Текст книги "Когда она была плохой"
Автор книги: Рон Фауст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Глава двадцать пятая
В аэропорту меня ждали четверо: Дар-рил Румбау; невысокая плотная блондинка по имени Джун, которая некогда была членом олимпийской сборной лыжной команды Штатов; наш гид Ганс Рихтер – австриец лет шестидесяти с неприветливым выражением лица и настолько резким голосом, что даже обычные фразы у него звучали властно, как гестаповские команды; и, наконец, изящная сияющая Шанталь – аристократка, получившая образование в монастыре проститутка. Она улыбнулась, взяла меня за руку и спокойно сказала:
– Я забыла спросить, хорошо ли вы катаетесь на лыжах.
– Катаюсь прилично.
– Не падаете?
– Ужас помогает мне сохранить равновесие.
Она снова улыбнулась и повернулась, чтобы представить меня гиду и блондинке. Она много улыбалась и смеялась все эти дни; успех изгнал из нее прежнюю угрюмость, расковал ее, и она временами позволяла себе быть беспечной и беззаботно веселой. Это не означало, что она перестала быть жестокой, расчетливой гадиной; она ею осталась, но в ее арсенале были и другие качества, которые она умело демонстрировала по своему выбору. Похоже, в настоящее время убийца была весьма довольна собой.
Вертолет находился в шестидесяти футах от вокзала. Его большие, медленно вращающиеся лопасти с шумом рассекали холодный воздух. Румбау предложил серебряную фляжку с коньяком. Я сделал пару глотков, хотя было всего чуть более половины десятого; пилот, Шанталь и Джун вежливо отказались, а австриец пролаял свое мнение о том, как влияет алкоголь на лыжные прогулки в горах.
Через несколько минут Шанталь дотронулась до моего запястья и показала в окно: стадо лосей убегало от тени вертолета, то и дело глубоко проваливаясь в снег.
– Красиво, – сказала она.
– Управляют рогами, – заметил я.
– Вы много катались на лыжах, мистер Митчелл?
– Митч. В последнее время не очень, но в детстве увлекался ими.
– В Майами? – улыбнулась она.
– Я вырос в Миннесоте. – Это так – настоящий Фрэнк Митчелл был родом из Миннесоты.
– У меня есть друзья в Майами.
– Большой город.
– Да, но если вы занимаетесь одним и чем же делом…
– Я, можно сказать, уже ушел из него.
– Рик Васкес?
Я покачал головой.
– Коди Унгер?
– Я придерживаюсь правила, – сказал я. – Я не знаю никого, если меня спрашивают.
– Билл-Клайд Барнес?
– Никакого Билла, никакого Клайда, никакого Барнеса.
– Это меня беспокоит. Каким образом я смогу вам довериться?
– А я не прошу вас доверяться мне. При чем здесь доверие?
Она понизила голос.
– Видите ли, я боюсь, что вы можете разбить мне сердце.
Я засмеялся.
– Для меня новость, что у вас есть сердце.
Мы разговаривали под шум двигателей; я наклонился к ней поближе (улавливая запах ее волос и жасмина) и тихонько сказал:
– Может быть, в одну прекрасную ночь наши сердца застучат в унисон.
Она улыбнулась.
– А вы плут, Митч!
– Но не полицейский и не осведомитель.
– Там посмотрим.
– Я прихватил свой снег.
– И в этом отношении мы посмотрим, – сказала она.
Я испытывал некоторое беспокойство, отчасти потому, что не был вполне уверен в том, как покажу себя здесь на лыжах, но главным образом из-за того, что не знал, принимает ли она меня за Митча. Время от времени она бросала на меня то ли загадочные, то ли понимающие взгляды, словно игрок в покер, который знает, что я блефую, и хочет заставить меня продолжить игру. Это не могло меня не беспокоить. Тем не менее все продолжительнее и чаще я не видел Кристин Терри в этой женщине; она казалась мне новой, удивительно привлекательной незнакомкой.
Вертолет поднялся примерно на пятнадцать тысяч футов, и взору открывались иззубренные белоснежные горы до горизонта, напоминающие штормовое море. Ослепительно белые кряжи и впадины. Темный лес на нижней части склонов и в долинах. И небо, цвет которого менялся от нежно-голубого до ультрамаринового. Похожая на насекомое тень вертолета скользила по изломанной поверхности, то поднимаясь, то опускаясь на тысячи футов.
