Текст книги "Когда она была плохой"

Автор книги: Рон Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава восьмая

На следующее утро ко мне подошел бухгалтер и бросил на стол запечатанный конверт. Он загадочно ухмыльнулся и медленно направился в свой офис.

Я взял конверт и поднес его к свету. Дженни повернулась в кресле и стала с любопытством наблюдать за мной.

– Сегодня что – день выплаты жалованья, Дженни?

– У тебя.

– Ах, вот как. – Я вскрыл конверт, посмотрел на цифры чека – нет никакого выходного пособия – и затем прочитал официальное сообщение об увольнении.

Дженни начала смеяться и долго не могла остановиться. Наконец, вытирая влажные щеки, сказала:

– Ой, Дэн, мне так жалко, что ты уходишь. Теперь здесь будет мрачно, как в морге.

– Что, напечатали заметку о ресторане?

– Всю до слова, до запятой. Весь тираж ушел и был почти распродан, когда заметили.

– И был помещен портрет Ланса перед обзором?

– Да, все как обычно, под обычным аншлагом «Дело вкуса». – Дженни снова разразилась смехом.

Пока она смеялась, я стал расчищать свой письменный стол: убрал золотое вечное перо, которое никогда не писало, трубку и кисет с табаком, скобу, которую я купил для яхты, но по ошибке притащил сюда.

– Ты не слишком огорчен, Старк?

– Нет, я рад. Я потерял остатки уважения к этим людям, после того как они уволили меня.

Я сложил свое барахло в сумку и встал.

– Дженни!

Она выжидательно смотрела на меня.

– Ты не считаешь, что нарушено мое право внести предложения по улучшению?

Я зашел в бар под названием «Пещера пирата» и сел неподалеку от привязанной цепочкой, весьма нервной обезьяны, которая приходила в ярость от того, что хотела укусить меня, но достать не могла. Я выпил подряд три кружки отвратительного пива, прикидывая, во что мне обойдется возможное морское путешествие. У меня были кое-какие деньжата в банке, и если я еще продам «корвет»… Ну а коли этого не хватит, некоторую сумму могут одолжить родители.

Временами мне становилось жутковато от мысли, что выходить нужно в открытый океан. Раньше я никогда не плавал дальше чем от Майами до Бимини. Я спрошу ее… Еще одно пиво, затем я вернусь домой и – ей-богу! – спрошу ее. Я опасался, что она скажет «да», но не меньше боялся и ее «нет». Как-никак это могло бы стать настоящим приключением, хотя, возможно, и безрезультатным. Я перестал верить в возможность приключения примерно тогда же, когда окончательно выбросил из головы сентиментальные мысли о любви… Кроме пива, я заказал еще двойное виски. Конечно же, я должен рискнуть. Решающий момент, поворотный момент.

Кристин Терри сидела за кухонным столом, отхлебывала кофе и курила. Под глазами ее была чернота. Я обратил внимание, что уголки рта ее были опущены книзу – не слишком сильно, это выглядело даже привлекательно, но тем не менее именно так она могла бы выглядеть в старости, будучи чем-то огорчена.

– Я полагаю, что ты не в силах смотреть на воду, если ее больше, чем в ванне, – сказал я.

Кристин не ответила; она с презрением относилась к вопросам, единственной целью которых было вызвать ее на разговор, спровоцировать ее реакцию.

Я достал из холодильника бутылку пива и сел напротив нее. Через незашторенные окна в комнату лился яркий солнечный свет.

– Ты имеешь представление о том, в каком месте затонул «Буревестник»?

– Нет, – отозвалась она. – Никакого.

– Я спрашиваю потому, что у меня есть яхта. Мы могли бы отправиться на поиски твоих изумрудов.

Некоторое время она изучающе смотрела на меня, словно просвечивая, вглядываясь, по всей видимости, глубже, чем человек способен вглядеться в себя сам.

Наконец сказала:

– Я знаю, где лежит «Буревестник». Там был маяк.

– Но ты ведь сказала Дугу, что маяка на рифе не было.

Она промолчала, видимо, не теряя надежды, что я самостоятельно осознаю глупость всего сказанного.

– Ну да, ты, конечно, не хотела…

– Маяка на том месте, где затонул «Буревестник», не было. Но мы видели маяк за тридцать минут до этого.

