Текст книги "Ироническая проза ч.2"

Автор книги: Роман Днепровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Хроники Иркутского насобачного гусарского полка

"Вагонные споры – последнее дело,

Когда больше нечего пить..."

 Андрей Макаревич

"Едет Ленин на свинье, Сталин – на собаке,

Ленин Сталину кричит: "Мы с тобой – казаки!"

 Устное Народное Творчество

 Каких только историй не услышишь в пригородных электричках!... За это-то я их и люблю: скрашивают, знаете ли, такие истории монотонную дорогу под перестук колёс. А так, если есть интересный собеседник или расказчик-оригинал – красота! – любуйся пейзажем за окном, слушай, да запоминай – авось, и пригодится такой случайный рассказ. И вот совсем недавно, двигаясь в пригородной электричке в сторону моей любимой Старой Ангасолки, услышал я совершенно феерическую историю: немолодой дядька-дачник с пышными бакенбардами «a-la Царь Александр II», ехавший со мной рядом, погрузился в события двухвековой давности, и рассказал совершенно феерическую историю создания Иркутского гусарского полка, который, как известно, «до самого Парижа дошёл и узурпатора Буонопартия пленил».

 Нет-нет! – я всё знаю: на самом-то деле всё вовсе не так было! На самом деле, Иркутский полк был не гусарским, а драгунским – а "гусарским" он стал называться только после того, как его объединили с недоукомплектованым Московским гусарским полком, который на свои средства формировал граф Салтыков... Повторяю: я всё это знаю. Но версия моего случайного попутчика кажется мне если уж и не достоверной, то, во всяком случае, заслуживающей того, чтобы быть записаной. Равно, как и того, чтобы познакомить с ней читающую публику, ибо рассказ этот просто великолепен! Такие вот устные полуанекдотические легенды – это тоже часть истории, и заслуживают того, чтобы остаться в истории. И вообще, кто знает, какие легенды и "достовернейшие" исторические анекдоты будут через двести лет (крошечный, вообще-то, срок по меркам истории!) будут рассказывать о нас и о нашем времени.

 ...– Ни фига не знаем мы своей истории! – мой попутчик обернулся ко мне, и пристально поглядел на меня. Мы с женой только что обсуждали какой-то эпизод Отечественной войны 1812 года, который, в лучших своих традициях, передёрнул граф Лев Николаевич Толстой в своём знаменитом четырёхтомнике. Я думал, что беседуем мы достаточно тихо – но вот, поди ж ты! – услышал нас попутчик, и вступил в разговор.

 – Вот вы, например, что-нибудь слыхали про Иркутский гусарский полк? – я уже, было, собирался блеснуть эрудицией, и сообщить дядьке-дачнику, что да, мол, был такой полк, конечно же слыхали... Но дядька не дал мне договорить: – Конечно же, не слыхали! Ну, так я вам сейчас расскажу!

 Он поудобнее уселся на жёсткой скамье электрички, подвинул к себе стоявший на полу алюминиевый горбовик, и начал свой рассказ:

 – Значит, так! Как только началось военное вторжение французов, Царь Александр I объявил общую мобилизацию! В его Указе говорилось, что каждая губерния должна снарядить и отправить к театру военных действий свой гусарский полк! А что такое гусарский полк и кто такие гусары? – рассказчик хитро подмигнул нам, – это ж, братцы мои, лёгкая кавалерия! И – не просто лёгкая кавалерия, а чисто-дворянское формирование. Не элитное, конечно же – именитые наши нотабли от века в Кавалергардском Отдельном Его Величества полку служили – но, тем не менее... А теперь смотрим, что представляла собою тогда наша Иркутская губерния? – наш рассказчик снова хитро подмигнул нам, и продолжил: – Судите сами: территория – от Енисея, и до Аляски включительно, а населения – с гулькин нос! В Иркутске даже к 1917 году дворян было – раз, два – и обчёлся! У нас даже и Дворянского собрания не было – за неимением нотаблей – Общественным собранием обходились! А уж в 1812 году и подавно никакого полка из иркутских дворян не наберёшь – разве что, роту... Ну, и что делает наш Генерал-Губернатор?