Пилот обогнул массивную пирамидальную вершину, словно испытывая потоки ветра, и стал быстро спускаться над невысоким кряжем. Огромные вращающиеся лопасти подняли снежную метель, от которой за окном стало бело. Через минуту вертолет медленно опустился на свои полозья. Мы выгрузили экипировку и помахали рукой пилоту.
Под пушистым снегом, снесенным потоком воздуха от лопастей, обнажилось спрессованное ледяное основание. Кое-где виднелись аспидно-черные валуны и пучки коричневой альпийской травы. Внизу под нами была огромная вогнутая снежная чаша. Склон пугал своей крутизной – около тридцати пяти или сорока градусов, а гребень, на котором мы стояли, находился на высоте не менее четырех тысяч футов.
Воздух был сухой и имел какой-то подгоревший привкус. Дышалось так, как пьется вода во сне – воздухом нельзя было насытиться. У меня появились первые симптомы горной болезни – тошнота, головокружение, легкая, но противная головная боль и какое-то отупение: пока другие прилаживали лыжи и оживленно болтали, я мрачно стоял на краю бездны. Вертолет, превратившийся в светлую точку, снижался, готовясь к посадке на дальней площадке.
Ко мне подкатил австриец.
– Если вы нет в состоянии спуститься на лыжи, мы закопать вас здесь, – сказал он. Тевтонский юмор.
Все терпеливо ожидали (Шанталь еле заметно, но ехидно улыбалась), пока я прилаживал лыжи, искал палки и надевал солнцезащитные очки.
Наконец я экипировался, и Рихтер прочитал нам лекцию о лавинах.
Затем он сделал пару шагов и наклонился набок. Снег поднялся ему до пояса, а он медленно двинулся вперед, перенеся вес назад, постепенно убыстряя ход, выпрямляясь и выписывая четкие параболы в снегу. Конечно же, он ушел красиво, хотя и несколько старомодно.
– Думаю, что я смогу это сделать, – сказала Шанталь.
Как я и предполагал, шла она красиво. Она была отличной спортсменкой, к тому же в ее характере было заложено стремление превзойти и блеснуть. Я нисколько не сомневался, что она ездила верхом и выпускала сокола, демонстрируя ничуть не меньшее мастерство. Ее повороты были короче и круче, чем у Рихтера, и на каждом из них в воздух поднимался снежный веер, который на какое-то время зависала и сверкала на ярком солнце. В стиле Шанталь присутствовали и мощь, и грация. Однако было в нем и нечто механическое – очевидно, от переизбытка техники.
Джун в этом отношении выглядела лучше. Она скользила непринужденно, весело, свободно.
Техника Румбау была приблизительно моего уровня. Он шел грамотно, но не более того, и в его исполнении каждый элемент выглядел как преодоленная трудность.
Они растянулись по склону: Рихтер покрыл почти половину дистанции; Шанталь шла по его следам в пяти – десяти ярдах; Джун свернула чуть в сторону, чтобы идти по нетронутому снегу; на некотором удалении старательно и аккуратно менял галсы Румбау…
В воздухе переливались снежные кристаллики всех оттенков. Я стоял среди неба, наблюдая за переливами оттенков, а затем вдруг земля поднялась, горизонт наклонился, и я оказался в объятиях сверкающей белизны. Мягкая прохлада, скорость, внезапное кратковременное ощущение земной тяжести на поворотах. Я направил лыжи вниз, набрал скорость и испытал состояние невесомости во время мягких ритмичных подъемов и спусков. Скрежет снега под лыжами напоминал звук рвущегося шелка.
Дважды я останавливался, чтобы отдохнуть, а последний отрезок шел, не пытаясь сдерживать скорость. Все ожидали меня у вертолета, улыбающиеся и раскрасневшиеся. «Здорово! Великолепно! – восхищались они. – Какой чудесный день!» Глаза Шанталь сверкали, она не могла сдержать счастливой улыбки. Сейчас она была похожа на ребенка – невинного и чистого.
