Текст книги "О социализме и русской революции"
Автор книги: Роза Люксембург
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)
Агитация в деревне и агитация в войсках – отнюдь не хитроумные выходы, порожденные отчаявшимися в успехе дела революции. Напротив, они вытекают из всей нашей классовой борьбы, составляют естественную часть тех ее задач, с которыми социал-демократия должна раньше или позже столкнуться по мере роста самого рабочего движения.
Сельскохозяйственный рабочий точно такая же часть эксплуатируемого и угнетенного пролетариата, как и городской рабочий. Он – часть рабочего класса, такая же жертва частной собственности и капиталистического общественного строя, как и фабричный рабочий, ремесленник или горняк. Царское правительство истязает сельскохозяйственного пролетария так же, как и промышленного. Следовательно, сельскохозяйственные рабочие в силу необходимости имеют совершенно такие же экономические, политические и классовые интересы, что и городские рабочие. Свержение абсолютизма и сознательное стремление к осуществлению социалистического общественного строя являются при царизме для сельского пролетариата таким же жизненным вопросом, как и для городского. Отсюда естественное место сельскохозяйственных рабочих – рядом с промышленными в общей классовой партии рабочих, в рядах социал-демократии.
Если мы только впервые обращаемся с более широкой агитацией к трудящемуся в деревне пролетариату, то не потому, что лишь сейчас вспомнили о сельском пролетариате и его нуждах или хотим использовать его лишь в качестве орудия, дабы облегчить нам победу над абсолютизмом! Нет! Это простое следствие той разницы в положении, при котором городские промышленные рабочие легче и раньше начинают сознавать свои классовые интересы и бороться против эксплуатации и угнетения, чем рассеянное по деревням сельское население. Во всех странах зачинателем борьбы рабочих является городской пролетариат. Только после того, как борьба рабочих в городах уже приняла широкий размах, сознательный промышленный пролетариат своим примером начинает вовлекать в борьбу и своих сельских братьев.
Точно то же происходит и у нас. Эхо нынешней борьбы рабочих, особенно событий в Петербурге и всеобщей забастовки, от-звуки революции у нас в Польше и в России нашли отклик и в широких сельских областях, достигли и тех слоев нашего народа, которые страдают от ужасающей нищеты, от страшнейшего унижения и угнетения. Значит, теперь надо использовать время, чтобы со всей энергией нести свет социализма и политической борьбы сельским рабочим, этим белым неграм капитала в сельском хозяйстве, а также и крестьянам-беднякам, этим рабам своей мелкой собственности, этим нищим на «собственной» земле. Не для того лишь, чтобы приобрести в их лице несколько новых тысяч мускулистых рук и крепких кулаков на пользу нашей политической революции, а для того, чтобы завоевать новые тысячи пролетарских умов на сторону Евангелия социализма, чтобы разжечь в тысячах сердец огонь восстания и волю к освобождению. Используя движение в деревне, мы должны нести туда лозунг классовой борьбы, не скрывая политических задач за двусмысленными и трусливо-патриотическими фразами, как это делает ППС в своем призыве к сельскохозяйственным рабочим, формулируя в нем свои требования. Мы должны прочно привлечь наших сельских братьев на сторону рабочего движения, просвещая их насчет всех сторон их пролетарской или полупролетарской жизни, разъясняя им все их интересы, т. е. и тот общий интерес трудового народа всей России – свержение абсолютизма.
Таким образом, привлечение на сторону нашей политической революции новых мощных сил, будучи лишь естественным следствием расширения нашего рабочего движения на новые слои пролетариата, послужит одновременно также средством свержения деспотизма и шагом вперед к осуществлению социализма.
Точно так же агитация среди войск сама по себе проистекает из классовых задач нашего рабочего движения. И в этом отношении позиция социал-демократии тоже совсем иная, нежели социал-патриотической ППС. Последняя старается всеми силами отделить польское рабочее движение от русского, она тщится внушить польским рабочим, что у них совершенно другие потребности и стремления, чем у русского трудового народа. Но в нашей стране стоят как раз русские солдаты. С какими же словами может обратиться к ним ППС? Может ли она призывать их восстановить Польшу? Это было бы просто все равно что читать проповедь глухому. Или она должна, быть может, призывать их вместе с польскими рабочими бороться за улучшение судьбы рабочего класса? Но ведь ППС все еще настаивает на отделении польских рабочих от русских. Поэтому русские солдаты для ППС только солдаты, только враги, только холопы правительства и можно, самое большее, взывать лишь к их человеческим чувствам, к чувству справедливости и уважения к чужому для них делу.