 – Что? – спрашиваем мы. Этот мужик с горбовиком и бакенбардами бесцеремонно врубился в нашу беседу, атаковал нас с наскока – чисто по-гусарски! Но его не хочется перебивать – хочется слушать дальше. И мы слушаем.

 – А вот что! – дачник-краевед поднимает вверх палец, – Генерал-губернатор был – голова! И он издаёт свой указ, в котором объявляет, что в формируемый гусарский полк принимаются не токмо дворяне, но все желающие, без различия племён и сословий! И вот, когда этот губернаторский указ зачитали в каждой деревне, то в деревнях началось – что? – тут рассказчик направил указующий перст на меня, и стал похож на знаменитого красноармейца с плаката.

 – Что – слегка опешив, спрашиваю я.

 – Да пьянка! – наш попутчик раскатисто захохотал, и остальные пассажиры повернулись к нам и тоже начали прислушиваться к рассказу. – Пьянка началась на радостях! Это ж мужики так поняли, что их теперь с дворянством в правах уравняли! Вот и пошёл по деревням праздник: пьют, да гуляют!

 – А тут, – здесь чУдной мужик понижает голос, и продолжает уже заговорщицким тоном, – буряты... Буряты смотрят, что у русских праздник, и ничего понять не могут. "Однах-то, чего у вас за праздник? – спрашивают у русских буряты, – Так война началась, храмцуз на нас напал!" – радостно отвичают мужики. "И – чего, однах-то теперь? – не понимают буряты, – "Чо -чо!" – отвечают им мужики, – Царь-батюшка таперя нас в гусары служить зовёт! В элитные конные войска! Будем теперь все, как дворяне, как господа! Вот чо!"

 – Буряты призадумались, а потом и говорят: "А мы, однах-то, тоже хотим в гусары!" – а мужики им отвечают: "Нет! это – токмо с разрешения губернатора!" – здесь рассказчик вновь подмигивает нам, и продолжает свой рассказ:

 – Теперь представьте: выходит Его Высокопревосходительство утром на балкон своего дворца, и видит: вся набережная запружена бурятскими конниками! Набережную же представляете? Так там парка-то раньше не было... Так вот: вся набережная конниками бурятскими запружена! Ну, Генерал-губернатор вестового посылает: сгоняй, мол, узнай, чего им надо. Вестовой возвращается, и докладывает: так, мол, и так, приехали буряты с улусов – в гусары записаться хотят! Губернатор обрадовался, зовёт полковника, который из Петербурга приехал: вот, дескать, тебе войско – принимай под свою команду! А полковник, как увидел эту туземную рать, так чуть заикаться не начал: "Я, – говорит, – этих степняков под свою команду брать не буду! Они ж ни строя не знают, ни Устава – да и куда их столько?! Нам полк сформировать надо, а тут их – на целую дивизию! Нет и нет!"

 – Ну, Губернатор тут, конечно же, возмутился: "Бери, – говорит, что есть! А что много их – так мы им скажем: пусть промеж собой самых лучших выберут!" Сказано – сделано: позвали во дворец самых знатных из тех, что под губернаторский балкон съехались, да и говорят им: вы, мол, сами выберете из своих воинов тех, что самые лучшие! И что, вы думаете, сделали буряты?...

 – Что?! – в третий раз спрашиваем мы у удивительного нашего попутчика. А он опять хохочет, и продолжает:

 – Они соревнования устроили! Прямо здесь же, под балконорм у Генерал-губернатора! Навроде олимпийского многоборья: борьба, джигитовка, стрельба из лука, скачки – прямо, Сурхарбан! А потом победителей выстроили в шеренгу – вот, мол, самые лучшие! Губернатор на это дело смотрит, и опять – полковнику: "Ну, что скажешь? Принимай полк!"