Вертолет подбросил нас на другую гору. Мы очистили от снега валуны и сели завтракать. Шанталь оказалась рядом со мной. У нас были хлеб, сыр, салями и две бутылки красного вина. Румбау сказал, что во время спуска он сочинил хайку – не хотим ли мы послушать? Мы ответили – нет, не хотим, но он прочитал, и мы сказали, что это очень хорошее хайку. Затем мы ели и пили.
Румбау сказал, что во время спуска он сочинил хайку – не хотим ли мы послушать? Мы ответили – нет, не хотим, но он все равно прочитал, и мы сказали, что это очень хорошее хайку. Потом мы просто ели и пили.
Неожиданно Румбау сказал:
– А вы не приготовили никакого сюрприза, Митч?
Я извлек маленькую золотую табакерку и ложечку и подал их Шанталь.
– Только осторожней, – предупредил я. – Чистейшая вещь.
– Прислушайся к совету, Шанталь, – поддержал меня Даррил.
Рихтер с отвращением наблюдал за тем, как Шанталь дважды набирала по полложки порошка и закладывала его в нос. Затем то же самое проделала Джун, поле нее Румбау. Возмущению Рихтера не было предела, его английский можно было понять лишь с большим трудом: глюпо, отшен глюпо, майн Готт, фуй! Он жестом показывал на горы и небо – неужто этого недостаточно? Больные, чокнутые люди – неужто вам мало этой красоты?
Пройдя по кругу, табакерка вернулась ко мне, и я положил ее в карман.
Шанталь в упор посмотрела на меня.
– А вы?
– Я не употребляю.
– Что вы хотите сказать?
– Я вроде бармена, который сам не пьет, или тощего повара. К тому же сейчас не то время и место. Рихтер в этом отношении прав.
– К черту Рихтера, – сказала она, продолжая сверлить меня глазами и пытаясь до конца понять меня.
Перед последним заходом она пригласила меня вечером у нее пообедать.
– О'кей.
– У нас есть дела, которые нужно обсудить.
По некоторым едва заметным штрихам было ясно, что в мое отсутствие мой номер обыскивали, но я вынес револьвер и наркотики за несколько дней до этого.
Я приготовил себе напиток и сел на край кровати. Лицо мое за этот день основательно обгорело, мышцы побаливали.
Ну как, Митч?
Я зажег сигару и выпустил струйку дыма.
Так что, Митч?
Глава двадцать шестая
Я позвонил. Дверь открыл Крюгер. Он принял мое пальто, сказал, чтобы я вытер грязь со своих штиблет, и, препроводив меня в гостиную, сообщил, что Шанталь на кухне, колдует над телятиной. Не желаю ли я выпить? Естественно, я желал.
Квартира была просторная, с прекрасным видом на горы, уютно обставленная, с большим камином, украшена современными гравюрами, картинами и статуэтками. Окна выходили на запад и юго-восток. В камине потрескивали сосновые дрова; откуда-то из невидимого громкоговорителя доносилась музыка из балета «Лебединое озеро».
Я бросил взгляд на обеденный стол – он был накрыт на две персоны. Это, по всей видимости, означало, что Крюгер не останется. Хорошо.
На столике возле окна я увидел шахматную доску. Эндшпиль с четырьмя черными и пятью белыми фигурами. Вероятно, сама Шанталь решала шахматную задачу. Фигуры были из слоновой кости.
Крюгер появился со спиртным, и мы заговорили о пустяках, приглядываясь друг к другу. Вокруг его глаз виднелись шрамы в виде крошечных полумесяцев и мешков. Возможно, когда-то он был боксером; не исключалось и то, что не было недостатка в желающих и имеющих повод отколошматить его.
Его манеры и слова внешне были любезными, однако в глазах и голосе чувствовались презрение и надменное сознание собственного физического превосходства, присущего школьному драчуну и задире. В каждом его движении ощущалась агрессивность. Опасный человек, по оценке «Скорпиона» и моим собственным впечатлениям. Киллер. Он смотрел не на меня, а как бы сквозь меня. Внезапно я понял, что видел его раньше, годы тому назад, в Корал-Гейблзе. Он и Шанталь разговаривали на пирсе, когда я возвращался после рабочего дня, и она, улыбаясь, назвала его «религиозным шарлатаном».
– Я слышал, что у вас отменный товар, – сказал Крюгер.
– Это так.
– Дорогой товар.
Я кивнул.
– Вы уже много продали его?
– На пару тысяч долларов.
– Неплохо.