Для нас, для социал-демократов, русский солдат – не только враг, не только опасный, вооруженный зверь, которого мы хотим укротить. Для нас русский солдат – прежде всего слепое орудие абсолютизма, пролетарий, рабочий, часть русского рабочего класса и как таковой – наш брат, член одного и того же рабочего класса, к которому, по нашим понятиям, принадлежат как польские, так и русские пролетарии. А это значит, что дело нашей рабочей борьбы и его дело. Просвещая русского солдата, стоящего в нашей стране, мы призываем его не к состраданию чужому для него делу, а к пониманию своих собственных классовых интересов, к совместной с нами борьбе за общее освобождение сначала от гнета абсолютизма, а затем от оков капиталистического общественного строя.
Таким образом, наша агитация в войсках, хотя и приноровленная к нынешней революции, должна носить также характер общей, социалистической, классовой рабочей агитации. В ней мы, конечно, используем прежде всего то возбуждение умов и те впечатления, которые вызваны и в армии осуществленными по приказу царя кровавыми банями последних месяцев*. И естественным результатом того разъяснения, которое мы вносим пусть лишь в определенную часть армии, явится то, что в момент, когда народ поднимется на борьбу за свободу и будет отдан приказ убивать нас, часть солдат перейдет на нашу сторону, а другая заколеблется. Уже само это смятение, которое возникнет благодаря этому в армии, ослабит ее силу, ее дисциплину, придаст моральный перевес вдохновенно сражающемуся народу. И на такое смятение, на неустойчивость войск мы должны рассчитывать больше, чем на победу над ними, достигнутую смертоносным оружием.
Следовательно, и здесь перспективы нашей победы над царским правительством в нынешней революции связаны с общей нашей работой по классовому просвещению всех слоев трудового народа. Мы ускорим и обеспечим победу нашей нынешней революции не искусственными скачками и авантюристическими затеями, к которым собираются прибегнуть социал-патриоты или русские террористы. Социал-демократия и в данный момент остается верна своей задаче: разъяснительная работа и организация пролетариата для классовой борьбы. Современная борьба за свержение абсолютизма – лишь один из моментов этой классовой борьбы, а наша победа в данной революции будет только одним из результатов нашей работы, «вооружения» народной массы – городской и сельской, в рабочей блузе и в военной форме – самым страшным оружием, какое мы только можем ей дать, – пониманием ею своих экономических и политических классовых потребностей.
Мы живем в переходный период, в период выжидания. Грудь каждого сознательного рабочего полна нетерпения, стремления ускорить окончательную победу революции. В такой атмосфере возникает желание какого-то физического, зримого революционного действия, а отсюда – опьянение покушениями, бомбами или хотя бы бурными спорами об оружии и вооружении.
Это состояние и эти чувства понятны. И все-таки этой мнимо революционной суматохе и шумихе нужно противодействовать со всей решительностью: товарищи, которые в этом состоянии некритичного самоопьянения поддаются треску и грохоту, показывают, что они не стоят на высоте задач социал-демократии, что они не понимают всей глубокой серьезности той классовой битвы, возглавлять которую мы призваны.
Есть два различных способа ускорить революцию и дезорганизовать правительство. Его дезорганизует нынешняя война с Японией, его дезорганизуют хунхузы* в Маньчжурии, его дезорганизовывали голод и неурожаи, его дезорганизует потеря кредита на европейских биржах. Все это – те факторы, которые не зависят от воли и действий народной массы. Такого же рода, по сути дела, и тайное применение бомб отдельными лицами, убийство или ранение высших или низших полицейских чинов, хотя отдельные люди, совершающие эти акты, называют себя «социалистами» и воображают, будто действуют «от имени» рабочей массы.