– А какой? Проблесковый, непрерывно горящий, мигающий?

– Проблесковый.

– А ты помнишь интервалы?

– Да, конечно.

– Господи, так тогда мы можем поискать на морских картах. Ты знаешь курс «Буревестника», когда появились огни маяка?

– Да, знаю… И знаю местоположение маяка.

– А что касается времени… Ты уверена, что прошло полчаса?

– Плюс-минус несколько минут.

– Конечно, будет непросто определить место по этим данным, но, черт побери, шанс есть!

– Твой парусник в порядке? – спросила Кристин.

– Да. Он маленький, но вполне исправный и надежный.

– Ты много на нем плавал?

– Всего ничего.

– А с астронавигацией знаком?

– Прошел курс. Знаю теоретически, но никогда не применял на практике.

– Сколько времени понадобится, чтобы подготовить твой парусник к выходу в море?

– Я готовился отправиться в большое плавание с того момента, как три года назад купил его. Просто никак не мог собраться с духом, чтобы пуститься во все тяжкие.

– А сейчас собрался с духом?

– Да.

– Уверен?

– Да, черт побери!

– Так за какое же время мы смогли бы подготовить судно к плаванию?

– Примерно за месяц, я думаю. К тому времени здоровье твое поправится, наладится погода. Мы могли бы приурочить плавание к спокойному сезону в промежутке между весенними штормами и тропическими циклонами.

– А быстрее нельзя отправиться?

– Нет, это невозможно.

– Жители Центральной Америки охотятся за черепахами на коралловых рифах. И, если они наткнутся на «Буревестник»…

– Три недели!

– Мне оставаться пленницей до нашего отъезда?

– Мы можем перегнать судно в Майами и обосноваться в тамошней марине. А ты перекрасишь волосы или купишь себе парик – словом, замаскируешься. Твои фотографии, опубликованные в газетах или показанные по телеку, были никудышние.

– Хочешь половину?

– Половину?

– Половину изумрудов.

– Что? Нет, Кристи, нет, они твои. Их заработали вы с мужем. Если хочешь, ты можешь оплатить наши расходы, когда продашь их. О'кей? Что скажешь на это? Так и порешим?

– Как называется твой парусник?

– «Херувим».

– «Херувим», – повторила Кристин и улыбнулась. До этого она все время была очень печальной и неулыбчивой, поэтому ее улыбка показалась прямо-таки ослепительной. – Лады. – Она протянула руку.

Я ощутил тонкие косточки и сухожилия ее руки и пожал ее настолько осторожно, словно держал раненую птицу.

Глава девятая

Я снял стапель для парусника в маленькой марине в Корал-Гейблз, к югу от Майами. Мы провели на судне несколько ночей исключительно целомудренно, а затем я нашел поблизости однокомнатную квартирку с кухонной нишей, где мы готовили пищу, ели, разбирали горы купленного снаряжения и провизии. Кристин стала спать в квартире, а я каждый вечер возвращался на судно, измученный дневными заботами, терзаемый опасениями, ибо ночами мне снились жестокие штормы, пробоины в борту, которые невозможно заделать, агрессивные киты, коварные рифы и огромные носы танкеров, надвигающихся на парусник. Ночью я вполне осознавал свою неопытность, сомневался в своих знаниях и в том, что я достаточно хороший моряк, чтобы пускаться в такое путешествие.

Как ни странно, Кристин, с которой море обошлось в высшей степени жестоко, излучала спокойную уверенность и бодрость. Если она когда-либо и возвращалась в мыслях к своей кошмарной одиссее, вслух о том не говорила; и если допускала возможность снова пережить нечто подобное, то тщательно скрывала это.

Обычно по вечерам мы вели беседы за бутылкой вина. Кристин была словоохотливой и оживленной, когда мы касались нейтральных или абстрактных тем – книг, музыки, политики, современных течений, но сразу становилась какой-то отрешенной и замкнутой, если разговор заходил о ней.

– Я не хочу, чтобы меня знали, – объясняла она. – Ведь это все равно что маленькая смерть, если тебя полностью узнают и поймут. Разве не так?

Я отвечал, что так не считаю.

– Люди хотят все знать друг о друге, потому что это знание дает власть. Мы зверски любопытны, изо всех сил стараемся узнать другого, а потом разочаровываемся и теряем к нему интерес… И бросаемся на поиски другой души, чтобы поступить с ней так же.