– Вполне.
– Хотел бы попробовать его.
Я передал ему табакерку и сказал:
– Осторожно. Чистая вещь.
Он искоса и с презрением посмотрел на меня, сел на диван и открыл табакерку. Он размял порошок пальцами, потер им десны и засунул в нос содержимое двух ложечек. Щелкнув крышкой, он закрыл табакерку, однако мне ее не вернул.
– Ты либо очень глуп, либо страшно отчаянный, – сказал он.
– А ты как полагаешь?
– Приехать в этот город и начать торговать таким товаром в розницу!
– Я пока еще в розницу не торговал.
– Ты можешь плохо кончить – где-нибудь в снежном сугробе.
– Как тебе понравился мой снег?
Он выдавил улыбку.
– Божественно.
– Я не собираюсь открывать здесь свое дело, – пояснил я. – Я хотел бы продать все оптом.
– Сколько у тебя товара?
– Больше шести кило.
– Точно такого же снега?
Я кивнул.
– Я хорошо знаю товар, который сюда попадает, но такого никогда не встречал.
– Новый источник.
– Откуда?
– Из Колумбии.
– Кто его тебе доставил?
– А больше ты ничего не хочешь знать, Крюгер?
– Шанталь полагает, что от тебя плохо пахнет. Я тоже так считаю. Кто тебя сюда направил?
Я сделал глоток из рюмки.
– Ты не записываешь разговор? Сними пиджак и рубашку.
– Только после тебя.
Он откинулся назад и ухмыльнулся.
– Ну ты и штучка, – проговорил он. – Шесть кило при тебе?
– Естественно. А миллион баксов при тебе?
– Я имею в виду – шесть кило здесь, в городе?
– Нет.
– Но это твоя собственность или ты должен их еще купить?
– Моя собственность.
– Сколько снега в городе?
– Очень мало.
– Надо еще выпить, – сказал он, но не двинулся с места. И после паузы: – Миллион долларов… А если назвать реальную цену?
– Это реальная цена.
– Я могу купить билет на самолет в Колумбию за несколько сотен долларов.
– Не спорю. Но потом ты должен обойти уйму полицейских и не один день якшаться с прорвой головорезов, пока найдешь снег такого качества. И наконец найти южно-американского дипломата, который провезет порошок по дипломатическим каналам… Сделка со мной обойдется тебе гораздо дешевле.
– Это разовая сделка?
– У меня появится два или три кило через четыре месяца.
– Слишком хорошо, чтобы было правдой.
– Так соглашайся.
– Ты мне не нравишься, – сказал Крюгер.
– Тогда не заставляй меня вытанцовывать перед тобой.
Он некоторое время пристально смотрел на меня, а затем, заходясь от бешенства, процедил:
– Тебе лучше заткнуться со своими советами, сукин сын! Вот сейчас возьму и вышвырну тебя из окна!
Полагаю, что бешенство частично было результатом воздействия кокаина, но могло быть и попыткой прощупать меня на слабину или вызвать во мне неосторожный гнев либо страх. Блефовал он или нет, но было ясно, что человек он неуравновешенный. Мой револьвер находился в поясной кобуре, и я расстегнул свой спортивного покроя пиджак.
Он заметил мое движение, понял, наклонился вперед и по-волчьи оскалился:
– Ты думаешь, что я не посмею вышвырнуть тебя из окна?
– Я думаю, что ты ждешь, чтобы я сам выпрыгнул.
В комнату вошла Шанталь. Лицо ее казалось бесстрастным, зато в ее позе и тоне ощущался – неподдельный или искусственный – гнев.
– Спокойной ночи, Майкл!
– Я никуда не собираюсь.
– Ты собираешься.
– Ага, ты намерена переспать с этим подонком, малышка?
– Ты извинишься перед нами обоими завтра.
– А может, и нет! Скорее, что нет!
– Возможно, что наш союз распадется сегодня вечером, – сказала Шанталь холодным и твердым голосом. Французский акцент ее был особенно заметен.
– Возможно.
– Я приму решение об этом завтра, после твоих извинений.
Он опустил мою золотую табакерку к себе в карман и поднялся. Наступила минута решающего испытания. Сделаю ли я вид, что этого не заметил? Или же затею бучу из-за нескольких граммов кокаина и куска золота?