Другой способ лишить правительство власти обусловлен выступлением самих народных масс, является выражением не случайности, а их политического сознания: всеобщая или частичная забастовка, остановка промышленности и транспорта, прекращение торговли, военные бунты, парализация бастующими рабочими железнодорожного сообщения, волнения среди сельскохозяйственных рабочих, массовое сопротивление мобилизации и т. п.
Первый способ вызвать хаос и смятение – посредством бомб и покушений, – по сути дела, для правительства, как укус комара. В России места каждого устраненного полицейского ждут сотни тысяч, обер-полицмейстера – по меньшей мере двадцать пять тысяч кандидатов. Вызванное бомбами замешательство может показаться опасным для правительства только людям, не умеющим думать и неспособным воспринимать ничего, кроме мгновенного действия, судящим о значении политического события по испуганным лицам «публики» и по влиянию на заячьи сердца и умы нашей буржуазии.
Только второй способ – дезорганизация правительства массовыми выступлениями – опасен для абсолютизма, ибо этот метод не только дезорганизует правительство, а одновременно организует ту политическую силу, которая свергнет абсолютизм и установит новый строй. Именно таким методом ускорения революции, и только им, призвана действовать социал-демократия.
Это кажется скучным и недейственным рецептом. Агитация, организация – всем этим мы уже столько лет занимаемся. Не можем ли мы теперь, в революционный момент, делать и что-либо лучшее, более действенное?
Тот, кто ставит вопрос так, вообще не понимает неизмеримой силы и революционной действенности социал-демократической агитации. Именно эта агитация, а не швыряние бомб и нанесение увечий полицейским на самом деле разгромит царское правительство. Ибо эта агитация готовит вспышку или вспышки всеобщей забастовки, а значит, непосредственное потрясение всего государственного строя и начало уличной революции; распространяет революционное брожение на провинцию, на деревни и тем самым расширяет и увеличивает область борьбы настолько, что правительство не сможет справиться с этим пожаром даже физическими средствами; подрывает военную дисциплину, а значит, ослабляет действие физического превосходства правительства; и, наконец, призывая широчайшие народные массы к открытой борьбе против правительства, она создает ту силу, которая, как мы видели во всех революциях Западной Европы, воздвигает баррикады, захватывает оружие, здесь и там частично побеждает войска, разоружает их, частично привлекает их на свою сторону и увлекает за собой.
Так вот, последнее слово в столкновении с абсолютизмом будет принадлежать физической силе. Но эта физическая сила исходит не от отдельных драчунов, швыряющих бомбы. Ее развертывает сама народная масса, приступающая к революции. И готовим эту силу именно мы, социал-демократы, когда несем политико-классовое просвещение на городские фабрики, под соломенные крыши деревень и в военные казармы, когда пробуждаем политическую жизнь, возмущение и сопротивление во всех сферах трудового народа, когда распространяем сотни тысяч прокламаций, организуем повсюду центры сознательных рабочих, на каждом шагу призываем массу сопротивляться правительству, используем каждый благоприятный момент для того, чтобы вызывать столкновения между народом и правительством.
Да, именно: агитация и организация! Это старые лозунги, такие же старые, как классовая борьба пролетариата, и они останутся живыми до тех пор, пока будет существовать капиталистический общественный строй. Но каждая фаза борьбы, каждый исторический момент вносит в нашу агитацию новую, свежую жизнь, придает ей новое содержание, новую силу, новую форму. Ныне содержание и жизнь нашей агитации состоят в том, чтобы пробудить рабочие массы, поднять их на революцию за их собственные политические и классовые интересы. И только таким образом, в прямых массовых столкновениях народа с правительством, возникнет вместе с политическим сознанием та физическая сила, которая сможет одержать победу над абсолютизмом, прикрывающимся штыками и пулеметами.
II
Революция в нашей стране [Польше] как часть общей рабочей революции в царской империи прошла трехмесячный период, началом которого была вспышка всеобщей забастовки 28 января [1905 г. ], а кульминационной точкой – демонстрация-стачка 1–4 мая. Уже этот короткий отрезок времени показал чрезвычайно быстрый рост и развитие революционного дела, подъем сознательности и силы рабочего класса, невероятное увеличение влияния социал-демократии. Но вместе с тем этот первый период революции выдвинул целый ряд важных вопросов, на которые социал-демократия как партия сознательного, борющегося пролетариата непременно должна найти ясный и четкий ответ.
