Текст книги "Когда она была плохой"
Автор книги: Рон Фауст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Глава сорок пятая
Кэлвин Уэбстер Стиверсон специализировался на защите крупных наркодельцов, рэкетиров, а также богатых мужчин и женщин, убивших супругу или супруга. У него был роскошный офис на девятом этаже одного из зданий в центре Лос-Анджелеса. Здесь располагались просторная приемная и коридор со множеством дверей, за которыми трудились машинистки и адвокаты, средний юридический персонал и следователи. Помимо этой была другая приемная, поменьше, опекаемая крепкой свирепой женщиной, которая окрысилась на меня, когда я имел неосторожность закурить сигарету.
Мне была назначена аудиенция на одиннадцать часов, однако Стиверсона в указанное время на месте не оказалось. Не появился он ни в одиннадцать тридцать, ни в полдень. В половине первого он позвонил и сообщил, что встретится со мной во время ленча в кафе «Мистер Кью».
«Мистер Кью» оказалось забегаловкой на окраине деловой части города. Ни скатертей, ни ковров; приборы из нержавеющей стали; столы качались, поскольку ножки были разной длины; меню написано мелом на доске. Все официанты черные, все клиенты – белые.
Дым из кухни распространялся по всему залу в виде голубоватого тумана. Я сел за зарезервированный Стиверсоном стол и заказал бутылку пива. Меню отличалось исключительной простотой: чили – в чашке или в миске; говядина на ребрах с шинкованной капустой и фасолью; свинина на ребрах с шинкованной капустой и фасолью; яблочный пирог; кофе.
В заведении было многолюдно и шумно. Когда-то здесь подавали вкусную пищу узкому кругу клиентов, сейчас, когда он стал модным, количество клиентов возросло, зато пища стала заурядной.
Стиверсон появился без десяти час. Он извинился, подал мне руку, сел за стол и добавил:
– Я не ел с вечера. Могу съесть даже падаль.
– Ее подают с шинкованной капустой и фасолью, – сказал я.
Стиверсон был моложавый, поджарый, загорелый мужчина лет под сорок с взъерошенными волосами, словом, вовсе не такой, каким я его себе представлял. Казалось, он явился из теннисного клуба или только что сошел с яхты. Я подумал, что будь он владельцем яхты, он непременно назвал бы ее каким-нибудь претенциозным именем вроде «Non pro bono» [12]12
Не для блага (лат.).
[Закрыть]. На нем были парусиновые туфли на платформе без носков, линялые хлопчатобумажные брюки, рубашка, похожая на верхнюю часть пижамы, и твидовый спортивного типа пиджак.
– Стало быть, вы Старк, – проговорил он.
– Утверждаю, что так.
Его улыбка была сардонической, холодной. Он прощупывал меня взглядом голубых глаз, пытаясь оценить мои человеческие и финансовые возможности и, по всей видимости и то и другое оценил не слишком высоко. Это был явно жесткий человек, хотя с первого взгляда его вполне можно было принять за какого-нибудь стареющего служителя на пляже.
– Мари сказала, что однажды вы пытались убить ее.
– Да, но я опростоволосился: надо было сначала всадить ей в сердце нож, а уж потом бросать за борт.
– За что вы пытались ее убить?
– Долгая история.
– Мне интересно услышать.
– Мари расскажет вам свою версию.
– Она уже рассказала.
К столу подошла официантка. Мы заказали говядину на ребрах и пиво с условием, что она подаст его сразу.
– И что же Мари сказала?
– О чем?
– О моем визите к ней.
– Она сказала: «Никогда!» Правда, добавила, что вы можете не сомневаться: она сама придет к вам, когда освободится.
– Это угроза, – заметил я.
Он кивнул.
– Похоже, что так.
– Когда, по вашему мнению, ее освободят? Ее не выпустят на поруки? Может, мне следует взять длительный отпуск?
– Мистер Старк, почему вы приехали в Лос-Анджелес?
– Я приехал сюда по причине, которую изложил вам в письме и в телефонном разговоре: я хочу увидеть свою дочь.
– Мари рассмеялась, узнав о ваших претензиях на отцовство. Она сказала, что вы не отец Габриэль, это совершенно определенно. Ее отец – француз.
– Всем известно, что Мари Элиз Шардон – прирожденная лгунья, какой до нее не было на свете. Она гений лжи, Микеланджело лжи, Бетховен и Шекспир лжи. Это идеальное вместилище лжи, обмана и предательства. И одно ее утверждение, что я не отец Габриэль, уже является неопровержимым доказательством обратного.
Он улыбнулся.
– У вас есть какие-нибудь другие доказательства, кроме отрицания Мари?
