Текст книги "Ироническая проза ч.2"

Автор книги: Роман Днепровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

 
 – Если б я был султан,
 Я б загнал в кювет
 МотоцикОл «Урал»
 И велосипед!
 

– орал радостный Димка, вцепившись в руль:

 
 – Я иду и курю
 «Беломорканал»
 Светофор мне мигнул -
 Я его сломал!...
 

 – слова этой глупой детской песенки, которую я в последний раз слышал, кажется в классе первом или втором, перекрывали рёв мотоцикла.

 
 – Милитон мне кричит:
 « – Заплатите штраф!»
 Я ему «заплатил»:
 Он лежит в кустах!!!...
 

 – подпевал с запяток Шурик.

 
 – Из кустов Фантомас
 Топором грозит!
 Я ему – по зубам:
 «Ах, ты, паразит!»
 

 Никогда не думал, что уже во взрослой жизни услышу эти детские куплеты: мне казалось, что они навсегда уже остались где-то там, в семидесятых годах прошлого столетия. А вот, поди ж ты! – живы эти песни в народе, живы!...

 ...В том, что мы целыми и невредимыми добрались до ночного посёлка, я вижу, исключительно, Божий Промысел: все объективные законы физики были за то, чтобы нас выкинуло из этой колымаги ещё на полпути. Но мы добрались – и ничем иным, кроме, как Чудом Божьим, объяснить этот факт я не могу. Правда, на улицу Горную, на которой мы жили, заехать удалось далеко не сразу: дело в том, что улица Горная не зря получила своё название, и уклон горы здесь составляет сорок пять градусов – поэтому-то Димкин мотоцикл, раз за разом, скатывался обратно. Но ничего: с четвёртой или пятой попытки мы, всё-таки, заехали на горку.

 Долго прощались у калитки. Димка пообещал, что найдёт у себя в сарае и притащит мне старый керосиновый корабельный фонарь. И, действительно, через два или три дня, выпустив утром Колбасу по её собачьим делам, мы обнаружили висящий на штакетнике старинный керосиновый фонарь – только не корабельный, а железнодорожный. Но это уже мелочи.

 Ну, а теперь – самое время рассказать о том, как за дни нашего недолгого пребывания в посёлке Порт-Байкал наша собака приобрела необычайную популярность у местных жителей и нанесла некоторый урон местному сельскому хозяйству. В самом начале этого рассказа я уже говорил, что в первый же день нашего пребывания в посёлке Колбаса задавила курёнка. Так вот, этот курёнок был первым, но не единственным.

 Следующую добытую ей птицу Колбаса принесла наутро после наших посиделок в капитанской каюте списанного корабля. И опять это был тощий цыплёнок – и я опять имел не очень-то приятный разговор с туземной женщиной, которой мне пришлось заплатить сотню. На следующее утро был ещё один курёнок – и история повторилась с точностью до ста рублей. Что делать? – у Колбасы национальность охотничья, курцхаары выведены именно для охоты на дичь – а раз уж от хозяина не дождёшься никакой охоты, собака сама решила выйти на промысел: кто-то же должен позаботиться о пропитании этих дураков-хозяев, верно? Вот Колбаса и озаботилась – тем более, что глупой дичи в посёлке – пруд пруди!

 ...Где-то, на четвёртый день мы увидели возле калитки очередную поселянку:

 – Ваша собака, – заорала баба, едва мы вышли из своего домика, – задавила у меня курицу!

 – Когда это произошло? – спрашивает Маша.

 – Дык, сёдьни утром и задавила! – не моргнув глазом, сообщает наша собеседница. Это была уже откровенная ложь, наглая и циничная: дело в том, что, подсчитав, во сколько нам ежедневно обходятся охотничьи инстинкты нашей собаки, мы приняли решение больше не отпускать её в утренние набеги на курятники, а выгуливать красавицу на поводке – как в городе. Но баба, стоявшая у калитки, об этом, конечно же, не знала.

 – А где, – спрашивает жена, – эта курица?