Дело это вполне естественное. Во всех странах рабочий класс учится бороться лишь в ходе своей борьбы. Только такие партии, как ППС, воображающие, будто они социалистические и рабочие, а в сущности совершенно чуждые духу классовой борьбы, могут каждый раз с надутой миной утверждать: мол, они всегда имеют в кармане готовый план, позволяющий им «приказывать» рабочему классу, что и как он должен делать. Социал-демократия же, которая есть лишь передовой отряд пролетариата, часть всей трудящейся массы, ее плоть и кровь, ищет и находит пути и особые лозунги борьбы рабочих только по мере развития этой борьбы, черпая из нее самой все указания насчет дальнейшего пути.
В связи с двумя моментами пережитой нами фазы революции – начальной и конечной забастовкой этого периода – возникают главным образом два вопроса.
Всеобщая забастовка в январе, вызванная восстанием рабочих и кровавой баней в Петербурге и, как выражение политической борьбы, явно направленная против деспотизма, вскоре раздробилась на значительное число отдельных экономических стачек. Первоначальный единый лозунг – свержение абсолютизма и созыв конституционного собрания для провозглашения в царской империи республики – уступил место самым различным мелким профессиональным требованиям. Революционная волна рассредоточилась по всей линии, а через несколько недель, так сказать, впиталась в землю, временно ушла в песок.
Отсюда для каждого мыслящего товарища вытекает вопрос: не был ли этот переход к экономическим забастовкам внезапным упадком революционной энергии, отступлением, не являются ли экономические забастовки бесцельной возней с капиталом, напрасной растратой сил и не следует ли, учитывая все это, противодействовать такому раздроблению всеобщей забастовки, предпочтя быстро и твердо прервать ее, поскольку она в полную силу продолжается как политическая демонстрация?
В первые майские дни, напротив, прорвалась революционная энергия рабочих масс, и забастовка сохранила форму чисто политической демонстрации. Но зато эта забастовка и демонстрация с неудержимой силой покатились навстречу столкновению с царскими войсками и закончились побоищем безоружной толпы, после которого рабочая масса сжимает кулаки в бессильном гневе. В результате революционная волна достигает здесь мертвой точки, словно натолкнувшись на каменную стену, от которой она откатывается. Что ввиду этого делать? Как сдвинуть дело вперед с мертвой точки? Вот тот вопрос, который напрашивается и требует ответа.
Между обоими этими полюсами – раздроблением движения на экономические стачки и бессильным ударом против твердой стены штыков – делу революции, вероятно, суждено пребывать и в ближайшее время. Как должна, учитывая это, вести себя социал-демократия?
На оба эти вопроса, а также и на все другие проблемы рабочего движения нельзя дать ответа, не обращаясь снова и снова к сущности и содержанию этой борьбы, к ее общим целям и сегодняшним задачам.
Нынешняя революция в нашей стране, а также во всей сфере господства царизма имеет двойственный характер. По своим непосредственным целям она – буржуазная революция. Дело идет о введении в царской империи политической свободы, республики и парламентского строя, который при господстве капитала и наемного труда не что иное, как прогрессивная форма буржуазного государства, как форма классового господства буржуазии над пролетариатом.
Но в России и Польше эту буржуазную революцию осуществляет не буржуазия, как когда-то в Германии и Франции, а рабочий класс, который уже в высокой мере сознает свои рабочие интересы, сознает себя тем рабочим классом, который завоевывает политические свободы не для буржуазии, а, напротив, с целью облегчить себе самому борьбу против нее, с целью ускорить победу социализма. Поэтому нынешняя революция одновременно – рабочая революция. Поэтому в данной революции борьба против абсолютизма должна идти рука об руку с борьбой против капитализма, против эксплуатации. И вследствие этого экономические забастовки в ходе этой революции нельзя заранее отделить от забастовок политических.