Я признал, что это верно, но далеко не всегда.

– Я не отношусь к эмоциональным вампирам, – сказала она. – И не люблю людей этой категории.

– Вроде меня?

– Я пока что ничего не могу сказать о тебе. Не знаю.

Она была со странностями. Мне казалось, что выпавшее на ее долю суровое испытание сделало ее несколько эксцентричной.

Я медленно, но верно готовил судно к путешествию, однако дел еще оставалось невпроворот – купить, отремонтировать, разместить. «Херувим» был на некоторое время отбуксирован, и его дно покрыли двумя слоями противообрастающей краски. Я купил подержанный флюгер и приспособил его для работы на судне. Снял размеры и заказал мастеру штормовой парус. Пригласил механика отладить двигатель и посоветовать, какие запчасти и инструменты следует приобрести. Сделал профилактику системы электрообеспечения. Приобрел глубиномер, установил топовый огонь, долго искал и наконец приобрел не новый, но очень хороший секстант, купил морские карты и справочники, аппарат для погружения с запасными баками и небольшой компрессор.

Кристин покупала продукты, в основном в консервных банках, и загружала камбуз. Опираясь на свой опыт, она вносила существенные поправки в перечень того, что необходимо для путешествия.

Она пресекла мои попытки соблазнить ее, и однажды ночью, когда я был под градусом и излишне настойчив, заявила, что ее, попросту говоря, секс не интересует. Во всяком случае сейчас. И скорее всего – надолго.

– О'кей.

– Я не понимаю, почему ты хочешь меня, – сказала она. – Я худая как палка. Кожа да кости, а плоти не больше, чем у двенадцатилетней девочки.

– Меня влечет не плоть, а ты сама, Крис.

– Собственническое чувство. Желание застолбить свой участок?

– Дьявольщина! Ну и метафора!

– Дэн, дай мне время. Ладно?

Кристин уже не была «худой как палка». Она ела небольшими порциями по пять-шесть раз в день, потребляла много углеводов и к моменту нашего отплытия набрала девять фунтов.

Несмотря на внешнюю холодность и декларированное равнодушие к сексу, она была женщиной весьма чувственной: любила вкусно поесть, выпить вина, ей нравилось плавать и загорать на солнце, и мне довелось однажды увидеть, как она, закрыв глаза, водила ладонью по шелковой блузке, которую я ей купил. Она гладила предметы, познавая их на ощупь.

Однажды, вернувшись с рынка, я увидел, что Кристин разговаривает с черноволосым широкоплечим мужчиной моих лет. Они стояли на пирсе недалеко от «Херувима». Мужчина отчаянно жестикулировал: видимо, сердился. Кристин качала головой. Мужчина резко повернулся и ушел. Поравнявшись со мной, он бросил на меня свирепый взгляд.

– Это что за тип? – спросил я.

– Религиозный фанатик. – Она бегло улыбнулась. – Призывает меня покаяться в грехах перед вторым пришествием Христа.

Провизия была закуплена, баки для горючего и воды заполнены, и не оставалось ничего иного, кроме как выйти в океан.

Мы выпили бутылку шампанского в каюте судна. Удобства были не ахти какие: койки, стол, камбуз, рундуки, гальюн – все сконцентрировано и спрессовано в плавающей калоше.

– Завтра пятница, – заявил я. – Я не суеверный, но не намерен отплывать в пятницу.

– Я не суеверна, – сказала Крис, – но я трижды перекрещусь, если рассыплю соль.

– Я не суеверный, но я готов убить любого черного кота, который имеет несчастье перейти мне дорогу.

– Дэн, ты не жалеешь, что мы все это затеяли?

– Нет. Мир снова повернулся острыми углами, какой-то неожиданной, таинственной стороной. Что я хочу сказать? Я купил это судно пару лет назад по непонятной прихоти. Несколько недель назад один из репортеров газеты оказался в отлучке, и меня направили в док, куда прибыла «Калиопа». Там была ты. Там оказался я. И вот теперь мы плывем к твоим камешкам.

Она кивнула.

