Текст книги "Когда она была плохой"

Автор книги: Рон Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава тридцатая

Временами Гольфстрим на короткий период меняет свой курс и проходит рядом с островами Флорида-Кис; вода при этом становится особенно прозрачной и начинает светиться неоновым светом. Именно так было в этот день: фосфоресцирующая вода, отраженные в море высокие облака нежно-голубых тонов и раскаленное серебристое солнце.

Я рыбачил неподалеку от одного из необитаемых, поросших мангровыми деревьями островов, носящих имя Москито-Кис. Море было пустынным; лишь на горизонте виднелся танкер да в сотне ярдов к востоку скользил ялик. Начинался отлив, и рыбачье суденышко дрейфовало в мою сторону.

Организм мой более или менее оправился от ран, чего нельзя сказать о моих нервах. Я постоянно чего-то опасался, мучился подозрениями и находился в напряжении.

Ялик был взят напрокат. В нем сидел человек, обнаженный по пояс; тело его было белое и волосатое, широкополая соломенная шляпа конической формы скрывала лицо. С удочкой он обращался явно неумело.

Я вышел из больницы со строгим наказом врачей отнестись внимательно к своему здоровью. Ты едва не умер, сказали они, был очень близок к тому. Соблюдай щадящий режим по крайней мере несколько месяцев. Соблюдай диету, больше отдыхай, используй, например, такую форму отдыха, как рыбная ловля.

Я купил вельбот, рыболовные снасти и целые дни проводил на отмелях вокруг болотистых, облюбованных москитами островов за рыбной ловлей, плаванием, чтением или просто нежась на солнце. Я поймал много рыбы и всю ее выпустил в море; приобрел бронзовый, как у индейца, загар; постепенно набирал вес и силы. Я испытывал какое-то умиротворение в этот период, который явился интерлюдией в моей беспорядочной – и я бы сказал – бесславной жизни.

Ялик продолжал приближаться ко мне. Мужчина все так же не поднимал головы и, похоже, не собирался смотреть на меня.

Для Шанталь был назначен очень высокий залог – семьсот пятьдесят тысяч долларов, так что она оставалась за решеткой, когда истекли девяносто дней – срок ее ультиматума, предъявленного мне. Я почувствовал себя спокойнее, хотя и не вполне. Полиция выдала мне разрешение на ношение револьвера (таинственный противник мог напасть снова), и на борту моего вельбота был дробовик двенадцатого калибра. Когда страдаешь манией преследования, положительным моментом является то, что ты всегда наготове, если кто-то действительно попытается на тебя напасть.

«Кто-то» находился сейчас в шестидесяти ярдах и продолжал медленно дрейфовать в мою сторону. Я решил не заводить мотора и не пускаться в бегство. Погода была отличная, место очень удобное. Лучше уж здесь и сейчас, чем снова, открыв собственную дверь, получить пулю в живот или взлететь, повернув в машине ключ зажигания, или попасть в засаду на какой-нибудь тихой улочке.

Шрамы на моем животе вдруг зачесались и заныли. Мне стало трудно дышать.

Сорок ярдов. Мужчина сидел, отвернувшись от меня, и сматывал леску. Либо он был абсолютно уверен в том, что я не вооружен и не обеспокоен его приближением, либо это был и в самом деле какой-то простодушный рыбак. Из его радиоприемника доносились ритмы рока. Я извлек из-под сиденья дробовик с двумя стволами, взвел курки и положил на колени.

Ялик медленно приближался с отливной волной, поворачиваясь против часовой стрелки, нос его показывал на цифру два, затем на три. Тридцать ярдов. Солнце обжигало мне плечи и спину, руки вспотели, пот заливал глаза. Море и небо, низенькие мангровые острова слились в одно расплывчатое пятно; ясно виден был только человек, можно сказать, являя собой стереоскопическое изображение на плоскостном фоне. Мужчина весьма крупный, с незагорелым телом; его лицо все так же скрывала широкополая шляпа конической формы.

Я наклонился вперед; левой рукой сжал ствол дробовика, а правой обхватил цевье приклада возле предохранителя и спускового крючка. Я отпустил предохранитель. Поднимай, приставив ружье к плечу, развернись на двадцать пять градусов вправо – и стреляй.

