Текст книги "Когда она была плохой"

Автор книги: Рон Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава шестая

Когда я поднялся до лестничной площадки, выключился свет. Дверь приоткрылась. На меня смотрела Кристин Терри. На ней была плиссированная белая юбка и белая с диагональными голубыми полосками блузка. Они были ей явно велики. Кристин молчала, не проявляя ни удивления, ни нервозности, ни гнева. Она не произнесла ни естественного «Да?», ни «Что вам угодно?» и просто смотрела на меня.

– Миссис Терри, – обратился я.

Во дворе прошелестел листьями пальм налетевший ветер.

– Как вы нашли меня? – спросила она наконец. Голос у нее был низкий и хриплый, как если бы у нее был ларингит.

– Я следил за Канелли.

– Вы репортер. Я видела вас в доках вчера.

– Я могу войти?

– А зачем вино? – спросила она, слабо улыбнувшись. В ней не чувствовалось враждебности, а ее самоуверенность и спокойная ирония вызвали во мне некоторое замешательство. Поистине в этой женщине было что-то пугающее. Впрочем, скорее всего я просто воспринимал ее таковой.

– Вино? Я полагал, что мы можем пропустить за разговором стаканчик-другой.

– Ах, вот как? Разрешите взглянуть на этикетки.

Я протянул ей одну из бутылок.

– Ого! – пробормотала она. И добавила: – Конечно же, входите.

Она внесла бутылки в комнату без дверей, которая, как я понял, служила кухней. Двери в спальню были закрыты. Это была маленькая, давно не видевшая ремонта квартира с устойчивым запахом плесени. Деревянные полы покоробились, обои были чем-то забрызганы; мебель состояла из колченогого дивана, обшарпанного кресла, двух столиков с дешевыми лампами и трех стульев из хрома и пластика вокруг пластикового обеденного стола. Жалюзи па окнах не было – только желтые шторы. Плесень, тараканы, деревянная гниль, комнатные муравьи, затхлость и духота. Окна были наглухо заколочены и когда-то давно закрашены краской.

Миссис Терри появилась в дверном проеме.

– Меня проинструктировали, что я не должна много есть за один раз, лучше часто, но понемногу. – Она на мгновение зажмурила глаза, отвела несколько влажных прядей волос с щеки, медленно подошла к стулу и села. – Вы хотите чего-нибудь перекусить?

Сейчас она показалась мне рассеянной. Та сосредоточенность, которая привела меня в замешательство несколько минут назад, явно покинула ее. Она снова провела рукой по волосам, отсутствующим взглядом обвела комнату, подняла руку – и тут же уронила ее; жест в общем-то вполне обычный для большинства людей, но для нее явно нехарактерный и несвойственный.

– Вы больны, – сказал я.

– Противно, когда тело так подводит.

– Зря вы корите свое тело. Вы провели девятнадцать дней на плоту. Большинство из нас с трудом могут пережить субботние вечера.

– Я терпеть не могу чувствовать себя больной. Ненавижу это состояние.

– Холостяки либо вынуждены научиться готовить, либо питаются из рук вон плохо. Я питаюсь довольно сносно… Почему бы вам не полежать на диване, пока я приготовлю что-нибудь?

Я зашел в кухню и изучил содержимое холодильника и шкафчиков. Канелли накупил уйму провизии, хотя и не самой лучшей для обессиленного человека. Здесь были бифштексы из филейной части и свиные отбивные, но не было фруктов и соков; цыпленок и банка соуса для спагетти, но мало свежих овощей; и совсем не было молока и круп. Дут, вероятно, решил, что все, что подходит для занятых тяжелым физическим трудом рыбаков, будет в самый раз и больной, вес которой не превышал девяноста пяти фунтов.

Я включил духовку и конфорку, поставил глубокую сковороду на огонь, отрезал и плюхнул в нее кусок масла. Очистив и нарезав на боковом столике лук, положил его в сковороду, в которой к тому времени растопилось и зашипело масло.