Разумеется, буржуазным классам это не по вкусу. Конечно, наши капиталисты охотно отхватили бы себе свободы и гражданские права, если бы это им ничего не стоило, а все жертвы принес бы пролетариат. Но от их денежного мешка руки прочь! В духе интересов эксплуатирующего капитала так называемая «Национальная демократия»* (например, в обращении, недавно выпущенном в Домбровском угольном бассейне Национальным рабочим комитетом) предостерегает рабочих, призывая их к «осмотрительности при выдвижении требований», и советует им «требовать лишь столько, сколько может дать фабрикант, не подвергая свое предприятие опасности разорения». С другой стороны, царское правительство, несомненно, в нынешнее революционное время охотно взирает на экономические забастовки, предаваясь заблуждению, что обращение энергии пролетариата на борьбу против эксплуатации отведет острие меча от его собственной груди и вместе с тем отпугнет буржуазию и исцелит ее от симпатий к движению за свободу.
Социал-демократия должна без всякой оглядки на опасения и ярость буржуазии, а также на спекулятивные расчеты и надежды абсолютизма рассматривать экономические забастовки со своей независимой точки зрения, т. е. с точки зрения интересов рабочего дела.
Прежде всего было бы ошибкой и противоречило бы духу социал-демократии, если бы она всегда и при всех условиях оценивала экономическую борьбу одинаково. Обычная стачка отдельной фабрики или профессии, вызванная лишь желанием улучшить условия труда, имеет совсем иное значение, чем та всеобщая забастовочная лихорадка, которая возникает внезапно и охватывает целые массы рабочих, стихийно вступающих в борьбу, перекидывается с одной отрасли на другую и вихреобразно, подобно летней грозе, прокатывается по всей стране. Такая забастовочная буря однажды, хотя и в несравнимо меньшей мере и послабее, уже охватывала наш пролетариат, а именно во второй половине 80-х годов. Одновременно она вызвала рождение в нашей стране того массового движения рабочих, из которого вышла первая социал-демократическая организация в Королевстве Польском – Союз польских рабочих.
То же самое происходило иногда и в капиталистических странах Запада, в Германии, Франции и Швейцарии, где, например, в середине 60-х годов возникла забастовочная лихорадка сразу после образования Международного Товарищества Рабочих и при его активном участии.
Подобный массовый подъем пролетариата на борьбу с капиталом всегда – явление кризиса в жизни рабочего класса, поворотный пункт в его отношении к буржуазному обществу. Это всегда – период внезапного пробуждения рабочих слоев к классовому сознанию.
Такой же характер имели нынешние забастовки у нас в феврале и марте.
Вся огромная масса промышленных рабочих, которая еще прежде порой старалась улучшить свое положение в отдельных отраслях производства, в мастерских и на фабриках, вдруг, словно охваченная сильным порывом, поднялась на энергичную борьбу против эксплуатации. Практикуемая в отношении всех рабочих материальная и духовная несправедливость, бесчеловечная эксплуатация, жалкая заработная плата, чрезмерный труд, наносимый здоровью работающих беспредельный вред, изощренная система штрафов, неуважение и оскорбление человеческого достоинства трудящихся капиталистами и мастерами – вся эта охватывавшая рабочего сеть разрушительных и позорных условий труда, весь этот ад, который представляет собою повседневная судьба пролетариата под игом капитала, вдруг вышли на дневной свет из полутьмы того общественного дна, где миллионы рабочих живут, трудятся и страдают, словно слепые кроты.
Вся эта масса индустриальных пролетариев вдруг болезненно и остро ощутила всю причиняемую ей несправедливость, которую она обычно сносила более чем терпеливо в состоянии пассивной нечувствительности, ту общую классовую несправедливость, которая с ужасающим, пугающим однообразием повторяется в одной профессиональной отрасли за другой, в одной мастерской за другой. И именно благодаря тому, что все эти в повседневной жизни едва ощутимые горькие капли отдельных несправедливостей слились в одно сплошное море, вылились в огромную всеобщую вспышку экономической борьбы, эта борьба и стала действительно классовым движением, которое, словно острым резцом, сразу же глубоко и животворно прорезало у массы пролетариата классовое чувство и сознание.