– Да, так обычно и бывает. Кусочек с кусочком – и образуется нечто новое, как в калейдоскопе. Ты пошевелишь калейдоскоп в одну сторону – и узор изменится. А восходит это к тысячам лет назад, когда нас не было на свете, и это не кончится, пока мы не умрем. Да и тогда все будет продолжаться для других людей. Я имею в виду, что наше влияние сохранится, по крайней мере некоторое время.

– Верно. Философия новичка, но так и есть.

– И значит?

– Значит, завтра мы начинаем путешествие на край света.

Часть вторая
В ОКЕАНЕ

Глава десятая

Мы вышли из бухты до рассвета, вместе с отливом. Утро было душное и тихое. На западе над горизонтом висел рогатый месяц. Я не стал ставить паруса. Мы поднимем их, когда подует настоящий ветер. А пока придется терпеть грохот и вонь работающих дизелей. Горючего у нас хватит на триста пятьдесят миль. Сейчас важно уйти от оживленных путей и взять курс к Мексиканскому заливу.

Накануне вечером я нанес на карту маршрут, согласно которому мы берем курс на юг, а затем поворачиваем к востоку и через пролив Лонг-Ки попадаем в Мексиканский залив. После этого идем на запад, к Маркизам, затем на юго-запад – этот отрезок выглядел весьма длинным и пустынным, здесь на карте не значилось ничего, кроме обширного трапециевидного голубого пятна.

В Лонг-Ки мы остановились в марине и, пока шло пополнение баков горючим, устроили поздний завтрак в ресторане. Откуда-то набежали клубящиеся облака, и капли дождя застучали по окнам.

– Ты не хочешь остаться здесь на ночь? – спросил я у Кристин.

– Нет-нет, какой смысл? Если нас способен напугать даже пустячный дождик…

Кристин, как и обычно, была спокойной, в ее хрипловатом голосе не слышалось и признаков волнения, хотя глаза казались непривычно большими и сияющими.

– Открытое море не будит никаких неприятных воспоминаний? – спросил я.

– Что? А-а, нет… Хотя, может, самую малость… Но совсем не так, как я предполагала.

– Когда ты собираешься сообщить мне подробности о гибели «Буревестника»?

– Ну, предположим, когда мы достигнем восемьдесят первого градуса западной долготы. А что?

Я пожал плечами.

– О'кей. Я надеюсь, у нас есть необходимые карты и оборудование?

– У нас есть все необходимое.

– Мне бы хотелось, чтобы ты доверяла мне, Кристин.

– Я и доверяю. Я доверяю всем.

Почти весь день шел дождь. Мы сидели в кубрике, пили горький кофе из термоса и обсуждали, что еще необходимо срочно сделать. Кристин беспокоило, что я не приготовил дополнительный мешок с провизией. Взятых запасов хватит на несколько спартанских завтраков, заявила она, но их явно недостаточно, чтобы выжить на море. Я ответил, что вовсе не намерен терять свою яхту, что был чертовски занят, и потом – почему она сама не занялась этим, вместо того чтобы лениво загорать на солнце? Она эксперт по выживанию, ей и карты в руки.

Косой дождь с силой вонзался в поверхность воды, взбивая белые барашки. Правая рука и плечо занемели оттого, что приходилось удерживать в течение многих часов вибрирующий румпель. Холодные капли дождя скатывались за шиворот.

Кристин начала допытываться, почему я не купил радиоприемник с передатчиком. Я сказал, что не мог позволить себе подобной роскоши. Она поинтересовалась, во что я оцениваю свою жизнь.

Кристин была недовольна тем, что я не приобрел ножницы для резки проволоки: вдруг мачту снесет во время шторма и нам придется обрезать ванты и оттяжки? Я ответил, что не желаю слышать о потере мачты; капитан имеет кое-какие права, и одно из них – право отрицать реальность.

Все это походило на репетицию будущей семейной жизни.

– Ты ленив, – говорила она.

– Ты неврастеничка, – парировал я.

Морское приключение превращалось в кухонную склоку.

– Ты неразумен.

– Ты строптива.

Вскоре после полудня подул легкий попутный бриз, и я с огромным облегчением выключил двигатель и поднял грот и бом-кливер. Волны были высокие, кипящая зыбь била в борта. «Херувима» швыряло с боку на бок и взад-вперед. Ветер все крепчал, и я вынужден был заменить бом-кливер на рабочий кливер, зарифить грот, опустить рабочий кливер и поднять штормовой.

