, не вытекает ли тогда отсюда для организованной, классово сознательной части пролетариата ясный долг: просто пассивно ожидать этого «возбуждения», а обеспечить себе и руководящую роль авангарда? Разве не вытекает отсюда для социал-демократии историческая задача всем своим поведением уже теперь добиться величайшего влияния на неорганизованную массу, смелостью своих действий, решительным наступлением завоевать доверие широчайших народных кругов, приспособить собственный организационный аппарат к требованиям крупных массовых акций?

Да, Каутский, изображающий массовую забастовку в Германии как уникальную «крайнюю борьбу», как своего рода Страшный суд, заверяет и повторяет вновь, что в нынешних напряженных условиях внезапно может возникнуть такая ситуация, которая заставит нас взяться за самое острое наше оружие. Вдуматься только: мы можем внезапно, «за ночь», прийти к массовой забастовке, а, по схеме Каутского, это значит – к генеральному сражению не на жизнь, а на смерть с господствующей системой! И разве не должна партия перед лицом такой возможности уже теперь отточить свое оружие наступательной тактикой, подготовкой масс к их великой задаче целеустремленно встретить грядущие события? Условия таковы, что катастрофа могла бы наступить «за ночь». По Каутскому, мы живем в некоторой мере на вулкане. И вот в такой ситуации Каутский ныне видит для себя лишь одну задачу: изобличить как «путчистов» тех, кто хочет придать боевой тактике социал-демократии больше мощи и остроты, кто хочет вырвать ее из рутины!

Каутский охотно использует в своих тактических планах военные термины. У него можно услышать о битвах, походах и полководцах. Однако полководец, который в ночь накануне генерального сражения, вместо того чтобы позаботиться о максимальном вооружении своего лагеря, отдал бы приказ спокойно продолжать начищать пуговицы до полного блеска, заслуживал бы увековечения не в анналах военной истории, а на страницах «Wahrer Yacob»^*.

III

Не сознательным приспособлением организации и тактики к массовым боям, которого потребует будущая ситуация, придем мы к «немецкой массовой забастовке». К ней, по Каутскому, ведет следующий запутанный путь. Массовая забастовка в борьбе за прусское избирательное право станет возможной только тогда, когда массы в Пруссии правильно поймут пользу всеобщего избирательного права и признают его жизненным для себя вопросом. Этому они научатся, только если наглядное обучение продемонстрирует им пользу всеобщего избирательного права. «Это наглядное обучение отсутствует, пока всеобщее, равное избирательное право на выборах в рейхстаг не дает такого народного представительства, которое совершает гораздо большую «позитивную работу» для пролетариата, чем трехклассная палата [в Пруссии]».[64]64
  Kautsky К. Nachgedanken… Bd. 2. S. 566–567.


[Закрыть] До сих пор этого не было. Рейхстаг делал почти столь же мало позитивного, сколь и прусский ландтаг. «Но это может измениться». Если мы заполучим в рейхстаге еще больше социал-демократов, мы, может быть, добьемся того, что «побудим его к социальным реформам. Удастся нам так организовать практику рейхстага, чтобы она показывала массам, что избирательное право в рейхстаг имеет для них большую практическую ценность (выделено мною. – Р. Л.), тогда они поймут и важность завоевания его и для выборов в прусский ландтаг».[65]65
  Ibid. S. 567.


[Закрыть]

Таким выстрелом мы сразу убили бы двух зайцев: «позитивные завоевания» в рейхстаге не только влили бы в массы необходимое воодушевление для борьбы за прусское избирательное право. Они вместе с тем толкнули бы реакцию на государственный переворот, на отмену избирательного права в рейхстаг. А тогда мы сразу обрели бы повод для двух «немецких массовых забастовок»: одной – в защиту избирательного права в рейхстаг и другой – за завоевание прусского избирательного права.

«Это, – говорит Каутский, – представляется мне в настоящее время наиболее перспективным путем подготовки массовой забастовки для борьбы за прусское избирательное право: только благодаря повышению значения рейхстага в сознании народных масс они придут к пониманию значения избирательного права в рейхстаг. Самым превратным является противоположный путь фанатических приверженцев массовой акции, изображающих незначительными дееспособность рейхстага и тем самым избирательного права в рейхстаг».[66]66
  Ibidem.