Нос ялика указывал на четыре часа. Мужчина сидел ко мне в профиль, лица его по-прежнему не было видно. Песня по радио закончилась, и бархатный голос стал описывать достоинства модной мази для лечения геморроя.

Я поднял дробовик в тот самый момент, когда мужчина вскинул голову (черные брови, черная борода) и спросил:

– Удачная ловля?

У него в руке появился пистолет, но его выстрел был заглушен выстрелами дробовика. Я почувствовал плечом отдачу раз, другой, и красный цветок расцвел на его груди, лицо окрасилось кровью, и кровавая дымка появилась в воздухе. Он откинулся назад и упал на дно ялика, который некоторое время слегка покачивался, а затем стал крениться набок.

Мне заложило уши от выстрелов. В воздухе сильно пахло сожженным порохом. Я осмотрелся. Танкер успел скрыться за горизонт, и можно было различить лишь надстройки на палубе. Вокруг не было больше ни яхт, ни лодок, ни людей, никаких свидетелей, если не считать напуганной выстрелами парочки цапель, которые обеспокоенно вышагивали по острову. Из радиоприемника доносилась роковая инструментальная музыка, звуки ударных инструментов и пронзительных электрогитар – своего рода вопли плакальщика.

Мужчина лежал в кровавой луже. Он успел сделать один выстрел из пистолета. Мы оба спешили с выстрелами, но я стрелял из дробовика, и это решило исход.

Я никогда не видел его раньше. При нем не было документов. Он был похож на латиноамериканца. Вероятно, кубинец.

На ялике был рефрижератор, в котором находились банки с пивом и сандвичи, завернутые в фольгу. Я открыл одну банку, выпил пиво, размышляя о делах, последствиях и ответственности. О жизни и смерти – временной и вечной. Чувств у меня особых не было, но мыслей было много.

Закончив размышлять, я отбуксировал ялик на три мили к западу и затопил его вместе с трупом на глубине в девяносто пять футов.

Глава тридцать первая

И Шанталь, и я были далеки от преуспевания все последующие годы: она оказалась в тюрьме; я потерял работу, дом, последнее здоровье и вкус к удаче. Материальное положение мое пошатнулось, но главная беда была не в этом. Огромные суммы денег я тратил непродуктивно, платя за услуги «Скорпиону» и оплачивая медицинские счета. Зато за рабочим столом я проводил все меньше времени. Мало-помалу мое дело прибирал к рукам один из моих компаньонов – человек бесчестный и малокомпетентный. Я уволил первоклассного бухгалтера, единственной виной которого было то, что он сказал мне о крушении моей маленькой империи.

Я все больше влезал в долги и в конце концов понял, что наилучший выход для меня – это ликвидировать предприятие, частично выплатив долги, пока банки и юристы не поступят со мной более кардинальным и намного менее деликатным способом.

Через восемнадцать месяцев у меня осталась на руках сумма денег, которой хватило на то, чтобы снова выкупить мою первую яхту – «Херувим» и приобрести на Шугархаус-Кис маленький участок с полудюжиной крохотных коттеджей, пирсом, рыбацкими яликами и домиком с крохотным магазинчиком. Не так уж и плохо, если вдуматься: многие трудятся всю жизнь, чтобы приобрести подобную недвижимость и достичь такой степени независимости. Однако счастливым я себя не чувствовал.

Потребовался, должно быть, целый год, пока я свыкся со своим новым образом жизни. Тосковал я не о потерянных богатствах и престиже, а о свободе – или, скорее, о призраке свободы, так как был привязан к одному месту. Едва ли не каждый день я думал о деньгах, которые выкрал у Шанталь, а затем отдал на сторону. То был весьма дорогостоящий жест. Жест полубезумный, с моей нынешней точки зрения.

Суд обошелся сурово с Шанталь. Ей грозило от семи до десяти лет за наркотики и от двух до пяти – за предумышленное нападение, и отбывать наказание предстояло последовательно.

Я не мог представить Шанталь лишенной свободы. То есть зрительно я мог представить женщину в тюремной одежде, которая шагает в строю по серым бронированным коридорам или играет в арестантском дворе в софтбол, смотрит из-за решетки и в ужасе просыпается среди ночи. Но женщина, нарисованная моим воображением, была не Шанталь, подобно тому как хищник в засаде не более чем бледная копия дикой птицы. Можно заключить в клетку сокола, сломить его дух, убить в нем все лучшее, но непорядочно при этом упорствовать и называть его соколом.