 – Полковник смотрит – и чуть не плачет: буряты-то эти – один к одному, здоровяки! А на своих маленьких лошадках сидят – ногами чуть земли не касаются! Полковник – губернатору: "Это ж стыд! Они ж – будто на собаках сидят! Насобачный полк какой-то!..."

 Тут Губернатору это надоело: "Бери, – рыкнул он на полковника, – таких, какие есть! Других нету! И завтра же выдвигайтесь в поход, бить Буонопарта! Всё!" – а бурятам и говорит: " – Всё, братушки! Поздравляю! Вы теперь – гусары Его Величества!" – а они, как услышали, так давай кричать "Ур-р-ра!"

 – Ну, продолжает свой рассказ наш собеседник, – Губернатор в тот вечер приказал: чтоб во всех городских кабаках новопожалованным гусарам чарку водки бы подносили, а денег за это чтоб не брали. И всем горожанам приказал, чтобы защитникам Царя и Отечества наливали.

 – Ну, а буряты те пошли по городу угощаться, да загадку тут же придумали: почему у Бонупарта лица нет? Горожане ту загадку в тот вечер уже тысячу раз слышали, но всё равно подносили новопожалованным гусарам чарку – и, только когда те выпьют до дна, спрашивали: почему, мол, нет лица у Бонупарта? "А потому, – отвечали новопожалованные гусары, – что лицо, однах-то, на голове растёт! А раз Бунопарт этот на нас напал, то у него, стал быть, и головы нет, а вместо головы – ж*па! А раз ж*па – значит, пороть пойдём!" – здесь наш спутник вновь расхохотался, и его добрый раскатистый смех подхватили и многие пассажиры, – вот такой вот наивный степной патриотизм!

 – Ну, да ладно, – отсмеявшись, продолжил рассказ этот хороший дядька, – выдвинулся новый полк к театру военных действий. Был он сформирован из бурят, примерно, на две трети. Вахмистры – те сплошь русские: они службу знают, и им был приказ: пока полк двигается, обучить новобранцев всему, что должен знать гусар. Вот вахмистры и объясняют всё – по дороге, да на привалах: как строй держать, да как атаковать, да кого атаковать, а от кого гусару хорониться... Кто первый враг гусара? – рассказчик снова пристально смотрит на меня, и сам себе отвечает: – улан! Улан, потому, что улан вооружён пикой! Буряты, как услышали слово "улан", так испугались: слово-то – тюркское, означает на всех тюркских языках "красный"! А красного человека эти новобранцы видели и знали только одного – городского палача – вот и испугались. Ну, вахмистры им стали объяснять, что улан – это не палач, а всадник с пикой. Для гусара с саблей – первый враг!

 – Тут они давай смеяться, буряты, то есть: "Он с пикой, однах-то – ну, и мы пики возьмём!" А вахмистры говорят: "Не положено!" – "Почему?" – спрашивают новобранцы, – а вахмистры опять: "Не положено – и всё! Гусару положено с саблей быть, а если он возьмёт пику, то он уже улан, а не гусар. А гусару уланом быть НЕ-ПО-ЛО-ЖЕ-НО!"

 – Я не знаю, – продолжает рассказ наш собеседник, – поняли те буряты, или не поняли, почему гусару уланом не положено быть. Но они по другому сделали: раз им пики не положены, они вспомнили некоторые приёмы сабельного боя, которые ещё их прадеды против пик и копий применяли – да и показали их русским вахмистрам, да гусарам! Вахмистры – в шоке: вроде, нигде в уставах таких правил конного боя нет – но ведь против пики действует! Действует! А значит, так тому и быть!...

 – Ну ладно, – мужик взглянул в окно, и засобирался, – моя станция скоро, поэтому заканчиваю. Короче, слава про этот Иркутский гусарский полк, в котором гусары улан с их пиками саблей сбивают и из седла выкидывают, по всему русскому фронту пошла! А полк, к слову, так "насобачным" и прозвали, как полковник говорил. Правда, их уже на Урале на нормальных, высокорослых коней переседлали – но кличка-то эта осталась!... Ладно, ещё короче: из других полков к иркутским гусарам стали посылать учиться сабельному бою: езжайте, мол, к этим насобачникам, поучитесь у них! А как вернутся гусары в свои полки из нашего, их спрашивают: "Ну что, насобачились улан саблей на скаку сбивать?" – а те отвечают: насобачились, мол.