В буфете нашлась пара стаканов. Штопора не оказалось. Я продавил пробку в бутылку, слегка при этом забрызгав рубашку, наполнил оба стакана и направился в другую комнату. На какое-то мгновение у меня родилась иррациональная уверенность в том, что миссис Терри исчезла.

Но она сидела на диване, откинув голову назад и закрыв глаза.

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше. – Она взяла из моих рук стакан с вином.

– Не могу себе представить, как вы умудрились ночью проделать путь от больницы к докам.

– Просто мне нужно было его проделать, вот и все. – Она отпила глоток вина.

– А зачем? Почему вы ушли из больницы?

– Вас обманули с этим вином, – сказала она.

– Я знаю. По вашему голосу можно заключить, что вы простудились, миссис Терри.

– Нет.

– Тогда ларингит?

– Я сорвала голос, когда звала на помощь семь или восемь дней тому назад.

Я кивнул.

– Вы увидели судно.

– Не тогда… Когда я стала кричать, не было никакого судна, вообще ничего…

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

Я вернулся на кухню. Лук успел подрумяниться с одной стороны. Я перемешал его, налил в сковороду пару чашек воды, растолок ложкой и бросил несколько бульонных кубиков, добавил чуть-чуть черного перца, накрыл крышкой и вернулся в комнату.

Стакан миссис Терри был пуст. Я наполнил его и сел рядом.

– Полагаю, что вы хотите задать мне какие-то вопросы, – проговорила она.

– Да, но попозже. И не для печати, если позволите.

– Неужто в самом деле существует такая вещь – не для печати?

– Как это ни покажется странным – существует.

– И ваши люди держат обещание?

– Как ни странно – держат.

К ней вернулись сосредоточенность, внимание к собеседнику, его словам, движениям, глазам.

Я окинул взглядом комнату.

– Канелли поместил вас в настоящую дыру.

– Дуг был очень добр ко мне.

– Да, я вижу… Одежда, еда, квартира… Убежище.

– Вы хотели вложить в это какой-то превратный смысл?

– Что? Ни в коем случае. Я просто завидую. Мне бы хотелось иметь возможность быть добрым к вам.

Она не улыбнулась. Она была красива какой-то экзотической красотой; при приглушенном свете могло показаться, что она явилась с Востока. И говорила она с едва уловимым акцентом, который явно сохранился с детских лет.

– Знаете, Кристин, ваше спасение стало событием. Может, не самой большой новостью, но весьма заметной, которая разволновала людей. А вот ваше исчезновение из больницы – это действительно большая новость, настораживающая новость, и это может сказаться на вас, на членах вашей семьи и на ваших друзьях.

– Мои родители и брат погибли в авиакатастрофе во Франкфурте пять лет назад.

– Мне это известно, по телеграфу сообщили об этом… А другие родственники у вас есть?

– Двоюродные братья.

– Друзья?

– Знакомые.

– Почему вы сбежали?

– Сбежала?

– Из больницы.

– Это для печати?

– Да.

– Не ваше дело.

– Тогда не для печати.

– Опять-таки не ваше дело.

– О'кей.

– Чем это пахнет?

– Супом. Вы любите французский суп с луком?

– Если он настоящий.

– Это эрзац… Кристин, я испытываю какую-то амбивалентность.

– Очень модное словечко.

– …какое-то раздвоенное чувство по отношению к вам. Моя профессия обязывает меня писать правду.

– Должно быть, очень интересно узнать правду. – Она пожала плечами. – Начинайте писать.

– Я понимаю, что я не вправе лезть в вашу личную жизнь.

– Забирайте с собой вашу амбивалентность на кухню и взгляните на суп.

Я ждал улыбки, но, поняв, что ее не будет, поднялся и отправился на кухню. В доме не было кастрюли, поэтому я использовал глубокую чугунную сковороду; не было тостера, но я подрумянил хлеб в бройлере; не было сыра пармезан, но его вполне заменил чеддер. Я настрогал сыра в суп и сунул весь этот натюрморт в духовку.

Открыв вторую бутылку вина, я принес ее в комнату.

– Вы бежите от чего-то, – сказал я, – или, наоборот, к чему-то. Или одновременно от чего-то и к чему-то.

