Текст книги "О социализме и русской революции"

Автор книги: Роза Люксембург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

Приветственная речь на V съезде РСДРП

в Лондоне 3 (16) мая 1907 г.^*

Товарищи! Центральный Комитет Германской с.-д. партии, узнав о моем намерении присутствовать на вашем партийном съезде, решил воспользоваться этим случаем и поручил мне передать вам свой братский привет и пожелания наилучших успехов.

Многомиллионный сознательный германский пролетариат следит с живейшим сочувствием и величайшим вниманием за революционной борьбой своих русских братьев, и германская социал-демократия уже показала на деле, что готова черпать для себя плодотворные уроки из богатой сокровищницы опыта русской социал-демократии. С начала 1905 г., когда грянул в Петербурге первый гром революционной грозы, после выступления пролетариата 9 января, в рядах германской социал-демократии началось оживление. Оно вылилось в горячие дебаты по вопросам тактики, и резолюция Йенского партейтага о всеобщей забастовке^* была первым важным результатом, который наша партия извлекла из борьбы русского пролетариата. Правда, до сих пор это решение не имело практического применения, и вряд ли оно будет осуществлено в самом ближайшем будущем, однако принципиальное его значение несомненно. До 1905 г. в рядах германской социал-демократии господствовало по отношению ко всеобщей забастовке совершенно отрицательное отношение; она считалась исключительно анархистским лозунгом и, значит, реакционной, вредной утопией. Но как только германский пролетариат увидел во всеобщей забастовке русских рабочих новую форму борьбы, применяемую не как противоположность политической борьбы, а как орудие этой борьбы, не как чудодейственное средство для того, чтобы совершить внезапный скачок в социалистический строй, а как средство классовой борьбы для завоевания элементарнейших свобод современного классового государства, он поспешил в корне изменить свое отношение ко всеобщей забастовке, признавая ее применимой при известных условиях и в Германии.

Товарищи! Я считаю при этом необходимым обратить ваше внимание на то обстоятельство, что – к великой чести германского пролетариата – он переменил свое отношение к вопросу о всеобщей забастовке, вовсе не руководствуясь впечатлениями внешних успехов этого способа борьбы, способных импонировать даже буржуазным политикам. Резолюция Йенского партейтага была принята больше чем за месяц до первой и до сих пор единственной крупной победы революции, до достопамятных октябрьских дней и вырванных ими у абсолютизма первых конституционных уступок в виде манифеста 17 октября. Еще в России революционная борьба приносила одни только поражения, а уж германский пролетариат своим верным классовым инстинктом почувствовал, что за этими внешними поражениями кроется небывалый подъем пролетарской силы, верный залог будущей победы. Фактом остается, что германский пролетариат еще до всяких внешних успехов российской революции поспешил отдать дань ее опыту, присоединяя к прежним формам своей борьбы новый тактический лозунг, рассчитанный уже не на парламентский способ действия, а на непосредственное выступление самых широких пролетарских масс.

Далнейшие события в России – октябрьские и ноябрьские дни и особенно самый высокий пик, до которого поднялась революционная волна в России, – декабрьский кризис в Москве – отразились в Германии еще большим подъемом духа и сильным брожением умов в рядах социал-демократии. В декабре и январе, после крупных демонстраций в Австрии по поводу всеобщего избирательного права, в Германии начались оживленные прения о том, не пора ли непосредственно приступить к применению в том или другом виде решения о всеобщей забастовке в связи с борьбой за всеобщее избирательное право в ландтаги – прусский, саксонский и гамбургский. Вопрос этот был решен отрицательно, мысль искусственно вызвать крупное массовое движение была отклонена. Впрочем, 17 января 1906 г. сделан был первый опыт – полдневная демонстративная всеобщая забастовка в Гамбурге, которая была проведена блестящим образом и которая в свою очередь увеличила бодрость и сознание силы в рядах рабочей массы крупнейшего центра германской социал-демократии.