 – Вот так и слово новое пошло – "насобачились"! И – от нашего Иркутского гусарского полка, между прочим! Но у нас ведь никто ни фига историю не знает, всё забыли на фиг!... Ладно, ребята, ни пуха вам! – дядька с бакенбардами "a-la Царь Александр II" взвалил на спину горбовик и двинулся к выходу. Через минуту поезд тронулся, и мы увидели, как наш удивительный попутчик спускается по насыпи в сторону дачного посёлка Ханчин.

 Очень прошу: если он встретится кому-то из вас в слюдянской электричке, поблагодарите его за этот рассказ.

Брежванецкий. Памяти Дорогого Леонид Ильича

Кэпс с Гариком пластинки купили. С записями выступлений Леонида Ильича Брежнева. Эти пластинки до 1982 года включительно выпускала фирма грамзаписи «Мелодия», и они продавались во всех музыкальных магазинах. А потом, когда Дорогой Леонид Ильич ровно тридцать лет назад сыграл в ящик, и этот ящик с грохотом уронили в могилу, вот тогда эти пластинки с прилавков убрали на дальние складские полки. Потом ещё лет семь они там лежали тихонечко – а когда фирма «Мелодия» стала, наконец, выпускать пластинки с нормальной музыкой, и эти пластинки стали привозить в музыкальные магазины, вот тогда-то директора магазинов решили освободить место на складе – и выставили в продажу пластинки с речами Леонида Ильича Брежнева. Как «уценённый товар», по три копейки за штуку. Ну, а Кэпс с Гариком их увидели – и купили. В восемьдесят девятом дело было, весной.

 Кэпс с Гариком – они панками были. Не по жизни – в душе. Настоящих-то панков тогда в Иркутске не было. Вернее, были – Князь, Одинокий, Клэш, ещё кто-то – но даже и они тогда не панковали по-настоящему и ирокезы себе не выбривали: самой панковской акцией этих панков тогда было, кажется, публичное взятие афтографа у Живого Классика И Печальника Земли  Сибирской, некоего Валентина Григорьевича – фамилию забыл – и публичное же сожжение бумажки с этим афтографом. Ну, а Гарик с Кэпсом – они-то, нет, ни разу в таких актах чудовищного вандализма не участвовали. Они просто, в душе панками были.

 Гарик тогда учился на втором курсе Истфака ИГУ, или на третьем – в Иркутске именно на этот факультет принимают всех, кого попало. А Кэпс нигде не учился. Вернее, он должен был тогда учиться в шестьдесят пятой школе, в десятом классе, вместе с Тихоновым и Ромой Гаврилиным – но его оттуда выгнали. Или – он сам ушёл. Я не помню. Помню только, что уже потом этот Кэпс сдавал экзамены за десятый класс экстерном, в нашей школе, вместе со мной, да. А когда они с Гариком эти брежневские пластинки купили, он ещё никаких экзаменов не сдавал – он тогда Познавал Окружающий Мир.

 Вот если бы я работал продавцом в музыкальном магазине, я бы этому Кэпсу и этому Гарику ну ни за что бы не продал пластинок с записями выступлений Леонида Ильича, понимаете ли, Брежнева! Ну, ни за что бы не продал! Ни за три копейки, ни даже за пять, и не за восемь – и, вообще, ни за сколько бы!... У них же на морде лица всё написано: мол, выползли панки Мир  Познавать – и добра от них не жди! Более того: этому Кэпсу я, не то, что грампластинки с речами Брежнева – я бы ему даже куриных яиц не продал бы – ни первой, ни второй категории – а уж про яйца высшей категории даже и не заикайтесь! Нельзя таким людям, как Кэпс, куриные яйца продавать!