Джейм Менуаль из «Скорпиона» периодически присылал мне записки или сообщал по телефону: Шанталь не в состоянии приспособиться и переживает нелегкие для себя времена; Шанталь ввязалась в драку и пырнула ножом сокамерницу (добавлен срок); Шанталь сбежала и находится на свободе; Шанталь обнаружена в борделе в Атланте и получила дополнительный срок за побег; Шанталь наконец остепенилась и ведет себя пристойно; Шанталь больна; Шанталь страдает лейкемией, однако, став последовательницей учения «Христианская наука», отказалась дать разрешение на дальнейшее обследование и лечение. Администрация благосклонно относится к просьбам Шанталь о помиловании или смягчении наказания; но у нее нет средств, от нее отказались родственники, у нее нет друзей, нет спонсора, ей некуда идти, и администрации просто жаль выгнать ее на улицу…

Часть пятая
БЛАГОЧЕСТИВАЯ ЖИЗНЬ

Глава тридцать вторая

Я приехал во Флоридский государственный женский исправительный дом в восемь утра и припарковался недалеко от ворот. Сидя в машине, я курил и читал газеты. В десять часов я дал мальчику денег, и он купил мне большую коробку кофе.

Шанталь вышла из ворот около одиннадцати. На ней был грязновато-коричневый мешковатый костюм, коричневые туфли типа мокасин и матерчатая сумка, которую она держала обеими руками. Она сделала несколько неуверенных шагов, дошла до угла, остановилась, сделала пять-шесть шагов в противоположном направлении, остановилась снова и замерла среди тротуара. Идти было некуда.

Я опустил стекло машины и крикнул:

– Сюда, пожалуйста!

Она повернула голову, пытаясь рассмотреть того, кто говорил, через стекло, затем, слегка пожав плечами и приняв решение, подошла и села в машину. В ее движениях не ощущалось прежней кошачьей легкости; несмотря на сохранившееся изящество, она шла как старая больная леди.

Мы проезжали мимо Макдоналдса, и я купил чизбургеры, жареного мяса и кока-колы. После этого выехал на загородную магистраль. Побрызгал дождь, затем выглянуло солнце, снова набежала туча с дождем.

Большую часть пути до Шугархаус-Кис Шанталь спала. Сейчас ей было тридцать три года. Волосы ее была тусклыми, словно высохшая солома на кукле; кожа бледная, шероховатая, дряблая. Уголки рта горестно опущены вниз. Но больше всего меня беспокоили болезненный цвет кожи и лихорадочный блеск глаз. Было очевидно, что она умирает.

Небо прояснилось, когда мы доехали до моего дома. Я отправился на кухню, достал из морозильника пару бифштексов, сделал два коктейля и с двумя бокалами из матированного стекла вернулся в гостиную.

Шанталь сидела на диване, опустив голову и сжав ладони в кулаки.

– Как мне тебя называть? – спросил я.

– Шанталь, – ответила она после паузы.

На закате я проводил ее к пирсу, где стоял «Херувим». Некоторое время она, кивая, изучала яхту, затем улыбнулась. От улыбки она помолодела и стала похожа на прежнюю Шанталь.

– Мы можем отправиться в плавание? – спросила она.

– Конечно.

– В круиз?

– Мы прошвырнемся к Багамам.

Глава тридцать третья

Было лето – сезон, когда жизнь замирала на моем курорте. Мы задержались на две недели, в течение которых я занимался подготовкой «Херувима» к круизу.

Болезнь Шанталь бросалась в глаза. Она быстро уставала, однако ум ее по-прежнему отличался живостью и остротой. Конечно, ее по-юношески сильная воля не могла сейчас командовать слабеющим телом. И даже если она давала своему телу щадящую нагрузку – проплывая пятьдесят ярдов или предпринимая длительную прогулку, – то после этого ей требовался едва ли не целый день, чтобы восстановить силы. Тем не менее она не оставляла этих попыток и, кроме того, хорошо питалась.

Шанталь ела как акула. Она поглощала кровавые бифштексы, жареных цыплят, огромное количество шпината, салатов, свежих овощей, полусырой говяжьей печенки.