– Временные рамки.
Похоже, это его не убедило.
– Как бы там ни было, – заявил я, – я хочу увидеть девушку.
– Как вы знаете, Мари содержится в заключении в Сан-Диего. Габриэль в ожидании суда сняла в Сан-Диего квартиру. Я увижу их обеих сегодня вечером и скажу о вас Габи: она сможет сама решить, видеться с вами или нет.
– Благодарю.
– Я позвоню вам в отель сегодня вечером.
– Буду ждать.
Официантка принесла два больших блюда говядины с капустой и фасолью. Мы заказали еще пива. Мясо было жестким, соус безвкусным, капуста водянистая, фасоль сухая. Не зря я не доверял забегаловкам, в которые не ходят чернокожие клиенты.
– Вы когда-либо ели такое мясо? – спросил Стиверсон.
Когда мы покончили с едой, официантка каждому принесла по два полотенца, одно влажное, другое сухое.
Я спросил:
– А что, Мари собираются выпустить на поруки?
– Судья установил залог в три миллиона долларов наличными.
– Это не составит проблем.
– В том-то и дело, что составит. Все активы Шардон и здесь, и в Мексике арестованы. Счета в Швейцарии заморожены. Мне придется отчаянно повоевать, чтобы разморозили сумму, необходимую для ведения защиты.
– Сурово. И какова ваша стратегия?
– Партизанская война. Я намерен подавать ходатайства. Об освобождении, об изменении места содержания. О возмутительном поведении полицейских во время ареста, о провокационных действиях по отношению к арестованной, о незаконности обыска и ареста. О том, что моего клиента судят отдельно от остальных пятерых арестованных якобы из соображений конспирации. Я постараюсь добиться, чтобы свидетельства, неблагоприятные для моего клиента, были исключены. Я буду тянуть канитель, пока враждебно настроенные свидетели умрут или исчезнут. Если это не сработает и начнется суд, я надеюсь, что найдется по крайней мере один идиот среди присяжных, чтобы застопорить работу.
– А если ваши ходатайства не удовлетворят?
– Я начну все сначала.
– Ваши слова звучат не очень оптимистично.
– Я вынужден буду идти на суд. Федеральный прокурор пойдет на согласованное признание вины. Это дело вызвало слишком большой резонанс… Пчелиная матка. Женщина-паук. Графиня из самой преисподней. Богатый и влиятельный наркоделец – и одновременно весьма привлекательная женщина. Порок в сексуально-привлекательной упаковке. Вся эта бульварная чепуха… Обвинение не упустит такой возможности. Хотя никогда не известно, как поведут себя присяжные. Происходит нечто непредсказуемое, когда в комнате для принятия решений собирается двенадцать невежественных мужчин и женщин. Здесь могут быть удивительные вещи: они могут вынести оправдательный приговор Гитлеру и казнить святого Франциска… Я в добрых отношениях с присяжными. Но никогда не знаешь, чего от них ждать… Я постараюсь спровоцировать такие постановления суда, которые будут опротестованы судом вышестоящим. Я могу сражаться многие годы, чтобы заставить правительство снять арест с денег Шардон. Но вначале надо освободить ее под залог, она не желает сидеть в камере десять лет, пока я буду вести свою медленную, кропотливую работу… Вот таким образом.
– Вы весьма откровенны.
Он пожал плечами.
– Я не рассказываю вам что-либо такое, что неизвестно обвинению. Они представляют, как я буду воевать. Так что вы не услышали ничего секретного. Все решают деньги. Если их будет достаточно, у меня хорошие шансы выиграть дело.
– Я могу лишь оплатить счет за ленч, – сказал я.
Я прошел со Стиверсоном к его машине – белому «мерседес-бенцу» с открывающимся верхом. Верх был опущен. Стиверсон дал десятидолларовую купюру атлетически сложенному парню, который сторожил машину. Похоже, тот был разочарован: он имел бы больше, ели бы выкрал радиотелефон из машины.
Стиверсон сел за руль, пристегнулся ремнем, вставил ключ зажигания, но двигатель не завел.
– Я говорил, что нам нужны деньги – деньги для борьбы за то, чтобы вызволить немалое состояние Мари. Вы могли бы помочь.
– Ах, вот оно что! – А я-то удивлялся, с чего это он такой любезный и откровенный.
– Вы немного знаете о характере ее деятельности и знаете, насколько богата Мари. Она даже не знает точных размеров своего состояния… Полагает, что около тридцати миллионов долларов… Даже если нам удастся вызволить половину, она все равно останется баснословно богатой. Вы можете извлечь значительную прибыль, если дадите ей взаймы сто тысяч долларов. Мы могли бы подписать контракт.