 Приходит однажды Кэпс в гости к Гарику, да и говорит:

 – Старик! Я тут в книге одной прочёл, что если куриное яйцо со всей силы сжать в руке, то оно не треснет! Давление на скорлупу будет равномерным со всех сторон, и скорлупа выдержит и не треснет! Закон такой есть, физический: Бойля... этого... Бойля Мариа! Или Поля Мариотта!

 – А спорим, – отвечает Гарик, – треснет! – и бежит на кухню, за яйцами.

 Возвращается, приносит яйцо, протягивает его Кэпсу: – Дави!

 Кэпс сжимает яйцо в кулаке, давит – яйцо лопается. И всё содержимое скорлупы летит на стену.

 – Это, наверное, треснутое яйцо было, – говорит Кэпс, – неси ещё!

 Гарик приносит ещё – уже не одно, а два яйца. И они давят яйца уже вдвоём. И опять яйца трескаются, и их содержимое летит на стену.

 Потом они проверили ещё два яйца, и ещё два яйца. Потом – ещё. И ещё... И проверили они, в общей сложности, целых пятьдесят яиц, которые Гарикова мама где-то с большой оказией купила, в надежде постряпать пирожные "бизе" – и все проверенные Кэпсом и Гариком яйца перебазировались на стены комнаты Гарика.

 А когда Гарикова мама пришла и увидела двоих ржущих идиотов, которые сидели в забрызганной яйцами комнате – с головы до ног обляпанные сырыми яйцами, и додавливали последние остатки яичного запаса – вот тогда Гарикова мама побила и Гарика, и Кэпса-физика. Прежде она только Гарика била – да и то, очень давно: ему тогда лет пять было, или шесть. Тогда, в свои пять или шесть лет, Гарик решил в туриста-таёжника поиграть: залез под телевизор – там, под телевизором, у него "тайга" была – развёл костерок, взял гитарку, стал песни голосить: дескать, возьмёмся за руки друзья – только прежде лыжи в печку засунем... Потом отлучился по "малой нужде" – не в кусты, а в ватер-клозет – а когда пришёл обратно в "тайгу", то увидел, что "тайга", то есть телевизор, объята пламенем. Вот тогда-то Гарикова мама и побила Гарика. Гитарой, кстати. Но прежде потушила телек – и он, страшный и оплавленый, потом ещё у них работал!... Вот какие надёжные телевизоры в совецком союзе делали!

 Ну, а весной 1989 год когда Гарик уже учился на втором курсе Истфака ИГУ, Гарикова мама побила их уже вдвоём с Кэпсом. Не за сожжённый много лет назад телевизор, нет – за яйца. Маму можно понять: мало того, что эти два придурка уничтожили полсотни с таким трудом раздобытых яиц – так они ведь ещё и обои на стенах убили насмерть! Обои были не то, что очень уж крутые – в совецком союзе качественных обоев просто не существовало, как вида – но они были наклеены всего-то пару-тройку месяцев назад. А теперь представьте, что значит наклеить обои в комнате, высота  которой – три с половиной метра! А ведь эти обои, перед тем, как их клеить, нужно ведь было ещё и достать!... Так что, Гарикову маму Ольгу Аркадьевну осуждать не за что: правильно она им вломила!

 Ну, и думайте сами после этого, можно ли таким людям, как Гарик и Кэпс, продавать грампластинки с записями выступлений Леонида Ильича перед делегатами XXVI съезда капээсэс? Ведь даже дураку понятно, что это должно было кончиться чем-то таким... таким... Ну, вы поняли, о чём я.

 Гарик жил тогда с мамой и бабушкой в доме номер пять по улице Красного Восстания. Для тех, кто не в танке, объясняю: дом по Красного Восстания, 5 – это такая огромная довоенная "сталинка" на шестьдесят с чем-то квартир, с просторными комнатами и высокими потолками. В таких домах жили, конечно же, далеко не все совецкие люди, а только элита всякая.