– При анемии требуется железо, – объясняла она. – Меня часто тошнит, я не в силах удержать пишу. Но я хочу жить, Дэн. Я очень хочу жить, и «Христианская наука» учит, как побороть болезнь. Если я буду следовать законам природы и заповедям Христа, я выживу.

Она отказалась от доктора и часто говорила о Мэри Бейкер Эдди, «Христианской науке», исцеляющей силе Господа Бога.

– У меня лейкемия, Дэн. Рак. Но я не считаю, что Иисус боится рака. Иисус ничего не боится. Я тоже не боюсь.

Меня и раньше впечатляло ее мужество, а теперь в особенности, несмотря на налет фанатичности. Впрочем, она, наверное, всегда была мужественна – и сейчас, став нонконформистской христианкой, и прежде, когда была неверующей. Мужества у нее не убавилось, оно лишь видоизменилось. Мало сказать, что Шанталь умирала хорошо, – это, как ни странно, умеют многие; она умирала бодро и весело, а это совсем другое дело. Она была более раскованной и счастливой, чем когда-либо раньше. Благодаря каким-то глубинным ресурсам или благодаря своей вере. Она смеялась, шутила, спала как праведница, ела как изголодавшийся зверь.

– Ты счастлив, Дэн? – спросила она меня. Был ясный, безмятежный день. Мы загорали на пирсе. В небе висело раскаленное солнце, отражаясь тысячью блесток в море. Морская вода и мангровые деревья распространяли солоновато-сладкий йодистый запах, напоминающий запах крови.

– Иногда бываю счастлив, – ответил я, – но чаще – нет.

– А я стараюсь быть счастливой всегда! Ты замечаешь? Мы здесь бываем так недолго. Жизнь – подарок, и мы должны любить и радоваться доброму миру и быть счастливыми. Мы тратим время попусту, если несчастливы. И если мы не благочестивы.

– Ты не была благочестивой, – заметил я.

– Знаю, – согласилась она.

– Я был бы счастлив, если бы ты была здоровой.

– Ты думаешь, что с Богом можно заключить сделку?

– Я не верю в Бога.

– Ты веришь.

– Нет.

– Тем самым ты заявляешь, что не веришь в себя, Дэн. Потому что Бог – это любовь, Бог – это все, Бог – это ты.

– Это доктрина «Христианской науки»?

Она заулыбалась.

– Нет, наверное.

Я снова повторил:

– Я был бы счастлив, если бы ты была здорова.

– Но я здорова! Ели ты этого не понимаешь, ты не понимаешь ничего. Мое тело может распадаться, но я здорова! Да, Дэн, здорова! Верь хотя бы этому, если ты больше ни во что не веришь. Я была гадкой. Я была порочной. Я была безнравственной… Но сейчас я духовно чиста, и я скорее готова умереть ночью, чем проснуться завтра нечистой. Когда-то ночью я призову смерть: «Приди, пожалуйста, сейчас, ибо я достигла совершенства», – скажу я. Умереть легко, трудно жить. Хотя я хочу жить, потому что, – она, кажется, в этот момент почувствовала смущение, – потому что у меня есть долги по части любви, и я должна их вернуть.

– Долги мне, – сказал я.

– Да, тебе и многим другим.

– Бывают моменты, когда мне гораздо больше нравится прежняя Шанталь, чем новая Поллианна [8]8
  Героиня одноименной повести Э.Портер, которая все видит в розовом цвете.


[Закрыть].

– Прошу тебя, не будь циничным. Несправедливо, что цинизм так дешев. Я хочу сказать, что он имеет мало общего с реальностью… С правдой. Я знаю это, Дэн, потому что сама была циничной.

– А сейчас ты сентиментальна.

– Да. Ну и что?

– Сентиментальность определяют как неоправданное, незаработанное чувство.

– А ты считаешь, что я заработала свои чувства?

Я не предпринимал попыток сближения. На пятый день она сказала:

– А ты не хочешь меня, Дэн? Я понимаю, что я худющая и страшная, больна, но я надеялась…

– Я не думал, что этого хочешь ты.

– Я хочу, но я пойму, если ты не хочешь. Если тебя отталкивает мой вид…

– Я просто полагал…

Она засмеялась.