Снова могло показаться, что она улыбнется, но и на сей раз это было не так.

– Теза, – проговорила она. – Антитезис. Синтез.

– Я стараюсь мыслить как предприимчивый журналист. Ищущий сенсацию.

Наконец-то она улыбнулась. И сделала это широко и лучезарно.

Я подсел к ней на диван.

– Вы мне нравитесь, – сказал я.

– Я знаю.

– Это действительно так.

– Я знаю, но это не имеет значения.

– Пока что. В один прекрасный день это будет иметь значение.

– Скорее всего нет.

– В вас есть что-то таинственное.

– Вы меня не знаете, – возразила она. – Вы нафантазировали, а теперь хотите, чтобы я соответствовала вашим фантазиям.

– Мне кажется, что вы с какой-то чудинкой.

– В этом вы правы.

– Простите за откровенность… Вам пришлось много пережить.

– Я постоянно ощущаю голод, – сказала она.

– Да-да! – Я вернулся на кухню, вынул из духовки сковороду с супом и принес на обеденный стол. Затем отыскал пару мисок с изображением Микки Мауса и его семейства по краям, две ложки, вазу с присоленными крекерами и пачку масла.

Я съел одну миску супа; Кристин одолела три. У нее была пачка сигарет, и мы закурили, допивая вино.

– Среди прочих запасов на плоту был ящик сигарет в герметической упаковке, – сказала Кристин, – но не было спичек. – Сигареты – и только две пинты воды… затхлой, прогорклой воды… не было открывалки. Мы… мне пришлось протыкать банки ножом… Были рыболовные крючки, но всего лишь несколько ярдов лески и никакой приманки. Нашлась ракетница, но не было сигнального зеркала… Не было сети для собирания планктона… Изготовители плота много чего обещали, но снарядили плот отвратительно… Я много думала о людях, которых наняли для того, чтобы оборудовать спасательный плот…

То, что говорила Кристин, отнюдь не было каким-то грустным, дремотным воспоминанием о пережитом. Она говорила убежденно и сурово.

Внезапно она спросила:

– А вы – какой?

– Я не знаю, что вы имеете в виду.

– А вы подумайте.

– Ей-богу, не знаю… Я никогда не подвергался таким испытаниям.

– Испытаниям? Это все чепуха… Я подверглась испытаниям и теперь знаю о себе даже меньше, чем раньше. Вам можно довериться?

– Да, вы можете мне доверять.

– Я не думаю, что вы слишком глубоко заблуждаетесь. Может, это и не вполне точно и честно, однако…

– Вам нельзя здесь оставаться, Кристин.

– Я слишком устала…

– Мы пойдем ко мне – на ваших условиях. Идет?

Закрыв глаза, она медленно покачала головой.

– Я оставлю Дугу деньги за одежду, еду и квартиру. Вам нельзя здесь оставаться. Пойдемте прямо сейчас со мной. Я могу остаться на судне, если вы захотите.

– У вас есть судно?

– Небольшое суденышко… Вы можете оставаться у меня дома, а я переночую там.

– Парусная шлюпка?

– Нет, настоящая яхта, можно сказать, крейсер в миниатюре.

– Я не могу оставаться, не могу идти…

– Надо идти.

– Вам не следует ничего ждать от меня…

– Договорились.

– Ничего… Ничего-ничего-ничего!

– Идемте сию же минуту.

– Я выпила слишком много вина… Я пьяна. Эта жизнь – гадкая, ужасная шутка. Кажется, я презираю вас… Я не знаю… Ну ладно… Да-да, я иду с вами…

Глава седьмая

Я вручил Кристин сумму, которой должно было хватить, чтобы заплатить за квартиру, купленную одежду и еду, и она оставила деньги на обеденном столе вместе с запиской к Канелли. Я быстро прочитал записку, пока Кристин находилась в спальне. Почерк у нее был симметричный и округлый, как в учебнике Пальмера.

Мой дорогой Дуг.