Последующий 1906 год по внешнему виду принес российской революции одни поражения. И в Германии он закончился внешним поражением социал-демократической партии. Вам известно, что на выборах 25 января социал-демократия в Германии потеряла почти половину своих избирательных округов^*. Но и это парламентское поражение находится в теснейшей связи с российской революцией. Нет никакого сомнения для того, кто знает взаимную позицию партий в последние выборы, что одним из важнейших моментов, определивших исход этой кампании, была российская революция. Несомненно, впечатления революционных событий в России и страх, которым они наполнили буржуазные классы в Германии, были одним из фактов, объединивших и сплотивших все слои и партии буржуазного общества, за исключением центра, в один реакционный блок под одним лозунгом: долой классовое представительство сознательного пролетариата, долой социал-демократию! Еще никогда выражение Лассаля о буржуазии как о «сплошной реакционной массе» не реализовалось так осязательно, как в эти выборы.

Но зато этот же исход выборов заставляет германский пролетариат обратить с удвоенным вниманием свои взоры на революционную борьбу своих российских братьев. Если в немногих словах подвести политический и исторический итог последним выборам в рейхстаг, то приходится сказать, что после 25 января и 5 февраля 1907 г. Германия оказалась единственной современной страной, в которой не оказалось и следа буржуазного либерализма и буржуазной демократии в собственном смысле этого слова: они окончательно и бесповоротно стали на сторону реакции в борьбе против революционного пролетариата. Именно предательство либерализма больше всего отдало нас в последние выборы во власть юнкерской реакции, и хотя в настоящее время либералы вошли в рейхстаг в увеличенном числе, но они являются теперь лишь прикрывающимися либеральной вывеской жалкими прислужниками реакции.

И вот в связи с этим обстоятельством в наших рядах возник вопрос, занимающий в еще большей степени и вас, русские товарищи. Насколько мне известно, одним из тезисов, играющих основную роль при определении тактики русских товарищей, является тот взгляд, что пролетариату в России предстоит совершенно особая задача, представляющая некоторое внутреннее противоречие, а именно задача создать только еще первые политические условия буржуазного строя и в то же время вести с буржуазией классовую борьбу. Такое положение будто бы отличается коренным образом от положения пролетариата у нас в Германии и во всей Западной Европе.

Товарищи! Я думаю, что такой взгляд будет чисто формалистической постановкой вопроса. В известной степени и мы находимся в таком же затруднительном положении. У нас в Германии это именно нагляднейшим образом показали последние выборы, – пролетариату приходится быть единственным борцом и защитником демократических форм буржуазного государства.

Не говоря о том, что у нас в Германии нет всеобщего избирательного права в большинстве ландтагов, что нам приходится страдать от массы пережитков средневекового феодализма, даже и те немногие свободы, которыми мы обладаем, как всеобщее избирательное право при выборах в рейхстаг, свобода стачек, союзов и собраний, не обеспечены серьезным образом и подвергаются постоянным покушениям со стороны реакционных слоев. И во всех этих вопросах буржуазный либерализм является совершенно ненадежным союзником, во всех этих случаях сознательный пролетариат является единственным прочным оплотом демократического развития Германии.

В связи с этим неудача на последних выборах вновь выдвинула на очередь вопрос о нашем отношении к буржуазному либерализму. Раздались, правда весьма немногочисленные, голоса, оплакивающие эту преждевременную гибель либерализма. В связи с этим же из Франции нам подан был совет принять во внимание в своей тактике слабую позицию буржуазного либерализма и щадить его остатки, чтобы использовать его как союзника в борьбе против реакции и в защиту общих основ демократического развития.

Товарищи! Я могу констатировать, что и эти голоса, сетующие на результаты политического развития Германии, и эти советы встречены были в рядах немецкого сознательного пролетариата единодушным и резким отпором. (Аплодисменты большевиков и части центра.) Я с радостью констатирую, что в данном случае не одно какое-нибудь крыло, а вся партия в целом заявила: «Мы можем сожалеть о печальных результатах исторического развития, но мы не должны отступить ради либерализма ни на йоту от нашей принципиальной пролетарской тактики». Сознательный пролетариат Германии сделал как раз обратные выводы из последних выборов в рейхстаг: если буржуазный либерализм и буржуазная демократия оказываются настолько хрупки и шатки, что готовы от каждого более энергичного жеста классовой борьбы пролетариата падать в пропасть реакции, то туда им, значит, и дорога! (Аплодисменты большевиков и части центра.)