– Когда-то ты брызнул на меня какой-то химией, отнес в спальню, швырнул на кровать, раздел догола и взял как дикий зверь. Боже, как я ненавидела тебя за это! Эта боль, унижение… А скоро я буду ненавидеть тебя, если ты не сделаешь нечто подобное.

И я сделал.

– Ты считаешь, что я бессовестная?

– Да.

Смешок.

– Это хорошо, потому что правда. У меня нет этогостыда. Я не верю, что Бог дал бы нам эти чувства, эти инстинкты, если бы не хотел, чтобы мы получали удовольствие от этого.

– А что ты чувствовала, когда была профессионалкой?

– Проституткой, Дэн?

– Да.

– Тебя это волнует?

– Да.

– Даже сейчас?

– Сейчас даже больше, чем раньше.

Был вечер, и мы обедали на застекленной веранде.

– Ты хочешь знать, была ли я с другими мужчинами такой же, как с тобой?

– Прости, – сказал я. – Не будем об этом.

– Нет, отчего же, я скажу тебе. Иногда я была такой и с клиентами, которые мне платили… Когда была проституткой, Дэн.

– Это не мое дело.

– Я была проституткой. Но Христос простил блудниц, Дэн, ты понимаешь?

– Разве я могу быть менее милосердным, чем Христос? – сказал я.

– Я была проституткой, как правило – высокооплачиваемой, но в Атланте я была дешевкой. Я переспала… ну, наверное, с двумястами мужчинами.

– Это все? – саркастически осведомился я.

– Почти что. Это не так уж много для проститутки.

– Я не хочу говорить на эту тему.

– Ты хочешь.

– Нет.

– Любовь проститутки – это бизнес, это торговая сделка, но в сделке участвовало мое тело, и оно часто реагировало очень бурно. Иногда я готова была лезть на стену и потолок – настолько сильно я реагировала… На животном уровне. Мы ведь животные, разве не так? Но это ничего… Ничего, потому что в этом было только животное… в этом не было красоты… как и сейчас между нами. Было просто слияние тел, а не слияние тел и душ.

– Послушай…

– Я была проститутка, Дэн. Но сейчас я уже не проститутка, если это имеет какое-то значение.

– Думаю, что имеет, – сказал я. – Я не уверен.

Каждый вечер, когда сгущались сумерки и Шанталь пробуждалась от продолжительного сна, мы коротали время на веранде. Она пила очень мало, обычно за обедом стакан вина, я же, как правило, предпочитал джин или ром. Иногда мы вели беседы, порой сидели молча. Мотыльки бились о сетку, жужжали настойчивые москиты, на отмели всплескивала рыба.

Как-то я спросил:

– Что стало с Майком Крюгером?

– Я слышала, что он в Мехико.

– Бежал от правосудия?

– Нет, живет легально. Но вообще Майк всегда бегал от правосудия. И от жизни.

– Ты когда-нибудь вспоминаешь о супругах Терри?

– Да. И очень часто. – Она замолчала, и я решил, что это не самый лучший предмет для беседы, однако она продолжила разговор. – Я думаю о них часто и порой вижу их так явственно, словно в галлюцинации… Само собой разумеется, такими, как они были тогда… Они для меня не состарились и не изменились… Все еще Март и Крис.

Снова пауза. Я сходил на кухню, приготовил себе выпить и вернулся на веранду.

– Я была плохой, Дэн, – сказала Шанталь. – Я была гадкой, порочной сукой, когда встретила Мартина и Кристин. И оставалась такой до недавнего времени. А они… Я почти изменилась, когда узнала их. Если бы они не погибли… Это были добрые люди, добрые-предобрые… Не в том вульгарном смысле, когда оказывают показную помощь. Мартин и Кристин были сильными людьми. И они были отчаянно счастливыми.

Стояла ночь, и тишину нарушило лишь жужжание насекомых да шуршание льда в моем стакане.

– Во всем, что они делали, была какая-то магия, грация… А самое удивительное было в том, как они любили людей, как обожали их! Я знаю, почти все притворяются, что любят людей, но Терри действительно их любили, они были добрыми, сами того не подозревая, добрыми без малейших усилий… Они бы стали смеяться, если бы услышали то, что о них говорят.