– Вынь из кармана, – сказал я. Ладонь моя уже сжимала рукоятку револьвера. Я вполне мог бы застрелить его, если бы до этого дошло дело. Сейчас было поздно отступать.
Крюгер уставился на меня.
– Вынимай из кармана, тебе говорят.
– Что?
– Табакерку.
– Табакерку? Какую табакерку? – Он протянул руки ладонями вперед и перевел взгляд на Шанталь. – О чем он болтает?
Я вынул револьвер, взвел курок и наставил его в живот Крюгеру. Я не мог промахнуться. Игра была детской, но вполне реальной, с неизбежными потерями и с проигравшим. Говорить больше я не мог, дальнейший разговор свидетельствовал бы о слабости.
Крюгер снова перевел взгляд на меня.
Это выглядело безумием. Я мог застрелить человека.
И тогда он сунул руку в карман.
– Ах, это. – Вынув табакерку, он положил ее на стол, засмеялся и повернулся к Шанталь.
– Ты понимаешь, что ты делаешь, малышка?
– Убирайся.
Он дал ей пощечину – не изо всех сил, но достаточно ощутимую. Голова ее дернулась, Шанталь покачнулась.
Еще чуть-чуть, и я окончательно потерял бы голову и нажал на спусковой крючок.
Крюгер проклинал Шанталь и угрожал мне, плюнул в мою сторону, но промахнулся, затем повернулся спиной, схватил с вешалки пальто и покинул комнату.
Шанталь заперла за ним дверь, закрыла ее на цепочку, улыбнулась мне невеселой улыбкой и молча прошествовала на кухню. Шла она прямо и к горящему от пощечины лицу даже не прикоснулась.
Руки у меня дрожали. Желчь обжигала горло. Я едва не убил человека из пустого тщеславия. Я вел себя так же примитивно, как и Крюгер. Только глупец отвечает на эмоции такими же эмоциями, ненавистью на ненависть, добротой на доброту. Это путь к рабству. Тобой может овладеть всякий.
Шанталь вернулась в гостиную с двумя виски. Мы оба несколько успокоились. Я обратил внимание, что на ней черное вечернее платье простого покроя, жемчужное колье и жемчужные сережки. Левая часть лица припухла, на щеке был заметен след удара.
– Он никогда себя так не вел, – сказала она.
– Я предупреждал его, чтобы он не перебрал кокаина, но он не послушался.
– Он изрядно выпил перед вашим приходом. Должно быть, одно наложилось на другое. Приношу извинения.
– Это я приношу извинения, ведь, несмотря на пистолет, я в принципе не считал возможным застрелить его за то, что он ударил вас.
– Бог мой, ну конечно же.
– Вы и в самом деле намерены разорвать с ним союз?
– Да. Я должна.
– Я не могу понять, почему вообще мог возникнуть подобный союз.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что вы – Шанталь д'Оберон, а он – мусор.
Она подняла голову и улыбнулась.
– Я, например, не могу понять, каким образом вы познакомились с таким мусором, как Крюгер или я. Почему вы занимаетесь этим делом?
– Вы считаете, что я подставной?
– А разве нет?
– Вовсе не в том смысле, какой вы вкладываете. А вот что касается вас… Такая женщина, как вы, из старинного рода – и вдруг причастна к этому грязному бизнесу.
Она засмеялась, наклонилась и погладила меня по руке.
– Старинные именитые семьи были варварами, мой дорогой. Как и мы.
Глава двадцать седьмая
За ужином мы ели салат, телятину и пили красное вино. Все было очень вкусно, но ел я с трудом: вспоминался другой ужин – с отравленной рыбой. На десерт были яблоки и отлично выдержанный сыр камамбер, белое вино сотерн, после чего Шанталь налила в маленькие рюмки коньяк «Реми Мартен». Она явно пыталась ублажить меня, и это само по себе вызывало немалые подозрения. Я был уже достаточно пьян, как, впрочем, и Шанталь, поскольку она пила то же самое и столько же.
Мы вышли в гостиную. Из стереоколонок звучала музыка Шопена. Огонь в камине горел все так же весело и жарко.
Я сказал:
– Я вижу, у вас шахматы.
– Да. Вы играете?
– Я научился этому в тюрьме. Хороший способ убивать время.