Очень сожалею, но я должна уйти и сделать это без всяких объяснений. Прочность дружбы не зависит от ее стажа; ты навсегда останешься для меня другом, сыгравшим совершенно особую роль в моей жизни. Ты спас мне жизнь, но это было скорее всего лишь делом случая; главное, что ты добротой своих намерений также спас мое нутро, мою сущность. Я не могу сейчас сказать большего – незнакомец прочтет это до тебя. Не беспокойся обо мне, со мной все хорошо.

С любовью Кристин.

Слова «незнакомец прочтет это до тебя» царапнули меня, и мне вдруг захотелось оказаться человеком, который не подтвердил бы этих грязных ожиданий.

Мы навели порядок в квартире, собрали нехитрые пожитки Кристин и поехали к дому, который я снимал в восточной части острова. Это было небольшое современное бунгало, меблированное в стиле, который один мой приятель назвал «люмпен-пролетарской эклектикой». Но бунгало было уединенным и удобным, с двориком, заросшим деревьями и кустами и живущим среди этой чащи пересмешником, который подражал крикам кошек и детей.

– Вы, наверное, обессилели, – сказал я. – В спальню ведет вон та дверь.

– Я недостаточно обессилела, чтобы заснуть. Мне неприятно видеть картину, которая встает у меня перед глазами, когда я их закрываю.

– Может, что-нибудь выпьете? Кофе?

Она покачала головой.

– Я расскажу вам об этом. Не для печати.

– Вы не обязаны это делать.

– Я знаю.

Небольшая семья Кристин погибла в авиакатастрофе в Германии; внезапно у нее не стало дома и обязанностей, не стало будущего, за исключением того, которое она сама могла для себя создать; после окончания колледжа она обратилась в ряд фирм, которые предлагали работу иностранцам. Измени образ жизни, сказала она себе, затеряйся на другом континенте, среди чужой культуры.

В ответ на дюжину своих обращений она получила два предложения. Согласно первому, более выгодному в финансовом отношении, ей предлагалось заключить контракт на обучение американских детей в Саудовской Аравии. Но ей не хотелось менять не столь уж пуританское американское общество на фанатично-строгое мусульманское. Она мечтала оказаться в Риме, Париже или Буэнос-Айресе. Второе предложение исходило от английской фирмы «Бритек ЛТД», которой требовался секретарь офиса в столице Колумбии Боготе. Она ничего не знала о Колумбии, жалованье было меньше того, на которое она могла рассчитывать в Соединенных Штатах, и, похоже, место не сулило никаких перспектив. Все же она приняла предложение.

Кристин полюбила Колумбию, эту удивительную землю, полюбила ее людей. Она получала удовольствие от работы и исполняла ее настолько добросовестно, что через месяц ее повысили и сделали личным секретарем молодого инженера, которого звали Мартин Терри. Это был стройный, приятной внешности и весьма деятельный мужчина – энергия в нем прямо-таки бурлила. Он обладал жизнеспособностью абсолютно здорового человека; он не знал мучительных сомнений, которые сводят на нет усилия многих людей. Мартин был лишен каких-либо комплексов в лучшем смысле этого слова. Он был цельным и гармоничным, как кошка. Его мысль и слово, импульс и действие, как и все прочее, были в высшей степени спонтанны, и казалось, он все делал по наитию. Он был свободен во всем, свободен настолько, что Кристин не могла это не только объяснить, но и до конца понять. Они отправились в постель в первый же день знакомства и поженились сразу же, как только это стало возможным в соответствии с законами Колумбии. Они прожили почти три года, которые пролетели как мгновение, как сон.

– Я столкнула его с плота, как только убедилась, что он мертв.

Одной лишь работы – а Мартин работал очень много – было недостаточно, чтобы погасить его неуемную энергию; во время уик-эндов и в праздники он карабкался на Анды, плавал по бурным рекам на самодельном каяке или организовывал любительские археологические раскопки. Кристин сопровождала его во всех экспедициях, если они не были слишком уж рискованными.