[Закрыть]

Не знаешь просто, чему больше восхищаться в этом дьявольски ловком тактическом плане кампании, на лбу которого написано, что он хитроумно придуман за письменным столом в тихой обители мыслителя. Итак, мы должны «добиться того», чтобы побудить рейхстаг к социальным реформам, к великолепным деяниям, к «позитивной работе»! Но ведь как раз теперь достоянием даже самого скромного агитатора социал-демократии стало то, что рейхстаг, чем дальше, тем сильнее, обречен на бесплодие, что для рабочего класса у него все чаще есть только камни вместо хлеба, что наша социальная реформа, чем дальше, тем больше, превращается из защиты рабочих в наступление на рабочих. И вот мы должны только в будущем добиться того, что сможем срывать распрекраснейшие социал-реформистские фиги с этого чертополоха буржуазной реакции? И благодаря чему? Только благодаря тому, что изберем еще больше депутатов в рейхстаг! Еще десять, еще двадцать социал-демократов в рейхстаге – и на каменистой почве реакции постепенно заколышется золотая пшеничная нива «позитивной работы»!

То, что социал-реформистское бесплодие германского рейхстага, как, впрочем, ныне и большинства капиталистических парламентов, отнюдь не случайность, что оно является лишь естественным продуктом усиливающегося обострения противоречия между капиталом и трудом, что в век растущей картеллизации промышленности, подстрекательских союзов работодателей, массовых локаутов и курса на каторжные тюрьмы никакая новая социал-реформистская весна расцвести не может, что любая «позитивная работа» в парламенте становится с каждым годом все бесперспективнее по мере того, как железная поступь империализма растаптывает всякую буржуазную оппозицию, лишает парламент какой-либо самостоятельности, инициативы и независимости, заставляет его деградировать до уровня презренной машины, говорящей «да» военным ассигнованиям, – все это вдруг ускользает от блаженно-сияющего взгляда Каутского. Исторический опыт пятидесяти лет парламентской работы, вся сумма сложных экономических и политических факторов новейшей фазы международного развития капитализма, усиливающееся обострение противоречий во всех областях – все это превращается у него лишь в злобное изобретение «фанатичных приверженцев массового действия», которые переворачивают все, когда говорят о закате парламентаризма, и пренебрежительно относятся к рейхстагу. Однако в таком «извращении» уже давно повинны другие люди. Бебель говорил в Дрездене в 1903 г.:

«Я могу вам только сказать: мы больше не можем вносить инициативные запросы; а если мы внесем предложение… создать социальную комиссию, которая занималась бы законами о защите труда и учитывала бы все эти запросы, неужели вы действительно воображаете, что вам удастся затем что-нибудь сделать?.. Существует не только процедурная невозможность окончательно решить все эти вопросы наряду с другими, подлежащими обсуждению… нет, решающее в том, что вся законодательная кухня в Германской империи, а также во всех других парламентах мира столь жалка, столь неудовлетворительна и несовершенна, что если сегодня закон готов, то уже на другой день весь мир видит: его еще не раз надо снова изменять. Почему это происходит? Потому, что классовые противоречия становятся все острее, так что в конечном итоге делают полузаконы, ибо цельные больше не получаются… Я часто спрашивал себя: а стоит ли при этом положении вещей парламентская деятельность затраченного труда, времени, денег? Мы многократно работаем в рейхстаге впустую. Я спрашивал себя об этом не раз, но, само собою разумеется, у меня слишком боевая натура, чтобы я слишком долго предавался таким мыслям. Я говорил себе: они делу не помогут, все это надо проглотить и переварить! Надо делать то, что можно, но не заблуждаться насчет ситуации! Я хочу высказать вам это для того, чтобы вы не думали, что раз нас тут теперь 81 человек, то мы можем выкорчевать парламентский лес».[67]67
  Protokoll uber die Verhandlungen des Parteitages der Sozialdemokra-tischen Partie Deutschlands. Abgehalten zu Dresden vorn 13. bis 20. September 1903. Berlin, 1903. S. 306, 307.


[Закрыть] Так говорил о парламентской деятельности человек, который проработал в этой области целую жизнь, который создал социал-демократическую парламентскую тактику. А теперь Каутский обещает нам, что, если мы изберем туда еще больше депутатов, они смогут выкорчевать парламентский лес! Бебель провозгласил в Дрездене насчет перспектив парламентаризма: «Итак, никаких иллюзий, ни в одной области! Это не повредит ни вашему телу, ни вашему духу; напротив, это может пойти вам только на пользу».[68]68
  Protokoll iiber die Verhandlungen des Parteitages des Sozialdemokratischen Partie Deutschlands. Abgehalten zu Dresden vom 13. bis 20. September 1903. Berlin, 1903. S. 308.


[Закрыть] А ныне Каутский пытается посеять самые опасные парламентские иллюзии.