 – Дык, нету! Она ж её сожрала!

 – Ну, – отвечает Маша, – на "нет" и суда нет! Извиняйте!

 – То ись, как это? – заверещала бабёнка, – а деньги кто платить будет? Это чо ж такое-то, а?! Я мужу скажу – он вашу собаку стрелИт!

 – Пусть только попробует! – вмешиваюсь в разговор я, – имей в виду, тётя: если с собакой что-нибудь случится, то я и тебя, и твоего мужа лет на пять посажу – за уничтожение собаки особо редкой породы и за посягательство на частную собственность. И вообще, шла бы ты домой, Пенелопа...

 – Ишь! Городские, культу-урные – а матерятся!... – обиженно заскулила селянка, и засеменила прочь. Она поняла, что её хитрая авантюра по выжиманию из городских лохов дармовой денежки разоблачена. Когда за завтраком мы рассказали об этом нашей хозяйке Наталье Николавне, она лишь рассмеялась:

 – А как вы хотели, ребята? Ониж тут в нищете живут, для них сто рублей – огромные деньги! У них тут литр самогона двадцать рублей стоит!... А тут – приехали какие-то городские дурачки – извините уж – и за каждого цыплёнка, не глядя, по целой сотне платят! Да о вашей щедрости уже через час весь посёлок узнал!...

 Зато, среди местных ребятишек, весь день бултыхавшихся в маленьком тёплом заливе возле старого причала, Колбаса пользовалась любовью и уважением. Ещё в первый день, отправившись на пляж, мы увидели у ребят камеру от грузовика, на которой они плавали. Я сразу же вспомнил своё дачное детство: была и у меня когда-то такая камера, и я тоже рассекал на ней по воде – и я попросил у ребятишек разрешения прокатиться на камере. А дальше – всё как-то само собой получилось: я забрался на камеру и уселся в ней, потом попросил Машу, чтобы передала мне собачий поводок – Колбасу мы, на всякий случай, пристегнули, чтобы она ненароком не напугала детей – а потом Маша бросила собаке палку.

 Собака поплыла за палкой, увлекая за собою и меня на камере. Это зрелище произвело на ребят просто потрясающее впечатление – и, когда я возвращал им камеру, они спросили:

 – А можно... пожалуйста... тоже... ну, чтобы покататься на собаке?...

 С тех пор каждый день, когда мы приходили на пляж, Колбаса катала деревенских ребятишек на камере по заливу: очередной мальчик или девочка, взобравшись на камеру, ухватывался за поводок, Колбасе бросали палочку – и она плыла за палкой, хватала её зубами, и поворачивала к берегу. Правда, продолжались такие катания не долго – нам не хотелось утомлять собаку, и после четырёх-пяти таких заплывов мы прекращали эту забаву. Зато, ребятишки, которым посчастливилось в такой день прокатиться по воде на "буксире в одну собачью силу", были страшно горды – и готовы были потом хоть до вечера гладить Колбасу и чесать ей за ушком. И все были счастливы!

 ...Неделя подходила к концу, и нам уже пора было уезжать в город. В последний вечер нашего пребывания в Порту-Байкал было решено нажарить шашлыки. Мы и наши добрые хозяева сидели во дворе, пили вино и жарили мясо, вели неторопливую беседу... Колбаса отправилась куда-то по сумеркам, но мы не обратили на это внимания: мало ли, какие у неё по вечернему времени могут быть дела? – например, на полевых мышей поохотиться – да и глупо постоянно держать собаку возле себя, не отпуская ни на шаг.

 Нашу беседу прервал треск кустов. Первое, что мы увидели – это огромных размеров белая подушка, которая с треском лезла прямо на нас из зарослей черёмухи. В следующее мгновение прямо над подушкой мы увидели два горящих иллюминатора – это светились в темноте собачьи глаза. А ещё через секунду перед нами предстала наша счастливая собака, волочившая – нет, не подушку – огромного гусака! Она держала его за горло – а в тот момент, когда она придушила свою добычу, гусь растопырил крылья – вот вам и "подушка"!...