 Через весь двор огромного дома шла тропинка от остановки транспорта до проходной Медицинского института, а по другую сторону тропинки находилось волейбольное поле и южная трибуна стадиона "Труд". А сам дом, в котором жил Гарик, если посмотреть на него сверху, напоминал своими очертаниями большую квадратную скобку.

 Я всё это не просто так рассказываю – я потихонечку подхожу, собственно, к самому главному. Гарик жил на последнем этаже, и окно его комнаты выходило во двор. Двор – огромный, за двором – волейбольное поле и южная трибуна стадиона "Труд", сам дом своей формой служит естественным резонатором звука, этаким "рупором"... А в комнате у Гарика стоит проигрыватель для виниловых пластинок "Вега" Бердского завода, и две колонки. Вот.

 У проигрывателя – три скорости: на тридцать три, на сорок пять и на семьдесят восемь оборотов в минуту. Для тех, кто, опять же, не в танке, объясняю: семьдесят восемь оборотов в минуту – это для того, чтобы слушать старые патефонные пластинки; тридцать три оборота – это та скорость, под которую выпускались все совецкие грампластинки с середины 1960-х годов: меньше скорость – больше влезет на пластинку записей. Самая хитрая скорость – это, конечно же, сорок пять оборотов в минуту: в совецком совдепе под эту скорость пластинки никогда не выпускались – а выпускались такие пластинки только "за бугром", во всяких европах-америках и прочих япониях и сингапуриях. Я даже помню, что и у нас дома была пластинка на сорок пять оборотов с записью песни "Каникулы Любви" в исполнении сестёр Пинацц – её мой дедушка в 1963 году из Японии привёз...

 Так вот. Кэпс с Гариком притащили пластинки с записями речей Брежнева к Гарику домой. Запустили на вертаке – и послышалось очень памятное всем причмокивание, пришепётывание и присвистывание, "сиськи-масиськи", "кому не сиськи" и прочие "сосиськи сраные". Такой параноидальной ностальгии по брежневскому Совку, какая существует сейчас, в конце восьмидесятых ещё не наблюдалось, да и Гарик с Кэпсом, хоть и были изрядными долбо*бами, но не до такой степени, чтобы ронять слёзы умиления, слушая доклад Брежнева про "сиськи-масиськи" – и они решили поприкалываться.

 Сначала они запустили пластинку на скорости семьдесят восемь оборотов в минуту. Здесь уже появился какой-то драйв – Генсек начал очень бойко, но совершенно непонятно, о чём, базарить голосом какого-то комического персонажа мультфильмов – а через равные промежутки времени его речь прерывалась странным звуком. Больше всего этот звук напоминал тот, который издаёт вода в общественном туалете, когда несётся из сливного бачка в чашку унитаза. Этот звук настолько заинтриговал Гарика и Кэпса, что они решили непременно выяснить, что же он значит – и, как только из динамиков в очередной раз понеслось это канализационное шипение, они очень быстро переключили проигрыватель на нормальную скорость. На тридцати трёх оборотах таинственный звук оказался ни чем иным, как Бурными И Продолжительными Аплодисментами, Переходящими В Овации.

 – Круто! – сказал Кэпс, – А теперь давай врубим на сорок пять оборотов!

 И они врубили пластинку с докладом Брежнева о новом проекте совецкой "конституции" (1977 года) на сорок пять.

 Здесь драйв усилился: на скорости сорок пять оборотов в минуту речь генсека Брежнева можно было уже вполне разобрать. Но это не главное: на "буржуйской" скорости речь Леонида Ильича приобрела какие-то новые, совершенно феерические интонации – больше всего это было похоже на выступление какого-то пьяного председателя совецкого колхоза, который, приняв на грудь грамм двести без закуски, влез на трибуну и знакомит селян с очередными задачами партии на текущий момент. И, хотя в самой речи Вождя говорилось о вполне серьёзных вещах, но дополнительная скорость вращения пластинки сделала её настолько яркой, превратив все брежневские швыркания и пришепётывания в столь комические ужимки и выкрутасы, что слушать это спокойно не было никакой возможности!