Они никогда не думали о том, чтобы помочь людям. Просто они не могли и помыслить о том, что можно не помочь. Это был их образ жизни. Все, что они говорили и делали, было совершенно естественным и шло от сердца. И поэтому, когда я появилась в яхт-клубе – грязная, перепуганная, попавшая в беду… словом, все ясно.

Последовала еще одна пауза.

– Когда я потеряла их, я потеряла мир… Тот мир, на который я смотрела уже иногда их глазами. Они погибли – и с ними погиб их чудесный мир… Я почти нашла его снова на отмели Нативити. Почти… И потом снова потеряла его… А сейчас я нашла его благодаря Христу и любви, и я никогда его больше не потеряю, что бы ни случилось.

Глава тридцать четвертая

Мы намеревались отправиться в плавание в среду. Я сказал Шанталь, что во вторник мне нужно съездить в Майами и купить новое судовое оборудование: запасной компас, некоторые морские карты, проволоку из нержавеющей стали, кое-что еще. Я сказал также, что хочу проконсультироваться у специалиста по Багамам относительно того, что позволено и что запрещено делать иностранным яхтам.

– А ты отдохни, – добавил я.

– Я буду отдыхать. В какое время ты вернешься домой?

– Точно не знаю. Не очень поздно, если все сложится удачно.

– Я погружу кое-какие вещи на «Херувим».

– Хорошо, но только не переутомляйся.

– Не буду, – сказала она. – Я чувствую себя гораздо лучше, Дэн. Честно! Я знаю, что это так.

Я заблаговременно договорился с гематологом в Флот-Лобердейле, чтобы он принял меня. Несколько лет тому назад я нашел для него гоночную яхту, на которой он завоевал много спортивных призов. Доктор Пул был человеком весьма занятым, однако согласился уделить мне минут пятнадцать или двадцать в середине дня.

Мы обменялись дежурными любезностями, после чего он сел за свой стол и жестом указал мне на кожаное кресло. На столе висела полка с завоеванными им спортивными трофеями, там же находилась модель его яхты «Мелисса». Он сказал, что сейчас яхта уже не в состоянии участвовать в соревнованиях – как, впрочем, и он сам.

Я рассказал ему о Шанталь.

Он несколько раз кивнул, не глядя на меня, а затем сказал:

– Но, мистер Старк, мне нужно самому осмотреть пациента.

– Она как последовательница «Христианской науки» отказывается от медицинской помощи.

– Это ее право.

– Я знаю. Но если бы ей можно было помочь…

Доктор Пул нетерпеливо заерзал.

– Но я не в состоянии поставить диагноз или прогнозировать течение болезни, не осмотрев пациента.

– А какие общие рекомендации вы могли бы дать?

– Существует множество разновидностей лейкемии. Это целый комплекс болезней, которые неправомерно называют одним словом. Лично я придерживаюсь той точки зрения, что любой случай имеет свою специфику, поскольку каждый организм неповторимо отличается от других. Я лечу пациента, а не болезнь. Иногда лейкемия ведет себя очень свирепо, иногда же мы в состоянии замедлить ее течение, задержать ремиссию… Полного выздоровления мы добиваемся редко… Весьма редко. Так что вы видите, я не могу сказать ничего конкретного, не видя пациента и не имея анализов.

– Тюремный доктор поставил диагноз – острая лейкемия.

Доктор Пул раздраженно пожал плечами.

– Можно ли замедлить развитие болезни?

– Господи, я не знаю! Вы что, не слушали меня?

– Я поговорю с ней. Я постараюсь убедить ее обратиться к вам.

– Постарайтесь.

Я встал, и мы обменялись рукопожатием.

– Шанталь выглядит, да и сама признает, что чувствует себя лучше, чем две недели назад.

– Всякий человек будет выглядеть и чувствовать себя лучше через две недели после выхода из тюрьмы, – заметил доктор Пул.

– Может, освобождение способствовало ее выздоровлению? Я хочу сказать, не поможет ли ее нынешнее психологическое состояние в борьбе с болезнью? Не является ли оно причиной ее нынешней ремиссии?

Доктор медленно вздохнул, демонстрируя мне, как много терпения требуется при общении с серым обывателем.

– Мистер Старк…

– Простите.

– Вашей подруге придется выбирать между медицинской наукой и «Христианской наукой». Либо я, либо Мэри Бейкер Эдди.