 – М-да... – промолвила Наталья Николавна, – с такой собакой вам, ребята, никакой кризис не страшен: уж она не даст вам с голоду умереть! – и затем, сделав паузу, добавила: – Значит, решено! Ваш завтрашний отъезд отменяется! Завтра мы готовим этого гуся – я отлично делаю печёную утку, а гусь будет ещё вкуснее! Ну, а голова, лапы и потроха достаются нашей добытчице! – и она потрепала Колбаску по холке.

 ...Гусь, которого мы ели следующим вечером, действительно, был великолепен! Наталья Николавна даже утверждала, что превзошла в тот раз сама себя. Но, знаете, что самое интересное в этой истории? То, что ни наутро, ни в течении всего дня никто так и не пришёл к калитке и не предъявил нам претензий за этого гуся...

Ураганное Чаепитие

Тот вечер – вечер дня 16 июля 2004 года – обещал быть грозовым: мало того, что весь день стояла страшная жара и духота, так ещё и явилась на западе некая тучка, закрыв собою закат. Тучка была, вроде, и маленькая, но интуиция подсказывала: не пройдёт и часа, как она накроет город. Так и случилось...

 Я возвращался с работы, из Политеха – в тот короткий период времени я сотрудничал с тамошним учебным телеканалом, но сотрудничество это закончилось ничем... Итак, я возвращался из Политеха, ехал из Студгородка к себе, в центр – и вдруг, на остановке "Роща" наш трамвай встал. Означало это только одно: то, что или у нашего трамвая, или у того, что шёл впереди, случилась поломка – а значит, до центра мне придётся добираться на своих двоих...

 Туча, которая ещё лишь маячила на горизонте, когда я садился в трамвай, теперь уже с минуты на минуту грозила накрыть город ливнем; знойное марево сменилось порывистым освежающим ветром, и я мечтал только об одном: добраться домой до того момента, когда эта туча прольётся ливнем. А переходя старый Глазковский мост, я стал свидетелем редкого зрелища: над Ангарой летел по небу, уносимый ветром куда-то в сторону плотины, российский государственный флаг. Флаг был похож на огромного бумажного змея – только хвоста у него не было – и летел он над рекой, поигрывая всеми своими тремя полосами... Как я узнал потом, его сорвало с флагштока Арбитражного суда.

 Добраться домой до ливня я, всё же, не успел: первые капли, крупные и тяжёлые, похожие на градины, застигли меня уже в родном дворе. Дома ждала собака – и, едва я переступил порог квартиры, собака потребовала прогулки. Однако, прогулка не задалась: едва мы спустились во двор (я, понятное дело, вооружился зонтиком), как сверкнула молния и в следующую секунду заревел гром – у меня было впечатление, что ударил он над самой моей головой! – и испуганная Колбаса рванула в подъезд. Она вообще не любит шума и резких звуков, моя собака – а громы и молнии на неё действуют и вовсе уж угнетающе...

 На улице разыгрался настоящий шторм! Колбаса тихо плакала от страха, забившись под диван, и не было никакой возможности извлечь оттуда бедолагу – я я наблюдал из окна, как страшные порывы ветра ломают во дворе старые тополя, которые жильцы дома садили, кажется, ещё в 1956 году, когда только заселялись сюда. Огромные сучья с треском летели на землю, погребая под собою всё – и клумбы, над которыми всё лето хлопотала соседка тётя Юля, и детскую площадку, и припаркованные во дворе автомобили... Есть что-то мистическое в таких явлениях природы, как ураган: умом понимаешь, что ты находишься внутри дома, и стены у него достаточно крепки, и ничего-то тебе не угрожает – а вот, поди-ж ты! – поднимается откуда-то из глубин подсознания какой-то первобытный, древний страх!... Но стоишь у окна, и наблюдаешь за тем, что там, за тонким стеклом вытворяет буря, и не можешь оторваться от этой картины... А буря, тем временем, уже выворотила из земли два или три старых тополя – в том числе, и тот, с развилкой, на который мы с соседскими мальчишками безуспешно пытались забраться в детстве – а ещё несколько деревьев просто треснули вдоль ствола, обрушив кроны на землю – теперь они погибнут... А я всё стою у окна, всё смотрю – а собака тихонько плачет под диваном.