 – Класс! – давясь смехом, кричали друг другу Гарик и Кэпс – Супер!!!! Это же – вообще!!! Ой, я не могу-у-у!!!... – и катались по комнате, держась за животы.

 Дальше... Думаю, понятно, что они сделали дальше. На улице стоял тёплый солнечный май, окно было открыто – и они выставили колонки проигрывателя на подоконник.

 ...В тот день после школы мне вдруг прибластилось навестить Гарика. Уже когда я входил к нему во двор, я услышал какие-то громкие звуки: было впечатление, что идёт громкая трансляция с концерта какого-то сатирика-юмориста. А уже подходя ближе, я увидел толпу человек в двадцать или тридцать, столпившуюся под окнами Гарика. В этой толпе были разные люди: здесь были и студенты мединститута, позабывшие про лекции, и жильцы этого самого дома, и просто случайные прохожие. И все они внимали тому, что неслось из чёрных колонок.

 – Да никакой это не Жванецкий! – доказывал один из слушателей другому, – я тебе говорю: это – Ширвиндт с Державиным прикалываются! Есть такая подпольная запись с капустника, на плёнках ходит! Я у Димки в прошлом году слышал!...

 – Да как – "не Жванецкий"?! – кипятился другой собеседник, – Жванецкий и есть! Новый концерт! Я фрагмент по телеку видел, а здесь – полная запись!

 – Да дайте послушать, наконец! Помолчите! – вмешалась ещё какая-то тётка, – потом будете спорить! – на этом месте "ускоренный" Леонид Ильич из колонки в очередной раз щёлкнул вставной челюстью, и среди присутствующих вновь началось бурное веселье: – Ой!!!! Ой-ей-ей!... Ну, я не могу!!! Как Брежнева пародирует!!! Ух-ха-ха-ха-а!!!...

 Когда я поднялся к Гарику, то застал их с Кэпсом примерно в том же состоянии, что и уличных слушателей: они оба уже устали ржать, но говорить спокойно ещё не могли – давились смехом.

 – А вы в окно выглядывали? – спрашиваю их.

 – Н-нет... а... а ч-что там?...

 – А там – уже толпы возмущённых граждан, – отвечаю, – линчевать вас хотят!

 Гарик осторожно высунулся в окно. В это время Леонид Ильич из динамика с поистине неподражаемой интонацией пьяного председателя колхоза выдал заключите своего доклада: " -Й-й-и рабочие сказ-зали нам! П-р-р! Псы-псы! Да! Нам нужна такая – кргхпцц! – конституция!!!..."  Те немногие, кто увидел появившуюся в окне под окном сгибались от этого бурного веселья пополам, кто-то уже плакал от смеха. Те немногие, кто увидел появившуюся в окне морду Гарика, стали кричать ему:

 – Парень! Д-давай! Давай ещё Ж-жванецкого!...

 – Это не Жванецкий! Это – Брежнев! – крикнул Гарик вниз.

 – Всё равно – давай своего... Бреж... Жванецкого! ВРУБАЙ!!!

 ...Чем там всё это закончилось в тот день, я не знаю: разговаривать с двумя этими хрюкающими от смеха персонажами было просто физически невозможно, и я ушёл. Сейчас, вспоминая этот случай, сразу же вспоминаю и старый – ещё брежневско-андроповских времён – анекдот:

 – Знаете, почему Леонид Ильич Брежнев летал в командировки по стране и даже за границу – а Юрий Владимирович Андропов никогда никуда не ездил и не летал?

 – ???

 – А потому, что Леонид Ильич Брежнев работал от батареек, а Юрий Владимирович Андропов – от сети!

 И, вспоминая этот анекдот, я думаю вот о чём: вот если бы Леониду Ильичу Брежневу, вдобавок к этим самым батарейкам питания, от которых он работал, гениальные совецкие учёные присобачили бы ещё и переключатель скорости речи – вроде того, что стоял на проигрывателях грампластинок – то представляете, как бы здорово это было! Генсек затмил бы всех жванецких и петросянов, вместе взятых! Или я не прав?