– Сто тысяч – большая сумма.
– Вы можете это позволить без ущерба своему финансовому положению. Вы не богаты, но это в ваших возможностях. Это будет очень хорошее вложение капитала, Старк.
– Ваши следователи поработали в этом направлении.
– Вы должны понимать, почему я навел некоторые справки. Вы, старый враг Мари, объявились совершенно внезапно; однажды пытались убить ее. С какой стати мы должны думать, что вы желаете ей добра? А может, вы работаете на полицию и сейчас записываете наш разговор?
– Я заинтересован лишь в том, чтобы увидеть свою дочь.
– Все же подумайте о сотне косых. Вы могли бы при желании вложить и больше.
– Подумаю, – сказал я.
– Изыскивать деньги – это нередко весьма важная часть работы адвоката. Ваши сто тысяч помогут, но есть и другие источники. Жизнь Мари вызывает интерес крупных киностудий. Ее приключения могут послужить сценарием интереснейшего фильма, не правда ли?
– Могу себе представить…
– Мари делает наброски такого сценария. Как я уже сказал, студии проявляют живой интерес. Мы могли бы создать корпорацию. – Он завел мотор. – Подумайте об этом, Старк. – Машина рванула с места.
– Говнюк.
Парень, который сторожил машину Стиверсона, смотрел ему вслед. Он выглядел весьма раздосадованным.
– Этот тип обещал мне двадцать долларов, – пояснил он.
Глава сорок шестая
Габриэль, моя предполагаемая дочь, сняла квартиру на втором этаже дома на берегу залива в Сан-Диего. С лестничной площадки хорошо был виден простор Тихого океана на западе и гладь залива на востоке. На некоторых бакенах неуклюже громоздились бакланы. Небо было затянуто облаками, в воздухе висели частицы влаги. Я нажал на кнопку звонка и услышал звук колокольчика внутри.
Дверь открылась тотчас же. Она ожидала меня.
– Мистер Старк?
– Он самый.
– Входите.
Я вошел в просторную квадратную комнату с окнами, выходящими на три стороны, и застекленной крышей со следами паутины по углам. Здание было старое, с полами из твердой древесины, массивными потолочными балками, тяжелыми дверями, но мебель имела вполне современный вид – такую можно встретить в любом мотеле. Кухня находилась в небольшой нише слева, двери в спальню и ванную были правее.
– Ты похожа на мать в молодости, – сказал я.
– Да. Давайте мне плащ: я повешу его.
Она взяла плащ и направилась к вешалке. На ней была юбка, свитер и балетные тапочки.
В комнате был порядок, если не считать обширного стола с ворохом бумаг, книгами и пишущей машинкой.
– Присаживайтесь. Не желаете ли стакан вина?
– Да, спасибо.
Габриэль говорила на британском английском с едва заметным французским акцентом. Она направилась на кухню: я тайком наблюдал за ней. Она многим напоминала мать: ростом и изяществом, чертами лица, разрезом глаз, хотя глаза у нее были зеленые, а у матери – с оттенком ржавчины. Ее светло-каштановые волосы на солнце, по-видимому, становились золотистыми. А вот что касается рта, то я убедил себя, что он скорее похож на рот моей матери.
Габриэль подала мне стакан вина. Она смотрела прямо, с любопытством, но не дерзко. В ее взгляде отсутствовали насмешливость и вызов, так свойственные Мари.
Возле кофейного столика стояли два маленьких диванчика. Я сел на один из них, она на второй.
– Вы не мой отец, мистер Старк.
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказала моя мать. И потом, мне кажется, я бы почувствовала это, если бы вы были моим отцом.
– Это отдает романтикой.
– Разве? Почему?
– Зов расы, крови, мистическое узнавание – все это можно найти в волшебных сказках.
– Ладно. Положим, я действительно ваша дочь. Вам-то что до этого? К чему ехать на встречу со мной? Зачем пересекать всю страну, чтобы встретиться с дочерью, о которой недавно еще и понятия не имели, – при этом она улыбнулась, – если нет никакого зова крови?
– Сдаюсь. Я не чувствую никакого зова в эти минуты. Твой ли я отец, моя ли ты дочь – мы незнакомцы. Ты видишь незнакомца в своем доме. Ты можешь испытывать какие-то чувства ко мне, вроде того – нравлюсь я или не нравлюсь, доверяешь мне или не доверяешь, но ты не ощущаешь родства со мной.
– Во мне нет ничего от вас. Я не вижу в вас ничего моего.