Под влиянием исхода выборов 25 января стало ясно для самых широких слоев германского пролетариата, что ввиду разложения либерализма пролетариату приходится отрешиться от последних иллюзий и надежд на его помощь в борьбе против реакции и в настоящее время больше, чем когда бы то ни было, рассчитывать как в борьбе за свои классовые интересы, так и в борьбе против реакционных покушений на демократическое развитие на себя, и только на себя. (Аплодисменты большевиков и части центра.) В свете этих же выборов выступило наружу с небывалой яркостью такое обострение классовых антагонизмов, как никогда до того времени. Внутреннее развитие Германии достигло, как оказывается, такой степени зрелости, о какой до того времени не могли думать самые большие оптимисты. Данный Марксом анализ буржуазного общественного развития вновь нашел самое очевидное подтверждение, более блестящее, чем мы могли ожидать. Но вместе с тем для всех стало ясно, что это развитие, это обострение классовых противоречий рано или поздно, но неизбежно приведет к периоду бурной политической борьбы и у нас в Германии. И в связи с этим вопросы о разных формах и фазисах классовой борьбы обсуждаются у нас с особым интересом.

Вот почему германский пролетариат теперь с удвоенным вниманием обращает взоры на борьбу своих российских братьев, как на своих передовых борцов, как на авангард международного рабочего класса. Из моего скромного опыта в избирательной кампании могу отметить, что на всех избирательных собраниях, а мне приходилось выступать на собраниях в 2–3 тысячи человек, из среды самих рабочих раздавались голоса: «Говорите нам о русской революции!» И в этом проявляется не только естественное сочувствие, вытекающее из инстинкта классовой солидарности с борющимися собратьями, но и сознание того, что интересы русской революции есть его собственное дело.

Главное, что ждет германский пролетариат от русского, это расширение и обогащение пролетарской тактики, применение принципов классовой борьбы в совершенно новой исторической обстановке. В самом деле. Та социал-демократическая тактика, которую применяет в настоящее время рабочий класс в Германии и которой мы обязаны нашими победами до сих пор, приноровлена главным образом к парламентской борьбе, рассчитана на рамки буржуазного парламентаризма. Российская социал-демократия – первая, на долю которой выпала трудная, но почетная задача применить основы марксова учения не в период правильного, спокойного парламентского течения государственной жизни, а в бурный революционный период. Единственный случай, когда научному социализму приходилось применяться в практической политике в период революции, – это была деятельность самого Маркса в революции 1848 г.

Самый ход революции сорок восьмого года, однако, отнюдь не может служить примером настоящей революции в России. Из него можно учиться разве лишь тому, как не следует поступать в революции. Схема этой революции такова: пролетариат сражается с обычным героизмом, но не умеет пользоваться своими победами; буржуазия оттесняет пролетариат, чтобы узурпировать плоды его борьбы; наконец, абсолютизм отбрасывает буржуазию, чтобы раздавить и пролетариат и революцию. Классовое обособление пролетариата находилось тогда в самом зачаточном состоянии. Правда, тогда уже был «Коммунистический манифест» – эта великая хартия классовой борьбы. Правда, уже Карл Маркс принял участие в этой революции как практический борец. Но именно вследствие особой исторической обстановки ему пришлось играть роль не социалистического политика, а крайнего буржуазного демократа, и «Neue Rheinische Zeitung»^* была не столько органом классовой борьбы, сколько самым крайним левым постом революционного лагеря. Правда, в Германии тогда, собственно, не существовало и той буржуазной демократии, идейным выразителем которой была «Новая Рейнская газета». Но эту именно политику К. Маркс первый год революции проводил с железной последовательностью. Несомненно, эта политика состояла в том, что Маркс поддерживал всеми средствами борьбу буржуазии против абсолютизма. Но в чем же состояла эта поддержка? В том, что он от начала и до конца безжалостно, беспощадно хлестал всю половинчатость и непоследовательность, всю слабость и трусость буржуазной политики (аплодисменты большевиков и части центра); в том, что он поддерживал и защищал без малейшего колебания всякое выступление рабочей массы – не только выступление, которое несло с собой первую мимолетную победу– 18 марта, – но и памятное нападение на берлинский цейхгауз 14 июня, о котором тогда, да и после, так упорно твердили в буржуазных рядах, что оно было ловушкой реакции, поставленной пролетариату, и сентябрьские восстания, и октябрьское восстание в Вене – эти последние попытки рабочих масс спасти революцию, погибающую от шаткости и измен буржуазии. Он поддерживал национальные движения сорок восьмого года, считая их союзниками революции.