Море было по-настоящему бурным, металлически серую поверхность его оживляли гребни пены.

Кристин стояла за румпелем. Я вернулся в кокпит и сказал:

– Может, нам перейти на сменную систему? Скажем, дежурить по четыре часа?

– Великолепно.

– Первая смена будет короткой. Ты будешь стоять до шести часов.

– До восемнадцати, – поправила она. – Тебя не тошнит?

– Нет, черт возьми! Я не подвержен морской болезни.

Она терпеливо выслушала мои инструкции, еле заметно улыбнулась, кивнула, а потом сказала:

– В этом деле я разбираюсь лучше. Иди спокойно вниз.

– Дай знать, если ситуация осложнится. Я попробую отладить рулевое управление в свою смену.

– Ради Бога, уходи!

Я закрыл за собой люк и спустился по сходному трапу. В каюте воняло дизельным дымом и виски – в одном из шкафчиков разбилась бутылка.

Кое-как я добрался до гальюна, где меня вырвало. Рвало основательно, до зелени, так, что на обратном пути я натыкался на торчащие предметы. С трудом забрался на койку. У меня не было сил даже заснуть, и я тупо думал о том, что интерьер маленького судна здорово смахивает на большой гроб. Мы попали в сильный шторм, и мой гроб качался с боку на бок, низвергался вниз и взлетал вверх. Воняло дизельным топливом, виски и блевотиной.

В шесть часов я вышел на палубу. В сумеречном освещении вид шторма ужасал. Ветер выл, словно стая волков, а волны то поднимались, то опускались, как водяные горы с гребнями белой пены, постоянно меняя картину стихии. Соленая водяная пыль смешивалась с дождем.

Я закрыл люк и пробрался в кокпит. Кристин сражалась с румпелем, навалившись на него всем телом. Я видел, что она здорово устала – и в то же время она была счастлива, она улыбалась!

– Я собираюсь повернуть судно, – крикнул я.

– А ты знаешь, как это делается?

– Надеюсь, а ты?

Она покачала головой.

– Я читал о этом, – пояснил я.

Она засмеялась.

Не знаю, чего было больше в этом – умения или удачливости, но так или иначе, Кристин развернула «Херувима» навстречу ветру, и движение сразу же замедлилось. Ветер в снастях стал голосить не так пронзительно, и под его напором нос судна медленно вращался, отгоняя «Херувима» назад со скоростью чуть более одного узла.

Мы спустились вниз, закрыли люк и сняли с себя мокрую и грязную одежду.

– Где мы находимся? – спросила Кристин.

– Точно не знаю, но воды вокруг предостаточно.

– Ты все еще болеешь?

– Я вовсе не болел.

Она искоса взглянула на меня.

– Я чувствую себя лучше.

– Есть-то ты можешь?

– Упаси Бог! Да разве можно сейчас что-то приготовить?

– Утром я сделала жаркое и поставила его в вакуумную камеру.

– Я не могу есть. А ты давай.

– Чуть позже, – сказала она. Она забралась в свою койку, а я, балансируя, двинулся вперед, заткнул тряпьем подтекающие отдушины, добрался до электрического рубильника и включил ходовые, топовые огни и две лампочки внутри. Затем полез на свою койку. Маленькая душная колыхающаяся гробница… Я смотрел на лампочку над головой, которая выписывала в воздухе восьмерки.

– Крис!

– Да?

– Тебе это нравится? Мне кажется, что нравится.

– Наверное… Да.

– Боже мой!

Я взял портативный радиоприемник и нашел станцию, которая транслировала из «Метрополитен-опера» «Богему». Положив приемник на живот и, придерживая его рукой, стал слушать музыку. «Херувима» качало и швыряло, предметы в шкафчиках колотились о стенки и друг о друга, рангоуты скрипели, а ветер над палубой брал самые высокие ноты. Я не был большим любителем оперы, но в этот вечер слушал ее с удовольствием, как благодарный поклонник: здесь, среди разгулявшейся дикой стихии, она показалась мне чем-то дорогим и прекрасным, хотя была частью цивилизации, к которой я всегда относился с долей презрения.

Я заснул в перерыве между вторым и третьим актом, а проснувшись, в нескольких футах от себя увидел Кристин, жадно уплетавшую дымящееся жаркое. Мы встретились глазами, но снова зазвучала музыка, И я отвернулся.