И к тому же он был моряком. Еще мальчиком в Ванкувере, что в Британской Колумбии, Мартин построил маленький шлюп, на котором выходил в пролив Джорджия в любую погоду. В последний год своего пребывания в Колумбии они нередко проводили свободное время в Барранкилье или Картахене, любуясь маленькими парусниками. Зачем лететь три часа до Северной Америки в комфортабельном самолете, сказал Мартин, если можно целых три недели с риском и лишениями плыть туда под парусами? Как ты считаешь, Крис? Да. Ты будешь все время промокшей и перепутанной, тебя будет тошнить, и будет так ужасно!.. Мы поплывем к Майами – отчаянный маршрут, – а там продадим судно, а может, черт возьми! – нам удастся пересечь даже Атлантический океан. Как ты думаешь, любимая? Да.

Они купили «Буревестник» у американской пары, которая пришла к выводу, что плавать под парусами гораздо менее романтично, чем мечтать об этом.

Судно затонуло на шестой день путешествия. Кристин упала внизу, и от удара ее выбросило из койки. Это был какой-то кошмар. По каюте носились сорвавшиеся с мест предметы. Керосиновый фонарь лег почти горизонтально, затем внезапно выровнялся и с такой же силой качнулся в противоположную сторону. Каюта наполнилась какими-то леденящими душу звуками – она не в силах их описать. Шпангоуты и обшивка судна скрежетали и лопались. Киль врезался в риф.

Каюта быстро заполнялась водой, отвратительно пахнувшей нефтью; Кристин боролась с подступающей тошнотой, с мощным водоворотом – казалось, ее затягивает в наполовину заполненную бутылку, которая к тому же раскачивается во всех направлениях. Вначале вода достигала бедер, затем шеи, затем снова бедер. Фонарь погас, она оказалась одна в этой адской тьме. Она закричала… и рядом с ней оказался Мартин.

Затем у нее провал в памяти. Таких провалов памяти в эту ночь и в последующие дни и ночи было немало, а трое последних суток – это фактически полное отсутствие каких-либо чувств, ощущений и воспоминаний.

Она оказалась на палубе, увидела вокруг бушующее, вспененное море. Мачта рухнула, накрыв палубу парусом. Мартин что-то кричал ей, но она не могла разобрать слов. Затем он стал быстро передвигаться, делать нечто, что показалось ей бессмысленным и абсурдным. Казалось, он исполняет какой-то замысловатый ритуальный танец, в котором соединялись движения и гневные призывы к неведомым силам. Он двигался вперед, бешено дергал за парус (позже она поняла, что он разрезал мешающий его продвижению парус), затем стал тащить к себе какой-то массивный предмет. Он что-то кричал ей. А потом она оказалась в воде и стала тонуть, но вскоре почувствовала себя в его крепких объятиях. И наконец оказалась в каком-то темном кармане, где пахло резиной и тальком и который двигался рывками с непредсказуемой скоростью. Это был, разумеется, плот. Конечно же, Мартин спас ее, и они проживут вместе еще шестьдесят лет, и у них будут внуки, и они будут счастливы.

Мартин оставался находчивым, ироничным, бодрым в течение всех этих ночных часов – Мартин есть Мартин. Он заснул очень поздно в эту ночь и так и не проснулся. С наступлением зари она увидела, что из его левого уха вытекает кровь. Он перестал дышать где-то в полдень, и вскоре она столкнула его тело в море.

Что еще можно рассказать об этих восемнадцати днях полного одиночества? В памяти они все спрессовались в один день и одну ночь. Временами море было спокойным, временами бурным. Порой шел дождь, порой его не было. Иногда она имела возможность сделать глоток воды и пососать кусок пищи, иногда нет. Было или светло, или темно, жарко или холодно, сыро или сухо. Был один бесконечно долгий день.

Она не рыдала и не заикалась, рассказывая свою историю. Кристин Терри не сломалась в море, и было мало вероятно, чтобы она сломалась в моей гостиной.

Некоторое время мы сидели молча, затем я сказал:

– Вы никогда не думали о самоубийстве?

Похоже, она была искренне удивлена.

– Нет. Мартин спас мне жизнь вовсе не для того, чтобы я так ею распорядилась.

– Есть кое-что еще, – сказал я.

– Разве?

– Вы не все рассказали.

– Правда?