Политика Маркса состояла в том, что он толкал буржуазию каждый момент до последних пределов революционной ситуации. Да, Маркс поддерживал буржуазию в ее борьбе с абсолютизмом, но он поддерживал ее хлыстом и пинками. Маркс считал непростительной ошибкой, что пролетариат допустил после своей первой кратковременной победы 18 марта образование ответственного буржуазного министерства Кампгаузен – Ганземан. Но раз буржуазия дошла до власти, Маркс требовал от нее с первого же момента, чтобы она осуществила революционную диктатуру. Он категорически заявил в «Neue Rheinische Zeitung», что переходное время после каждой революции требует самой энергичной диктатуры^*. Маркс слишком хорошо понимал все безвластие немецкой «Думы» – франкфуртского Национального собрания^*,– но он усматривал в этом не смягчающее обстоятельство для него, а, наоборот, указывал ему на единственный выход из этого безвластного положения, и таким выходом было – завоевать действительную власть в открытой борьбе против старой власти, опираясь на революционную народную массу.

Но, товарищи, чем кончилась эта политика Маркса? Год спустя Маркс должен был покинуть этот пост крайнего буржуазного демократа – пост вполне изолированный и безнадежный – и перейти к чисто рабочей классовой политике. Весной сорок девятого года Маркс со своими единомышленниками выступили из буржуазно-демократического союза и решили приступить к самостоятельной организации рабочих; они хотели также принять участие в предполагавшемся общегерманском рабочем съезде, идея которого вышла из среды самого пролетариата Восточной Пруссии. Но когда Маркс хотел переменить фронт своей политики, революция доживала уже свои последние дни, и «Новая Рейнская газета» погибла, как одна из первых жертв торжествующей реакции, прежде чем Маркс успел применить новую, чисто пролетарскую тактику.

Ясно, что вам, товарищи, в настоящее время в России приходится начинать не с того, чем Маркс начал, а с того, чем он кончил свою политику в 1849 г.: с ясно выраженной самостоятельной классовой политики пролетариата. Сейчас пролетариат в России находится не в том зачаточном состоянии, в каком он был в Германии в 1848 г., и представляет сплоченную и сознательную политическую силу. Русский пролетариат в своей нынешней борьбе должен чувствовать себя не изолированной армией, а лишь частью всемирной международной армии пролетариата. Он не должен забывать, что его теперешняя революционная борьба – не изолированная стычка, а одно из крупных сражений в общем ходе международной классовой борьбы. Ясно также, что когда у нас в Германии, раньше или позже, при соответственной зрелости классовых отношений, пролетарская борьба выльется в неизбежные массовые столкновения с господствующими классами, то германскому пролетариату придется пользоваться не опытом и примером буржуазной революции сорок восьмого года, а опытом российского пролетариата в нынешней революции.