В Майами я зашел в Багамское консульство. Чиновники с характерной для бюрократов третьего мира неуважительностью заставили меня прождать почти час, после чего молодой вице-консул прочитал лекцию о пагубности рабства и лишь затем сообщил, что мне не требуются специальные документы, если «Херувим» первоначально зайдет в один из официальных портов ввоза.

В час пик автострада была забита транспортом, поэтому все необходимое судовое оборудование я купил перед самым закрытием магазина. Рядом находились ресторан и комната отдыха. Я забрал свои покупки и заказал пиво и сандвич с бифштексом.

В фойе был телефон-автомат. Шанталь ответила после второго звонка.

– Я немного опаздываю, – сказал я. – На дороге перекушу и выпью пива, а тронусь в путь, когда схлынет поток машин.

– Хорошая идея.

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного устала, а так все нормально.

– Я говорил тебе, чтобы не переутомлялась.

– Но я в самом деле чувствую себя хорошо… Когда ты будешь дома?

– В девять или в половине девятого.

– Лучше в девять.

– Хорошо, в девять.

Я все время думал о Шанталь, пока добирался до дома. Я верил, что сейчас она была одержима, скажем так, идеей благочестия, как прежде была одержима стремлением к чему-то противоположному. Скажем – к злу. Она изменилась кардинально. Она не была сейчас похожа ни на ангела, ни на страдалицу. Она была полноценной женщиной. Ее нынешняя доброжелательность служила оправданием моего продолжительного и зачастую фатального влечения к ней. Становилось ясно, что я шестым чувством и раньше улавливал в Шанталь что-то истинное, таящееся в глубинах ее души. Иначе зачем бы мне нужно было так многим жертвовать в жизни? Жизнь ее была – в этом не было сомнений – безобразной, но ее смерть – как это я представлял себе теперь – оправдывала нас обоих.

Я съехал с магистрали, припарковал машину и пошел пешком по длинной извилистой дороге. То, что я вскоре увидел, было настоящей катастрофой. Все мое владение охвачено пламенем: дом, магазинчик, шесть коттеджей, пирс, «Херувим», рыбацкие ялики, домик, где хранилась наживка; навес для инструментов; кустарник и великолепные старые деревья. Гудело так, как во время урагана. Было светло как днем и жарче, чем в самый знойный августовский день. Пожарные машины съехались со всех окрестностей, пожарники суетились, кричали и направляли тугие струи воды в бушующее пекло.

Я присоединился к толпе зевак. Часы показывали десять минут десятого. Все были страшно возбуждены. Я тоже был охвачен возбуждением, характер которого затрудняюсь описать – вероятно, это была некая болезненная веселость человека, который стал свидетелем разгула стихии, действия неуправляемой, дикой силы.

Воздух был пропитан мелкими холодными частицами влаги, долетавшей из пожарных шлангов. В лужах на земле отражались языки пламени. Можно было различить скелеты зданий, горящие балки, двери и окна. Вот так, подумал я, выглядели здания, когда еще не были обшиты досками и покрыты. Они рушились одно за другим. Дом рухнул последним. Это был грандиознейший из пожаров, самый жаркий и самый яркий, который я когда-либо видел. Потоки воды конденсировались в пар. Фонтан ярко-красных искр взметнулся в ночное небо.

Начальник пожарной команды города узнал меня. Лицо его было в саже, в резиновом плаще прогорели дырки.

– Господи! – сказал он. – У тебя есть страховка, Дэн?

Я покачал головой.

– Это было слишком дорого. И потом, я думал, что эти здания стоят далеко друг от друга…

– Я унюхал запах бензина, когда прибыл сюда.

– Когда здания далеко друг от друга, одноможет сгореть, но, черт побери! Я мог бы это одновосстановить.

– Кто-то поджег.

– Да.

– Расплескал бензин в доме, в коттеджах, на пирсе, на яхте – везде. И затем поджег.

– Никто из твоих ребят не пострадал?

– Нет.

– Слава Богу, хоть тут обошлось.

– У тебя есть враги, – сказал брандмейстер.

– Враг. Мне хватает одного.

– Ты знаешь, кто это сделал?

Я покачал головой.

– Где та девчонка, что жила у тебя?

– Ее нет. Я отвез ее в аэропорт рано утром.

Он ухмыльнулся.

– Ну и сука. Она начисто разорила тебя.