 Продолжалось всё это безобразие, наверное, час, или около того. Помню, позвонила мама – летом она жила на даче: " – Сынок, ты дома? У тебя всё нормально?" – успокоил маму, сказав, что успел добраться домой до бури, а в ответ слышу: " – Слава Богу! А у нас в посёлке из-за урагана свет отклю..." – и всё. Легла связь.

 ...Едва буря утихла, во двор выскочил сосед: он пытался освободить свою машину от заваливших её огромных веток – но автомобиль оказался настолько хорошо завален, что сосед в отчаянии закричал, обернувшись в сторону окон:

 – Ну чего вы все смотрите? Есть у кого-нибудь топор? Скинули б, что ли – а то, у меня топор в багажнике, и до него не добраться...

 Оказывается, не я один наблюдал из окна и за бурей, и за страданиями соседа: к тому моменту, как я достал топор и открыл окно, чтобы сбросить его бедолаге (и при этом, не угодить в него топором!), совершенно синхронно со мной то же самое сделали ещё несколько жильцов нашего дома – топоры вылетели из пяти или шести окон. Теперь сосед был обеспечен орудиями труда надолго, и яростно принялся вырубать свой рыдван из плена. А спустя ещё час, он ходил по подъездам с охапкой топоров – возвращал соседям инструмент, благодарил всех за отзывчивость...

 В полночь по всему городу отключили свет. Промаявшись около часа, пытаясь читать при свечах, я лёг спать: всё равно, от этого чтения не было никакого толку, да и глаза разболелись. Собака Колбаса забралась ко мне на диван и забаррикадировалась в ногах под пледом. Ну, боится она грозы, что поделаешь?...

 А наутро оказалось, что город так и сидит без электричества. Для меня это стало настоящей катастрофой: дело в том, что с утра я обязательно должен выпить пару кружек крепкого, свежего чая – иначе, до обеда буду пребывать в полусонном состоянии, и никакого искромётного креатива от меня не дождёшься... Что делать? Идём с Колбасой на утреннюю прогулку – любоваться последствиями вчерашней бури; весь двор завален поломанными деревьями, листвой, сухими ветками...

 Сухие ветки!

 СУХИЕ ВЕТКИ!!!

 На то, чтобы подняться к себе на третий этаж, снять с книжного шкафа небольшой самовар, ополоснуть его и залить водой, у меня ушло не более пяти минут. Вытаскиваю самовар во двор, сгребаю сухие тополиные сучья – а уж разводить самовар мы умеем! Ну, а дальше – дело за малым: дождаться, пока вскипит вода – правильно растопленный самовар может по скорости кипячения воды поспорить с чайником Tefal.

 И вот сижу я, значит, во дворе с самоваром, весь такой счастливый, и жду, когда поспеет мой кипяток. И подходит ко мне наш сосед, Павел Иваныч Латышев. Павел Иваныч – это, скажу без преувеличения, настоящая "живая легенда" не только дома, в котором я жил тогда, но и всего Иркутска. Всю свою жизнь Павел Иваныч проработал... чуть не написал "простым шофёром" – но вовремя сообразил, что шофёром Павел Иваныч был не простым; даже, скорее, не шофёром, а "шоФФёромЪ" – именно так, как это слово писали до октябрьского переворота 1917 года.