Поэтому, товарищи, вы несете обязанности по отношению к интернациональному пролетариату. И русский пролетариат окажется на высоте этой задачи лишь в том случае, если он в способах своей борьбы, в решительности, в ясном сознании своей цели, в размахе своей тактики учтет результаты международного развития в целом, учтет достигнутую степень зрелости всего капиталистического общества. Русский пролетариат своими действиями должен показать, что между 1848 и 1907 гг. протекло больше полстолетия капиталистического развития и что мы с точки зрения этого развития, взятого в целом, стоим не в начале буржуазного классового господства, а скорее в начале его конца. Он должен показать, что русская революция является не столько последним актом из серии буржуазных революций XIX в., сколько предтечей новой серии будущих пролетарских революций, в которых сознательный пролетариат и его авангард – социал-демократия предназначены исторически к роли вождя. (Аплодисменты.) Германский пролетариат ждет от вас не только победы над абсолютизмом, не только новой опоры для освободительного движения в Европе, но также расширения и углубления перспектив пролетарской тактики: он желает учиться у вас, как выступать в периоды открытой революционной борьбы.

Но для того чтобы успешно выполнить свою роль, для русской социал-демократии необходимо одно важное условие, и это условие – единство партии. Не внешнее, чисто механическое единство, но внутренняя сплоченность и внутренняя крепость, которая, естественно, должна явиться результатом ясной, верной тактики, соответствующей внутреннему единству классовой борьбы пролетариата. Насколько настоятельно необходимым считает германская социал-демократия единство русской партии, об этом вы можете узнать из собственных слов Центрального Комитета германской партии, именно из того письма, которое он мне вручил для передачи вам. После переданного мною в начале моей речи братского привета, который шлет Центральный Комитет партии всем представителям российской социал-демократии, это письмо гласит:

«Германская социал-демократия следила с восторгом за борьбой российских братьев против абсолютизма, как и против плутократии, стремящейся поделиться с ним властью.

Победа, одержанная при выборах в Думу, добытая вопреки уродливой избирательной системе, наполнила нас радостью. Она доказала стихийную, непреоборимую никаким препятствием, победоносную силу социализма.

Как всюду, буржуазия стремится и в России заключить мир с правительством. Она хочет остановить победоносное движение вперед российского пролетариата. Она стремится и в России украсть у народа плоды его упорной борьбы. Поэтому на долю российской социал-демократии выпадает и впредь роль вождя в освободительном движении российского народа.

Дабы мощно вести освободительную борьбу, необходимым условием является единство и сплоченность российской социал-демократии. Мы ожидаем от представителей наших российских братьев, что совещания и решения их съезда приведут в исполнение наши ожидания и желания и осуществят единство и сплоченность российской социал-демократии.

В этом духе мы посылаем вашему съезду наши братские приветы.

Центральный комитет Социал-демократической партии Германии

В. Пфаннкух»

Берлин, 30 апреля 1907 г.

Содоклад об отношении к буржуазным партИЯМ

12 (25) мая 1907 г.^*

Меня и представителей польской делегации рассматриваемый вопрос интересует не с точки зрения междоусобной фракционной борьбы, а с точки зрения принципов международной пролетарской тактики. Позиция правого крыла нашей партии по отношению к буржуазным партиям представляет совершенно последовательное построение, опирающееся на известный взгляд на историческую роль буржуазии, как и пролетариата, в настоящей революции. В основе этого взгляда лежит определенная схема, которую точно и ясно формулирует один из глубоко почитаемых ветеранов и самый глубокий теоретик русской социал-демократии. В своих «Письмах о тактике и бестактности» т. Плеханов говорит: «Творцы «Коммунистического манифеста» писали 58 лет тому назад: «Буржуазия играла в истории в высшей степени революционную роль… Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянных переворотов в орудиях производства и в его организации, а следовательно, и во всех общественных отношениях». И далее о политической миссии буржуазии: «Буржуазия ведет постоянную борьбу сначала против аристократии, потом – против тех слоев своего класса, интересам которых противоречит развитие крупной промышленности… В каждом из этих случаев буржуазия вынуждена обращаться к пролетариату, просить его помощи и толкать его, таким образом, на путь политических движений. Она сообщает, следовательно, пролетариату свое политическое воспитание, т. е. вручает ему оружие против самой себя».[29]29
  Плеханов Г. В. Соч. Т. 15. С. 134–135.