– Конечно, ты похожа на Мари. Но есть кое-что в твоих чертах общего с чертами моих родных. Немного – с чертами моей матери, гораздо больше – моей сестры. Твой подбородок, рот, цвет волос. Это еще ничего не доказывает. Просто я это вижу и знаю, а ты – нет.
– Моя мама говорит, что вы определенно не являетесь моим отцом.
– Ты всегда веришь тому, что тебе говорит твоя мама?
– Она сказала, что вы пытались ее убить.
– Пытался. Скрылся от нее и даже изнасиловал. А она стреляла в меня, я мог бы показать хирургические швы, и наняла человека, чтобы убить меня. И еще сожгла все мое имущество. Я потерял все. Мы оба преступники – и твоя мать, и твой предполагаемый отец. Но тебе не следует беспокоиться. Я считаю, что это не передается с генами, хотя, конечно, мы оба подаем дочери плохой пример. Так что ты не потенциальная убийца или поджигательница, Габриэль.
Она криво улыбнулась.
– Мне никогда до этой минуты не приходило в голову, что я могу стать убийцей или поджигательницей. Вы говорите, что дело не в генах?
– Ни в малейшей степени.
– Хотите еще вина?
– С удовольствием.
Дождь припустил сильнее, стуча по застекленной крыше и мутным оконным стеклам. Было темно, как в сумерках, хотя еще не было и пяти часов.
Габриэль вернулась с двумя бокалами вина.
– Так кто же, по словам твоей матери, твой отец?
– Она в разное время рассказывает мне разные истории. Ее самая любимая – мой отец был знаменитым французским дипломатом и писателем, но он не мог признать отцовство, поскольку это испортило бы ему карьеру.
– Ты веришь в это?
– Я привыкла к этому. Хотела верить. Верила, когда была моложе. А были и другие истории. Но о вас не было.
– Она ничего не рассказывала тебе о нашем морском путешествии с целью спасения изумрудов?
– О да! О ее путешествии. Вас там не было.
– Тем не менее я там был.
– Она часто рассказывала мне об этом, о своих замечательных друзьях Мартине и Кристин Терри, о кораблекрушении, об ужасных днях на спасательном плоту, о том, как затем она вернулась и нашла изумруды, которые ей отдали Терри.
– И никогда не упоминала обо мне?
– Нет. Я всегда верила, что она сама управляла судном. Нашла место кораблекрушения, ныряла и все такое. Она подарила мне неограненный изумруд, когда я была маленькая. Он и сейчас у меня. Но я не помню, чтобы она когда-либо упоминала о Дэне Старке.
– Ты была зачата во время этого морского круиза, – сказал я.
– Подумать только – зачата в океане на маленьком суденышке, которое направлялось за затонувшим сокровищем!.. А родители – преступники! – Она с изумлением смотрела на меня поверх ободка бокала.
– Ты голодна, Габриэль? Я пропустил ленч.
– Я тоже. Что-нибудь приготовить?
– Я выйду и куплю гамбургеров или пиццы. И бутылку виски – у меня сейчас не то настроение, чтобы тянуть зинфандель.
Под моросящим дождем я прошел к бульвару на берегу залива и свернул направо. Неоновые огни отражались в мокром тротуаре. Визжали шины проезжавших автомобилей. Промокший угрюмый пес увязался за мной и не отставал целый квартал, пока не увидел более подходящего пешехода – симпатичную женщину, и поплелся за ней. Слева был слышен шум прибоя.
Габриэль произвела хорошее впечатление – вежливая и умненькая, может быть, холодноватая, но в общем приятная в общении. И, как мне показалось, честная. Не в пример психопатке маме.
В магазине я купил литр виски, набрел наконец на кафе и заказал самый изысканный вид пиццы.
Когда я возвращался, пес вновь пристроился ко мне на середине квартала и проводил до дома Габриэль. Я угостил его пиццей и стал подниматься по лестнице. Мелькнуло воспоминание: я поднимаюсь по лестнице в обшарпанную квартиру Шанталь в Ки-Уэсте. Я нес с собой две бутылки вина, а затем варил ей луковый суп. Я испытал краткий приступ ностальгии по тому месту и времени, по тому вечеру.
Мы ели пиццу. Я плеснул виски на кубики льда в моем бокале, и мы пересели на диванчик. Дождь не утихал. Все окна казались запотевшими.
– Я подумала, что вы, возможно, захотите увидеть это.
Она протянула мне канадский паспорт: Габриэль Сюзан Шардон родилась в Монреале третьего марта 1973 года. Половина страниц была заполнена визами и разрешениями на въезд и выезд. За последние четыре года она побывала в Швейцарии, Англии, Франции, Италии, Канаде, Соединенных Штатах и Мексике.