 Дело в том, что за руль автомобиля Павел Иваныч сел, где-то, на рубеже двадцатых-тридцатых годов прошлого века – то есть, в те ещё времена, когда шофёрская профессия ещё не вовлекла в свою орбиту ширнармассы, но была чем-то совершенно элитарным – тогдашних шофёров можно сравнить, пожалуй с космонавтами или лётчиками-испытателями, на худой конец... А Павел Иваныч – он на всю жизнь остался таким: шоффёрЪ-интелектуал, шоффёрЪ-аристократ, "пилотЪ самодвижущегося экипажа", "последний из могикан" – пишу об этом без тени юмора, но с подлинным уважением к этому человеку! Эрудит и абсолютный трезвенник, всегда неизменно приветливый и доброжелательный, Павел Иваныч вступил в официальный пенсионный возраст ещё до моего рождения – но, пока хватало сил, продолжал трудиться в своей скромной должности в тресте "ВостСибУголь". В девяностые же годы, когда почтенный возраст уже дал себя знать, Павел Иваныч вышел-таки, на пенсию – но неизменно, как только заканчивалась зима, каждое утро, ровно с семи ноль-ноль выходил во двор, и что-то мастерил, что-то ремонтировал в своём гараже. Есть такие люди, о которых говорят: "с техникой – на ты" – так вот, Павел Иваныч был с техникой не просто на "ты": это "ты" у него приобретало даже некоторые покровительственные интонации. И, чтобы уж портрет моего соседа получился полным, скажу ещё, что в этом году Павлу Иванычу исполнилось 102 (!) года – и он, по-прежнему бодр, и по-прежнему что-то чинит, изобретает, паяет – правда, уже не в гараже, а дома: спускаться с третьего этажа ему, всё таки, трудновато...

 Так вот. Подходит ко мне, ожидающему кипятка, Павел Иваныч Латышев, и, улыбаясь, говорит:

 – Ай, да Роман! Ну, молодец какой! С чайком, значит, будешь! А где же ты самовар-то раздобыл?

 – А у меня, Павел Иваныч, – отвечаю я, – этих старых угольных самоваров – что-то, за дюжину будет. Я же их собираю, коллекционирую...

 – Надо же! – удивляется мой сосед, и тут же, как настоящий Мастер, уточняет: – И что, все работают? Все растопить можно?

 – Увы, – говорю, – не все: они же старые, у них за долгие годы безупречной службы или носик отпаялся, или швы распаялись – а у некоторых и краники потерялись... Так что, "на ходу", наверное, только половина "парка".

 – Это плохо, – констатирует Павел Иваныч, – чинить нужно. Ты, Роман, вот что: ты принеси-ка мне посмотреть те, которые распаялись – я их запаяю тебе. Ну, и краники посмотрю в гараже – где-то, пара должна лежать...

 – Павел Иваныч, – отвечаю я, – мы тогда с Вами так и договоримся, но сейчас у меня к Вам другое предложение: я сейчас вынесу сюда заварник, сахарницу, кружки, печенье – и мы с Вами чаю попьём! Идёт?

 Ещё через пять минут мы уже сидели на лавочке, и пили чай. А ещё через пять минут к нам вышла соседка:

 – Роман, а можно у тебя кипятка попросить? А то, из-за этой бури сидим без света – ни позавтракать толком, ни кофе попить...

 Я ещё ничего не успел ответить соседке, как к нашей лавочке подошла ещё одна соседка – с той же просьбой... А из дальнего подъезда в нашу сторону спешил ещё один сосед, и в руках у него была вместительная кружка... И я, в очередной раз, понял, что всякое доброе дело наказуемо.

 – Погодите, – говорю я соседям, – здесь на всех кипятка не хватит. Давайте-ка, я сейчас принесу другой самовар – побольше – да и вскипятим его на всех...

 Моё предложение было встречено соседями, что называется, "на ура" – но, пока я бегал к себе на третий этаж, пока доставал вместительный баташовский самовар-"банку", пока ополаскивал его, пока заливал водой, число соседей, жаждущих кипятка, увеличилось: во дворе, возле давешней лавочки, собралось уже человек десять.

 – Вот что, Роман, – говорит мне Павел Иванович, – неси-ка ты ещё один самовар! А то, здесь уже много народу собралось – и все чайку горячего, или кофе хотят...