– Зачем вы улизнули из больницы?

– Я снова проголодалась, – проговорила она. – Вы не возражаете, если я сделаю себе омлет?

– Расскажите мне, – не отступал я. – Воспользуйтесь возможностью.

– Возможно, что я вам и расскажу. Я приму решение, пока буду есть омлет.

Войдя в кухню, она достала из холодильника масло, яйца, сыр и грибы. Пока разогревалась сковорода, она сняла висевший на стене блокнот для записей, что-то написала на первом листе, оторвала его и вручила мне.

– Это то, что я не рассказала, – сказала она.

Я увидел на листке:

Алюмобериллиевый силикат

Al ₂Be ₃(SO ₃) ₆

твердость 7.5 – 8

удельный вес 2.70

– Боже мой, – пробормотал я, – мне следовало бы догадаться.

Она пожарила омлет, поставила его передо мной, затем сделала себе. Она не смотрела на меня, пока мы ели, но выражение ее лица оставалось прежним: не улыбка, а некоторое подобие улыбки или скорее намек на нее.

Она убрала со стола, налила две чашки кофе и закурила сигарету.

– Мартин был инженер-консультант по выявлению неисправностей. Одним из его постоянных клиентов была Колумбийская монопольная компания по добыче изумрудов. В мире всего два главных места разработки изумрудов. Один из них – в Советском Союзе, на Урале, восточнее Свердловска. Второй – в Мусо, в Колумбии – это примерно шестьдесят миль северо-восточнее Боготы.

Я кивнул.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Да… Еще до моего приезда в Колумбию Мартин покупал контрабандные изумруды. Он получил довольно солидное наследство в Британской Колумбии и продал его, чтобы покупать необработанные изумруды. Он тратил большую часть своего, а затем и моего жалованья на их покупку.

– Их контрабандой вывозили рабочие?

– Да, хотя меры против этого принимались драконовские. Рабочих рудников почти ежедневно проверяли с помощью рентгеновских лучей, чтобы они не глотали камни. Можно представить, какую дозу облучения они получали. Они мало чем отличались от рабов. Но всегда найдутся несколько человек, которые рискнут. Камни таки уплывали.

– А ваш Мартин их скупал.

– Только хорошие, только самые лучшие… Он и платил за них хорошо. Он хотел иметь камни, но не хотел дурить рабочих.

– Ну прямо святой…

– Осторожнее в выражениях, сукин вы сын.

– Продолжайте.

– Мартин был очень осторожен, но шила в мешке не утаишь.

– Верно… Некоторые бедные рабочие с рудников стали вдруг швыряться направо и налево деньгами.

– Да.

– А теперь все эти изумительные камешки лежат на дне Атлантики.

– Да.

– И вы намерены их достать.

– Да.

– Почему вы сбежали из больницы? Почему вы прячетесь?

– Ходило много слухов о Мартине, о том, чем он занимался. Должно быть, вы знаете о торговле наркотиками в Колумбии – кокаином и марихуаной, и о людях, которые этим промышляют. Однажды была предпринята попытка похитить Мартина в Боготе. А позже, в Картахене, когда мы готовили «Буревестник» к отплытию, заметили, что вокруг околачиваются разные психопаты и темные личности, выжидая момент. Мы это понимали и отчалили от пристани среди ночи, взяв курс совсем не туда, куда говорили… Но факт остается фактом: есть люди, которые знают об изумрудах, причем это далеко не лучшие представители человечества… И они читают газеты. Они решат, что эти камни у меня, что я спасла их во время крушения или по крайней мере что я знаю, где они находятся. Как вы думаете, что эти люди могут сделать за изумруды, которые стоят миллион долларов?

– Вероятно, вы правы.

– Охотники уже могли появиться в больнице этим утром.

– Сейчас почти четыре часа, – сказал я. – Я устал, малость перебрал, и у меня такое ощущение, что я всю ночь читал комиксы… Поговорим завтра. Я лягу здесь на диване, а вы в спальне.

Она еле заметно улыбнулась.

– Вы ненамного старше меня, а у вас начинают выпадать волосы. Вы знаете об этом?