Глава одиннадцатая

На следующий день к полудню погода значительно улучшилась, и пять с половиной суток мы наслаждались безмятежным плаванием под парусами, стабильно продвигаясь вперед со скоростью пять узлов. Море было светлое и голубое, как пламя горящего газа, там и сям эту голубизну оживляли жемчужные барашки. Погоняемые пассатами летучие облака скользили вслед за своими тенями на воде. И если бы не ветер, жара была бы невыносимой.

Я занялся рулевым управлением и наконец отрегулировал его. Теперь мы освободились от тирании румпеля, хотя и соблюдали поочередное четырехчасовое дежурство. Я предпочитал заполночные вахты, когда остаешься на палубе один на один с созвездиями, плеском волн и бескрайностью океана.

По природе я неорганизованный человек и, зная эту слабость, установил для себя суровый режим: каждое утро в одно и то же время я откачивал трюмную воду, считая количество движений поршня; делал полный обход судна в восемь утра и в четыре ночи, проверяя все визуально и на ощупь; запускал ежедневно двигатель, чтобы подзарядить батареи; регулярно осматривал паруса; вел судовой журнал; измерял скорость, а также делал записи в личном журнале; по нескольку часов занимался астронавигацией, чтобы избавиться от неуверенности.

Кристин уже знала основы счисления пути и жаждала заняться астронавигацией. Мне не очень хотелось тратить время на ее обучение, но она настояла (возможно, опасаясь, что окажется беспомощной, случись что со мной) и превратилась в весьма сообразительного и прилежного студента. Она читала и перечитывала справочник, решала практические задачи, работала с секстантом, пользовалась логарифмическими таблицами и тщательно прорабатывала теорию. На третий день она отметила местоположение «Херувима» в двухстах милях от сделанной мной карандашной отметки на карте; на четвертый день разница составила всего семнадцать миль; на шестой день, когда я подал сигнал небольшому грузовому судну и горел желанием узнать, куда к черту нас занесло, она ошиблась всего на пять миль. Я ошибся на три мили и пришел к выводу, что мы оба весьма преуспели в астронавигации. Это позволяло с большей уверенностью думать о предстоящем плавании по мелководью.

Мы отлично питались, пока на седьмой день не кончились запасы льда. До этого у нас в меню были свежие бифштексы и птица, салаты, изысканные коктейли, холодное пиво, охлажденные вина. Однажды я поймал острогой большую корифену на двенадцать фунтов, и мы в обед и вечером ели рыбные бифштексы. Кристин заметно поправилась, у нее округлились бедра и груди, и до нормы ей оставалось набрать каких-нибудь восемь или десять фунтов. Лицо перестало быть угрожающе худым, тело приобрело густой коричневый загар, волосы стали блестящими.

Нам мало приходилось общаться. Мы оба спали по восемь часов, которые слагались из двух четырехчасовых отрезков; как правило, когда она находилась на палубе, я был внизу, и наоборот.

Ели мы вместе, обычно сидя в кокпите, слушая магнитофонные записи, а вечерами перед ужином выпивали по паре бокалов вина и играли в шахматы.

Я научил ее играть, когда мы стояли в Корал-Гейблз. Она была талантливая ученица и обладала неукротимым стремлением к победе. С десяток партий я выиграл легко, затем мне приходилось попотеть, чтобы обыграть ее, а к началу нашего путешествия мы играли практически на равных. У нее был весьма цепкий, логический шахматный ум, способный к абстрактному мышлению, и в то же время он был созидательный, комбинационный. Ее стиль игры отличался не сразу распознаваемой агрессивностью. Она расчетливо управляла своими силами, парируя то одну, то другую угрозу, а затем, почувствовав силу, начинала наступление по всему фронту. Оно было сокрушительным.

После памятного штормового дня мы больше не ссорились, но я не могу сказать, что все у нас шло гладко; порой мы обращались друг к другу с нейтральной вежливостью, как двое едва знакомых постояльцев, живущих в одном пансионе.

Как правило, Кристин оставалась молчаливой, серьезной, самоуглубленной, и если бы не ее разительные успехи в шахматах и астронавигации, она могла бы показаться не слишком умной. Возможно, это объяснялось тем, что она была всецело погружена в процесс выздоровления.