 ...Через полчаса во дворе многоквартирного дома, что расположен в самом центре Иркутска, топилось уже пять самоваров из моей коллекции, а вокруг них хлопотали и оживлённо беседовали соседи. Кто-то из них уже принёс к чаю какие-то кексы, пряники, конфеты, ещё что-то... Странное дело: соседи общались совершенно свободно, хотя добрая половина из них купила квартиры в нашем доме совсем недавно, и с нами, "аборигенами", они прежде здоровались лишь кивком головы...

 – Эх! – говорит кто-то, – для полноты картины только патефона с "Рио-Ритой" не хватает!...

 – Пластинка с "Рио-Ритой", – обречённо отвечаю я, – имеется. И ещё старые пластинки есть. Только вот, патефона нет – в наличии лишь граммофон с огромной трубой. Что, вынести его, что-ль?

 – Неси!... Неси скорее!... – моё предложение вновь было встречено всеобщим одобрением.

 – Только, уговор – я уже обнаглел настолько, что решаюсь поставить условие: – когда это наше дружное чаепитие закончится, пусть мне кто-нибудь поможет все эти самовары и граммофон домой занести. А то, знаете ли, устал я уже туда-сюда на третий этаж бегать.

 К чести моих соседей будет сказать, что и граммофон, и самовары мне потом помогли доставить до квартиры – а пока во дворе продолжался импровизированный праздник: топились самовары, граммофон наяривал какие-то старые песни о главном. Соседи принялись ностальгировать по временам своего детства-юности. Полная идилия. Начало двадцать первого века в одном, отдельно взятом, иркутском дворе. Не хватало только танцев.

 ...Не знаю уж, кому это пришла в голову мысль сделать мне такую заподлянку, да только ещё через полчаса в наш двор въехала очень хорошо знакомая мне по временам работы на телевидении машина. А в следующий момент из неё вышла моя бывшая коллега – в 2003 году, после массового сокращения региональных структур ВГТРК я ушёл в "вольное плавание", а она осталасьт работать в новостях.

 – Ну я так и знала! – это она мне, вместо приветствия, – я так и знала! Ну кто ещё это самоварное чаепитие мог устроить, кроме тебя? Вот, и водитель мне говорит: " – Точно, к Роману и едем!" – здесь она замечает граммофон: – О! И это – тоже твоя техника?

 – Моя, – говорю, – чья ж ещё-то? Только скажи, ради Бога, вас-то сюда каким ветром занесло?

 – Так соседи твои на студию позвонили! – смеётся она, – говорят:  "– Приезжайте скорее, у нас тут всем домом чай пьют из старинных самоваров!" – вот мы и здесь! Ну, давай, цепляй микрофон! – и протягивает мне "мышку", – не забыл ещё, как её пристёгивать?

 – Слушай, Татьяна, а может, не будем, а? – меня совершенно не радует перспектива того, что о моём хобби узнает вся область – мало ли, что? Люди ведь всякие бывают...

 – Да ты что?! – Таня уже сама цепляет мне к лацкану куртки микрофон-"мышку", – у нас же съёмка заказана! Ты что – хочешь, чтобы я от редактора новостей схлопотала за то, что машину с оператором порожняком сгоняла?! Сам ведь знаешь, что за это бывает!...

 – Ну ладно, – соглашаюсь я, – только граммофон не снимайте...

 На том и порешили.

 Сюжета, который вышел в эфир в тот вечер – а к вечеру в городе уже включили электричество – я не видел. И общедворовых посиделок с самоварами под звуки граммофона мы больше не повторяли. А ещё через четыре месяца мы с мамой продали квартиру и разъехались – навсегда уехали из того дома, из того двора, где прошло и моё, и мамино детство – и в нашей бывшей квартире сейчас живут другие хозяева. Восемь лет прошло с тех пор – срок, безусловно, не такой уж и большой, но сейчас мне кажется, что всё это было очень-очень давно, в какой-то прошлой жизни. В жизни, которая иногда мне снится...