[Закрыть] Вот тот взгляд на политическую роль буржуазии, который, по мнению одного крыла нашей партии, должен определить и всю тактику российского пролетариата в нынешней революции. Буржуазия – революционный класс, вовлекающий народные массы в борьбу со старым порядком, буржуазия – естественный авангард и воспитатель пролетариата. Поэтому ныне в России только злые реакционеры или безнадежные Дон-Кихоты могут «мешать буржуазии» добиться политической власти, поэтому нужно нападки на русский либерализм припрятать до того времени, когда кадеты будут у власти, поэтому не нужно бросать палки под колеса буржуазной революции, поэтому тактика пролетариата, могущая ослабить или запугать либералов, является крупнейшей бестактностью, а всякое стремление изолировать пролетариат от либеральной буржуазии – прямой услугой, оказываемой реакции. Это, несомненно, цельная и последовательная система взглядов, но она нуждается весьма настоятельно в проверке как со стороны исторических фактов, так и с точки зрения самих основ пролетарской тактики.

«58 лет тому назад Маркс и Энгельс писали в «Коммунистическом манифесте»…» Я, к сожалению, незнакома со всеми сочинениями нашего почитаемого теоретика и творца русского марксизма, но мне не известно ни одно его сочинение, в котором бы не внушалось русским социал-демократам, что сверх того, то – от лукавого; диалектическое же мышление, свойственное историческому материализму, требует, чтобы рассматривать явление не в застывшем виде, а в движении. Ссылка на то, как Маркс и Энгельс характеризовали роль буржуазии 58 лет тому назад, представляет в применении к теперешней действительности поразительный пример метафизического мышления, превращение живого исторического взгляда творцов «Манифеста» в окаменевшую догму.

Достаточно бросить взгляд на физиономию и отношение политических партий, в особенности на состояние либерализма в Германии, во Франции, в Италии, в Англии – во всей Западной Европе, чтобы понять, что буржуазия давно перестала играть ту политически-революционную роль, которую некогда играла. Теперешний всеобщий ее поворот к реакции, к политике пошлинного протекционизма, ее поклонение милитаризму, ее повсеместная сделка с аграрными консерваторами – все это доказывает, что 58 лет, протекшие со времени «Коммунистического манифеста», прошли именно недаром. Но не доказывает ли и собственная краткая история русского либерализма, как мало применима к нему схема, выведенная из слов «Манифеста»? Вспомним, что представлял собою русский либерализм еще пять лет тому назад. Тогда можно было сомневаться, существует ли вообще в России сей «воспитатель пролетариата», которому мы не должны «мешать добиться власти».

До 1900 г. либерализм терпел и спокойно переносил всякий гнет абсолютизма, всякое проявление деспотизма. И вот только после того, как воспитанный долголетней работой социал-демократии, сотрясенный японской войной русский пролетариат выступил на общественную арену в грандиозных забастовках юга России, в массовых демонстрациях, тогда решился и русский либерализм сделать первый робкий шаг. Началась пресловутая эпопея земских съездов, профессорских петиций и адвокатских банкетов. Либерализм, упоенный собственным красноречием и свободой, которую ему неожиданно предоставили, готов был и сам поверить «в свои силы. Но чем же кончилась эта эпопея? Все мы помним тот знаменитый момент, когда в ноябре – декабре 1904 г. «либеральная весна» вдруг пресеклась и оправившийся абсолютизм разом бесцеремонно зажал либерализму рот, приказав попросту молчать. Мы видели все, как либерализм моментально с высоты своего мнимого могущества от одного пинка, от одного хлыста абсолютизма покатился в пропасть отчаянного бессилия. На удар казацкого кнута либерализм не нашелся ответить ровно ничего, он съежился, замолчал и этим доказал воочию свое полное ничтожество. И в освободительном движении России произошла тогда видимая заминка на несколько недель, пока 9 января не двинуло на улицу петербургский пролетариат и не показало, кто призван в настоящей революции действительно быть авангардом и «воспитателем». Вместо трупа буржуазного либерализма выступила живая сила. (Аплодисменты.)