Для такой подлинной классовой партии, как социал-демократия, для которой рабочие не средство достижения политических целей, а тот класс, возвышение и освобождение которого служит ее конечной целью, – для такой партии не может быть безразличным даже малейшее улучшение повседневной судьбы пролетариата. Если бы всеобщее экономическое забастовочное движение в нашей стране, которое началось с политической стачки, имело бы следствием лишь то, что рабочие в ряде сфер труда и на ряде предприятий добились сокращения рабочего дня, некоторого повышения заработной платы, ликвидации некоторых наиболее вопиющих и позорнейших злоупотреблений, то и тогда эти забастовки явились бы для социал-демократии неоценимым инструментом улучшения материального положения пролетариата и его вызволения из той пропасти человеческой нужды, в которую его ввергла безудержная капиталистическая эксплуатация.
Но это движение и его последствия, кроме того, еще и мощный стимул пробуждения в широкой рабочей массе чувства ее обездоленности и вместе с тем чувства своей общественной силы, той силы, которая заключена в объединенной солидарной борьбе. Это всеобщее движение вызвало на другой стороне – в лагере капитала, среди предпринимателей, их подручных, мастеров, среди буржуазной интеллигенции, в капиталистической прессе – прежде совершенно неизвестное, смешанное со страхом и ненавистью почтение к рабочим как классу, как к новой, дотоле непризнанной общественной и моральной силе. Ранее никогда не существовавшая склонность предпринимателей к переговорам с бастующими рабочими – это не результат страха перед «бомбой», перед угрозами «боевых комитетов» заговорщиков, как то представляют себе ребячливые «социалисты», желающие довести до конца классовую борьбу при помощи рассылаемых по почте анонимных открыток с «приговорами» или «угрозами». Это – результат силы и классового сознания, которые наш промышленный пролетариат зримо показал всему миру именно этой длительной массовой борьбой за улучшение своего положения, за свое попираемое человеческое существование, за самую малость света и воздуха в зловонной тьме капиталистической эксплуатации.
Но это не все. Экономическое движение не только усилило классовое сознание промышленного пролетариата, который уже давно составляет революционное ядро нашего рабочего класса, но и дошло до совершенно новых слоев этого класса.
Начатая 27 января широкой рабочей массой всеобщая забастовка вскоре со стихийной силой продвинулась в двух направлениях. Она переместилась наверх, в те сферы, которые по всему своему образу жизни и мыслей мелкобуржуазны, – такие, как чиновники, железнодорожники, фотографы, страховые агенты, аптекари, банковские служащие, приказчики. Затем это стачечное движение потекло вниз, в деревенские сферы, и охватило сельскохозяйственных рабочих. Таким образом, забастовка, исходя от широкого ядра промышленного пролетариата больших городов и индустриальных центров, распространилась на те слои, которые по своему экономическому положению ближе всего стоят к рабочему классу, окружая его словно кольцом, но до сих пор никогда еще не братались с индустриальным пролетариатом. Забастовка пробилась и в те слои, которые доныне никогда не воспринимали лозунга борьбы против эксплуатации, даже не сознавали ее, ничего не знали о противоположности их собственных интересов интересам «кормильцев» и не имели понятия о том, что, собственно, принадлежат к классу пролетариата. Индустриальный пролетариат, впервые увлекший эти слои за собой, одновременно оторвал их от того общественного окружения, с которым они были дотоле связаны.
Это подобное эпидемии забастовочное движение означает, следовательно, внезапное отмежевание пролетариата как социального класса от буржуазного общества, выход его из этого общества: наверху – из городской мелкой буржуазии, внизу – из крестьянской массы, в которой сельскохозяйственные стачки отмежевывают сельский пролетариат, стихийно добивающихся увеличения своего заработка батраков-поденщиков от сельских «хозяев», совершенно неподвижных или же ведомых «Национальной демократией» на поводке «польской школы» и «польской общины». Одновременно забастовочная волна излилась из крупных городских центров в провинцию, где она увлекла за собой на борьбу против капитала значительные отряды промышленного пролетариата, которые тоже впервые ощутили особенность своих интересов, или где, как в Домбровском бассейне, частично ранее проложенный классовый путь с давних пор снова зарос сорняками и травой.