– Ты объездила весь мир, – сказал я.
– Я жила в пансионате в Швейцарии, а затем в Англии. Мои родственники по матери живут в Квебеке. Иногда я навещаю их. Моя мать живет… жила здесь и в Мексике. Я навещала ее. А однажды, два года назад, я с ней поездила по Европе.
– Это не допрос, Габриэль.
– Почему же, это допрос, – отозвалась она. – Но я не имею ничего против.
– Вопросы должны быть взаимными. Ты можешь спросить у меня все, что тебя интересует.
– Вы не будете возражать, если я налью себе вашего виски?
Габриэль должным образом не знала свою мать. Она виделась с ней редко, а большую часть времени находилась на попечении тети, сестры Шанталь, живущей в Квебеке. Позже жила в пансионатах Швейцарии или Англии. Мать иногда навещала ее, иногда Габриэль навещала мать в Соединенных Штатах или Мексике. Она редко видела мать чаще двух или трех недель кряду.
– Вы ладите с ней?
– Думаю, что да. Во всяком случае, в течение трех недель. Мы ладим, но не понимаем друг друга. Мы очень разные.
– Ты знала, что твоя мать занимается наркобизнесом?
– Когда я приехала в первый раз в Мексику – мне тогда было пятнадцать лет, – я поняла это. А раньше – нет, не понимала. Вокруг всегда было много денег – огромные деньги и множество вещей. Мать говорила, что она выгодно вложила деньги от продажи изумрудов. Похоже, я была слишком наивная, поэтому и не сообразила раньше.
– У тебя есть свои деньги?
– Мать всегда мне давала столько, сколько мне было нужно, и даже сверх того. Я всегда находила ее удивительно грустной. Я не такая.
– Стало быть, у тебя нет собственных денег?
– Мне много не требуется. Я могу работать. У меня есть вещи, которые я могу продать.
– Твоя мать сейчас в тюрьме, и ее могут не выпустить под залог. Все ее деньги и имущество арестовано. Скорее всего она отправится на долгий срок в тюрьму. Какие у тебя планы?
– Сейчас – никаких.
– А какие планы были раньше, до того как это случилось?
– Я собиралась поступить в университет в Париже.
– И что ты хотела изучать?
– Философию.
– Неужели? А потом преподавать?
– Я хочу писать. Рассказы, романы, поэмы.
– На французском?
– Мой французский недостаточно хорош. Нет, на английском.
– Боже мой, канадская девушка, которая хочет изучать философию во французском университете и писать книги на английском. Я смогу понять твои книги?
Она засмеялась.
– Во всяком случае, получше, чем если бы я изучала философию в Германии.
– Я отправлю тебя в университет в Париже, Габриэль.
– Но может оказаться, что вы не мой отец.
– Я верю в то, что я твой отец. И потом…
– Будьте осторожны, – сказала она. – Я могу принять предложение. Я ведь мало смыслю в деньгах и – мне об этом все говорят – не очень ценю их: ни материнские, ни ваши, ни чьи-либо еще…
– Хорошо. Мы пойдем в банк завтра и возьмем деньги, чтобы ты могла отправиться в Европу на учебу.
– Хорошо.
– Я написал роман пару лет назад, – сказал я.
– Правда?
– Он был не очень удачным.
– Может быть, следующий будет лучше.
– Возможно.
Она проводила меня до двери.
– Я заеду к тебе в одиннадцать. Мы съездим в банк, а затем отправимся куда-нибудь на ленч.
– Прекрасно.
Дождь все продолжал идти. Пес ожидал меня внизу лестницы и провожал несколько кварталов до места парковки взятого в аренду автомобиля. Поблизости оказался ресторанчик. Я купил два чизбургера и отдал бездомному псу.
Оформив операцию в банке, мы отправились на ленч в ресторан «Дары моря», затем бродили по пляжу. Я нес ее туфли.
– Я хочу знать, – сказала она.
– Что именно?
– Действительно ли ты мой отец.
– Да, мне тоже хотелось бы это знать наверняка.
– Я читала об анализах ДНК.
– Я тоже.
– Так почему нам не найти клинику, где можно сдать образцы крови? Они пошлют их в лабораторию на анализ ДНК. Ведь тут не может быть лжи, правда?
– Правда.
– Так что же?
Мне не хотелось иметь столь определенное доказательство, как анализ ДНК. Если она не моя дочь, я не хотел этого знать. Я был счастлив иметь дочь. Я не хотел потерять ее из-за каких-то слишком мудреных анализов, которые нельзя обжаловать.
– Пошли, – сказал я.