Во второй раз русский либерализм поднял голову, когда давление народных масс вынудило абсолютизм созвать первую Думу. Либералы почувствовали себя опять в седле и опять поверили, что именно они вожди освободительного движения, и что адвокатскими речами можно что-либо сделать, и что они – сила. Но вот последовал разгон Думы, и либерализм вторично полетел стремглав в бездну бессилия и ничтожества. Все, что он собственными силами был в состоянии ответить на атаку реакции, было пресловутое выборгское воззвание, этот классический документ «пассивного сопротивления», того пассивного сопротивления, о котором Маркс писал в 1848 г. в «Neue Rhenische Zeitung», что оно представляет сопротивление теленка мяснику, который хочет его зарезать^*. (Аплодисменты.)

На этот раз либерализм основательно изжил иллюзию своей силы и своей руководящей роли в настоящей революции. Он изжил именно в первой Думе иллюзию, будто можно разрушить стены абсолютистской твердыни иерихонскими трубами адвокатского и парламентского красноречия, и он изжил во время разгона Думы иллюзию, будто пролетариат призван играть только роль пугала для абсолютизма, которое либералы держат за сценой, пока оно им не нужно, и которое они вызывают мановением платка на сцену, когда им нужно запугать абсолютизм и укрепить свое положение. Либерализм должен был убедиться, что российский пролетариат не манекен в его руках, не желает быть пушечным мясом, всегда готовым к услугам буржуазии, а что он – сила, ведущая свою собственную линию в этой революции и послушная в своих выступлениях законам и логике своего собственного, независимого от либералов движения. С тех пор либерализм пошел самым решительным образом на попятную, и теперь мы присутствуем при позорном отступлении его во второй Думе, в Думе Головина и Струве, в Думе, вотирующей бюджет и рекрутский набор, вотирующей штыки, которыми завтра будет разогнана Дума. Вот как выглядит та буржуазия, в которой нам рекомендуют видеть революционный класс, которой мы не должны «мешать» добиться власти и которая призвана «воспитывать» пролетариат! Оказывается, что отвердевшая схема совсем неприменима к нынешней России. Оказывается, что тот революционный, стремящийся к власти либерализм, к которому нам рекомендуют применять тактику пролетариата, в угоду которому готовы урезывать требования пролетариата, этот революционный российский либерализм существует не в действительности, а в воображении, он придуман, он есть фантом. (Аплодисменты.) И вот эта-то политика, построенная на безжизненной схеме и на придуманных отношениях и не учитывающая особых задач пролетариата в этой революции, именует себя «революционным реализмом».

Но посмотрим, как согласуется этот реализм с пролетарской тактикой вообще. Российскому пролетариату рекомендуют руководствоваться в своей боевой тактике тем, чтобы преждевременно не подкапывать силы либерализма и не изолироваться от него. Но если это называется «бестактной» тактикой, то я опасаюсь, что всю деятельность и всю историю германской социал-демократии придется признать одной сплошной бестактностью, ибо, начиная с агитации Лассаля против «фортшриттлеров»^* и до настоящего момента, весь рост социал-демократии совершается на счет роста и силы либерализма, каждый шаг вперед германского пролетариата подкапывает фундамент под ногами либерализма. И то же самое явление сопровождает классовое движение пролетариата во всех странах. Бестактностью придется назвать Парижскую коммуну, столь изолировавшую французский пролетариат и так смертельно запугавшую либеральную буржуазию всех стран. Не менее бестактным придется признать выступление французского пролетариата в знаменитые июньские дни, которыми он себя как класс окончательно «изолировал» от буржуазного общества. Еще бестактнее было в таком случае открытое выступление пролетариата в Великой французской революции, когда он в середине первого же революционного движения буржуазии своим крайним поведением запугал ее и бросил в объятия реакции, подготовляя таким образом эпоху Директории и ликвидацию самой великой революции. И наконец, самой великой бестактностью придется уже считать, несомненно, историческое рождение пролетариата на божий свет как самостоятельного класса (аплодисменты), ибо оно-то и положило начало как его «изолированному положению» по отношению к буржуазии, так и постепенному упадку буржуазного либерализма. Но не показывает ли и здесь история самого революционного развития России, насколько немыслимо, по существу дела, избежать пролетариату тех «бестактностей», которыми пугают нас под угрозой служить невольными пособниками делу реакции.