Этот длинный ряд забастовок, которые уже произошли и все еще происходят в огне революции, есть не что иное, как рождение совершенно иных слоев польского рабочего класса. В ходе политической революции благодаря связанным с нею экономическим забастовкам совершается раскол, распад буржуазного общества на два враждебных класса: буржуазию и пролетариат. Поначалу мы, социал-демократы, были только по идее выразителями у нас классовой борьбы. В действительности же поначалу в этой борьбе участвовала незначительная часть всей огромной трудящейся массы, а еще меньшая часть сознательно шла под лозунгами социал-демократии. Однако социал-демократия имела право говорить от имени всего рабочего класса, ибо она была и есть по своей сути не что иное, как выражение интересов и потребностей всего трудового народа, а также потому, что, выступая таким образом, она рассчитывала и может непоколебимо рассчитывать на постепенное пробуждение всей рабочей массы.
Именно сейчас, в ходе революции, это пробуждение происходит внезапными скачками. Рабочий класс, классовые противоречия, классовая борьба становятся в нашей стране действительностью, идея социал-демократии делается материальной, маленькая горстка передового отряда вырастает в могучую армию.
И это выделение рабочей массы как борющегося, сознательного класса эксплуатируемых из буржуазного общества есть самый ценный результат, и на нем основывается собственное значение датируемой концом января лихорадки экономических забастовок. Отсюда вытекают также и указания, что же делать социал-демократии.
Повсюду, где под давлением революционной волны забастовок треснула кора буржуазного общества, социал-демократия немедленно должна изо всей силы бить киркой агитации, чтобы расширить эту щель, углубить ее и закрепить, т. е. сделать эту классовую противоположность насколько возможно сознательной и посредством организации по мере возможности укрепить ее.
С этой целью напрашиваются два пути. С одной стороны, это в каждом отдельном случае концентрация и группирование экономических требований вокруг требования восьмичасового рабочего дня, которое должно стать центральной осью всей экономической борьбы. Уже с первого момента, с январских дней, социал-демократия у нас, как и петербургский пролетариат, провозгласила наряду с политическими требованиями восьмичасовой рабочий день параллельным экономическим основным требованием. Этот лозунг следовало бы отныне сознательно и систематически связывать с каждой экономической забастовкой в стране и поставить его во главу угла. Сгруппированные вокруг этой общей центральной оси разрозненные стачки сольются в одно классовое движение и окажутся органически связанными с политической борьбой, придавая ей характер сознательно рабочей и социалистической борьбы. Правда, восьмичасовой рабочий день еще не является социалистической реформой, это лишь экономическая реформа на почве буржуазной экономики. Но эта реформа, понятая как всеобщий и принудительный закон, настолько радикальна, что уже представляет собой тот вызов, который брошен самой капиталистической собственности, самой эксплуатации; одновременно она как интернациональный лозунг связывает особые стремления нашей нынешней политической революции с классовой борьбой всего международного пролетариата.
С другой стороны, экономические забастовки в нынешней фазе непосредственно создают благоприятную почву для политической и социалистической агитации, для всеобщего классового просвещения и организации рабочих.
Экономическая борьба должна, следовательно, не подавляться и не сдерживаться, как это делает, к примеру, социал-патриотическая ППС со свойственным ей недомыслием (взять, скажем, ее попытку прекратить забастовку в Домбровском бассейне), чем она доказывает (так же как заявлением, будто январская политическая стачка вспыхнула по «ее приказу») отсутствие у нее малейшего представления о том, что действительно происходит внутри рабочей массы и каково классовое значение всего этого забастовочного движения. Не подавлять и не сдерживать экономическую борьбу, а углублять и соединять ее с политическими стремлениями нынешней революции в единое гармоническое целое – вот задача социал-демократии. Для поверхностных «тоже социалистических» функционеров, которые, по сути, являются лишь мелкобуржуазной карикатурой на рабочую партию, революционная сторона нынешней борьбы основывается только на политическом столкновении с правительством. Одновременное массовое столкновение пролетариата с капиталом для них – это скорее помеха, факт, который они не знают, как реализовать и от которого хотят поскорее избавиться. А участие в экономических забастовках они воспринимают с кислой миной, только чтобы не потерять полностью связи с массой и влияния на нее.