– Я начинающая. Взяла несколько уроков у друга прошлым летом. Я знаю, как ходят фигуры, имею самое общее представление о стратегии – вот и все.
– Давайте сыграем.
– Но я и в самом деле плохо играю.
– Ну-ну, не скромничайте.
Я намеренно играл плохо; она намеренно играла глупо и позволила мне выиграть.
Она направилась в бар, налила еще по рюмке коньяку, вернулась, и мы сели рядом на диване напротив камина. Я ощущал ее тепло, жасминный запах духов. Поленья в камине внезапно выстрелили, и кверху поднялся сноп икр.
– Я слышала большую часть вашего разговора с Майком, – сказала она. – Я уполномочила его обсудить дело с вами, но, конечно же, не могла предположить, что он будет настолько безобразно агрессивным.
– Понимаю, – сказал я.
– Майкл работает на меня. Точнее, он привык работать на меня. Вы ведь понимаете – я женщина, и мне не обойтись без такого мужчины, как Майкл Крюгер, в этом жестоком бизнесе. Мне требовалась его сила, хитрость и жестокость. Его нелепая ревность совершенно неуместна. Он зашел слишком далеко. Он повредил моей репутации и теперь еще пытается вмешиваться в мои дела.
– С вашей стороны было мудро дать ему от ворот поворот. Хотя это и непростая вещь.
– Вы могли бы мне помочь.
Я откусил кончик сигары, попробовал табак на вкус и покачал головой.
– Нет. Это ваша проблема.
– Но ваша проблема – сделать так, чтобы мы вместе закрутили дело.
– Но у нас нет никакого дела.
– Мне нужен кто-то. Мужчина.
– Я ни на кого не работаю, Шанталь.
– Я имею в виду партнерство. Полноценное, равноправное партнерство.
– С какой целью? Мне ничего не надо.
– Надо. Деньги, много денег. У вас есть превосходный товар. У меня есть система сбыта – и здесь, и в других местах, надежная клиентура. Послушайте, Митч, если вы пойдете на сотрудничество, я обещаю вам полтора миллиона долларов через два месяца.
– Я не амбициозный. У меня есть товар. Вы либо его покупаете, либо нет. Мне ни к чему всякие осложнения.
– Неужто полмиллиона долларов не стоят некоторых осложнений?
– Нет, не стоят. Это означает, что нужно убить Крюгера. Применить силу здесь, силу там… Нанять головорезов. Может быть, убить кого-то еще. Опасаться всего и вся… Подвергаться шантажу… Нет уж, увольте, мне этого не надо.
– Вы меня удивляете, – сказала Шанталь. – Когда я увидела, как вы повели себя в этот вечер с Майком – с такой выдержкой и твердостью, я подумала, что вот он наконец, смелый мужчина, к тому же не вульгарный и весьма умный!
Я улыбнулся.
– Вы не оправдали моих ожиданий.
– Послушайте, Шанталь… Если вы не в состоянии сейчас добыть деньги, то так и скажите, не напускайте тумана и не уговаривайте меня возиться с вами два месяца. Не ждите, что я стану убивать ваших друзей. И, наконец, не думайте, что я буду доверять вам. Я не какой-нибудь зеленый юнец, который берет деньги треста, едет в Южную Америку и возвращается с порошком. Я занимаюсь этим делом много лет и пока что в добром здравии. Это должно сказать вам кое о чем.
– Хорошо. Вы продадите мне четыре кило сейчас, а два остальных – в феврале?
– Нет, я хочу разгрузиться сейчас. Я рассчитывал сделать это быстро в вашем городе. Я выпустил значительную часть дорогого снега, чтобы добраться до верхов. И вот я, очевидно, на самом верху, а этот верх не может себе позволить напрямую заключить даже маленькую деловую сделку. Я начинаю думать, что вы занимаетесь торговлей любительски. Богатые люди от скуки иногда позволяют себе острые ощущения.
– Каким образом я смогу удостовериться, что у вас действительно шесть кило?
Я ткнул сигару в пепельницу. Поднялся на ноги.
– Послушайте. Я ухожу. Вижу, что вы привыкли иметь дело с ребятами, у которых маленький бриллиант в мочке одного уха… А обед был вкусный, благодарю.
Она засмеялась.
– Давайте отбросим всю эту театральную дребедень. Я хочу попробовать ваш товар.
Она удалилась в одну из комнат и через момент вернулась с квадратным листом станиоля, кувшинчиком с соком лайма, лезвием бритвы и короткой серебряной трубкой. Я наблюдал за ней, пока она проверяла кокаин на отсутствие примесей, взяв образец из табакерки и нагревая его на станиоле, где он в одно мгновение превратился в пепел. После этого она бросила порошок в сок лайма, энергично потрясла кувшин и удостоверилась, что отдельные кристаллы коалесцировали в единое целое.
– Изумительно, – сказала она.
Она высыпала щепотку кокаина на стол и аккуратно разделила лезвием на четыре части. «Дамы первые», – произнесла она, и шла серебряную трубку и поочередно втянула по порции кокаина в каждую из ноздрей. Затем элегантно пошевелила ноздрями, как бы смакуя и оценивая порошок, и хитро улыбнулась.
Я взял трубку и втянул оставшиеся две части кокаина.
– Давайте поговорим о цене, – сказала Шанталь.
– Мы уже говорили. Она остается прежней.
– А если раскрыть карты?
– Об этом могла бы идти речь, если бы я блефовал.
– Ладно. Совершим обмен через две недели.
– Через неделю. И деньги должны быть чистые – я не люблю, когда они оставляют зеленые следы на пальцах или в прошлом месяце украдены.
– Мне нужно по крайней мере десять дней, чтобы заполучить наличные.
– Хорошо, десять дней – и ни днем больше.
– Со мной будет несколько человек, когда мы будем производить обмен.
– С вами будет лишь один человек, как и со мной.
– Это несправедливо – двое мужчин против одного мужчины и одной женщины.
– Ваш партнер меня как раз не беспокоит, – сказал я. – Я буду следить за вами.
Она засмеялась; намек на ее вероломство, как бы это ни выглядело противоестественным, она явно сочла за комплимент.
– А когда, вы говорите, можете поставить другую партию?
– Давайте окончательно оформим эту сделку, прежде чем начать разговор о следующей.
– Ага, вы хотите окончательно оформить, – сказала она. – В постели, я полагаю?
– Я имел в виду не это. Но согласен принять и такое предложение.
– В самом деле?
– Предпочту рукопожатию.
Все время в течение нашей полувраждебной пикировки она сидела рядом, то касаясь моей руки, то наклоняясь и заглядывая мне в глаза, излучая тепло и сексапильность. Я не верил в ее искренность: она могла по желанию включать и выключать сексуальность. Я был всего лишь очередной клиент. Но, по всей видимости, она рассчитывала, что сможет чего-то добиться, уложив меня в постель.
Она взяла мою табакерку, щелкнув, закрыла ее, поднялась и ушла в другую комнату.
Я допил коньяк. Я был пьян, но не считал, что подействовал кокаин. Дело было не в этом. Тогда я еще не понял, что порошок являлся источником моей маниакальной уверенности и самоуважения. В самом деле, я был замечательный парень. Обладатель не вполне понятной власти, которая проявится, когда придет время. Если сравнить меня с Шанталь, то она была лишь ребенком, по-своему умным и талантливым, даже опасным и жестоким, но все равно – только ребенком. Я не знал, была ли подстроена стычка между Шанталь и Крюгером. Возможно. Но не исключено, что Шанталь хотела сменить партнера, поменять Крюгера на меня, увеличить долю прибыли и… Я проанализирую это позже. А сейчас мне хотелось насладиться своей новой властью.
Я медленно миновал вестибюль и вошел в спальню хозяйки. Шанталь голая лежала на середине огромной кровати, скрестив ноги. Обнаженная маха. Тусклый свет падал на столик у кровати. На нем лежала раскрытая табакерка. Шанталь бесстыдно смотрела на меня, бесстыдно разглядывающего ее прелести. Белый порошок виднелся на сосках и на пупке.
Я проснулся через несколько часов, чувствуя, что дамы рядом нет. Освещенная лунным светом, голая Шанталь сидела на стуле у окна, перебирая содержимое моего бумажника. Кредитные карточки, водительское удостоверение, несколько расписок и квитанций… То, что принадлежало покойному Фрэнку Митчеллу.
– Нашла что-нибудь интересное? – спросил я.
Она обернулась.
– Нет.
– Я-то думал, что это любовь…
